Kitobni o'qish: «Поворот»

Глава 1

Арсений пытался разглядеть дорогу через мокрое, изнутри запотевшее стекло. По крыше стучали капли дождя. Непроглядная темнота, фары еле освещали путь. Мужчина несся по скользкой дороге. Он заставлял себя не думать, не тонуть снова в мыслях, не сейчас. Но монотонный, быстрый стук капель раздражал сознание.

– Как провела время у бабушки? – чтобы немного отвлечься от мыслей, доводящих уже до тошноты, спросил водитель у дочери.

– Хорошо, папочка. Мы играли в куклы, перед сном баба читала мне Колобка, а перед твоим приходом мы лепили вареники с вишней, – ответила пятилетняя Василиса. Разговор отвлек ее от скуки, в окно было ничего не видно, струи дождя, льющиеся по окну, закрывали весь вид. Она уже начинала зевать, засыпать. Время позднее, темно, дорога укачивает, убаюкивает маленькую Васю.

– Хорошо, это вы молодцы! Сейчас приедем и маму накормим, – пытаясь развеселиться, на улыбке сказал мужчина. Василиса в ответ угукнула, она уже сидела, облокотив голову на холодное стекло, с закрытыми глазами.

Арсений смотрел на дорогу, пригород, машин мало, хорошо, что дорога гладкая, недавно наконец сделали, подлатали. Василиса гостила на выходных у матери отца, это было на руку супругам, между ними давно нависали тучи, и тогда можно было наконец поговорить, расставить все точки над i. Арсений отвлекся и посмотрел на часы, было 21:59.

***

Мужчина давно подозревал жену в неверности. Как-то они были на кухне, он сидел за столом, там же лежал и телефон жены. Она перемешивала салат к ужину, он читал переписку в рабочем чате, где обсуждали загородную поездку всем коллективом компании. Ее телефон, лежавший перевернутым экраном вниз, вдруг начал издавать звуки, сначала звуки уведомлений – несколько раз подряд, потом рингтон звонка. Женщина повернулась, взяла телефон, постояла секунду и вышла из кухни. Арсений услышал, как она звала дочь к столу, а потом хлопок закрывающейся двери балкона. Пришла Василиса.

– Ты руки помыла? – спросил он дочь, улыбаясь, пытаясь ее развлечь. Она ответила утвердительно. – Тогда садись, ешь макароны, и салат – вот еще, – он взял с тумбы тарелку с салатом и поставил ее на стол. Девочка уже ковыряла макароны в тарелке.

Арсений тихонько прошел и присел в кресло, балкон был за стеной. В комнате было темно, как и на улице, она была повернута лицом к улице, так что никак не могла его заметить. Он слышал то, что она говорила кому-то: «Давай завтра об этом поговорим, на работе. Нет, он про нас не знает, я думаю, что не знает. Вова, у меня дочь, я не могу просто так взять и уйти, все бросив. Обсудим это позже, не звони, он может заметить. Все». Поняв, что разговор подходит к концу, Сеня вышел из комнаты. Зашел в ванную, умылся холодной водой, он был зол, раздосадован, он все знал, давно догадывался… Немного постояв, обопря руки об раковину, опустив голову вниз с закрытыми глазами, он успокоился, встал, вытер лицо, руки, улыбнулся в зеркало и вышел.

– А я руки мыл, – сказал он дочери и жене, застав их за едой. – Кто звонил, Нонна?

– Маша звонила, спрашивала, где мы ту люстру покупали, которую она вчера в детской увидела.

– Ааа, ответила, что с рук взяли?

– Нет, соврала, сказала, что в магазине, рядом с торговым центров на Связной. Я там такую видела, – ответила Нонна, вставляя слова между пережевыванием салата с макаронами.

Когда они уже лежал в кровати, повернутые в разные стороны, Нонна сказала тихо, но уверенно:

– Нам надо будет серьезно поговорить, нужно кое-что решить. Давай на выходных, когда Вася будет у твоей мамы?

– Хорошо.

И снова гробовая тишина, нарушавшаяся иногда только шумом проезжающих мимо дома машин или криками идущих по улице пьяниц.

Он не мог уснуть, чувствовал, что и она тоже. Не рассчитывая особо на то, услышит она его или нет, сказал:

– Я завтра уезжаю на целый день, едем офисом на базу. Баня, шашлыки, пить не буду, везу себя и еще троих туда и обратно. Василису придется тебе из сада забирать.

– Хорошо. Отдохни там, – сказала она тихо, размеренно, внятно, подтверждая его догадки о том, что и ей не спится, и она о чем-то серьезно размышляет.

***

Оставалось ехать еще минут двадцать. Арсений посмотрел в зеркало заднего вида, Василиса спала. Дождь лил уже не так сильно. Зевнул, потер рукой правый глаз, который начал мутнить картинку, и продолжил вглядываться в дорогу.

***

На выходных состоялся разговор. Она сообщила ему о любовнике, о том, что намеревается уйти к нему.

– Давно вы? – Арсений сидел на кровати, опустив голову, чтобы не видеть ее, опирался руками о колени. В голосе не чувствовалось никакой злобы, раздражения, гнева.

– Это мой коллега, ты его видел у нас на новогоднем корпоративе. Где-то с января мы начали встречаться, – она стояла у окна сзади него, спиной к нему. Она была бледна, ее глаза опухли от слез, ей было тяжело говорить это, но необходимо. Когда-то она любила мужа, долгих тринадцать лет, они познакомились на новоселье у общих друзей, через три года отношений поженились. Все эти годы она любила его, родила ему дочь и ни капли не сомневалась, что и он так же ее любит.

– Семь месяцев… семь месяцев ты врала мне, ребенку, нашим друзьям и родителям. Мы, блин, собирались через месяц ехать на море, о котором мы вместе мечтали уже год, ты ничего не сказала… Хах, – он раздраженно усмехнулся, сидел все также, голос дрожал, но он говорил, медленно, подбирая и собирая в кучу слова, мысли и чувства. Он любил ее все те тринадцать лет и любил до сих пор, не давал повода надеяться на что-либо другим девушкам. Ему было больно, досадно, его семья, его брак рушился. Долго, медленно. Все время, что он догадывался, знал о ее интрижке, он надеялся на хорошее, забывал, делал вид, притворялся, что все хорошо. Теперь, что делать теперь, когда она уже твердо решила, что уходит?..

– Знаю, больно, прости меня, я ничего с собой не могла поделать… Я правда пыталась… Прости… – она снова плакала, ей было больно не меньше его, то, что творилось с ней, травило ей душу.

Он хотел подойти к ней, обнять ее, пожалеть и сказать, что они справятся, справятся вместе. Но, подумав несколько минут, прокрутив все ее слова, сказанные ранее, все ее слова и поступки, услышанные и увиденные им до этого, он понял, что она уйдет, все равно уйдет, и надо, придется отпустить ее, чтобы не сделать еще хуже, еще больнее. Он обдумал еще несколько минут, подождал пока она успокоится, чтобы все наконец решить, и сказал:

– Хорошо. Я понял тебя… я услышал… Знай, я не держу зла на тебя, не буду препятствовать, строить козни, – повисла тишина, он не знал, что еще сказать, как обличить мысли в слова. Через несколько минут продолжил, так же медленно, серьезно. – Я готов подписать развод, если ты все решила, разделить имущество… все как полагается. Василису будешь видеть, когда захочешь, в любое время…

– Любое время? Какое время… Она не останется с тобой… Как? Ребенок должен быть с матерью. Ей же всего пять, пять лет, она такая маленькая! – Она словно пришла в себя, ее глаза округлились, щеки побагровели, сквозь слезы, всхлипы она продолжала. – Как она останется без меня… Вася, Васенька, что я наделала! Сеня, прости, прости меня, как я могла так с тобой поступить… Вася! С тобой… остаться со мной… как? – с ней уже стало совсем плохо, она была словно в припадке, держалась руками за голову, села на кровать и, раскачиваясь взад и вперед, все твердила и твердила что-то неразборчивое.

– Ты не можешь забрать у меня ее, и ее тоже, Нонна, я ее отец, Нонна, как мне жить и без нее, подумай, Нонна, как? – он уже не говорил дрожащим голосом, он орал, злился, потом умолял. Он был очень зол поначалу, как она начала возражать тому, чтобы дочь осталась с ним, но потом пришла досада, обида, тоска.

Сеня увидел, что с женой делается совсем плохо и, несмотря на то, как плохо было ему, он понял, что ей еще хуже. Он сходил на кухню, трясущимися руками налил воды в стакан и пошел к ней. Сел рядом.