Kitobni o'qish: «Забывая прошлое лето»

Деваться некуда

Привет! Меня зовут Лиза.

Глуповато, а может быть и сойдёт – я не знаю, как другие вступают в беседу с теми, кто тебя не знает лично, ни разу не видел и очень может быть, что видеть не захочет.

Я живу в Москве в одном из так называемых спальных районов – честно говоря, смысл этого выражения стал понятен мне совсем недавно. Как выяснилось, спальный район – это сравнительно тихий район большого города, построенный главным образом для спокойной жизни, а не для работы или культурного времяпрепровождения.

Раньше мне было даже немного обидно, когда наш район называли спальным: мне начинало казаться, что люди ошибочно полагают, что жители таких мест постоянно спят – сплошные сомнамбулы или лунатики, что, конечно, на сто процентов ошибочно. Мне хотелось подчеркнуть, что мы, жители, умеем многое, и спим не больше, чем все остальные, и откуда, думала я, вообще взялось такое дурацкое название – "спальный район"?

Теперь, когда я знаю истинное значение этих двух слов, мне странно уже больше от того, как я рассуждала раньше. В последнее время на меня хлынул чересчур мощный поток новых сведений, и мне часто кажется, что я не справляюсь с ним, и хочется если не остановить его полностью, то хотя бы слегка прибрать.

Я, как и все, будучи ребёнком, мечтала стать взрослее, но, знаете ли, зря.

Раньше, в детстве, жизнь моя была полосатая: сегодня светлая, завтра набежит тень в виде высокой температуры или внезапной боли в животе, или разбитой коленки – и я плакала горько, кричала во всё горло, но забывала о своём горе через минуту после того, как противные ощущения отступали.

В начальной школе, помнится, настало что-то вроде осени, и тени начали чаще заслонять лучезарную жизнь мою, но я чётко замечала, как за сумрачной неделей болезни, плохих оценок, ссор с друзьями или родителями неминуемо начиналась неделя удивительной удачи, и судьба преподносила мне такие штучки, какие другим и не снились. Иногда мне даже хотелось потяжелее пострадать в неблагополучную неделю, чтобы потом получить подарок побольше, и я специально сгущала краски, пытаясь усилить болезненные ощущения.

Когда мне исполнилось двенадцать, в конвейере судьбы произошла поломка.

Я заболела прямо в День рождения Платоновой Насти, своей подруги и почти соседки, в самый разгар веселья. Во время подвижной игры у меня потемнело в глазах – именно так я потом сказала врачу: он же не знает, что мои глаза способны были разглядеть тёмную полосу, которая надвинулась на мою жизнь – как выяснилось, навсегда, потому что в этот самый момент от конвейера, настроенного на чередование чёрных и белых полос, отвалилась шестерёнка, и он замер, показывая на экране сплошную черноту. Думаю, я правильно сделала, не ознакомив врача с моим видением проблемы, иначе бы он сдал меня в психушку; да и о том, что конвейер утратил жизненно важную шестерёнку, мне стало ясно уже после.

Для справки: этой весной мне будет 16, а с тех пор в общем-то ничего не изменилось.

День рождения был летом, а осенью меня перевели в профильный класс, в котором у меня – да, так бывает! – не нашлось ни одного друга или даже приятеля. Ни один парень не казался мне интересным, ни одна девочка не вызывала доверия. Я скатилась на тройки с четвёрками, и да, как же я могла забыть, с тех пор меня каждый день слегка подташнивает и темнеет в глазах. Я уже полежала в нескольких больницах, пропила несколько курсов лекарств, но, как вы могли догадаться, это не помогло ни на толику уменьшить всё то, что я изо дня в день испытываю.

Ясное дело – человеческие лекарства не призваны вправлять незримые шестерни, а доктора вряд ли в своих медицинских учебниках хоть что-нибудь читали о тёмной жизненной полосе, отображающейся прямо перед глазами больного. Нет, она не стоит перед моим взором постоянно, она лишь изредка – 1, 2 или 3 раза в день спускается, как занавес, и напоминает мне о трагической поломке самого важного аппарата.

Когда всё это началось, я перепугалась не на шутку, особенно когда пришлось смириться с тем, что так теперь будет постоянно. Месяц я не могла есть из-за тошноты и гулять с друзьями из-за потемнения в глазах. Впрочем, гулять я с ними не могла ещё и из-за того, что вскоре легла в больницу. Поначалу подруги заглядывали ко мне, но потом я перестала их приглашать, потому что настроение моё изо дня в день было ужасным, и мне требовался покой, чтобы всё это уложить в голове.

Мне становилось веселее, когда я предвкушала после приключившегося со мной форменного безобразия гигантский подарок судьбы, но…

Да, я представляла себе, что меня кто-нибудь полюбит, или я прославлюсь, или выиграю много денег в лотерею. Как вы уже поняли, стало только хуже.

Я перешла в профильный класс без друзей; мальчишка, с которым мы вместе сидели, как говорится, "не просто так", вообще уехал за границу, и я не знала, когда теперь и как мы вновь сможем увидеть друг друга.

Учителя в профильном классе были или злые, или безвольные и скучные, кроме разве что одного-двух, а родители… Мама и папа всерьёз озаботились моим здоровьем, и от их волнения мне становилось только хуже. Поэтому, когда мне прописали очередные таблетки, я приняла решение сделать вид, что они мне помогают. У мамы с папой, по-видимому, упала гора с плеч, а мне теперь приходилось ещё и натягивать улыбку каждый раз, когда я сталкивалась с ними дома.

Одним словом, ад на земле существует, и я познала его – это притом, что не было войны, все были живы, слава богу, и врачи утверждали, что я здорова, как космонавт.

Но я уже 3 года как не жила – да, я привыкла есть, когда тошнит, и отвечать у доски, держась за окружающие предметы или теребя колпачок от ручки в кармане, чтобы меньше трясло, и чтобы оставалась связь с внешним миром, когда в глазах темным-темно.

Я уже настолько адаптировалась, что почти не замечала своего недуга. Спустя полгода я перестала просыпаться с надеждой, что вчера был последний день моих мучений.

Сейчас я уже почти нормальный человек, я привыкла к такому издевательскому сопровождению, но радости в жизни с тех пор так и не было. Её не было на уроках – её не было после. Появится ли она теперь когда-нибудь вообще?

Знаете, очень возможно, что и не появится. Но жизнь, между прочим не прекратилась, и скорее всего, мне ещё жить предстоит очень долго, так что единственный выход – это радовать себя, не ожидая милостей от природы, то есть от колеса фортуны, которое замкнуло.

Тем временем у меня не было никаких интересов, я посредственно училась, не отличалась внешностью богини, а бывшие мои друзья, перестав быть моими одноклассниками, оказались дальше, чем я хотела бы.

Этим летом я впервые задумалась о том, что мне могло бы быть интересно в жизни. Пока что в список возможных хобби попали: курсы по самообороне, какой-нибудь редкий и красивый иностранный язык, гитара, рисование и фитнес. Я даже немного удивилась оттого, насколько много всего люди напридумывали для собственного развития и развлечения. Были мысли об акробатике и трюках на скейт-борде, но я решила смотреть на вещи реалистично и пришла к выводу, что, если во время выполнения трюка испытать приступ потемнения в глазах, можно ненароком свернуть себе шею и встретить таким образом весьма нелепую кончину. И, поскольку о суициде я всерьёз не задумывалась, даже когда было совсем худо, я сразу же и отмела подобные неперспективные варианты.

Я вдруг осознала, что на курсах можно найти друзей, любовь, на них можно отвлечься от напастей организма и самой сделаться более интересным человеком.

Родители хоть сами и не додумались предложить мне что-нибудь подобное, но деньги на хобби скорее всего выделили бы. Так что я, полная решимости, встала со стула и пошла в кухню-гостиную, где с экрана ноутбука что-то смотрели неразлучные родители.

И, только завидев меня, не дав мне раскрыть рот, папа сам обратился ко мне с весьма неожиданным предложением.

Дам вам, как это принято называть, спойлер: моя сегодняшняя открытость ко всему новому подтолкнула меня к тому, чтобы предложение принять.

Нефтекамск? Какой Нефтекамск?

Интересная штука – воспоминания…

Прошёл год, позавчерашние печали покрылись культурным слоем новых свершений, обросли дёрном из свежих радостей. Вихрь перемен по частичкам уносил то, что когда-то было важно. Эрозия почвы. Бомбардировка градом сегодняшнего.

Я знала, что напишу об этом, и каждый день собиралась. И ничего трагического не было в этой истории – так, я уверена, скажете вы, если возьмётесь читать написанное.

Но мне становилось невыносимо уже от первых мыслей, прокручивающих перед глазами киноленту былых событий.

Я 15 лет шла по рельсам жизни плавно и размеренно, хоть и тяжеловато, чтобы в одно лето оказаться в туннеле, в который неизбежно попадают все путешественники. Свет в его конце виден не сразу.

Я была согласна на Нефтекамск. Возможно, я бы и прошлым летом дала «добро» на подобную авантюру, процедив что-нибудь вроде «Какая разница?».

На этот раз виной сему была не моя тотальная индифферентность – нет, я решила начать жить по-новому невзирая на старые недуги.

Всё прошлое лето я пробыла в Москве. Ходила к двум репетиторам и читала книжку в парке. Довольно скучная действительность. Одна единственная одноклассница никуда не поехала тем летом тоже, и мы иногда заглядывали друг к другу в гости, но значительно веселее от этого не становилось.

В последнее время я уже не была уверена, что стоит ждать лета. Весь год к нему целенаправленно идёшь, и дело, видимо, совсем не в том, что хочется отдохнуть. Кажется, что весь год события толкаются, ждут в очереди в преддверии лета, чтобы вместе с последним школьным звонком вырваться наружу, закружить тебя и застрять в памяти на всю оставшуюся жизнь. Неизвестно, кто сказал, что так заведено, и заведено ли так на самом деле. Я силилась и не могла вспомнить ни одно лето, которое бы прошло именно так. И несмотря на противоречащие факты я продолжала считать дни: 20-е мая, 21-е…

23-го откуда ни возьмись возникла тётя Наина. Я помнила её с трудом. Она приезжала однажды издалека на День рождения бабушки. Мне тогда было лет пять. Потом, все последующие 8 лет я лишь удивлялась, слыша изредка её имя из уст родителей: "Надо же было её родителям выдумать такое имя – Наина…".

По слухам, тётя Наина была выдающимся учёным-химиком. Она полностью посвятила себя науке и в процессе жизни не нашла времени завести мужа и детей. Видимо, поэтому она то и дело зазывала меня в гости на лето через родителей.

Родители весь прошлый и позапрошлый год отнекивались, но в этом году по неизвестным причинам (вода камень точит?) папина оборона пала под натиском тётиных уговоров, и он, повесив трубку, бодрым голосом провозгласил: "Лизавета в этом году отдохнёт в Нефтекамске!"

И со странной улыбкой вопросительно посмотрел на меня.

Мне, честное слово, было всё равно, и я дала согласие. Мама искренне удивилась: "Ты действительно хочешь провести лето в захолустном городке, где особенно нечем заняться?". Я ответила, что ничем не заниматься в новом месте намного интереснее, чем в Москве. Родители пустились в размышления о том, что, вероятно, я найду себе там друзей, тётя Ная заинтересует меня химией, и пр., и пр. Аргументы даже мне казались слабоватыми.

"Ну и Наина, наконец, сможет понянчиться с ребёнком" – подвёл черту папа. Меня несколько передёрнуло оттого, что меня назвали ребенком и вдобавок ко всему со мной кто-то намерен нянчиться, но это соображение, в отличие от всех предыдущих, выглядело правдоподобным. К тому же, мне самой было жаль одинокую тётю Наю и страшно не хотелось повторения прошлогоднего бессмысленного лета. Я снова ответила, что на всё согласна и готова хоть сейчас отправиться в Нефтекамск.

Наверное, тёте Наине выпал один шанс на миллион. Ни в один другой момент таким магическим образом не совпали бы бравое настроение папы, моя зарождающаяся тяга к переменам, мамино внезапное желание хоть раз в жизни угодить близким мужа и полное отсутствие у всей семьи планов на лето.

Не медля ни минуты, папа снова взял телефон и радостно сообщил двоюродной сестре о моем приезде. Несмотря на то, что я находилась на противоположном конце кухни-гостиной, до меня донёсся радостный вопль тёти Наины из трубки.

Такое решение явственно оживило нашу повседневность. Вечером того же дня мама провозгласила, что намерена обновить мой гардероб – видимо, чтобы я с порога наповал сразила "захолустье" своим утончённым стилем. До 10 вечера мы бродили по магазинам одежды, унося с собой из каждого по увесистому мешку вещей на каждый случай.

Папа тем временем с видом, достойным Кутузова, разрабатывал для меня оптимальный маршрут.

Следующий день прошёл в обсуждениях подарка для тёти Наи и суммы денег, на которую я должна была "наесть" за всё время пребывания в Нефтекамске. Похоже, родители считали меня большой обжорой – воздух сотрясался оглашением каких-то астрономических сумм.

Далее последовали фантазии на тему того, что может взбрести в голову тёте Нае как способ проведения досуга. Я почти не знала тётю Наю, но была уверена, что ей ни с того ни с сего не захочется этим летом захватить меня с собой в Санкт-Петербург и посетить такой компанией Мариинский театр.

Четверг потонул в тревоге: на третий день пращуры решили представить себе все возможные бедствия, которые могут меня подстерегать в тёмных чертогах тётушки из Нефтекамска. Я никогда не любила такие дискуссии и, смекнув, что мама и папа, как на приёме психолога, хотят "поговорить об этом", быстро сбежала гулять с Яной. Яна, как и прошлым летом, никуда в этом году не уехала и никуда не собиралась, а я, честно сказать, не собиралась общаться с ней. Но обстоятельства…

Прошла ещё неделя, и в воскресенье ночью поезд уже мчал меня в Ижевск, откуда путь к месту назначения лежал на автобусе.

И я ехала мимо поселений, которые когда-то принадлежали дворянам или не принадлежали никому, потому что не было на их местах раньше никаких поселений. И жили люди там, если вообще жили, достаточно горько, и уж точно не безбедно. Потом сменилась власть, и жёсткой железной метлой вычистила неблагонадежных, потенциально неблагонадежных и примыкающих к потенциально неблагонадежным. Так хирург-перестраховщик порой вырезает вместе со злокачественной опухолью целую ногу или половину туловища. Случай или закономерность, но получившийся организм совсем не чувствовал себя, как калека, разве что только поначалу.

Эти городки и городочки пережили впоследствии расцвет, сюда устремились люди, и все они что-то производили, чему-то служили, и у каждого была маленькая квартира-клетушка, была совершенно бесплатно.

А потом людям надоела такая система, и они не без помощи чужих взяли и разнесли её в пух и прах.

И вот эти многоклеточные дома стоят, все посеревшие, но всё ещё хранящие память о былом простом и в чём-то милом быте, который, конечно, ненавидели те, чьих близких захлестнула железная метла, или те, кто больше любил дворян, да и мало ли кто ещё.

Я, то есть Лиза, не застала ничего такого, и дома эти посеревшие вряд ли привлекали моё внимание, по крайней мере пока.

Тётушка Ная встретила меня на вокзале. Это была изящная женщина с мелкими чертами лица и в миндалевидной формы очочках в золотой оправе. Одежда её была достаточно красивой и казалась целым комплектом выхваченной из журнала мод 80-х. Это была старая одежда.

Тётя Наина была почти без макияжа, лишь губы её были накрашены малиновой помадой. Мне подумалось, что она нанесла её специально к моему приезду; в обычной же жизни она не делала макияж, потому что не приучила себя его делать или в какой-то момент отвыкла, утонув в науке и утратив надежду на то, что найдётся кто-то, кому есть дело до её наружности.

Тётушка была настроена доброжелательно. Она обняла и поцеловала меня, и мне дорогого стоило держать оборону и не давать ей свой чемодан, потому что тётя Наина решительно наступала, будучи уверенной в том, что девочке-подростку негоже носить тяжести. Я же считала себя достаточно взрослой и сильной, чтобы нести его самостоятельно.

Нефтекамск встретил меня приятной погодой – было 23 градуса, светило солнце, на посадках вдоль улиц чирикали воробьи, и всё это создавало атмосферу новизны, пусть и улицы в Нефтекамске были сплошь и рядом застроены старыми домами.

Квартира тёти Наи наверняка лет 20 назад казалась современной и даже роскошной: 2 комнаты, довольно широкий коридор и немаленькая кухня были обставлены добротной мебелью, хотя в наши дни, конечно, никто уже так ремонт не делал, и мебель эта массивная давно вышла из моды, оставаясь разве что в квартирах среднего достатка бабушек.

Тётя щедро отвела мне большую из комнат, выдала набор полотенец и пригласила на кухню. Там ждал меня куриный суп и сырники на десерт. Потом мы сидели в моей комнате, обсуждали текущие события из жизни, я вынимала родительские гостинцы из своего чемодана, развешивала одежду на вешалки и отправляла в шкаф. После часового отдыха мы пошли на прогулку по району и в продуктовый магазин.

С тётей Наей было комфортно: она была приятна в общении, предоставляла мне свободу выбора и присутствовала поблизости ровно столько, сколько требовалось, чтобы я не чувствовала себя одиноко и вместе с тем имела достаточно возможностей расслабиться наедине с собой.

Специально по случаю моего приезда тётя Ная оформила отпуск. На следующий день мы поехали гулять по городу и посетили историко-краеведческий музей, ещё через день побывали на огородах у её знакомой, а вечером пошли в кино. Я была благодарна тёте Нае за культурную программу и в полной мере осознавала, что чувствую себя здесь гораздо лучше, чем в привычной обстановке в Москве.

К среде я стала одна гулять по району и бегать в магазин за хлебом, а к концу недели отважилась на поездку в центр на маршрутке. У меня были карманные деньги, и я поняла, что пришла пора их потратить на диковинные нефтекамские безделушки, а может быть и на нечто такое, чего и в Москве навалом.

Я села в маршрутку и покатила к станции.

В субботу утром в путь отправилась не я одна, но и многие другие обитатели нашего умиротворенного района – семейные пары без личных автомобилей, бабушки с маленькими вертлявыми внуками и прочие обычные категории граждан.

Я сидела на одиночном месте прямо у двери, смотрела в окно и думала о своём, как у меня это обычно бывает в транспорте. Маршрутка уже преодолела некоторую дистанцию, когда водитель протянул в пустоту руку с бумажной и металлической сдачей.

Он так и держал эту руку, не говоря ни слова, а потом всё же выдавил из себя: "Молодой человек!"

Но человек не реагировал.

Эта вытянутая рука мешала мне продолжать спокойно размышлять, глядя на скромную башкирскую природу. Я не выдержала, встала с места и приняла денежный груз из руки водителя.

Развернувшись к хвосту нашего судна, я пошла вперёд в поисках пассажира, как заметил бы какой-нибудь доморощенный остряк, наверняка потерявшего счёт деньгам.

Через 2 сиденья от меня сидел парень в толстовке с капюшоном на голове, надетой поверх серой футболки. В ушах виднелись наушники; отрешенный вид его позволял сделать предложение, что он так абстрагировался от внешнего мира, что не услышал зова водителя, и именно ему в действительности принадлежат все эти монеты и банкноты.

"Молодой человек…"– невольно скопировала я реплику водителя, когда поняла, что простой взгляд на него в упор не вернёт его на землю.

Тут же юноша встрепенулся и направил на меня свои причудливые глаза – почти синие, недоумевающие и как будто недоброжелательные -

"Да, это моё". У него слегка покраснело лицо, он забрал у меня деньги и встал с места, чтобы достать из кармана кошелек.

"Спасибо," – великодушно отвесил он в качестве премии, по-видимому сделав над собой усилие.

Я кивнула, вернулась на свое место и теперь уже не могла вспомнить, о чём размышляла вначале. Я стала рисовать портрет этого мальчишки: сначала вспомнила, как он был подстрижен и какого цвета у него были волосы. Потом начала домысливать его характер, отношения дома и в классе, жизнь в будущем…

Почему-то этот хмурый и закрытый образ показался моему уму занятным – ум зацепился за привлекательную, одному ему заметную шероховатость и ходил кругами, раскручивая разнообразные сценарии и не желая переключаться.

"Интересно, сколько ему лет?" – сыпались всё новые и новые проявления любопытства.

Затем всполохи воображения пошли на убыль, и я бы теперь не вспомнила об этом эпизоде, если бы не столкнулась с незнакомцем снова.

Прошло дня три или четыре. Я была в хозяйственном магазине по важному поручению: тёте Нае срочно требовался порошок для растворения раковинных засоров.

Я в растерянности разглядывала витрины, потому что боялась раскрыть рот и спросить у продавца про искомый товар напрямую. Теплилась надежда, что я увижу препарат на витрине, а потом… наверное, сознание втихомолку рассчитывало на то, что я смогу просто ткнуть пальцем в стекло, и продавец, как вендинговый автомат, выдаст мне покупку, не принуждая к диалогу.

Тут деревянная дверь, которая примыкала к железной, как подкрылья к надкрыльям у жука, распахнулась, и в магазине материализовался – ну конечно, этот хмурый парень, кто же ещё? Привет!

– Извините, вы не разменяете 5 тысяч?

– Вчера кассу сдали, – отозвался продавец.

В магазине больше никого не было – только продавец, пришлый юноша и я, и дело прямой наводкой шло к тому, чтобы мы опять поговорили.

– А у вас нет мелких денег? – и он опять вперил в меня свой тяжёлый взор – взор человека, которому тяжело смотреть в глаза собеседнику.

К слову, я тоже преодолевала себя каждый раз, когда приходилось это делать.

Было видно, как через мгновение он узнал меня, причем не просто начал копаться в голове, пытаясь вспомнить, где до этого мог меня встретить, а сразу воскресил в памяти и маршрутку, и сдачу, и своё смущение.

Мы узнали друг друга, но не находили повода, чтобы объявить об этом.

Поэтому парень безмолвствовал, а я уже раскрыла бумажник и пыталась найти деньги для размена.

Родители щедро профинансировали меня, собирая в долгое странствие, так что – я сама удивилась, что смогла быть ему полезной, – я отсчитала 5 бумажек по тысяче рублей каждая и протянула парню.

Он по всей видимости слабо надеялся на то, что у сопливой девчонки могут водиться такие суммы, и задал мне свой вопрос скорее из вежливости. Однако, как это часто бывает, помощь пришла оттуда, откуда её меньше всего ждали.

С изумлением юноша принял деньги, отдал мне крупную купюру, собрал волю в кулак и продублировал уже единожды сказанное мне "спасибо".

Было бы уместно пошутить на тему того, что уже второй раз за неделю я выдаю ему деньги, что я, как финансовая богиня, предстаю перед ним в нужный момент, обмахивая его зелёным веером; можно было придумать и что-нибудь поостроумнее, но ситуация была слишком стрессовая для нас обоих, слишком много требовалось волевых принуждений, а муза, в том числе муза юмора, не терпит, как мы знаем, даже малейшего насилия.

Поэтому мальчик снова замолчал и сделал первый шаг к деревянной двери, а я оказалась загнана в угол и всё-таки инициировала беседу с продавцом о порошке "Крот".

В принципе, мне было уже всё равно: напряжение вперемешку с чувством неловкости во время объяснений с всё-ещё-незнакомцем достигло пороговых значений, за чем последовал лавинообразный обвал, по телу разлилось противоестественное тепло, и я была готова свернуть горы.

Понятно, чем – нет, кем были заняты мои мысли по дороге обратно – они были рады вернуться на проторенную дорожку и стали целенаправленно скользить, как конькобежцы на трассе. Я утомилась и уже не смела им мешать.

Вечеринка ''кому за …''

"Душа моя, вставай!" – несколько противоестественно назвала меня тётя Ная, войдя в комнату и ухватившись за мягкие некрасивого цвета охры шторы. Сквозь мизерную щель между шторами хлынул напористый поток яркого света, и я увидела, что тётя Ная была без своих фирменных очков и с чем-то кремообразным на голове. Поздоровавшись с тётей и поблагодарив её за своевременный "уэйк-ап колл", я зевнула и ощутила запах аммиака.

"Это я волосы крашу," – предвосхитила мой вопрос тётя Ная,-

"завтрак уже готов, приходи на кухню, а я буду собираться на День рождения тёти Аллы".

Я во второй раз за только что начавшийся сегодняшний день поблагодарила тётушку, села на кровати и начала обдумывать свои планы.

Ещё позавчера тётя Ная показывала мне подарок для своей старой знакомой с работы по имени Алла и предлагала с ней вместе пойти к ней на День рождения.

Тётя Ная говорила, что у Аллы есть внучка Оля, которая также, как и я, учится в восьмом классе, явно намекая на то, что нам нужно познакомиться.

В этом-то и была причина моих сомнений. Если бы это была обычная вечеринка с участием взрослых, я бы, скорее всего, на неё пошла. Безусловно, там было бы скучно, но я бы на несколько часов сменила обстановку, посмотрела, как живут нефтекамские аборигены, поела бы пирог домашнего изготовления, возможно, вкусный. Поучаствовала бы в опросе, посвященном моей скромной персоне, вызвала бы в тёте Нае чувство гордости, в сущности, несколько незаслуженное, за мои успехи в учёбе и за праведный образ жизни. Когда опрос кончился бы, я бы имела полное право уткнуться в телефон или вообще уйти на прогулку.

Но эта Оля… Ничего хорошего я от неё не ждала. Когда мама и папа знакомили меня с детьми своих друзей, это всегда было пыткой.

Пока родители хохотали от души и не замечали, как пролетают часы, я с ощущением камня на душе наблюдала, как тянутся минуты.

Дети эти все как на подбор были или неинтересными, или стервозными, и хорошо, если мы были дома и могли разойтись по разным углам и играть каждый в свои игрушки. Куда было хуже, когда мы встречались в кафе или в парке: в таком случае раза по 4 мы слышали от родителей удивлённое: "Почему вы не общаетесь?".

Один раз было совсем смешно: мама пошла в гости к своей подруге и взяла меня с собой. У подруги, тёти Лены, был сын Андрюшка, на 2 года меня старше. Они называли его не "Андрей", а именно "Андрюшка", что, на мой взгляд, ему очень подходило, потому что он был вредный до безумия, и, когда я оказывалась рядом с ним, мне в первую же минуту становилось стыдно. Андрюшка изрыгал пренеприятнейшие ругательства и с завидной периодичностью издавал неприличные звуки. Его вечная брань вводила меня в полное замешательство: её было так много и она, казалась, произносилась в таком хаотичном порядке, что вскоре я вообще переставала понимать, на кого он сердится, и не адресованы ли эти тошнотворные словечки лично мне, что, наверное, стоило бы проверить, ибо в таком случае мне было бы правильно обидеться и обозвать его в ответ.

Честно говоря, то и дело на досуге я придумывала, как бы я могла оскорбительно назвать Андрюшку, и такие мысли доставляли мне даже некоторое удовольствие. Кроме того, в школе в спортивном зале у нас висит боксёрская груша, и нередко, чтобы разогреть руки перед уроком физкультуры, я бью эту грушу, представляя себе, что это не груша, а… Да, как ни крути, а такой противный мальчишка, как Андрей, до безобразия хорошо подходит на роль козла отпущения.

Андрюшка, в свою очередь, тоже не питал ко мне большой симпатии, и однажды, как только меня препроводили к нему в комнату, а мама с тётей Леной ушли на кухню болтать и смеяться, он сказал: "Я, короче, сейчас другу позвоню, и мы пойдем гулять. Ты, если хочешь, поиграй в мою железную дорогу. Только не сломай! И в пластмассовую коробку не лазь".

Я была счастлива – лучшего поворота сюжета и придумать было сложно, разве что, если бы мама вдруг забрала меня совсем от тёти Лены с её Андрюшкой.

Мы оба боялись, что мамы заметят уход Андрюшки, и вернут его в комнату – это был единственный эпизод в нашей совместной биографии, когда интересы обоих вдруг совпали.

К счастью, мамы так бурно веселились, что Андрюшка после кратких переговоров с Ромой, жившим неподалёку, беспрепятственно улизнул во двор, а я наслаждалась одиночеством и катала своих Барби, Скиппи и Шелли на превосходном поезде, отправляя их поочерёдно на разные курорты.

У нас был шанс и вовсе остаться незамеченными, но в какой-то момент тётя Лена вздумала показать маме старые фотографии и окликнула Андрюшку. Ответа не последовало. После второго обращения к отсутствующему мамы показались в комнате.

"Он пошёл к другу Роме," – начала своё адвокатское выступление я, – "ему нужно было срочно помочь с уроками. Я решила остаться – что я к нему пойду? Я же не знаю этого Рому… Вот я и сижу здесь, Андрюша даже дал мне поиграть в свою железную дорогу".

Видит бог, я старалась создать как можно более положительный образ.

Обе мамы поначалу опешили и хотели было кинуться на поиски Андрюшки и влепить ему выговор за то, что он оставил гостью одну, но я стала уверять их, что он скоро вернётся. Переглянувшись, они признали предложенные ими вначале меры чрезмерными и, когда я ещё вдобавок рассказала, как здорово мне катать своих кукол на Андрюшкином поезде, мамы окончательно успокоились и удалились на кухню продолжать общение.

Вспомнив этот эпизод, я горько улыбнулась и снова стала размышлять о грядущем Дне рождения.

Оля – наверняка какая-нибудь грубая провинциальная девица в некрасивой одежде, одна из тех, кто курит за гаражами возле школы и завидует москвичкам. Возможно, она даже захочет проучить меня за московское происхождение и выкинет какую-нибудь гадость.

Я почти окончательно решила не идти на День рождения к тёте Алле и пошла совершать необходимые утренние процедуры, которые, к слову, здесь, в новой обстановке, виделись даже каким-то интересными.

К тому же, перед уходом на процедуры я надела новейший красивый халат, купленный специально в поездку.

Хотя вечеринка начиналась в обед, тётя Ная хлопотала по её поводу с самого утра.

Подбор наряда и украшений, окрашивание и завивка волос, дополнительный пирог к тому, который наверняка испечёт сама виновница торжества – что же ей ещё в таком захолустном городке делать?..

Тётя Ная была в благостном расположении духа и готовилась к предстоящему мероприятию со всей ответственностью.

Без очков, со свежим цветом волос и пышной укладкой она показалась мне даже красавицей.

"Подумай, Лизон, может быть, тебе всё же захочется почтить Аллу своим присутствием. Я не знаю, кто там будет, может быть, придут другие гости со своими детьми. Правда, может быть, там будет толпа подростков, вдруг Оля познакомит тебя с симпатичным мальчиком?"

Когда тётя Ная начинала свой монолог, я уже открыла было рот, чтобы озвучить вежливый отказ, но тут после её "симпатичных мальчиков" траекторию моих мыслей преградил портрет того чудаковатого юноши, которого я видела в субботу в маршрутке и после в магазине хозтоваров.