Kitobni o'qish: «Пасхальное чудо»

На часах было шесть пятнадцать. Я сунула ноги в кроссовки, натянула любимую сиреневую худи и в последний раз оглядела себя в зеркале. А ты, Катюша, ещё очень даже ничего! Хотя тридцать четыре – это то ли старость молодости, то ли юность старости. Из трёх моих подружек одна уже накачала губы силиконом, а другая вшила в лицо золотые нитки. Но я пока держалась.

Сегодня воскресенье плюс Пасха – большой праздник. Можно было бы поспать подольше. Когда я выбиралась из-под одеяла, Родион выдохнул «сумасшедшая», перевернулся на другой бок и снова засопел – виртуозно, с раскатистыми соловьиными коленцами.

Но в тренировках главное – не сорваться с ритма. Позволишь себе раз, потом другой – и здравствуй, жирная жопа. Это в двадцать лет вес легко приходит и легко уходит. А в моём, то есть почти бальзаковском, возрасте каждый грамм должен быть на учёте: сколько по дебету, столько же и по кредиту, чтобы сальдо по бокам не наросло.

Я выскочила из пыльной темноты подъезда на улицу и зажмурилась. На Пасху Боженька припасает себе драгоценные дни, сверкающие золотом, синей эмалью и малахитом новорождённой зелени. Солнце сегодня выглядело особенно чистым, ухоженным, словно его отдраили от уличной грязи небесные гастарбайтеры. Терпкий весенний запах, в котором мешались гниль прошлого и сок будущего, пьяно кружил голову. А недопроснувшееся тело требовало утренней дозы адреналина. Я глубоко вдохнула и побежала.

Дорожка тянулась по бульвару между строем неулыбчивых сталинских девятиэтажек и проезжей полосой асфальта. За ней вздымалась насыпь железки, и параллельным курсом бежали фирменные серо-красные вагончики.

Бульвар был пуст – даже собачники по воскресеньям предпочитали продлить утреннюю негу. Время «яжематерей» с колясками и вечно-праздных пенсионеров наступало не раньше одиннадцати. Безлюдная, тихая в предвкушении нового дня улица принадлежала мне и только мне.

Вдох на два шага, выдох на другие два, вдох-выдох. Обычно после первых метров надсадного преодоления подступала эйфория господства над собственным телом. Вдох-выдох – слежавшиеся лёгкие расправлялись от притока свежего кислорода. Вдох-выдох – закисшая за ночь кровь минералкой пузырилась в трубах артерий и вен.

Но сегодня что-то пошло не так: энергия радостной бодрости утекала через невидимую брешь. Ноги с трудом отдирались от земли, словно на подошвы кроссовок налипла жвачка. А внутри бултыхалась тяжёлая муть, которая давала о себе знать бурчанием в животе и поднималась к горлу кислой отрыжкой. Не надо было пить кефир, на неделю забытый в холодильнике!

Впереди на располосованной светотенью дорожке показалась дама с собачкой. Я уже давно выучила всех здешних собачников с их Рексами и Мухтарами, но эту парочку раньше не видела, иначе непременно запомнила бы.

Возраст незнакомки опасно приблизился к роковой черте, что отделяла женщину от старухи. И дама сопротивлялась неизбежному из последних сил. Следы этой тщетной борьбы сквозили в поношенной широкополой шляпке, кокетливом капроновом шарфике, маскировавшем дряблую шею, в длинной юбке с блескучими нитями люрекса. Особенно нелепым казалось то, что всё это уценённое великолепие выгуливалось у дома в половине седьмого утра.