Kitobni o'qish: «Время красивых людей»
Предисловие
В открывающих титрах кино обычно пишут, что все события вымышлены и любое совпадение с реальностью случайно. “Время красивых людей” происходит в вымышленном близком будущем. От стадии черновика до выхода романа в печать для многих людей оно превратилось в страшное настоящее.
Наверное, последнее дело для автора – объяснять, что он хотел сказать в своей книге. Но мне важно написать несколько слов перед тем, как выпустить текст к читателю.
Есть большая история и есть люди, с которыми она случается. Я – не эксперт в большой истории. Этот роман – не про политический строй или устройство военных переворотов. Не стоит искать в нем доскональной достоверности. Он про то, что мне хорошо знакомо: про людей и их истории.
Я – практикующий психотерапевт. Ко мне приходят люди со своей болью, горем, бессилием и надеждой. Они ищут смысл и в процессе поиска соприкасаются друг с другом и вскрывают что-то тайное, становятся другому раной или исцелением, стеной или свободой.
Мне бы хотелось, чтобы выдуманный полыхающий мир стал не поводом для споров, а возможностью обратиться к собственной частной внутренней войне, которая жива во многих из нас. И, может быть, увидеть в историях несуществующих людей свой ответ на вопрос: когда все горит, что мне делать в этом времени?
Елизавета Мусатова,
январь 2022
Глава 1
Вешали геев.
Широкая улица Кнеза Милоша превратилась в человеческую запруду. Перекрестки перегородили железными заграждениями и автомобилями с разноцветными коронками городских таксопарков. У здания Парламента гудела, точно улей, протестная толпа. Кто-то уже расписывал из баллончика косыми слоганами стену изящного умытого здания. Шипела краска, плыл над головами едкий запах. То и дело кто-то выкрикивал слоган, и толпа подхватывала, орала в тысячу медных глоток.
Орала, но стояла на месте. По ту сторону заграждений стояли ряды жандармов в защитных шлемах и бронежилетах. Как холодной неэластичной мышце нужна растяжка для разогрева, чтобы прийти в кондицию для нагрузки, так и толпе нужно было прогреться чем-то, чтобы резиновые дубинки и слезоточивый газ перестали быть весомым аргументом, чтобы масса заревела, полыхнула безудержным балканским пламенем и рванула на штурм.
Кто-то успел отбежать в пекарню вниз по улице и спешно возвращался к своим, на ходу разворачивая бумажный промасленный пакет и откусывая от горячего бурека. Обертку человек выбросил тут же, на тротуар. Ее подхватил летний ветер и понес дальше, мимо толпы, мимо заграждений, мимо притихших парадных витрин магазинов одежды и бюро путешествий, к нарядной точно пирожное Цветочной площади. Ветер принес бумагу к ступеням памятнику писателю и демократу Бориславу Пекичу и прибил к белому камню.
Алиса сама не поняла, когда успела нашарить руку Мики и взять его узкую изящную ладонь в свою. Перевела взгляд с толпы на него. На тонкий профиль и густые темные ресницы. Мика дрожал.
А человек из пекарни вместо того, чтобы бочком ввинтиться в толпу, перешел на другую сторону дороги, сел на тротуар, снова откусил и принялся неторопливо жевать. Повернул голову вбок. Хмыкнул, когда увидел, что сидит у широкого окна, за которым внутри на подоконнике стояли радужные флажки, пирамида сувенирных кружек с радужной же символикой и лежали аккуратные стопки буклетов с заголовком «Белградский парад гордости». Человек затолкал пальцами в рот остатки бурека, отер руку о карман собственной куртки, уцепился за подоконник, подтянулся и прижал лицо к стеклу. В глубине помещения разглядел нескольких человек в углу. Выругался. Обернулся к толпе.
– Эй! – замахал рукой.
На крик обернулся рослый мужик в куртке военного кроя. За ним второй, коренастый и с бритым затылком. Бранное слово понеслось по рядам. Люди словно впервые увидели, что стоят напротив окна с радужными флагами. Зашумели громче.
В витрину полетел первый камень. Прыснуло битой стекло.
Толпа завибрировала, зашевелилась.
В витрину потекли люди.
Полетели на пол кружки, закружились на ветру буклеты.
Трое молодых ребят и две девушки, которые прятались в дальнем углу, закрывали руками головы от толпы. Один попробовал прорваться к выходу, но его взяли в клещи и передали по рукам обратно, как будто мяч в детской игре. С криками и хохотом толпа отвешивала тычки, дергала за одежду. Хрустело под подошвами стекло. Кто-то сорвал со стены большой разноцветный флаг, поднял над головой.
– Сжечь! – крикнул кто-то с улицы.
Толпа одобрительно заревела. Никто не понял толком, что или кого предлагали сжечь, но предложение всем пришлось по душе. «Сжечь!» – гаркнула полная женщина в футболке с гербом Сербии прямо над головой заложников.
Одна из девушек, со спутанными длинными волосами, потекшей тушью и разбитой губой, которая прикрывалась руками и повторяла «пожалуйста, пожалуйста», вскинула голову и диким взглядом посмотрела на женщину. Та смутилась от взгляда, отвела глаза в сторону. Точно по воздуху, ее смущение передалось стоявшим рядом мужчинам. Они попритихли.
– Гоните их, – мрачно сказал тот, что в военной куртке.
Ребят вздернули на ноги. Толпа не сразу, но расступилась, чтобы по узкому коридору дать им выйти на улицу. В спину летели тычки и оскорбления.
А кто-то уже скручивал из флага чучело и малевал приговор на обратной стороне таблички с входной двери. Табличку повесили чучелу на шею. Пустили по рукам на улицу. Кто-то уже щелкал колесиком зажигалки, но шальной весенний ветер не давал пламени разгореться.
– А ну, пусти.
Мужчина в военной куртке локтями протолкал дорогу к фонарному столбу и вокруг него образовалось пустое пространство.
– Неси сюда!
Под свист и улюлюканье мужчина сбросил куртку, а затем расстегнул пряжку ремня и одним движением вытянул его из шлевок. Вскинул руку с ремнем над головой. «Ууу!» – отозвалась одобрительно толпа.
Ремень обернули вокруг шеи чучела, а затем приладили мужчине за спиной на манер рюкзака. Тот потер руки и на удивление ловко начал карабкаться вверх по столбу.
– Вешай! – крикнул кто-то.
– Ууу!
Когда тряпичное тело повисло и закачалось, чистый женский голос затянул молитву. К нему присоединялись другие голоса, мужские и женские.
Вдалеке что-то рвануло. От звука взрыва толпа окончательно пробудилась. Повернулась к заграждениям у Парламента и пошла прямо на ряды жандармов.
Рвануло еще раз. И еще, с разных сторон.
К звукам толпы добавилось нарастающее механическое дребезжание. Его Алиса знала хорошо и распознать могла задолго до того, как увидит.
Танки.
– Пошли!
Мика моргнул.
– Пошли, ну!
Развернулась и увидела, что на другом конце перегороженной улицы колышется и плывет на них другая толпа. Уже не разношерстные протестующие, а люди в одинаковых банданах поверх ртов, в черных куртках и камуфляжных штанах. В другую сторону было не пройти, оттуда уже неслись звуки ударов дубинками.
Алиса рванула Мику за руку. Они прижались к стене на опустевшей стороне улицы и быстро пошли вдоль нее: Алиса впереди, Мика за ней, все еще ведомый за руку. Главное, не смотреть в глаза. Успеть бы до первого поворота, который сразу за ограждениями.
Успели. Но за поворотом на них шли еще одни, на этот раз, в униформе, и было не понять: это подкрепление жандармам или поддержка протестующим. А еще за ограждениями суетились люди. Обычные, гражданские. Кто-то пытался забежать в супермаркет, кто-то по-детски забрался с ногами на лавочку у маленького фонтана, чтобы не затоптали, кто-то жался к стене.
Алиса пошла вперед, навстречу людям в униформе, обтекая людей у стен. Следующий поворот.
Снова рванул снаряд, на этот раз совсем близко. Потянулся дым, за ним запах. Задребезжали стекла в окнах.
Алиса почувствовала, что Мика вывинчивает руку из ее пальцев, словно пробку штопором из горлышка бутылки. Пришлось остановиться. Обернулась.
– Ты чего?
– Я домой.
Взгляд у Мики был стеклянный.
– Какое «домой», не дури.
– Домой, – упрямо повторил он.
«Да у него шок».
Людей становилось больше. Слева на улицу въехал первый танк.
Алиса одной рукой перехватила Мику за запястье, а когда он дернулся и снова попытался вывернуть кисть, с размаху залепила пощечину. Мика часто заморгал, затряс головой. Алиса притянула его поближе за руку, а вторую ладонь положила ему на плечо. Посмотрела в глаза, которые перестали быть стеклянными, а стали живыми и очень испуганными.
– Мы обязательно пойдем домой, – сказала Алиса. – Но сначала выберемся отсюда.
Громили Парламент. Если у толпы получится, дальше двинут к зданию генштаба, к МИДу, к филиалам МВД. Нужно в боковые улицы, и по ним подальше от центра, а там уже можно отдышаться и решить, как дальше.
Мика снова дернул рукой. Испуг в глазах превратился в обиду, но времени разбираться не было. Алиса открыла рот. Сказать ничего не успела. Жахнуло из дула танка. Раздался громкий визг. Люди бросились врассыпную. Побежали Алиса с Микой.
За их спинами начиналась гражданская война.
Глава 2
На занятиях Алиса была похожа на неловкого кузнечика: ноги согнуты в коленях, локти торчат, шаг неровно подпрыгивает. Не было в ней ничего от ленивой грации инструкторов школы танго, с которой те элегантно вытягивали ноги, подавались грудью к партнеру и скользили по полу, не отрывая ступни от паркета. «Расправь колено, – говорили ей. – Отпусти локти. Расслабься. Будь свободной. Покажи себя». Переспрашивали: «Ты понимаешь? Повторить по-английски?» Алиса качала головой – на сербском она заговорила в первые же полгода после того, как сошла по трапу со спецборта, и дело было не в языке. Если занятие вел Мика, он подходил к ней и раз за разом повторял: «Смотри на мои ноги. Повторяй за мной». Алиса горбилась и приседала.
После урока по вторникам и воскресеньям в школе шли милонги – танцевальные вечера, на которых многорукая и многоногая толпа двигалась и дышала в едином ритме, укутанная полумраком и подкрашенная алым от кокетливых светильников в виде корсетов. Алиса никогда не оставалась, но иногда задерживалась у окна студии и смотрела, как послушные упругие тела делают красиво. Ей хотелось запустить в окно камнем.
Она возвращалась на следующий урок, огрызалась на партнеров на непонятном им русском и хмурилась на инструкторов, которые бессовестно врали, что танго открыто для всех, как открыты для всех свобода и любовь, что все тела умеют танцевать, как умеют дышать в этом мире аутентичных и искренних человеческих связей. Из этой бочки с ложью Алиса регулярно черпала только две вещи: смирение и унижение.
Сейчас полусогнутые колени, на которые жаловались инструктора, давали скорость и маневренность. Ее тело впервые за долгое время знало, что делать. Оно могло лавировать в толпе, бросаться в сторону от опасности и очень быстро бежать. Именно сейчас, а не в танцевальном зале, оно впервые за долгое время двигалось как дышало.
Едва ли два часа назад, утром, Алиса собиралась. Упаковала в рюкзак бутылку воды, шоколадный батончик и новые танцевальные кроссовки. Блокнот, который так и не отвыкла носить с собой. Надела свое единственное украшение: золотую цепочку с подвеской – пара колец, кулон. Сняла. Потрогала подушечками пальцев и надела обратно. Вышла заранее, чтобы пойти пешком, нарочно медленно. Вслух бы она не призналась, но домашние задания от инструкторов делала исправно: следила за шагом при ходьбе, представляла, что вес тела уходит в бедра, включала в наушниках музыку и старалась, чтобы каждый шаг приходился на бит. Злилась, спотыкалась, начинала заново.
Музыка в наушниках прервалась, когда она спускалась по лестнице.
Мика (танго): «Ты где? Я в школе».
Алиса остановилась, набрала: «Скоро буду». Рядом с сообщением замигали три точки: отправляется. Пока отправлялось, почему-то долго, телефон снова тренькнул:
Мика (танго): «Не приходи. Что-то происходит. Напишу позже».
Алиса выдернула наушники из гнезда и затолкала в карман. Торопливо набила еще раз: «Я скоро», нажала на кнопку с изображением бумажного самолетика. «Отправляется», – опять сообщил телефон. Палочки сотовой связи мигнули и перечеркнулись крестиком. «Сообщение не может быть доставлено. Попробовать еще раз?»
Заныли колени. Врач говорил, что будут ныть на погоду, но у ее суставов по этому поводу было свое мнение: они ныли, когда в воздухе разливалась опасность. Не подводили ни в Цхинвале, ни в Египте, ни в Сирии. Алиса перехватила рюкзак поудобнее и побежала.
С Микой они столкнулись у широкой наружной лестницы, которая вела на второй этаж. Идти до студии было минут тридцать медленным шагом, а если бежать, то и вовсе десять. Этого времени хватило, чтобы понять: Мика прав. Что-то происходило. Уже подтягивалась с разных сторон основная толпа, и то тут, то там мелькали стайки крепких молодых людей с бритыми затылками. Проезжали жандармские машины с включенными мигалками. По соседней улице тянулась вереница машин с коронками таксопарков, и водители сердито гудели. Как будто все протестные движения последних трех лет – забастовка таксистов, протесты против результатов президентских выборов, митинги против чрезвычайного положения и комендантского часа во время эпидемии коронавируса, – сейчас повторно проигрывались, только одновременно.
Колени не врали.
Алиса залетела в арку, которая вела в крошечный заасфальтированный дворик с лестницей, и впечаталась с размаху в чье-то тело грудь в грудь. У обоих воздух выбился из легких с негромким «х-ха». Сначала они оттолкнулись друг от друга, как два магнита с одинаковыми полюсами, а потом Алиса схватила Мику за плечи так, что костяшки пальцев побелели. Отметила расплывшиеся зрачки и красные пятна на скулах.
– Ты что тут делаешь? Я же сказал, не приходи.
Он повел плечами, как будто пытался сбросить ее руки, но Алиса держала крепко.
– Ты прав, там нехорошо. Пойдем отсюда. Я нас выведу.
– Я не уйду. В студии никого нет, нужно остаться и постеречь.
В студию Мика всегда раньше всех приходил и позже всех уходил. Проводил в ней выходные, даже если занятий и репетиций не было. Алиса бы не удивилась, если бы узнала, что спит он там же, на широком красном диване в углу.
– Пусти, дверь запру.
На ночь дворик запирался на тяжелую металлическую дверь. Мика все-таки вывернулся и пошел было мимо Алисы, на ходу нашаривая в кармане ключи. Может быть, Мика прав. Может быть, они просто смогут здесь пересидеть. Разделят пополам батончик из ее рюкзака и придвинут кулер поближе к дивану. Может быть, поделят наушники и послушают музыку с его телефона. Может быть, даже потанцуют.
Или их лучший шанс – успеть перебежать через дорогу, нырнуть во двор соседнего ресторана, который заканчивался кирпичной стеной, перебраться через нее и уходить из центра так быстро, как получится.
С улицы доносились возмущенные теноры автомобильных сигналов и звуки футбольных дудок. К ним добавился далекий звук бьющегося стекла. Где-то запричитала сигнализация. Алиса вздрогнула. Опытное тело знало, что пересидеть не получится, потому что по городу уже плывут зловещие стайки и сливаются сейчас в одно безликое, расползающееся по городу существо о ста щупальцах, и этим щупальцам ничего не стоит забраться в любой дом сквозь любую дверь.
Она догнала Мику почти у ворот, когда он все еще возился с ключами. Перехватила руку, стиснула запястье поверх манжета пестрой рубашки. Хотела сказать ему про щупальца и про кирпичную стену, сказать, что ему просто нужно дать ей час времени, и за час она что-нибудь придумает – всегда придумывала! – но Мика попытался вывернуть запястье, а когда Алиса не пустила, дернул сильнее. Ключи выпали. Они одновременно наклонились, чтобы их поднять, а когда поднимались, оба увидели через дорогу троих в черном.
Мика замер.
Трое не двигались.
Алиса схватила его за руку и дернула к лестнице на секунду быстрее, чем рванули к ним трое.
Ступеньки гудели под ногами. На последней Мика зацепился носком кроссовки и чуть не полетел вперед, Алиса едва успела его подхватить. Толкнул плечом входную дверь, придержал, впуская Алису. Внутри она привалилась к двери спиной, пока он дрожащими пальцами закрывал на ключ.
– Вниз.
Внизу был второй зал и подсобка с запасной мебелью, реквизитом для выступлений и рекламными растяжками. Рядом – пожарный выход. Попасть туда можно было через вторую дверь, вдоль по узкому коридору с вешалками и стульями, на которых едва рассаживались перед занятиями танцоры, чтобы переобуться в лакированную кожу и каблуки, вниз по лестнице.
Пока Мика открывал вторую дверь, ступеньки снова загудели под тяжелыми ботинками. Входная дверь не задержала бы этих троих надолго. Большие стеклянные окна можно разбить даже не камнем, а просто локтем, если куртка толстая.
Ключ провернулся.
Когда Мика закрывал замок с другой стороны, донесся звон бьющегося стекла.
По узкой лестнице вниз бежали, едва не толкаясь локтями. Выход. Не заперто.
– Стой.
Алиса первая приоткрыла дверь на узкую щелку и прищурилась, чтобы разглядеть, что творилось на улице.
– Вроде чисто. Пойдем.
Мика замешкался на пороге.
Алиса знала, почему люди мешкают на пороге. В минуту опасности срабатывают два инстинкта. Один кричит, что теперь каждый сам за себя в спасении своего тела. Второй шепчет, что спасать нужно то, без чего тело не нужно и выживать смысла нет. Ребенка. Кота. Любовное письмо. Прабабушкину мельхиоровую ложку. Спасти, пусть даже судьба дышит в затылок как дуло.
Колени кольнули. Алиса начала закипать. Оставить его тут, плюнуть на упрямого мальчика, которому разноцветные абажуры, плюшевый диван и зеркальные стены дороже собственной безопасности. Чистенького, вечно вежливого, улыбчивого мальчика, танцующего как дышащего под восхищенные взгляды женщин, которые хотели быть с ним, и мужчин, которые хотели быть им. Мальчика, не знающего, что бывает, когда вламываются в его дом. Не получавшего автоматного ствола в живот. Не смотревшего на руки в грубых черных перчатках и не молившегося на то, чтобы указательные пальцы этих рук оставили в покое спусковые крючки. Мальчика, который сам-то оружие в руках если и держал, так, наверное, пластмассовый пистолетик в детстве.
Зато Мика умел держать в руках ее. Получилось, правда, только однажды. Он подошел к Алисе, неловко топчущейся в паре с таким же неловким и вдобавок грузным пожилым адвокатом, который трижды оттоптал ей ноги загнутыми пустыми носами вышедших пятнадцать лет назад из моды туфель и даже не чувствовал, что причиняет боль, только прижимал плотнее к своему рыхлому телу, пахнущему резким одеколоном и скорой старостью. «Позвольте», – мягко сказал Мика и забрал Алису из рук адвоката, точно антикварную вазу. Бережно взял ладонь в свою, вторую положил на спину. Не повел, а понес в своих руках по паркету. Несколько шагов. Поворот. Движение, с которым Алиса полчаса не могла совладать, случилось само собой. Когда Мика разомкнул руки и так же аккуратно вернул драгоценный антиквариат неумелому грузчику, ее тело кричало в протесте.
На следующий день Алиса выпила три порции ракии в баре у дома и написала эсэмэску: можно ли ей частный урок?
Сейчас вместо того, чтобы танцевать, они стояли на пороге пожарного выхода. Как ей в голову пришло его тут оставить?
– Смотри на мои ноги, – сказала она. – Повторяй за мной.
И сделала шаг.
Глава 3
Шли по боковым улицам. Если Алиса видела, что людей становится слишком много, находила, куда свернуть. Расчет был простой: двигаться прочь от толпы, чтобы миновать самое пекло и выйти на опустевшую периферию. Найти там укрытие. Расчехлить телефон, узнать, что происходит. Решить, что дальше.
Людей меньше не становилось. Как будто вместо того, чтобы сидеть по домам, им не терпелось высыпать на улицу и увидеть все своими глазами. Алиса привычно лавировала между людьми. Поначалу оборачивалась на Мику, но перестала, когда поняла, что он с точностью повторяет ее путь и умудряется двигаться с этой своей тягучей танцевальной грацией, как будто по залу на милонге скользит. Алиса успокоилась и просто шла вперед: ей было достаточно чувствовать присутствие Мики тоненькими волосками на затылке.
Свернули в узкую улицу, которая шла вниз под наклоном. Алиса ее смутно помнила. Кажется, сейчас они выйдут на перекресток, за ним будет сквер, а дальше можно выбрать из нескольких расходящихся лучами улиц.
Людей стало меньше, и теперь Мика смог поравняться с ней. Алиса хотела было сказать ему про сквер и улицы, чтобы знал заранее, даже голову повернула, но не успела. Мика с силой толкнул ее плечом. Алиса сбилась с шага, чуть не потеряла баланс, но устояла, только шатнулась к дальней кромке тротуара. В улицу круто развернулся автомобиль, который едва помещался на единственной узкой полосе асфальта.
На повороте водитель сбросил скорость, а потом сразу дал по газу. Машина петлянула было, но выровнялась. Понеслась. Запахло паленым. По крыше плясал огонь. Похоже, кто-то облил горючим и поджег или швырнул какой-то ядреной смесью. Мика сам едва отскочил почти из-под колес и прижаться спиной к стене здания.
Водитель ударил по тормозам. Машина завизжала. Алиса успела разглядеть мужчину за рулем: костюм, галстук, очки. Закусил нижнюю губу и смотрел перед собой широко распахнутыми глазами. Успела еще отметить, что номера черные с желтыми цифрами.
В переулок ворвалась толпа. Увидели, что автомобиль сбросил скорость, и заулюлюкали. Водитель попытался дать газу, но что-то пошло не так. Вместо того, чтобы рвануть с места, машина издала печальное «врррум» и заглохла. Еще раз. Еще. Бегущие люди были совсем близко.
«Мика».
Мика так и стоял, вжавшись в стену, и смотрел на горящий автомобиль, в котором водитель пытался отстегнуть ремень безопасности и выбраться. Алиса знала, что убежать он уже не успеет. Но если повезет, успеют они с Микой.
Рванула на ту сторону перед носом машины. Сердце колотилось в ушах. Звуки раздавались как будто издалека: крики, свист, что-то на иностранном языке – французском, что ли? «Дипломатик!». Бой стекла.
Она схватила Мику за руку и рванула бы в сторону, но взгляд зацепился за входную дверь в подъезд. Двери белградских домов, на которые Алиса не уставала ворчать, потому что за три года так и не привыкла к тому, что они открываются и закрываются против всех правил пожарной безопасности и здравого смысла, открывались с улицы внутрь. Алиса навалилась плечом, толкнула Мику, ввалилась сама.
– Вверх!
Побежали вверх по ступенькам. Пролет, еще один, пока Алиса не поняла, что единственный звук в этом подъезде издают их собственные шаги. Никто за ними не гнался. То ли преследователи в запале вообще не разглядели, что на этой улице был кто-то еще рядом с машиной, то ли были слишком заняты французским дипломатом.
Оба тяжело дышали. Мика оперся о стену ладонью и согнулся пополам, чтобы восстановить дыхание. Алиса подошла к нему. Хотела потрогать за плечо, чтобы убедиться, что с ним все хорошо, что он живой и целый, но вместо этого сама облокотилась о ближайшую твердую поверхность и шумно выдохнула.
Поверхность поплыла. Оказалось, что не стена, а дверь. Солидная, темного дерева, с металлической табличкой, на которой аккуратным курсивом была выгравирована фамилия жильцов, почему-то забывших запереться. Алиса схватилась рукой за косяк. Задержала дыхание. Прислушалась.
Кажется, никого.
Мотнула головой: пойдем.
Шагнула внутрь, Мика за ней, и язычок замка щелкнул, как передернутый затвор.
Было темно. В нос ударил запах старого жилья, который с трудом выводится, даже когда на место прежних жильцов въезжают молодые родственники или квартиранты. Этот запах не выветривается и не убирается генеральной уборкой с мощным пылесосом. Запах старого дерева, пыли и угасания человеческого тела.
Первым делом прошли по всей квартире, все еще тихо и по стеночке. Прошли через холодную гостиную с изразцовой печкой, резным деревянным буфетом и креслом-качалкой, потом в спальню, где господствовала деревянная кровать и трюмо с вязаными крючком салфетками. Вышли в аккуратную кухню с фикусом в кадке, широким столом и неожиданно приличной бытовой техникой. Все окна в квартире были занавешены толстыми шторами. Алиса развела их в стороны на небольшую щелку, чтобы впустить немного света и разглядеть, что происходит на улице.
Улица пустовала. Раскуроченная машина щерилась пустыми окнами. За ней по асфальту тянулись черные полосы от шин, вокруг поблескивало на солнце битое стекло и темнели какие-то пятна. Валялся одинокий лакированный ботинок.
За спиной потеплело. Мика подошел и попытался рассмотреть улицу из-за ее плеча. Алиса нехотя подвинулась.
– Где водитель? – спросил Мика.
Алиса промолчала. Ей казалось, что ответ очевиден. Если Мике действительно нужно спрашивать, возможно, ему не нужно знать. Но Мика повернулся к ней и повторил:
– Где водитель?
Алиса указала пальцем:
– Видишь пятна? Присмотрись. Там цепочка таких же, только маленьких. Его увели. Шел сам. Если бы тащили, остался бы другой след.
Мика посмотрел и близоруко прищурился.
– А потом что?
Алиса отвела взгляд. Ответила на другой вопрос, которого никто не задавал:
– Давай умоемся и попробуем понять, как теперь жить.
Умылись на кухне. Там же напились воды прямо из-под крана. Сели за стол. Вытащили телефоны.
– Связи нет, – сказал Мика.
– У меня тоже.
Мобильного интернета тоже не было, и ни одной сети в списке. Проверили на всякий случай электричество, но свет включался исправно. Сделали даже вылазку в подъезд. Сначала осторожно прислушивались на пороге, затем Мика снял кроссовки и в одних носках на цыпочках вышел с телефоном на вытянутой руке. Поднялся на один пролет вверх и, судя по звукам, попробовал встать на перила. Сигнала все еще не было.
Вернулись на кухню. Алиса стянула чехол с телефона. Высыпала на стол горсть сим-карт. Проверила российскую, венгерскую и боснийскую. Ни одна не сработала.
– Мы отрезаны, – сказала она. – Придется ждать.
– Чего?
– Чего-нибудь. Чайник поставлю, пока свет есть.
Алиса налила воду в пузатый, подкопченный снизу металлический чайник и принялась искать зажигалку для газовой конфорки и кружки. Мика продолжал что-то проверять в телефоне. Отвлекся, только когда Алиса начала прочесывать шкафчики. Она выставила на стол банку быстрорастворимого кофе, но не довольствовалась ей и продолжила поиски. Рядом с банкой появились баночки с магазинным паштетом и консервированным горошком, сухое печенье «Плазма», стеклянные банки с домашним айваром и кислой капустой.
– Что ты делаешь?
– Хлеба не вижу. Помоги поискать?
– Мы это есть не будем. Это чужое.
Алиса встала с упаковкой чайных пакетиков в руках и посмотрела на Мику. Он не ответил на взгляд, вернулся в телефон. Тогда Алиса отложила пачку к остальным припасам, вернулась к столу и села напротив.
– Мика.
Когда он не поднял глаз от экрана, Алиса потянулась было рукой к телефону, но на полдороги опустила ладонь на столешницу и постучала пальцами по дереву.
– Мика, послушай. Мы не знаем, надолго ли мы здесь. Сколько ждать. Придется ли снова убегать. Сейчас ты, может, не голоден, но через пару часов захочется съесть все, что под руку попадется, поверь мне. Хозяев здесь нет. А если вернутся, я с ними поговорю.
Мика, наконец, отвлекся от телефона. Посмотрел мимо Алисы на горку припасов.
– Я… – начал он, но не договорил.
Произошло две вещи. На плите всхлюпнул неисправным свистком чайник. В квартире раздался чей-то приглушенный голос.
