Kitobni o'qish: «Дом на Арбате»

Shrift:

Предисловие

Дом № 25/36 на углу Арбата и Староконюшенного переулка имеет богатую и славную историю. Построенное в начале XIX века здание принадлежало вначале родственнику Грибоедова Николаю Тенькову. Из квартировавших в то время жильцов наиболее был известен поэт и герой-партизан Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов, который, согласно воспоминаниям современников, осенью 1826 года принимал у себя в гостях вернувшегося из михайловской ссылки Александра Пушкина, а потом был одним из немногих участников его свадьбы.

В 1871 году новый хозяин дома, гвардейский офицер, поручик в отставке, известный меценат и общественный деятель, застройщик ряда доходных домов и таких известных московских зданий, как ресторан «Славянский базар» и купеческие «Тёплые ряды», А. А. Пороховщиков кардинально перестроил дом по проекту архитектора Р. Гедике. В начале 70-х годов трёхэтажный особняк на Арбате сначала арендовало, а затем и выкупило знаменитое Общество русских врачей – одна из самых известных благотворительных организаций того времени.

Общество русских врачей было создано в первые годы после отмены крепостного права в 1861 году врачами-энтузиастами для помощи малоимущим больным и решения медицинских проблем под девизом «Через науку служить человечеству». Первым председателем Общества был знаменитый хирург, терапевт, невропатолог, профессор Московского университета Фёдор Иванович Иноземцев, который стоял и у истоков применения анестезиологии, так как первым провёл операцию под эфирным наркозом. Ему же принадлежала инициатива создания «Московской медицинской газеты». Днём врачи принимали приходящих больных, а вечерами проводили научные заседания, где обсуждали новые лечебные методы и направления лечения по разным специальностям. На них звучали доклады авторитетных врачей, а многие будущие медицинские светила начинали общеврачебную практику.

Общество действовало весьма активно: в отчёте за 1909 год указывалось, что со времени основания была оказана медицинская помощь более чем 1 300 000 больных, из них 50 тысяч сделаны операции. Известные профессора медицины принимали больных за символическую плату в 20 копеек, а бедных вообще обслуживали бесплатно. В доме на Арбате размещались бесплатная лечебница и родильное отделение для неимущих горожан, а также аптека, лекарства в которой неимущим отпускались с большой скидкой или бесплатно.

В 1884 году в здании открылись «Классы рисования, живописи и скульптуры» под руководством Константина Юона и Ивана Дудина, которые арендовали для учебной студии часть второго этажа дома. Через эту студию прошли сотни молодых талантов, составивших впоследствии славу и гордость отечественного искусства. Здесь учились художники Василий Ватагин, Роберт Фальк, Владимир Фаворский, Александр Куприн, архитекторы-художники братья А. и В. Веснины, поэт и художник Сергей Городецкий, друг Маяковского и известный художник-футурист Давид Бурлюк, скульптор Вера Мухина, ставшая автором знаменитой скульптурной группы «Рабочий и Колхозница», украшавшей советский павильон Всемирной выставки в Париже, вход на ВДНХ и титры киностудии «Мосфильм».

В первую русскую революцию в декабре 1905 года ученики студии забросили кисти и начали строить баррикады на Арбате. Это стоило Юону немалых неприятностей, но студия избежала закрытия и благополучно просуществовала до 1917 года. Сам художник впоследствии перебрался из квартирки при студии в Трубниковский переулок неподалёку от Арбата. Он оставил много живописных полотен, посвящённых заповедным уголкам Москвы и России, запечатлевших ряд знаковых исторических событий страны, таких так «Купола и ласточки», «Кормление голубей на Красной площади», «Штурм Кремля в 1917 году», «Парад на Красной площади 7 ноября 1941 года». Константин Фёдорович Юон написал несколько книг по теории искусства, в том числе «Москва в моём творчестве», стал одним из первых руководителей Союза художников СССР, созданного в 1957 году.

* * *

Я оказалась в доме на Арбате в 1982 году. И до этого я несколько лет жила в районе Арбата – снимала комнату на втором этаже дома в одном из арбатских переулков. В начале 80-х он назывался улицей Луначарского, а с начала 90-х, когда прошла волна возвращения исторических названий улиц, стал Глазовским переулком. В то время я училась в аспирантуре Института экономики Центрального научно-исследовательского института чёрной металлургии имени Бардина. В соседней Украине у меня оставалась квартира, полученная во время работы на одном из крупных горно-обогатительных комбинатов, где я проработала шесть лет по распределению как молодой специалист. Её я и обменяла в 1980 году на маленькую комнатку в подмосковном Домодедово, откуда два года ездила на работу в Москву.

Смертельно устав от ежедневных многочасовых поездок из Домодедово в Москву и обратно, однажды я оказалась в Банном переулке, где в то время собиралась известная московская тусовка по обмену квартир. Старательно приклеив объявление «Меняю Домодедово на Москву», я под иронические замечания стоявших рядом завсегдатаев толкучки («Меняю Козельск на Москву») уже собиралась отправиться домой, как вдруг ко мне подошла аккуратная старушка и предложила проехать с ней на Арбат. Выяснилось, что женщина – звали её Клавдия Фёдоровна Мураенко – почти моя землячка, много лет назад приехала в Москву из Ростова-на-Дону, а теперь хочет воссоединиться с сыном, проживающим в Подмосковье. Так я оказалась в большой коммунальной квартире в историческом доме № 25/36 на углу Старого Арбата и Староконюшенного переулка.

В доме, кроме меня, жили ещё две семьи: секретарь-машинистка из известного ведомства на Лубянке с сыном Павлушкой и пожилая женщина-фельдшер из психиатрической лечебницы с престарелой матерью, которая в прошлом была заведующей клиники, в которой теперь работала её дочь. Мать была вдовой фронтовика, погибшего в Отечественную войну, и они с дочерью со дня на день ждали получения квартиры. Секретарша тоже ожидала получения отдельной квартиры от своего ведомства. Только мне надеяться было не на что: ведь в случае выезда одних соседей на их место должны были прибыть другие. Получения новых квартир моим соседкам пришлось ждать долго – почти десять лет. За это время произошло много знаменательных событий в стране и в столице.

Москва была перенаселена коммуналками. С приходом к власти нового генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва и началом перестройки появились новые веяния и в жилищной сфере. В Москве избрали мэром профессора МГУ Гавриила Попова. Началась бесплатная приватизация квартир, которая, однако, не распространялась на старинные особняки в центре Москвы. Их объявили памятниками истории и культуры, которые в соответствии с Постановлением Верховного Совета РСФСР «О неотложных мерах по сохранению национального, культурного и природного наследия народов РСФСР» от 25 декабря 1990 г. приватизации не подлежали. Такими «памятниками» столичные власти объявили сотни домов в центре Москвы. Ходили упорные слухи о том, что все эти дома будут проданы инвесторам, а жители – переселены в отдалённые районы Москвы без их согласия на это.

Именно тогда в Москве появился и громко заявил о себе «Фонд ликвидации коммунальных квартир». Это была совершенно новая общественная самодеятельная организация, из тех, которые стали появляться в начале перестройки. Фонд создали муж и жена, молодые симпатичные супруги Анатолий Басаргин и Татьяна Крылова. Он – выпускник режиссёрских курсов, она – молодая талантливая актриса. Но, как это часто происходило во время перестройки, оказавшись без работы по специальности, они решили переквалифицироваться в управдомы. Большой дом на Солянке, где они жили, находился в районе Китай-города, в самом центре Москвы, неподалёку от Красной площади, и был почти сплошь населён жителями коммуналок, которые ни под каким видом не собирались уезжать с насиженных мест. Нет, они не хотели и дальше ютиться в коммуналках, они хотели получить отдельные квартиры, но в этом же доме, без принудительной депортации на окраины. Так возникла очень простая идея: жители домов, которые подлежат переселению, объединяются, регистрируют коммерческое товарищество и сами ищут инвесторов, готовых взять на реконструкцию их дома с учётом пожеланий самих жителей. Кто-то согласен уехать в другой район, кто-то хочет остаться в старом доме, но в любом случае нет никакого принудительного выселения.

В доме на Солянке заработала бесплатная юридическая консультация для желающих создать подобные товарищества, создавался банк данных для потенциальных инвесторов. Анатолий Басаргин добился от московских властей заключения контракта по их дому на Солянке: все нежилые помещения на первых этажах этого огромного дома передавались в хозяйственное ведение товариществу жителей, которое должно было на доходы от их аренды самостоятельно осуществить капитальный ремонт дома, расселить коммунальные квартиры с учётом пожеланий жителей, благоустроить территорию.

Это был невиданный по тем временам жилищный эксперимент. В начале 1992 года, практически сразу после исторического развала СССР, Фонд ликвидации коммунальных квартир с большим размахом провёл в Москве съезд, куда съехались жители не только московских коммуналок, но и коммунальных квартир из многих других регионов России. Либерализация цен уже началась, инфляция набирала обороты, но ещё не совсем давала о себе знать. В фойе зала, где проходил съезд, играл духовой оркестр, толпился народ, инструкции по созданию товариществ жителей в домах шли нарасхват.

После съезда я постаралась попасть к юристам Фонда и даже переговорила с самим Басаргиным.

– Я тоже живу в доме с коммуналками, многие соседи не хотят уезжать из дома, где они прожили много лет. Но я боюсь, что с нами никто не станет считаться, и как только появится инвестор, нас просто выбросят из центра Москвы.

Басаргину мой пессимизм очень не понравился:

– Никто вас не выбросит, если вы сами не согласитесь уехать, – недовольно ответил мне он. – Сейчас есть возможность объединиться и противостоять любому нажиму властей. Если вы организуетесь в жилищное товарищество, никакие власти ничего с вами не смогут сделать и будут вынуждены с вами считаться.

Но возможность объединиться стоила тогда довольно дорого. Для того чтобы создать коммерческую фирму, нужно было иметь уставный фонд не менее 10 тысяч рублей. Много это или мало? Тогда это было очень много. Достаточно сказать, что мой оклад старшего научного сотрудника с учёной степенью кандидата наук составлял 300 рублей в месяц. Правда, в конце 1991 года научным работникам дали возможность зарабатывать на контрактах с предприятиями, и у меня в «загашнике» было около 5 тысяч рублей. Их я и решила пожертвовать на создание уставного фонда. Оставшуюся сумму распределили между всеми жителями дома, которые с энтузиазмом поддержали идею создания товарищества в нашем доме. Сомнение выразил лишь жилец коммуналки из 7-й квартиры Олег Паничев, следователь по особо важным делам Прокуратуры РСФСР, но после того, как я предложила ему встать во главе созданного товарищества, пообещав при этом взять на себя всю рутинную работу, он перестал возражать.

Увы, гора родила мышь. Несколько лет я усердно поддерживала на плаву товарищество с ограниченной ответственностью «Арбат 25», регулярно сдавая в налоговую инспекцию и другие сопутствующие фонды пустые отчёты о хозяйственной деятельности. Олег Паничев то ли не нашёл времени, то ли не захотел сотрудничать с Фондом ликвидации коммунальных квартир и особой активности в самостоятельном поиске инвесторов не проявлял. Все согласились с тем, что надо ждать тех инвесторов, которых найдут нам московские власти, и уже тогда предъявлять им свои требования. Но никакие инвесторы так и не объявились. Теперь я уже знаю, почему. Буквально через два месяца после регистрации нашего товарищества, вопреки постановлению московского правительства о запрете приватизации в нашем доме, неким ООО «Руджи» оказался приватизированным магазин «Ткани», расположенный в торце дома. Этого оказалось достаточно, чтобы все потенциальные инвесторы сразу потеряли интерес к дому: ведь любого инвестора интересуют прежде всего нежилые помещения на первых этажах, которые после реконструкции поступают в его собственность и могут сдаваться в аренду за хорошие деньги. Но если часть этих помещений уже находится в частной собственности, брать в реконструкцию дом нет никакого смысла. В итоге дом ещё на 10 лет оказался законсервированным.

Но нет худа без добра. Приватизация магазина создала прецедент, и власти в конце концов разрешили в нашем доме и приватизацию жилых помещений, в которых располагались коммунальные квартиры. Возможно, этому в какой-то мере способствовало то, что в 1993 году я неожиданно для себя стала депутатом фракции ЛДПР в новой Государственной Думе, избранной после принятия в 1993 году новой Конституции России. Когда готовились избирательные партийные списки, Жириновский вспомнил о том, что когда-то я написала программу для его тогда ещё малоизвестной партии, и пригласил поучаствовать в выборах. Вопреки всем прогнозам партия Жириновского одержала на этих выборах убедительную победу, опередив и коммунистов, и правящий «Выбор России». Мои депутатские запросы в адрес Москомимущества по поводу приватизации нежилых помещений в доме, где запрещена приватизация, сыграли свою роль. Запрет на приватизацию был снят, и жители дома на Арбате, приватизировав квартиры, получили возможность удачно разъехаться. Многие квартиры были выставлены риелторами на продажу, и со временем в доме появились новые жильцы, которые приобрели эти квартиры на вторичном рынке.

Мне не хотелось уезжать с Арбата. К тому времени в нашей коммуналке мои соседи уже получили свои долгожданные квартиры. Последней уехала Галли Кричевская – ей с матерью накануне 50-летнего юбилея Победы дали просторную двухкомнатную квартиру в новом благоустроенном районе Строгино, и они без сожаления покинули шумный Арбат. Я осталась одна в большой четырёхкомнатной квартире. У меня был выбор: как и остальные соседи по дому, через риелтора приобрести небольшую квартиру в другом районе Москвы или, воспользовавшись своим правом первоочередного выкупа освободившихся помещений, стать хозяйкой всей квартиры. Я выбрала последнее, так как давно лелеяла мечту устроить в этой квартире мемориальный музей художника Константина Юона. Лично мне достаточно было бы и одной комнаты, но, прожив столько лет в коммуналке, хотелось хотя бы остаток дней пожить без соседей.

Какую-то часть квартиры я присоединила бесплатно как научный работник, имеющий право на дополнительную жилплощадь, остальное пришлось выкупать за деньги. Кредиты тогда были далеко не так доступны, как сейчас, пришлось влезть в кабальные долги, с которыми удалось расплатиться лишь много лет спустя. Но зато я стала полноправной хозяйкой в большой арбатской квартире, хранившей в себе дух замечательного художника Константина Юона и его выдающихся учеников, которые более ста лет назад поднимались по лестнице в знаменитую студию, общались между собой, совершенствовались в мастерстве, задумывали и творили бессмертные произведения искусства.

Со временем мне удалось добиться устройства дополнительного входа в гипотетический музей Константина Юона, копии самых известных картин которого висели на стенах моей квартиры. Пока это был домашний музей, куда приходили только мои близкие друзья и хорошие знакомые, но к юбилейным датам я открывала его для всех желающих познакомиться с творчеством Юона. К сожалению, таких людей оказалось не так много. Раскрутка музея требовала серьёзной рекламы, а статус музея не был определён, нужно было переводить помещение в нежилой фонд, чего я не могла сделать в силу того, что эта квартира была моим единственным жильём. Да и серьёзно заниматься музеем времени не было, ведь я продолжала работать, преподавать в вузе, занималась научной и общественной работой. Поэтому музей Юона так и продолжал оставаться моим домашним музеем, экспонатами которого вдохновлялась по преимуществу я сама, надеясь, что в дальнейшем жизнь сама подскажет мне решение этой проблемы. А пока я начала писать книгу о художнике Константине Юоне и его учениках. Работа над книгой натолкнула меня на мысль: а почему бы мне не начать вести историческую хронику этого уникального дома на Арбате, жизнь которого тесно связана с событиями, происходящими в этом районе Москвы, в нашей стране, с личной жизнью каждого человека, волею судьбы оказавшегося на подмостках этой своеобразной сцены? Возможно, нашим современникам и их потомкам будет интересно узнать, чем жили, о чём думали жители нынешнего Арбата, как они общались между собой, что их волновало и как они решали свои проблемы. Удалась ли мне эта арбатская летопись начала нового века, судить читателю.

2014 год

1 апреля 2014 года, вторник.

Сегодня мне позвонили из управы района Арбат и предложили стать советником нового её руководителя Максима Дерюгина. Я «засветилась» в нашей управе в результате долговременного конфликта, который возник в нашем доме после появления в нём новых собственников.

В начале 2000-х годов мне пришлось пережить что-то, очень похожее на попытку рейдерского захвата моей квартиры. Хорошо известна старая истина о том, что как только у человека появляется что-то ценное, сразу же откуда-то возникают и люди, которые хотели бы это у него отнять. Подтверждение тому – толпы бездомных бомжей, наводнивших Москву после начала жилищной приватизации. И ещё большая толпа безвестно пропавших одиноких пенсионеров – собственников квартир, которых никто не искал и не собирается искать после их исчезновения. Возможно, что я тоже могла бы однажды пополнить их ряды.

Началось с того, что расположенную надо мной квартиру № 3 приобрела какая-то риелторская фирма. Квартира эта относилась к категории так называемого «вымороченного» жилья, перед приватизацией в ней жил со своей женой бывший директор гастронома, который располагался в доме на углу Арбата и Большого Афанасьевского переулка (тогда он назывался улицей Мясковского). Дом в начале 90-х пошёл под реконструкцию. За право проводить эту реконструкцию боролось несколько инвесторов. Тогдашний глава Арбатской управы, видимо, то ли кому-то что-то пообещал и не выполнил обещанного, то ли не хотел идти на какие-то сделки, но однажды его просто-напросто пристрелили в его же собственном подъезде. После реконструкции дома гастроном так и не вернулся на прежнее место, а директор с женой куда-то исчезли. Их место в квартире № 3 заняла та самая риелторская фирма, которая стала присматриваться к моей квартире. Юрист фирмы, молодой коренастый парень с разноцветными глазами, стал ласково предлагать мне свои услуги: подыскать подходящий обмен для моей квартиры, но, так и не найдя отклика, вплотную занялся ремонтом. Года два я днём и ночью слушала стук молотков и рёв болгарки над своей головой, а в завершение в результате этого ремонта в моей квартире обрушился потолок.

Я была в отчаянии. Юрист пришёл осмотреть содеянное и со словами соболезнования предложил мне в качестве компенсации обменять мою полуразрушенную квартиру на их, только что отремонтированную. Соблазн был велик. Но, взглянув в разноцветные глаза юриста, с непонятным азартом ожидавшего моего ответа, я поняла, что это ловушка. Я вежливо отказалась от предложения и сказала, что буду требовать от их фирмы компенсации нанесённого мне материального ущерба. Пришлось познакомиться с хозяйкой риелторской фирмы. Ею оказалась миловидная девица родом из Саратова. Она с пониманием отнеслась к моим проблемам и пообещала сразу же после сдачи квартиры в аренду возместить ущерб. Я простодушно согласилась подождать. Но квартиру никто и не собирался сдавать в аренду. Её вскоре продали, причём довольно странным образом. Девица вначале продала эту квартиру своему юристу, тот, в свою очередь, продал её своей маме, а уже мама продала эту квартиру новым жильцам. Ну а бывшие владельцы квартиры, так и не выплатив мне обещанного возмещения, исчезли в неизвестном направлении.

Разумеется, предъявлять претензии новому собственнику было бесполезно. Пришлось разыскивать даму из Саратова по всей Москве, чтобы предъявить ей судебный иск о возмещении ущерба. Искать пришлось долго: дама постоянно меняла места своего проживания, соответственно, и мне тоже приходилось обращаться в разные суды, но в какой-то момент она, видимо, расслабилась, потеряла бдительность, и мне удалось-таки её настигнуть и вытащить в мировой суд района Люберцы, где обнаружилось последнее место её регистрации. Когда она пришла в суд, я не сразу узнала в располневшей неопрятной женщине ту самую миловидную особу, которая так убедительно обещала мне при первой же возможности возместить нанесённый моей квартире ущерб.

Оказывается, женщина последний год провела в тюрьме, куда её засадил тот самый юрист со своей мамашей. Я даже пожалела о том, что с таким усердием преследовала её все эти годы. Но дело было сделано. Она оплатила мне свой долг, который я великодушно не стала индексировать на прошедшую за это время инфляцию и даже извинилась перед ней. В ответ она как-то загадочно улыбнулась и спросила меня, кто теперь хозяин квартиры № 3? Тогда я ещё не знала этого и ничего ей не ответила. Теперь думаю, что надо было бы расспросить её об этом подробнее. Возможно, что она рассказала бы мне много интересного.

Новый жилец квартиры № 3 Виктор Тарасов, невысокий светловолосый крепыш с цепким взглядом мутноватых серо-голубых глаз, сам нашёл меня. Он оказался одержим идеей создания ТСЖ – товарищества собственников жилья. Я отнеслась к идее создания ТСЖ довольно сдержанно: жилищные товарищества уже давно перестали быть какой-то экзотикой, вроде товарищества на Солянке, по образу и подобию которого в своё время создавалось и коммерческое товарищество в нашем доме. Уже давно был принят закон «О товариществах собственников жилья», в Москве были созданы сотни ТСЖ, которые брали в свои руки управление и обслуживание домов, сдачу в аренду находящихся в этих домах нежилых помещений, принадлежащих городу, получение средств от размещённых на фасадах домов рекламы и т. п. Но появление денег, а иногда это были очень большие деньги, многих стало буквально сводить с ума. Первых энтузиастов-романтиков в ТСЖ быстро сменили практичные прагматики, которые стали распоряжаться общественными деньгами как своими собственными. Люди, которых выбирали сами жители, чтобы избежать воровства и поборов государственных управляющих компаний, оказались в этом отношении ничуть не лучше, а зачастую даже намного хуже тех государственных чиновников от ЖКХ, которые раньше управляли их домами. И контролировать их оказалось совсем не просто. Конечно, были и другие ТСЖ, которые старались улучшить жизнь в своих домах, но почему-то их оказалось гораздо меньше.

Первый звоночек прозвенел в знаменитом доме на Солянке, где, к моему удивлению, жители стали жаловаться на своё товарищество, создания которого так долго добивались.

– А вы знаете, какую зарплату установил себе Басаргин? А какие шубы покупает себе Крылова? – задала мне сакраментальный вопрос одна из бывших активисток этого дома. – Они и свой банк «Жилкредит» создали специально для того, чтобы лучше было уводить деньги от аренды нежилых помещений! И театр в доме открыли, чтобы легче было деньги отмывать!

Не поверив, я решила выяснить правду у самих создателей товарищества на Солянке.

– А что же они хотят, чтобы мы всё для них делали бесплатно? Сами имеют в собственности квартиры, машины, даже грузовики, а хотят, чтобы мы с Басаргиным ходили в рубище и носили онучи, – обиженно развела руками Татьяна Крылова.

Несмотря на то что жители дома продолжали жаловаться во все инстанции вплоть до ФСБ, товарищество на Солянке продолжало функционировать и успешно выигрывало суды и у недовольных жильцов, и у московских чиновников, которые требовали обещанного капитального ремонта в доме на Солянке. ТСЖ не спешило начинать дорогостоящий ремонт, ссылаясь на нехватку денег.

С приходом нового мэра Собянина ситуация изменилась: новые власти серьёзно взялись за возвращение городу его собственности и доходов от её аренды. Недавно мне попалась на глаза заметка в одной московской газете, которая называлась «Колдунам не место на Солянке», где сообщалось о разгроме помещений, сданных в аренду товариществом на Солянке. Одно из них якобы было сдано каким-то экстрасенсам-колдунам. В качестве доказательства в газете была опубликована фотография «колдовского» помещения с почему-то явно православными иконами и зажжёнными перед ними свечами.

Виктор Тарасов не жалел слов, расписывая мне свои планы: сначала приватизировать землю под домом, потом взять под неё кредит и сделать надстройку нескольких этажей, устроить там мансарды, продать или сдавать их в аренду и делить вырученные деньги между членами ТСЖ. Я пришла в ужас от этих планов: какая такая надстройка, в ветхом доме XIX века постройки, где уже сто лет не было капитального ремонта? Он что же, хочет превратить наш дом в аварийный? Чтобы жильцов из него выселили? И вообще, кто ему разрешит делать надстройку в памятнике истории и культуры?

Я привела ему в пример пристройку к нашему дому, которую тоже начал делать один предприимчивый арендатор, после чего в соседнем подъезде появились трещины на стенах. Один из жильцов дома начал писать жалобы, судиться, и стройку прекратили. Сейчас это уродливое незаконченное строение стоит, затянутое зелёной сеткой, и дальнейшая судьба его не известна. А ведь в него уже вложили кучу денег! Наверняка под это дело набрали кредитов. Не позавидуешь теперь инициатору этой стройки-пристройки!

Однако мои доводы не произвели на молодого человека никакого впечатления. Он продолжил свою бурную деятельность, и ему удалось даже добиться снятия с дома статуса памятника истории и культуры. Москомнаследие в то время очень охотно откликалось на просьбы жильцов подобного рода и легко отдавало исторические здания. Ведь за дом-памятник надо нести ответственность, а тут жильцы берут всё это на себя!

К просьбам Тарасова подписать какое-то коллективное письмо с указанием данных паспорта и номера свидетельства о собственности я отнеслась довольно настороженно, памятуя о бывших собственниках «нехорошей» квартиры № 3.

Его иномарку не пускали на стоянку возле дома, и ему срочно понадобился статус старшего по подъезду, чтобы разогнать обидчиков. Потом я всё же подписала ему бумагу, Тарасов получил удостоверение старшего по подъезду и начал уже сам гонять «чужие» машины, размахивая полученными «корочками».

Получив какой-никакой официальный статус, новоиспечённый начальник по подъезду потребовал ключи у управляющей компании и принялся обследовать закоулки дома в надежде найти свободные помещения для сдачи в аренду. Его внимание сразу же привлекла моя запасная дверь в музей, и он, видимо, решил, что, пожалуй, здесь можно будет поживиться. Однажды, придя вечером после работы, я обнаружила на соседней площадке напротив своей квартиры сидящего прямо на ступеньках бомжа, который не сводил глаз с двери в музей. Бомж сидел в подъезде дни и ночи напролёт, прилежно ведя наблюдение. Выяснилось, что его привёл тот же Виктор Тарасов. Однако когда я стала задавать ему вопросы, он только отмахнулся, сказав, что этот бомж безвредный, и пусть себе живёт в подъезде. Заодно начал выяснять у меня, кто занимает помещение за музейной дверью. Тут я всё поняла и объяснила ему, что это отдельная дверь в музей Константина Юона, который находится в моей квартире.

Виктор Тарасов опять завёл разговор о ТСЖ, но и на этот раз я категорически отказалась поддержать его инициативу. Парень оказался злопамятным, и через некоторое время ко мне с инспекцией заявились двое проверяющих, которые сообщили, что поступил сигнал о незаконном функционировании в квартире музея. Я любезно провела их по комнатам, показала картины и сказала, что музей мой личный, и пока нет возможности сделать его открытым. Когда такая возможность появится, я обязательно получу все необходимые разрешения. Хотя проверяющие отказались сообщить мне, кто автор поступившего сигнала, я сразу догадалась, чьих это рук дело.

Новый жилец каким-то образом всё же сумел зарегистрировать ТСЖ в нашем доме. Председателем ТСЖ стала его родственница, Тарасова Надежда Валентиновна, как выяснилось позже, его мама. Она здесь никогда не появлялась и жила совсем в другом месте, на окраине Москвы, являясь, однако, собственницей квартиры на Арбате. После своего избрания она тут же передала полномочия и оформила доверенность на Виктора Тарасова, который, оказывается, вовсе не был собственником, за которого себя выдавал.

Я слышала, что в Москве действует упрощённый порядок регистрации ТСЖ, но всё же было непонятно, каким образом удалось зарегистрировать ТСЖ с таким странным председателем, который не живёт в доме? И было ли вообще собрание? Или Тарасов сам за всех расписался и отправил документы на регистрацию? Но я не стала вмешиваться в процесс: пусть парень попробует свои силы, наберётся опыта. Может, и будет от этого какой-то толк. Хотя бы для переговоров с управляющей компанией по разным вопросам, связанным с обслуживанием дома. Но оказалось, что я напрасно отнеслась к этому так легкомысленно.

Через некоторое время в подъезде опять появились бомжи. Грязные, опустившиеся люди сидели и лежали на лестничных площадках под батареями и на ступеньках. С каждым днём их становилось всё больше и больше. Дело было зимой, на улице стояли сильные морозы. Непонятно было, как эти люди вообще узнали код нашего домофона и смогли попасть в подъезд. Я позвонила по телефону в городскую службу «Социальный патруль», которая в Москве занимается бездомными. Мне сказали, что в сильные холода их принимают в ночлежку. Я вышла к бомжам и предложила им поехать на вокзал, где круглосуточно дежурит автобус «Социального патруля», он отвезёт их в Дом ночного пребывания в Марьино, где их накормят, продезинфицируют, выдадут тёплую одежду, желающим дадут направление на работу. Во всяком случае, зимой там можно будет пожить бесплатно и в тепле.

Бродяги послушали меня и уехали на вокзал. Какое-то время в подъезде их не было, а потом один из них вернулся. В новой экипировке, которую ему выдали в Марьино, он по-хозяйски развалился у батареи и лежал там круглые сутки, никуда не выходя. «Почему вы вернулись?» – спросила я у него. «Там плохо кормят, – ответил он. – А здесь из ночного кафе “Евразия” после банкетов мне приносят и закуску, и выпивку». Мне нечего было ему ответить, и я ушла, размышляя о том, что бы всё это значило и кто же снабжает бомжей в нашем подъезде выпивкой и закуской?