Kitobni o'qish: «Воля камня», sahifa 2

Оказавшись снова на нижнем этаже, путник улыбнулся и протянул девушке несколько серебряных монет.

Она вздрогнула и удивлённо посмотрела на него. Казалось, брать у него деньги было ей неприятно.

– Ты ничего не должен нам. Бабушка не смогла тебе помочь. В таких случаях она не берёт плату. Иногда бывает так, что её дар не действует.

Путник снова улыбнулся и посмотрел девушке в самые глаза – мягко, так что выражение лица девушки опять прояснилось и глаза опять засияли.

– Я услышал от твоей бабушки самое главное. Она сказал мне это, хоть и сама об этом не знала. Теперь я могу пойти туда и всё выяснить сам. Это плата принадлежит твоей бабушке. Позаботься о ней.

Путник протянул девушке несколько серебряных монет и коснулся её руки. Она не отдёрнула руку.

Девушка улыбнулась.

– Когда я закончу своё дело, я вернусь сюда и мы с тобой встретимся, хорошо?

– Я… буду рада, – на её лице появилась смущённая улыбка, а щёки едва заметно порозовели.

Путник снова сжал руку девушки.

– Меня зовут Марох.

Он и сам не понял, как он это сказал. На севере он собирался использовать другое имя, и даже заранее придумал его, но этот пан совсем вылетел у него из головы, и теперь ему казалось, что так будет правильнее.

Девушку звали Нолла.

* * *

Путник никого не знал в лишённом магии Нэрстане, считавшемся на юге отсталым и грубым, и не мог и предположить, что его приезд может кого-то здесь интересовать. Но о его приезде знал один человек, и теперь этот человек знал также о его посещении ведьмы и даже о том, что он спросил у неё.

Вода в каменной чаше подёрнулась рябью, краски стали тускнеть, очертания теряли чёткость, наконец, картина исчезла, словно растворилась, длинные ресницы задрожали, и девушка, часто дыша, подняла голову от чаши. Снега не было уже давно, но здесь, в лесу, в её лесу, снег лежал почти нетронутый, смёрзшийся так, что, если наступить на него, он даже не сразу ломался под ногой. Урсула в который раз прикоснулась пальцами к ставшей опять прозрачной воде в чаше и пальцы кольнуло холодом – вода была очень холодной, но никогда не замерзала.

Урсула понимала, что приезд этого путника, теперь она знала, что его зовут Марох, знаменует начало каких-то событий, в результате которых должно произойти то, что она видела в чаше. Ей было немного страшно, но только немного, неизведанное всегда пугает, но Урсула не сомневалась и не собиралась отступать.

* * *

Выйдя из дома ведьмы, почему-то он не мог назвать его домом Ноллы, Марох легко нашёл дорогу – сработали его природные способности: идя за Ноллой, он и не старался запомнить её. Он чувствовал себя странно: всё было ясно и, одновременно, в голове царил сумбур. Всё складывалось просто, но он чувствовал себя так, словно идёт вглубь леса, понимая, что тропинка в любой момент может оборваться, и он останется в чаще один без ориентиров. Но, в то же время, он чувствовал, что это – единственный путь, и этот путь его. Он не знал, что его ждёт в конце, но чувствовал, что его жизнь уже не будет прежней.

Узнать, где находится замок Веллар, не составило труда. На следующий день Марох выехал из города. Его путь лежал через Стембриг – небольшой городок в дне пути от замка Веллар и прилегающей к нему деревни, что было кстати. Можно будет остановиться на постоялом дворе и немного разузнать о замке прежде, чем идти туда.

В Стембриг Марох въехал уже затемно и отправился на двор – ехать ночью, да ещё и зимой не было смысла. Подъезжая к постоялому двору, он с удивлением заметил, что стал привыкать к холоду (или просто научился не замечать его?). По крайней мере, сейчас он чувствовал себя менее уставшим, чем когда въезжал в Остон.

Поставив коня в стойло и спросив номер, он пошёл поужинать в общую залу – он хотел послушать разговоры, перекинуться парой слов с местными, чтобы почувствовать, чем «дышит» это место. Именно так, лучше он объяснить не мог.

Марох уселся за свободный стол поближе к центру залы и спросил жаркое и горячий эль. Сам он в прохладные дни предпочитал горячее вино со специями, но на севере южные специи могли позволить себе только нуворы, а Марох не хотел обращать на себя внимание.

Принесённое жаркое оказалось вкусным и сытным – он уже начал привыкать к пресной, на вкус южанина, еде северян. Марох ел неторопливо, исподволь разглядывая публику и прислушиваясь к разговорам, когда он поднял голову, почувствовав, что на него кто-то пристально смотрит.

Это была девушка, стоявшая в углу у стойки. Яркая – чёрные волосы, тёмные глаза, глубокий вырез на простом, но элегантном платье… Он улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ, и неспеша направилась к его столику. Эта девушка умела соблазнять, как и многие южанки, которых он знал, но при этом держалась более естественно, и это ему нравилось.

Марох заказал девушке бокал красного вина.

– И что южанин делает в наших краях зимой?

– Так заметно, что я южанин?

– Я это заметила, когда ты ещё не начал говорить, – девушка улыбнулась, упреждая его вопрос, – и дело не только в том, что ты смуглый. Тебя выдаёт нос – на севере такие черты лица редко встречаются.

– И такие черноволосые девушки как ты тоже.

– Да, но не столь редко. Моя мать тоже была черноволосой, но родилась на севере, – ему нравилась её свойская манера – казалось, он знает её давно.

– Так от кого ты бежишь?

– Бегу? Я просто решил пожить какое-то время на севере. Я бывал здесь в детстве с отцом, он занимался торговлей.

– И ты тоже занимаешься торговлей?

– Нет.

– Я вижу, ты не купец. И меч неплохой, – она игриво провела пальцем по ножнам, – Будь это так, ты выбрал бы город побольше, где ты бывал с отцом-торговцем. А наш городок лежит в стороне от больших трактов, – она игриво улыбнулась ему.

– Мой отец умер, не рассчитавшись с долгами. А у меня нет таких денег, вот я и решил уехать.

– Думаешь, спрячешься здесь?

– Может быть, на какое-то время. А потом что-нибудь придумаю.

Она опять игриво улыбнулась. Марох так и не понял, поверила она ему или нет. Но с ней было хорошо. Он щедро заплатил за ночь и получил совет попытаться устроиться стражником в замок Веллар. Там работал её брат, и один из старых стражников недавно ушёл.

На прощание Арта, так звали девушку, сказала, что рада будет видеть его на обратном пути, когда служба стражника ему наскучит.

К вечеру следующего дня Марох увидел стены замка Веллар.

Он знал, что замки северян отличались монументальностью, видел их на картинках, но вживую выступающие из-за деревьев высокие стены выглядели так, словно это были сами скалы, которым люди придали форму по своему вкусу. Поневоле вспоминались истории о северных ведуньях и ведунах, которые, некоторые из их, могли заставить скалы расступиться. Вспоминались истории о том, как в период северных междоусобиц какая-то ведунья заставила разверзнуться скалу, чтобы спасающиеся бегством могли спрятаться от преследователей.

Но время междоусобиц давно уже прошло, и новых историй о подвигах ведунов и ведуний слышно не было – большинство из них стали занятными старинными легендами. А жаль, думал про себя Марох. Способности северных ведуний и ведунов будоражили умы южных магов и, что греха таить, вызывали у них зависть. Немало магов пытались приоткрыть завесу над этой тайной, выдвигали теории, но дальше этого дело не шло. Их магия просто не работала на юге, равно как и магия юга не работала на севере.

Проехав мимо ворот мрачного замка, Марох направился в деревню. Он заметил, что люди здесь были более любопытными, чем в городе, и на него, не таясь, смотрели как на диковинку. Ну ж, это не так плохо. Арта была права – в нём легко было узнать южанина, особенно здесь, где каждый новый человек неизменно обращал на себя внимание.

Он без труда нашёл постоялый двор, и, бросив заплечный мешок в комнате, пошёл ужинать в общую залу. В трактире были только мужчины, и Марох сразу заметил компанию служивых почти в центре залы. Они тоже обратили на него внимание, и он нарочно сел также недалеко от центра, чтобы быть у них на виду. Принёсшая его заказ служанка нежно улыбнулась ему, что не преминули заметить стражники. Он мог ещё избежать открытой конфронтации, если бы просто встал и ушёл. Но в этом случае он не добился бы уважения стражников, и его не приняли бы служить в замок.

Марох ел нарочито медленно, периодически посматривая на стражников, которые, в свою очередь, посматривали на него. Разговоры в зале притихли – всем было интересно, чем закончатся «переглядки» стражников с южанином.

Наконец, окончив трапезу, Марох расплатился, попутно наговорив всё той же служанке любезностей, от которых на её щёчках вспыхнул стыдливый румянец. Когда он вышел из трактира, стражники последовали за ним. Долго идти ему не пришлось – один из стражников окликнул его, как только он отошёл на достаточное расстояние от трактира. Это было примечательно: городские, скорее всего, устроили бы потасовку прямо в трактире, впрочем, на юге тоже. Только на севере ещё сохранилось чувство общности – моя земля, мои люди…Возможно, именно поэтому все многочисленные попытки южан захватить север провалились. Сейчас и север уже меняется, время воин уже прошло, настало время торговли в самом широком смысле этого слова, почему-то с тоской подумал Марох, продавалось и покупалось всё. И маги, первоначально обслуживавшие интересы торговцев, со временем сами превратились в них. По сравнению с торговлей, война была гораздо менее прибыльным занятием.

– И что занесло южанина в наши края?

– Я путешествую.

– Сбился с тракта? Может, указать дорогу?

– Я собираюсь остаться здесь на некоторое время.

– Что же тебя здесь привлекло? Уж не Нисса ли?

Видимо, она встречалась с кем-то из компании, или, может быть, была чьей-то сестрой.

– Я слышал, в замке есть место стражника.

– И зачем мне брать такого как ты?

– Вряд ли ты найдёшь в деревне кого-то лучше.

Вызов был брошен. К Мароху подошёл один из компании и обнажил меч. Северяне ковали огромные, часто двуручные мечи – чтобы управляться с таким мечом требовалась недюжинная сила. Нанесённые им ранения, впрочем, тоже не могли быть лёгкими. Слабой стороной такого тяжёлого оружия было то, что оно отчасти лишало мечника манёвренности. В отличие от северян, южане пользовались более лёгкими мечами, что превращало битву на мечах в искусство. Искусные партнёры могли соревноваться часами, не нанеся друг другу ни одной царапины – только до первой крови. Марох не был столь искусен, но надеялся, что его умений хватит, чтобы выиграть этот бой.

Начало было не очень удачным для Мароха – противник теснил его, и Марох успевал только уходить из-под ударов. Друзья его противника посмеивались – они были уверены, что ещё пара выпадов, и южанин признает поражение – убивать его, естественно, не собирались, не звери же. Но противник сделал ещё пару выпадов, а южанин со своим «детским» мечом всё держался.

Постепенно Марох начал находить лазейки для атаки, и северянину уже приходилось и защищаться, а не только атаковать. Тут и сказалась его неповоротливость, обусловленная не только чрезмерно тяжёлым мечом, но и недостатком умений. Атаки следовали со стороны Мароха всё чаще, и вот уже северянин больше защищался, чем нападал. Конечно, северянин опешил, и это тоже сыграло свою роль. Ещё один обманный выпад, разворот, и конец «детского меча» южанина оказался у горла северянина. Северянин вздрогнул. Молча, теперь уже молча, наблюдавшая за боем компания издала удивлённый вздох. Марох опустил меч, и протянул северянину руку. Северянин пожал её.

– И где ты научился так танцевать?

– В детстве отец отдал меня в хорошую школу.

– И такому умельцу не нашлось места на всём юге?

– Мой отец умер, не рассчитавшись с долгами. Мне тоже нечем их платить. Вот я и уехал.

– Думаешь всю жизнь прятаться?

– За мной нет погони. У нас был дом, у отца было немало дорогих вещей, думаю, этого им будет достаточно.

– Чем занимался твой отец?

– Торговал древностями.

– Ты мог бы продолжить его дело.

– Я не хочу. Это не моё.

– Ну, раз не твоё, приходи в замок завтра поутру. Спросишь Востера, это я. Представлю тебя нувору. Знаешь, кто это?

– Знаю, я читал о Нэрстане.

– Вот и славно, читать умеешь…, – на этом месте Востер усмехнулся, – и нас научишь своим фокусам. А сейчас иди, отдыхай.

В университете Марох мало занимался на мечах, но тело не забыло.

На следующее утро он явился в замок, как и было сказано. Нуворы, отец и сын, но, в большей степени, отец, были неприятно удивлены, увидев южанина. Нувор молча выслушал пояснения Востера, и попросил провести поединок. На этот раз противником Мароха был сам Востер. Эта победа далась ему немного сложнее, но поединок решил дело – нуворы были заинтересованы. После Востера сразиться с ним захотел молодой нувор. Нувор был обучен не в пример лучше стражников, но к этому времени Марох уже окончательно вспомнил свои навыки.

Мароху пришлось ещё раз рассказать свою историю, на этот раз, с большими подробностями, после чего он был принят. Помимо работы стражника он также должен был давать уроки другим стражникам и молодому нувору.

В тот день он расплатился с хозяевами трактира, забрал свои вещи и лошадь, и перебрался в выделенную для него в замке тесную комнату. Впрочем, всё самое необходимое там имелось, а на большее он не рассчитывал. Вечером он выпил со стражниками, которые оказались совсем неплохими ребятами, а на утро приступил к выполнению своих обязанностей. Можно сказать, что первая – самая лёгкая часть его плана была выполнена.

Глава 2. Проклятая

Миэлла проснулась раньше обычного, было ещё темно, но она сразу почувствовала, что больше не заснёт. Сонливости, приятного расслабления, которые обычно чувствуешь, проснувшись ночью, не было. Миэлла чувствовала какое-то напряжение, будто утром её ждало важное дело, на котором были сосредоточены все её мысли. Но это было не так. Важных дел у нуворы Миэллы давно уже не было.

Камин давно догорел, даже угли уже не тлели, свечи тоже погасли. С тех пор, как Миэлла заболела, ей не нравилась темнота, она словно давила на неё, заставляла чувствовать страх, хоть Миэлла и не понимала, чего именно она боится. В соседней комнате спала горничная на случай, если нуворе Миэлле что-то понадобится – так продолжалось уже несколько месяцев. Миэлла редко беспокоила Дитту по ночам, ей просто было спокойнее знать, что в соседней комнате кто-то есть.

Миэлла поднялась с кровати, пошатнувшись при этом – одним из симптомов её «болезни» была периодически накатывавшая неустойчивость, словно она вся превращалась в качаемую ветром высохшую травинку. Сердце забилось сильнее, дыхание сбилось. Когда это происходило, у Миэллы начинало стучать в ушах, ей казалось, что она слышит биение неведомого сердца – глухие размеренные удары. Миэлла была уверена, что это её собственный пульс стучит у неё в ушах, просто у страха глаза велики. Иногда при этом на глаза будто находила какая-то тень, и ей казалось, что всё вокруг стало серым, но это бывало редко.

Живший у них в замке травник осматривал Миэллу – она решилась обратиться к нему, когда поняла, что это ей не кажется, странные симптомы стали повторяться регулярно. Травник осматривал её неоднократно, обращая особое внимание на сердце, но ничего не находил. Он готовил для неё успокаивающие и укрепляющие отвары, Миэлла пила их, но ничего не менялось. И ещё холод – её постоянно преследовал холод. Сначала он накатывал только временами, независимо от того, находилась ли она на улице или в помещении, как она была одета… Постепенно холод стал накатывать чаще и приступы стали более продолжительными. Иногда при этом у Миэллы подрагивали руки. Сначала Миэлла думала, что это от холода, но потом поняла, что нет. Этот холод был другим, не таким, как, например, когда зимой распахнёшь окно, и тебя окатит морозным воздухом, и не таким, какой чувствуешь, долго гуляя по улице зимой. Обычно, первыми замерзали руки и ноги, от холода по коже бежали мурашки, здесь – ничего подобного не было. Она ощущала холод всем телом, нигде не больше и не меньше, ёжилась, куталась, но холод не отступал. Со временем она не замерзала сильнее, ощущения не менялись, а когда холод отступал – по телу не разливалось приятное тепло, покалывая озябшие конечности, как бывало, когда она долго гуляла на улице – она просто вдруг ощущала температуру помещения, в котором находилась, словно холод был сном, и она проснулась.

Как-то раз травник спросил у неё, что она сама думает об этом. Миэлла уже думала об этом не раз, и каждый раз ей вспоминался тот случай, происшедший, когда она была ещё совсем молодой – когда исчезла её сестра. Травник выслушал её, ничего не сказав, но по его глазам было видно, что он не считает её слова женской сентиментальностью, он смотрел на неё серьёзно.

– Крепитесь, нувора, – сказал он.

Когда неустойчивость немного отступила, Миэлла медленно подошла к окну, и откинула шторы – рассвет ещё не занялся, но так ей всё равно было лучше. Она также медленно и осторожно вернулась к кровати, поставила подушку у спинки, и села, облокотившись на неё.

Миэлла снова чувствовала холод, и она уже устала от этого. Можно было попросить Дитту разжечь огонь, но это ничего не изменило бы. Миэлла давно поняла, да и травник не убеждал её в обратном, что она не больна в обычном понимании. Ей вспоминались слова сестры: «Ты будешь проклята!». Она проклята, это расплата. Миэлла не отрицала своей вины. То, что показалось ей тогда просто шуткой, ранило сестру так больно, что ей ничего не оставалось, как… Никто так и не нашёл её тело, но все постепенно склонились к мнению, что она прыгнула в реку. Течение здесь быстрое, неудивительно, что её не нашли. Когда поиски прекратили, и все смирились с тем, что Айгунн погибла, родители не позволяли разбирать её вещи. Кто-то из служанок периодически заходил в её покои, чтобы вытереть пыль, в остальном всё оставалось, как было. Миэлла как-то раз зашла туда тайком. В её гостиной на манекене всё ещё висело свадебное платье, на столе лежали несколько книг и бумага с какими-то записями и расчётами, кажется, это было связано со звёздами. Находиться этой комнате Миэлле было неприятно – будто всё это специально было оставлено без всяких изменений как немой упрёк ей. Вернувшись к себе, Миэлла заплакала. Она была рада, что никто не видел её слёз, она не хотела никому рассказывать о своих чувствах, она знала, что все, даже Эйнор, считали её виноватой. После смерти родителей Миэлла приказала убрать комнату, от каких-то предметов просто избавились, что-то отдали на благотворительность. Она не обсуждала своё решение с Эйнором: по традиции, управлением дома занималась нувора, нувор занимался внешними вопросами; когда Эйнор узнал, он ничего не сказал ей. Но подаренный им кулон, который Айгунн сорвала со своей шеи в тот день, Эйнор так и хранил. «Пришла пора от него избавиться», подумала Миэлла.

Она снова встала с кровати, на этот раз, её покачало совсем немного, но на мгновение перед глазами всё стало серым, и пошла к комоду, где хранились вещи мужа. Он погиб три года назад, упав с лошади. Уже занимался рассвет, хоть в комнате и было ещё темно, Миэлле это не мешало. Она помнила, где что лежало. Миэлла без труда нашла кулон, и вернулась на кровать. Скоро проснётся Дитта, Миэлла отдаст ей кулон, и попросит бросить его в реку.

Миэлла откинулась на подушку, кутаться в одеяло она не стала – какой смысл? Она чувствовала странное безразличие ко всему – она не помнила, чтобы когда-нибудь чувствовала себя так. В комнате постепенно светлело, обычно, если она просыпалась рано, он любила посмотреть на восход, но такое бывало редко. Сегодня… она ничего не хотела.

Наверное, Миэлла задремала. В этом странном полусне Миэлла видела свою комнату серой, что-то светлее, что-то темнее, но всё серое, и слышала глухие, равномерные удары, раздающиеся откуда-то издалека.

Дрёму Миэллы прервала Дитта. Девушка осторожно тронула её за плечо.

– Нувора, Вам нехорошо? – Дитта выглядела обеспокоенной.

Миэлла открыла глаза. Видеть Дитту ей сейчас не хотелось, хотелось остаться одной, но она знала, что если скажет так, все начнут беспокоиться, Дитта доложит дочери и её мужу…

– Нет, Дитта, всё в порядке, как обычно, – Миэлла улыбнулась, – я рано проснулась сегодня, спать не хотелось, я сидела, думала, и, видимо, опять задремала.

Видя улыбку нуворы, Дитта успокоилась.

– Принести воды, нувора?

– Да принеси, Дитта. И вот ещё что: – Миэлла протянула ей кулон, – я хочу попросить тебя кое о чём. Пойди и брось вот это в реку. Не обязательно сейчас, наверное, лучше после завтрака. И об этом никто не должен знать.

– Я поняла, нувора.

– Спасибо, Дитта, – Миэлла опять улыбнулась, – принеси воду.

Когда Дитта ушла, Миэлла снова откинулась на подушку. «Ну вот и всё», подумала она. Внезапно на неё накатила волна холода. «Опять», подумала Миэлла, вздрогнув. На этот раз холод был сильнее обычного, и это её напугало. Холод отступил так же внезапно, как и появился. Миэлла испуганно съёжилась. Новая волна холода накатила раньше, чем она успела перевести дыхание, и так же отступила. Миэлла не на шутку испугалась. Она вскочила с кровати, схватила и накинула лежащий на кресле пеньюар, и новая волна холода охватила её. Миэлле стало страшно. Она хотела закричать, хотела позвать кого-нибудь на помощь, но страх сковал её горло. Волны холода накатывали одна за другой, Миэлла испуганно металась по комнате, не зная, что делать. Внезапно она увидела вокруг себя яркий свет, он слепил глаза, и она зажмурила их, а потом всё кончилось.

Через закрытые веки Миэлла увидела, что яркого света больше нет, и открыла глаза. Её ждало новое потрясение – всё вокруг было серым – что-то светлее, что-то темнее, но всё серое. Как? Что это? Миэлла растерянно бродила по комнате, осматривая знакомые предметы – всё серое. Она посмотрела на свои руки – нет, не серые, но… это был шок – её руки были прозрачными. Смотря на свою руку, Миэлла видела рисунок на ковре. Она в ужасе села обратно на кровать и… не смогла взять одеяло, чтобы закутаться в него. Она подносила в нему руки, пытаясь схватить, но руки проходили сквозь него снова и снова. Миэлла в ужасе отшатнулась от кровати, и тут она услышала звук открываемой двери – это Дитта принесла воду.

Дитта как всегда неторопливо вошла в спальню, поставила корыто с водой. Ещё идя с корытом, Дитта удивлённо посмотрела в направлении кровати, а, поставив корыто и ещё раз оглядев комнату, пошла в направлении маленького кабинета.

– Дитта, – воскликнула Миэлла, – Дитта, со мной что-то произошло.

Дитта даже не повернула головы, открывая дверь маленького кабинета. Быстро осмотревшись, Дитта закрыла дверь.

– Дитта! – опять воскликнула Миэлла, и Дитта опять даже не шелохнулась. Она осмотрела комнату, потом гостиную – было заметно, что она встревожена. В последний раз окинув гостиную встревоженным взглядом, Дитта вышла из комнаты, Миэлла вышла за ней.

Выйдя в коридор, и даже не потрудившись прикрыть дверь в покои нуворы (Миэлла была возмущена), Дитта осторожно постучала в покои нуворов. Дверь ей открыла горничная нуворы Айхмы. Увидев её, Дитта взволнованно затараторила, стараясь говорить тихо:

– Нувора уже проснулась?

– Да… – Нира недоумённо уставилась на Дитту.

– Нира…, – Дитта начала и запнулась, переводя дыхание, – Нувора Миэлла пропала. Я вышла за водой для умывания, а когда вернулась – нуворы не было в покоях… нигде… я всё обыскала.

Эти слова прозвучали для Миэллы как удар, как будто перед глазами сверкнула молния, осветив вдруг разом всё, что до этого тонуло во мгле. Её никто не видит. Никто. Для всех окружающих Миэллы больше нет – она пропала, растворилась… как прокричала Айгунн много лет назад. Проклятие исполнилось.

Дитта ещё что-то взволнованно тараторила Нире, но Миэлла не слушала. Теперь это было уже не важно. Прошёл гнев, прошёл страх, наступила отрешённость. Проклятие исполнилось, для живых её больше нет… Наступила тишина. Нет, она всё ещё слышала, могла слышать, о чём говорят люди, если находилась рядом с ними, слышала звук их шагов и другие звуки, которые наполняли замок, но за всеми этими звуками Миэлла слышала и тишину нового места, в котором она очутилась. И на самой грани этой тишины раздавались глухие удары, словно биение неведомого сердца.

Нира слушала, хмурясь. Когда Дитта закончила свой рассказ, Нира приказала ей ждать у дверей, и пошла сообщить новость своей нуворе.

Айхма поняла, что что-то не так в ту минуту, когда Нира вошла в её гардеробную. Покои супругов состояли из пяти совмещённых комнат, центром которых была супружеская спальня: когда супруги находились здесь, слугам входить запрещалось. Из спальни вели две двери: одна – в гардеробную супруги, другая – в гардеробную супруга, за гардеробными следовали маленькие гостиные, двери из которых вели в коридор.

– Что-то случилось, Нира? Моя мать?

Нира была рада, что нувора поняла всё сама, она не любила ходить вокруг да около, хоть соображения учтивости этого и требовали.

– Нувора, горничная Вашей матери только что сообщила мне, что Ваша мать пропала.

Сердце Айхмы оборвалось. Она знала, что однажды это случиться, и это случилось. Но…

– Ты сказала «пропала», Нира?

– Да, нувора. Дитта сказала, что, принеся воду, нигде не смогла найти нувору Миэллу. Вы хотите поговорить с Диттой?

– Конечно, Нира… – у Айхмы подгибались колени.

* * *

Эйлинн уже проснулась, и просто нежилась под тёплым одеялом, прокручивая в голове эпизоды из книги, которую она закончила читать накануне вечером. Звук тихонько открывающейся двери вывел её из размышлений. Эйлинн открыла глаза: из-за приоткрытой двери выглядывала взволнованная горничная.

– Вы уже проснулись, нувора?

– Да, Алия, – Эйлинн села на кровати, кутаясь в одеяло, – Что-то не так? – служанка казалась встревоженной.

– Нувора, Ваша бабушка…

При этих словах Эйлинн вздрогнула. Неужели?.. Она не хотела даже думать об этом.

– Что с ней?

– Она пропала, нувора.

Эйлинн широко распахнула глаза в удивлении. Пропала? Бабушка хворала в последнее время, снадобья не помогали…, но пропала?

– Пропала, Алия?

– Да, – Алия, опомнившись, вошла в спальню и закрыла за собой дверь, чтобы не выходило тепло, – Утром Дитта пошла за тёплой водой для умывания. Когда Дитта вернулась, нуворы не было. Дитта осмотрела все покои, но не нашла нувору. Я услышала, как кто-то стучит в покои Ваших родителей, и выглянула посмотреть. Я слышала, как Дитта это рассказывала.

Когда Алия закончила свой сбивчивый рассказ, Эйлинн только кивнула. Она была слишком взволнована, чтобы говорить, ей хотелось увидеть родителей.

– Принеси мне умыться, Алия.

– Сейчас, нувора.

Когда Эйлинн вышла из своих покоев, суматоха уже охватила весь замок. Мама была сама не своя, она металась, строила одно предположение за другим, кидалась его проверять, сопровождаемая Диттой и Нирой, убедившись, что её предположение не верно, впадала в отчаяние, но тут же хваталась за другое. Отец не поспевал за ней, поэтому вёл поиски совместно с братом. Поначалу Эйлинн бросилась на поиски вместе со всеми, но быстро почувствовала, что ничем не может помочь, суета и мельтешение сбивали её с толку, и она только путалась под ногами. Когда вся семья и несколько самых близких слуг обыскали самые вероятные места, куда могла отправиться бабушка, отец подключил к поискам стражников. Те знали своё дело. Разбившись на небольшие группы, они быстро обыскали замок сверху донизу, не обращая внимание на снующих туда-сюда слуг, пытавшихся помочь или просто влекомых любопытством.

Окончив поиски в замке, и оставив несколько человек в ключевых точках, стражники обыскали двор, спуск к реке, окраины леса, и вернулись в замок. Обыскав замок по второму разу, стражники с неуверенностью вернулись к нувору. Они понимали, что сделать больше ничего нельзя, но понимали и то, что, когда дело касается семьи, так просто всё закончится не может. Надо отдать должное, отец не потерял присутствие духа. Не стал зря ругать стражников и гонять их по лесу. Было понятно, что старая больная женщина не могла уйти далеко. Несколько стражников остались дежурить на ключевых постах в доме, остальные вернулись к своим обычным занятиям, но витавшая в воздухе тревога никуда не делась. В положенное время накрыли стол. Обед был скромнее, чем обычно. Видимо, повара почувствовали неуместность пышной трапезы в такой час. К еде почти никто не притронулся. Только Эйлинн была голодна, но ела, почти не чувствуя вкуса блюд. Служанки молча убрали со стола. Было заметно, что они не знают, как вести себя в подобной ситуации, и боятся сделать или сказать что-то неуместное. В этот день решили больше не возобновлять поиски, но и сидеть на месте никто не мог, только так можно было унять тревогу.

Устав слоняться по замку, Эйлинн присела в небольшой летней гостиной на третьем этаже, завернувшись в тёплый плащ. Камина здесь не было, но Эйлинн предпочитала находиться здесь. Взаперти она не смогла бы избавиться от тревоги. Эйлинн заметила, как по коридору шёл Диртан. Даже в такой час, когда, казалось, всё в замке перевернулось с ног на голову, он шёл неторопливо, твёрдой размеренной походкой, как подобает нувору. Эйлинн всегда поражала эта его особенность. Заметив Эйлинн, Диртан подошёл и присел рядом с ней. Его руки покраснели, видимо, он замёрз, бродя по холодным коридорам, но, казалось, сам не замечал этого.

– Отец отправил стражников обыскать святилище и заодно деревню. Но я уверен, что там они ничего не найдут. Ты как? – спросил Диртан, будто только что сообразив, что не разговаривал с сестрой с самого утра.

– Здесь мне спокойнее, хоть здесь и холодно. Не могу сидеть в своей комнате или в гостиной. За закрытыми дверями мне тревожно. Вот я и здесь.

– Понимаю, – он потёр руки, кажется, наконец почувствовал, что замёрз.

– А зачем отец отправил стражников в деревню? Бабушка не могла уйти так далеко.

– Не могла. Да если бы и попыталась, её бы заметили. Это всё старая Санилла, дура! Сказала, что нувора Миэлла пошла в святилище покаяться перед смертью за то, как поступила с сестрой. А другая девушка из кухни, забыл её имя, донесла отцу. Думала, что помогает. Отец отправил стражников в деревню, хотя и сам понимает, что там её не найдут. И я бы так поступил на его месте.

– А в чём бабушка стала бы каяться? Что сказала Санилла?

– Не бери в голову. Слуги всегда болтают, такова их порода.

– Может быть, это поможет понять, что произошло. Мы же не знаем, что на самом деле случилось тогда, и почему сестра бабушки Айгунн сбежала. Мне всегда казалось, то, что нам говорили, что Айгунн сбежала, потому что не хотела выходить замуж, просто отговорка. Было что-то другое… Как ты думаешь? – Эйлинн было интересно, что думает брат. Ей казалось, не заметить нежелание родственников говорить об этом было невозможно, как и то, как бабушка отводила глаза, рассказывая историю своей сестры.