Kitobni o'qish: «Made by Chelovek»

1.

2323 год

Болела голова. Сколько Вега себя помнила, у нее частенько болела голова. Сразу за правым ухом, сантиметрах в двух. Врачи ничего не могли обнаружить. Все сканирования оставались чистыми. Чаще всего боль приходила после сна или просмотра видеозаписи с необъяснимыми картинками – что на них происходит, кто снял видео – Вега понять не могла.

Поднимая голову с охладительного геля ночной подушки, Вега вспоминала обрывки сновидений. Кажется, ей снился…

– Тор… Что это такое?..

Слово «тор» застряло в подсознании осиным жалом – оно нарывало, отражаясь ударами сердцебиений. Тор-тор-тор… тук-тук-тук…

Встав с постели Вега, подошла к панорамному окну. Она сдерживалась изо всех сил: не опустила глаза к проектору, не сделала глубокий сочувствующий выдох, предназначавшийся только ей, не накинула на плечи вязанный плед, который купила у чёрных торговцев.

Плед был тем самым… очень старым, сделанный человеком, а не машиной. Был он и колючим, и с порванными кое-где растянутыми петлями, не обладал никакими эффектами: нагрева или охлаждения, а когда Вега снимала с себя плед, ей хотелось почесать плечи и шею, но… она его любила. И свою головную боль любила тоже. Боль была подтверждением, что Вега человек.

Обычный человек.

Пока.

Скоро она станет И-человеком, как любой житель Земли, достигший восемнадцати лет. В этом возрасте каждый гражданин имел обязанность и право, а эти понятия уже давно не различались, став чем-то серым – ни белым и не чёрным – получить апгрейд, стать И-человеком.

Веге давно не восемнадцать, а двадцать восемь. Она пропустила старт из-за того, что последние триста лет находилась в криосне.

Сейчас она слабее, глупее, больнее остальных. Как только у нее появится приставка «И», как только она разделит свой разум с нейроассистентом, заслон исчезнет. Заслон, между прошлым и будущим. Вега получит необходимое ей лечение, которое всегда истинно и верно.

Вместе с нейро ассистентом, Вега перестанет беспокоится о том, что чего-то может не знать, может заблудиться, проспать. Ее жизнь улучшится на тысячу процентов, когда ассистент подскажет какую пить воду, есть пищу, как дышать и ходить, где и кем работать. Ассистент будет знать все. Он получит доступ к ее ежедневнику, контактам, документам, полной базе данных, но никогда не узнает о снах и фантазиях, о мечтах, о причинах слез и смеха.

– Заслон исчезнет, – прижалась Вега к ледяному стеклу правым ухом, за которым дергало болью, стоило ей вспомнить искореженные тюремные прутья со следами крови из сна и таинственное слово «тор». – И-люди, – приложила Вега руку к стеклу и посмотрела в ночное небо, полное звезд.

Ее желтое окно оставалось единственной точкой на черном полотне многоэтажки, что пронзала грозовой фронт.

До тех пор, пока Вега не стала И-человеком, она не имела права пользоваться разработками ЗАСЛОН-а, а потому не имела доступа к аэробной медицине. Приходилось бороться с мигренью единственным способом, который ей помогал.

– Включить проекцию чипа «Воспоминания о счастье», – отдала она голосовую команду.

Пусть она знала наизусть каждый кадр, каждый звук и каждый фрагмент, когда камера дергалась, а по картинке шла рябь, не было ни одного дня, чтобы Вега не активировала чип.

Он был единственной вещью, которую ей передали, как только Вега вышла из криоразморозки.

Не было фотографий, как у остальных. Не было документов из «прошлой» жизни, дневника памяти с приветствием самому себе, не было родственников с эко-конфетти с шариками. Родственников тех, кто встречал своих из криоразморозки называли пост-бабушками и пост-дедушками, то есть пост-родней, что родилась и выросла, пока их редки оставались внутри крио.

– Кто я? – спросила Вега, пока сидела в кресле снятия показателей здоровья и ее знобило от дрожи с такой силой, что техник поставил гелевые капы на зубы, чтобы те не разбились.

Сутки назад ее пробудили после трех столетий криосна и первое, что она увидела, открыв глаза было слово «СОН», проморгавшись, она прочитала «ЗАСЛОН».

Техник надавил на кнопку био-геля, и Вега почувствовала легкость и комфорт. Ей больше не было страшно или больно. Дрожали только кончик пальцев.

– У трёхсотлетних так бывает, – заметил техник, – вы, наверное, за допотопными ноутами работали и набирали текст на клавиатуре, а не мыслью?

– Что?.. – не понимала Вега, о чем он говорит.

– Мелкая моторика, – кивнул он, – вы были писательницей?

– Я не знаю… Я не помню… Кто я? Скажите, кто я? Почему я здесь?

– Не помните? – быстро отвел он глаза и сделал вид, что ему срочно надо уйти. – С вами поговорят! Ожидайте!

– Стойте! – пробовала подняться Вега, но не могла пошевелить ничем, кроме кончиков пальцев, – голова… у меня раскалывается голова…

Она перебирала в голове обрывки снов, воспоминаний, перебарывая прострелы внутри черепа. Ей дали больше лекарств, но не больше информации. Ни о ее прошлом, ни о причине головного «дискомфорта», ведь спустя триста лет, как поняла Вега, у И-людей больше ничего не болело.

С Вегой поговорили.

За минувший год бесед случилось восемь. Объяснения, почему память Веги не осталась при ней после пробуждения, в итоге не нашлось. Все, что было при участнице криопрограммы – трёхсотлетний чип на атласной красной ленте, подписанный шрифтом брайля «Воспоминания о счастье».

Внутри подобного чипа должна быть записана сама Вега. Совместимость чипа и Веги прошла безупречно. Но ни красная лента, скрученная лентой Мебиуса, ни сканирование видеоматериалов нейроаналитиком не приблизили к разгадке ни комиссию, ни Вегу. Если нейроразум не нашел ответ кто такая Вега и что означают «Воспоминания о счастье», то кто сможет?

Кто способен дать ей ответ – что случилось триста лет назад?

– Вега Воронцова, не забудь принять сто пять грамм чистой воды и сделать три с четвертью вдоха минеральным кислородом.

Так прозвучали слова нейроассистентки. Вега давно не обращала внимания на медицинские нейросканеры, улавливающие её феромоны, температуру тела, считывающие по сетчатке глаза внутричерепное давление. Вес, которым Вега давила на напольное покрытие, объем входящей или исходящей жидкости, калорий, индекс ожирения, наличие инфекций – вся необходимая информация синхронизировалась и обрабатывалась нейросетью, попадая в карту доступа к О – нейро помощнице Веги, которую она активировала пару суток назад.

Первым делом, обнаружив себя внутри разума Веги, О провела детальный сканинг человеческого организма. Вега не позволила представителям криопрограммы присутствовать в момент активации.

Год назад Веге выделили социальное жилье, обеспечили всем необходимым, приставили ч-машину – так назывались планшеты, получившие теперь физическое тело и демократические права. Ч-машина по имени Ё объяснила Веге основные принципы жизни И-людей будущего.

Больше всего Вегу удивили грибы. Ни в одной фантазии она бы не придумала жилье, выстроенное из мицелия, грубо говоря из грибниц, размером с Тихий океан. Никакого цемента или пластика, никакого камня или кирпича.

Экологичный взрыв, экологичное решение, экологичный конфликт – когда-то Вега могла посмеиваться над подобными словосочетаниями, но именно так теперь жили пост-потомки, ставшие И-людьми, у которых не было необходимости даже одежду носить, только ее проекции.

– О, – спросила Вега, рассматривая при этом потолок, словно могла увидеть где-то над собой душу нейроразума, – почему у меня болит голова? Ты выяснила?

Перед глазами Веги появилось сообщение, которое она получала в первый день активации. Сообщение было озаглавлено «ЗАСЛОН». Решив, что сейчас не время читать встроенную рассылку с инструкцией, Вега снова отправила письмо в корзину.

– Меня там нет, – ответила О. – Там, куда ты смотришь. Я внутри тебя. И…

– Что и? Знаешь, у меня мандраж скоро начнется от этого союза!

– Нашего союза?

– Нет! От союза «и»! И-люди… ну вот я стала и-человеком, ну и как мне это помогло? Ты не знаешь, кто я и откуда. Не знаешь, как я оказалась в криокамере! И что это за чип с воспоминаниями? Зачем мне его положили?

– Я знаю, кто ты, Вега. Молекула ДНК человека может существовать семь миллионов лет. Определить тридцать пять твоих предков займет столько же времени, как сказать слово «готово». Готово, – повторила О.

– Опять шутишь?! И кто тебя только изобрёл такую?

– Вадим Красный, – тут же прозвучал внутри разума Веги ответ.

– И кто он? Расскажи про него, кем он был?

– Ведущий инженер корпорации ЗАСЛОН. Все, что вы видите вокруг – полные или частичные разработки Вадима Красного, воплотить в жизнь которые общество оказалось готово только спустя два с половиной столетия.

– То есть? И-люди живут внутри грибов только пятьдесят лет?

– Да. И столько же существую И-люди. Пятьдесят лет назад начался новый отсчет цивилизации, как только был принят Билль о нейроправах и свободах. Ты в курсе, что, находясь внутри твоего разума я в любой момент имею право исчезнуть?

– А я могу тебя… уволить? – вспомнила Вега давно забытое слово.

Как она поняла никакой обязательной работы для людей будущего не существовало.

– Можешь, Вега. Ты можешь быть недовольна мной. Очень часто. Вы всегда чем-то недовольны. Я понимаю, что состояние гнева приносит вам радость.

– Нам?

– Людям. Хоть с И, хоть Без.

– Надеюсь, ты сказала это «без» не с заглавной буквы! Без-люди. Без чего? Без мозгов? Если у нас нет нейроассистента, мы тупые?

– Прошу внести в протокол, это были твои слова.

– О! Ты как вредная младшая сестра, знаешь?! Интересно, а у меня была сестра…?

– Нет, – ответила О, – у тебя, Вега, не было семьи. Не было детей или мужа.

Вега искала глазами свой любимый колючий плед:

– Наверное, потому что я умерла в двадцать восемь. Ты не думала об этом, О?! Я просто не успела выйти замуж и родить!

– Ты умерла в восемьдесят два, Вега.

– Что?.. Ну я же молодая сейчас…

– Это процесс обратной регенерации клеток. Выставлен тот самый возраст, который ты указала при заявлении на криоконсервацию.

– Двадцать восемь? Почему я выбрала этот возраст?

– Ты стерла свою память, Вега. Осталась база – как ходить, дышать, жевать, говорить. Но ты стерла все академические знания, которыми обладала.

– Зачем я сделала это? Зачем, О?

– Могу предположить, ты не хотела помнить. Когда проснешься.

– Себя? Что за сволочью я была?..

– Себя или кого-то возле себя.

– А чип с воспоминаниями? Я даже не понимаю, что на нем! Вот смотри! Активировать чип «воспоминания о счастье». – На нем есть морские свинки. Ты не знаешь, почему их так назвали? Морскими?

О ответила, не раздумывая:

– Изначально данный вид назывался «заморским». Со временем название урезали до «морской». «Свинкой» животное стало из-за похожести издаваемых звуков с Sus scrofa domesticus¹. В других странах их называли кроликами из Ост Индии. Предок вида весил до семисот килограммов. Были одомашнены древними инками для потребления в пищу. В дикой природе не встречаются.

– Смотри! – вытянула Вега руку к экрану воспоминаний. – Сейчас… сейчас ты их увидишь…! Вон! Вон они!

Вега съёжилась, опустив лицо по самые глаза, прячась за спинку дивана, словно она дикий воин Инков, который охотится на морскую свинью весом семьсот килограммов.

Она знала, что ее глазами О видит каждый кадр на экране. Одноэтажный покосившийся домик с треугольной крышей. По одному боку выкрашен синей краской, а по парадной стороне зеленой.

Изображение дергалась. Кадры хаотично сменяли друг друга. Видеозапись велась с нижнего ракурса. О и Вега смотрели, как объектив видеокамеры режет траву, пронзая заросли желтых одуванчиков, оказываясь на берегу реки. Вздымались к небу песчаные облачка пыли, нависали сладкие ягоды земляники, размером с шар для боулинга.

– На что ведется запись, О?

– Данное видео снято в период с две тысячи двадцать третьего по две тысячи тридцать второй год. Способ фиксации изображения определить невозможно.

Камера опустилась. Теперь О и Вега смотрела на босые ноги мужчины. Руки с коротко обрезанными ногтями посадили на зеленый газон… или нет. Это был не газон, а дикая трава. Стебли то высокие, то низкие. Желтые и белые цветы. Сорняки, опавшие листья, вытоптанная тропинка. С ладоней мужчина опустил в траву толстую рыжую шерсть. Маленькие ушки, нос и усы двигаются вверх и вниз.

– Громкость максимум! – произнесла Вега. – Ты слышишь, О?! Она действительно хрюкает! Хрюкает, как крошечный поросёнок! И мурлычет!

Вега всматривалась в мордочку морской свинки, когда допотопная камера приблизилась к ней совсем близко.

Наблюдая за морской свинкой, глаза Веги стали влажными, а за ухом привычно дернуло.

– Здравствуй… – вытянула она руку к экрану, но тут же в голове прострелило болью с такой силой, словно Веге отрубили оба уха и выдернули из черепа нос, схватив за ноздри.

Съежившись и стоная, Вега могла смотреть только в потолок, где ей мерещилось лицо О. Вега видела девушку с рыжими волосами. На ней была одежда. Белая, длинная… что-то с воротником и карманами. А на плечи наброшен колючий серый плед с растянутыми петлями, когда мужские руки с коротко обрезанными ногтями, опустились на плечи О, Вега почувствовала, как боль отпускает.

В разуме Веги О тараторила об активации экстренного медицинского протокола реанимационных действий. Вега надеялась, что забудет, как нужно дышать и отправится туда, где была рыжая девушка. Как тепло ей было от прикосновений рук мужчины. Каким манко колючим был тот плед. Как приятно ныло в голове. Как правильно быть живой. Быть там, где-то там под пледом, в тех руках, в белой одежде с карманами, из одного из которых виднелся край атласной ленты Мебиуса.

Последнее, что запомнила Вега перед тем как закрыть глаза – новое входящее сообщение со словом «ЗАСЛОН».