Kitobni o'qish: «Двойная шутка»

Часть 1. Большая шутка

Пролог

– Мне нужны эти часы, – сказал Филипп.

Он был худощав, светловолос и являлся одним из ведущих актеров сериала «Большой знак», который сейчас снимался на Би-Би-Си. Было 14 января 2028 года, самое начало съемок нового сезона. В перерыве между сценами Филипп, опираясь на свою трость вишневого цвета, подошел к кулерам в брейк-зоне и столкнулся с высоким осветителем Александром, жадно пившим из стаканчика. И подумал, что это знак. – А мой знакомый может заинтересоваться моим хронографом – нужна только убедительная легенда.

– У меня завтра полно дел.

– Я могу заплатить!

– Не нуждаюсь, – сказал Александр. Он говорил с небольшим манчестерским акцентом.

– Тогда я буду должен, и при случае…

– Едва ли этот случай настанет, – перебил Александр. – Если это все, то у меня и сейчас полно дел.

– Извините за беспокойство, – расстроенно кивнул Филипп.

– Что ты все время извиняешься, – с досадой произнес осветитель.

– Просто нужно торопиться, – попытался объяснить Филипп, – временный интерес к советским часам пройдет, и уже не получится совершить настолько выгодные сделки.

В этом году советские часы в хорошем состоянии и, главное, с индивидуальной историей действительно получили неожиданный ажиотаж среди любителей.

– Вижу, тебе советские часы не особенно интересны.

– Ну, – Филипп пожал плечами, – я не гонюсь за модой. И, без ложной скромности, разбираюсь в часах почти профессионально.

– Но я не хочу ничего сочинять, – осветитель повернулся и зашагал в сторону базы для хранения светового оборудования, что было довольно-таки невежливо.

– Постойте, наш продюсер Камилла – давняя знакомая моего отца, и… – Филипп прикинул, о чем с ней можно поговорить. На увеличение гонорара она явно не пойдет. – Я могу с ней поговорить.

Осветитель остановился.

– Судя по выговору, у вас есть какое-то театральное образование, – сымпровизировал Филипп. – Колледж, школа. Может, театральный кружок?

– Кружок тоже, да, – кивнул Александр.

Филипп приободрился, довольный своей догадливостью.

– И музыку, наверно, тоже преподавали?

– С какой целью интересуешься?

– Боссы хотят поменять заставку сериала, – стал объяснять Филипп, – вместо мелодии пустить песню, и сейчас ищут исполнителя. Я бы мог поговорить с Камиллой, и она бы устроила для вас прослушивание …

В его тонких чертах была легкая, почти неуловимая асимметрия, и если бы Александр никогда с этим не сталкивался, он бы даже ее не заметил. Но он сталкивался, и он заметил.

– Окей, что нужно сделать?

– Вам просто нужно сыграть русского, – сообщил Филипп, – который от нужды продает семейный раритет.

– А на самом деле? – уточнил осветитель.

– Это часы «Победа», я купил их у одного коллекционера.

– То есть это подлог?

– Вовсе нет, – возразил Филипп, – всего лишь хитрость. Эти часы не поддельные, они выпущены в 1951 году на Самарском заводе в лимитированной серии, весь вопрос лишь в провенансе. Они ведь действительно могли оказаться вашей семейной реликвией! Я прошу лишь немного приукрасить историю.

Александр сомневался – все равно это чем-то напоминало подлог.

– Мне очень нужны его часы, – признался Филипп, который мысленно уже называл эти часы своими.

– И что, у тебя нет ни одного доверенного человека?

– Что за вопрос? Есть, конечно, – с достоинством ответил Филипп, – я просто не хочу их беспокоить.

– Хм, – произнес осветитель.

Глава 1. Первая сделка

– Он хороший русский, я ручаюсь, – сказал Филипп.

Была январская суббота, начало шестого, и в лаунж-зоне отеля «Коринфия» в Вестминстере сервировали стол к послеобеденному чаепитию. Рядом с фарфоровым чайным сервизом с молочником на этажерке высились конноли, заварные булочки с маракуйей, сандвичи с копченым лососем и брауни с шоколадным кремом. Чуть поодаль стояли бокалы с шампанским.

– Ладно, – кивнул его однокашник Харвей, – поверю тебе на слово. – Он повернулся к Александру: – Вы действительно хороший русский?

– Вы даже не представляете, – усмехнулся он в ответ, – насколько я плохой русский. Однако часы отменные.

– Он мой коллега, – сказал Филипп, – тоже актер.

– Что-то я не слышу акцента.

– Во-первых, он умеет говорить без акцента, он же актер.

– Надо же, – Джеймс Харвей явно не поверил. Он был владельцем хронографа XVIII века, по поводу которого Филипп уже полгода пытался сторговаться. Лондонскую резиденцию Харвеи продали, так что Джеймс жил в Икторпе, а будучи в городе, останавливался обычно здесь. – А во-вторых?

– Я играю в пабном театре, – на чистом английском, разве что с легким манчестерским акцентом сказал Александр. Мог хотя бы попытаться изобразить жесткое «р», «т» или «в», с досадой подумал Филипп.

– А что за театр?

– «Плезант».

– Что-то не слышал.

– Он небольшой, на шестьдесят мест, – пояснил Александр, – в Айлингтоне неподалеку от Каледониан-роуд. Именно там шла пьеса «Король говорит», когда мать режиссера Тома Хупера пришла на представление, а потом рассказала о ней сыну. И он снял фильм.

– Не хожу в пабные театры, – признался Харвей.

– Как бы то ни было, часы первоклассные, – сказал Александр. Это были часы «Победа» калибра 2602, выпущенные в 1951 году, в честь советско-китайского договора о дружбе, и потому с китайскими иероглифами. Двойная экзотика. – Они достались мне от отца, а тому от деда. Однажды они даже защитили его от пули. Потом в мастерской починили, и они стали как новенькие – даже не скажешь, что на них была кровь.

– От пули на войне? – уточнил Харвей.

Филипп ощутил, как на лбу выступили капли пота. Это был вопрос с подвохом. Упомянул ли он, что часы выпущены в 51-м? Если нет, то пиши пропало.

– Нет, просто от шальной бандитской пули. Часы ведь выпущены в пятьдесят первом, после победы. К тому же моему деду на начало войны исполнилось только пять лет. Сражался мой прадед, и он всю войну прошел без всяких часов. Только под Берлином приобрел трофейные.

– Почему же вы их продаете?

– Жизнь в Лондоне дорогая, – кратко сказал Александр.

Харвей еще немного посомневался.

– Дайте рассмотреть.

Александр протянул ему советский хронограф с белым матовым циферблатом, кафедральными стрелками и раритетными иероглифами.

– Мечта любого коллекционера, – заметил Филипп. – Только посмотри на иероглифы!

– Ладно, по рукам, – после еще одной драматической паузы кивнул Харвей и вытащил свой хронограф. Это были часы работы мастера Хентона Брауна 1730 года с корпусом, украшенным высокорельефной чеканкой с изображением сцены «Семейство Дария перед Александром»¹. Особенно Филиппа привлекали в них золоченый рельефный чеканный циферблат и стальные вороненые стрелки в стиле «таракан и кочерга». Они выпили шампанского, как бы скрепляя сделку.

Получив вожделенные часы и выйдя из «Коринфии», Филипп шумно выдохнул.

– Хорошо вы придумали про историю.

– Это реальная история, только не с «Победой». У деда были те трофейные, и выглядели они потом не очень. Дед, конечно, отдавал мастеру…

– А что за модель? – деловито уточнил Филипп.

– Не знаю, какие-то швейцарские.

– Они еще ходят?

– Когда я видел их в последний раз, ходили.

– Значит, они не с вами?

– Нет, у брата.

– Он старший?

– Что за допрос? – возмутился Александр. – Дед оставил их мне, я брату, вот и все. Я бы их все равно рано или поздно потерял или разбил. Не любят меня как-то часы, всё время норовят сбежать или сломаться.

– А ваш брат не согласился бы продать их мне, скажем, за тысячу фунтов? – осторожно спросил Филипп.

Александр удивленно на него посмотрел.

– Можно за две, – добавил Филипп, – но это максимум. Если серия не лимитированная, то не представляет особой исторической ценности, меня заинтересовала их индивидуальная история.

– Они гнутые, потрепанные жизнью и они не продаются, – решительно сказал Александр.

– Может, за три? – с надеждой спросил Филипп.

– Давай закроем этот вопрос.

– Вам не понять, вы не коллекционер, – вздохнул Филипп. Это было похоже на неутолимую жажду, и сколько бы часов ни прибавлялось в коллекции, ему все равно казалось, что их слишком мало.

– Брат не будет их продавать.

– Хотя бы спросите у него. Это же три тысячи фунтов!

– Это просто деньги, которые однажды закончатся, а часы останутся.

Филипп уныло кивнул. Собственно, эта мысль когда-то и сделала его коллекционером (и еще семейное наследие).

– Я подумал, может, этим вечером вы бы еще могли подыграть?

– Опять рассказать эту историю? – усмехнулся Александр.

– Нет, съездить на встречу на Грин-Лейнс. Ничего особенного, просто хочу купить еще одни часы с рук.

– Съезди с таксистом.

– Мне нужно, чтобы меня не ограбили в момент или после сделки, а таксист и сам может ограбить.

– Что-то мне подсказывает, что я об этом пожалею, – вздохнул Александр и взъерошил темно-русые волосы. – Ладно, давай только быстро.

– Моя машина домчит в три счета, – заверил Филипп.

***

У Филиппа был синий «Ягуар», и он вел его очень аккуратно, мягко выражаясь.

– Ты всегда водишь так медленно? – поинтересовался Александр.

– Я стараюсь не нарушать правила, – пояснил Филипп, ища место для стоянки.

Не успел он припарковаться, как к ним подошел турок-продавец и показал «товар».

Филипп вылез из машины и попросил дать хронограф в руки. Он был в зеленом пуховике насыщенного изумрудного цвета, как лист на снегу, невесть как дотянувший до зимы.

Поколебавшись, продавец протянул их. Филипп повертел их, присмотрелся и вернул назад, покачав головой:

– Это жалкая подделка.

– Может, и подделка, но не жалкая! – оскорбился турок, и в принципе его можно было понять. В строгом смысле это и не было подделкой. Это были дорогие часы «Патек Филипп», только они никогда не принадлежали китайскому императору и никогда не были в Союзе. Потому что на задней стороне крышки отсутствовала дарственная надпись. И от возмущения продавец полез в драку. Но в драке с Александром долго не продержался, поэтому быстро остыл. Однако в этой неприятной сцене слегка пострадало пальто Александра, по виду вполне еще новое.

– Разве нельзя покупать часы в магазинах или на всяких там аукционах, – с досадой спросил он на обратном пути, – как полагается?

– Эта модель считается утерянной, – ответил Филипп. От расстройства он сел на пассажирское кресло – он-то уже предвкушал, как наденет этот хронометр на руку. – Я все ждал, что она всплывет на аукционах, но пока глухо.

  Над зеркалом заднего вида висело фото часов.

– Это из-за них движуха? – поинтересовался Александр. – Они ведь ношеные?

– Не просто ношеные, – вздохнул Филипп. – Это модель «Патек» тридцать седьмого года с вечным календарем, а главное, принадлежали они китайскому императору². Император побывал в советском плену, подружился там со своим переводчиком Георгием, а когда освободился, подарил их Георгию. Якобы еще сказал на прощание, что кроме водонепроницаемости часы обладают функцией замедления времени. Как он выразился, разовой остановкой секунды. Наверно, неточный перевод. В последний раз официально они всплывали в Швейцарии в девяностые. Теперь, если найдутся, будут стоить еще дороже благодаря своему провенансу. Но я все равно их раздобуду, – убежденно закончил он. Радовало, по крайней мере, что удалось заполучить хронограф Харвея.

– Может, владелец не захочет их продавать.

– Я предложу цену побольше.

– Не всегда дело в цене, – заметил Александр.

– Почти всегда дело в цене, – упрямо сказал Филипп. – Вы всегда так лихачите?

– Я обогнал этого тормоза вполне в рамках правил, – пояснил Александр.

– Фак, я так надеялся, что на сей раз это они…

– Ты пьешь? – спросил вдруг Александр.

– Смотря что. Воду, чай…

– Пиво.

– Нет, конечно! Я ведь актер, а алкоголь плохо влияет на мою память.

– Жаль, – сказал Александр. – Тут как раз неподалеку на одном пятачке семь пабов. – Они проезжали район Вест-Энда и Пикадилли.

– Это где?

– Ты живешь в Лондоне и не в курсе? – удивился Александр.

– Я вообще не особенно хожу по пабам. Так где? – Филипп и сам не знал, зачем ему понадобилось это выяснить, – он все равно туда не собирался.

«Ягуар» остановился на светофоре. Александр приоткрыл форточку, достал сигарету и закурил, хотя вообще-то курить в машине было не принято. И в облачке дыма, задержавшемся в салоне, Филипп ощутил тревожное предчувствие.

Он решил, что в крайнем случае пойдет только в один паб, выпьет только один стакан пива и с чистой совестью отправится домой.

Глава 2. О превышении нормы

Лестер-сквер, паб 1

– Слушай, а почему ты предложил сыграть русского именно мне? – спросил Александр.

– Ну у вас такой вид, немного… – Филипп щелкнул пальцами, отхлебнув мягкого эля из своей кружки, – ну…

– Мрачный?

– Нет.

– Угрюмый?

– Да нет.

– Может, славянский? – предположил Александр.

– Скажете тоже, – Филипп даже рассмеялся, – нет, просто ощущается авантюрная жилка.

– Хм, – сказал Александр и одним глотком осушил полкружки старого темного эля.

– А я слышал, вы в драке что-то сказали на иностранном. Вы знаете еще какой-то язык?

– Да, – кратко ответил осветитель. Из него как будто приходилось вытягивать реплики.

– Какой, если не секрет?

– Французский, итальянский и русский. Принялся за немецкий, но пока не идет.

– Вот так совпадение, – сказал Филипп. Сам он знал только родной язык. К чему изучать другие наречия, если весь мир учит английский? – Вы в самом деле знаете русский? Почему же на встрече с Харвеем не использовали акцент?

– Я пытался не спалиться с этой историей и забыл про акцент, – признал Александр.

– Сложно, наверно, было его изучить?

– Не особенно.

– Я слышал, в России по полгода зима, – продолжил Филипп, не оставляя попыток завязать беседу, но начиная уже падать духом. Напрасно он согласился пойти в паб.

– Угу.

– Ну французский с итальянским ладно, – не выдержал Филипп, – но зачем вам понадобилось учить русский? Может, у вас там какие-то знакомые?

– Скажешь тоже, – произнес Александр и допил стакан. – Просто я сам русский.

– Не расслышал? – после паузы переспросил Филипп. Беседа зашла явно куда-то не туда. – Мне показалось, вы сказали…

– Я из России, – любезно повторил Александр.

Тут наступила очень долгая пауза.

– А я думал, вы родившийся в Англии этнический поляк, – пробормотал Филипп в некотором ступоре.

– Такова была легенда, – кивнул Александр, – по предложению начальства. Такая сейчас политическая ситуация, сам понимаешь.

– У вас же чистый манчестерский акцент!

– Да, под него удобно было замаскировать.

– Фантастика.

– Просто терпение и труд, – возразил Александр, – и работа лицевых мышц.

– У меня идеальный фонетический слух, я различаю любые акценты, – Филипп все никак не мог поверить.

– Да никто бы не различил, – заверил Александр, – никто и не прислушивался.

– Но если вы славянин, почему у вас темные волосы?

На самом деле волосы у него были русыми.

– Потому что я славянин, а не альбинос.

Филипп тоже не был альбиносом – в детстве проверяли.

– Так вот почему вы не играли в шарады на нашем тим-билдинге, – пробормотал он.

– Просто я не люблю шарады и тим-билдинги. Как говорили в «Понедельнике», работать интереснее, чем развлекаться в старинном смысле этого слова.

– Где говорили?

– Не важно, в одной русской книге.

– Не читал русские книги.

– Ну это понятно, – кивнул Алекс, – англичане не читают русские книги, у вас один Шекспир полбиблиотеки занимает.

– Я и Шекспира не всего читал, – зачем-то сообщил Филипп. – Мама говорила, что излишнее чтение напрягает мозг.

– Мозг как мышца – его и нужно напрягать.

– Интересная теория, – вежливо сказал Филипп. Он не знал, что у русских считается достаточным основанием для мордобития, поэтому старался не нарываться. Как иногда говорил отец после семейных встреч, если есть возможность избежать драки, то лучше избежать.

– Это не теория, это аксиома.

– Русские на редкость категоричны, – забывшись, выдал Филипп одну из дедовых фраз.

– На редкость категоричное утверждение, – не полез за словом в карман Александр. И добавил, подумав: – Но это между нами про мою национальность. А то есть подозрение, что это может плохо сказаться на моей карьере.

– Конечно, между нами.

– Честное английское слово? Хотя о чем я. – И Александр добавил почти беззвучно: – Это почти оксюморон.

Филипп услышал.

– Англичане всегда держат свое слово! – Он почувствовал себя задетым.

– Скажи это кузену Никки.

– Не знаю, что там вышло с вашим кузеном, но это не повод, чтобы вешать ярлыки. Я домой, – он поднялся, осматриваясь в поисках уборной. Требовалось зайти туда перед дорогой.

Паб 2

– Наш сериал – про человека, обреченного на бессмертие, и его ангела-хранителя, который тоже привязан к нему навечно и не может ни вырасти профессионально, ни взять под крыло другого подопечного…

– Да, я тоже посматриваю, – кивнул Алекс. Главным героем был Рэй – человек, который жил уже несколько веков, и выжить ему помогал как раз ангел-хранитель.

– Так вот, – заторопился Филипп, – по сюжету человек получил дар бессмертия, попытавшись покончить с собой, и я думаю – может, сериал способен пагубно повлиять на неокрепшие души?

– С чего бы?

– Это же мистика.

– Это просто сказка. Начать с того, что твой персонаж Адьвидас чем-то смахивает на сида³, и заканчивая тем, что в сериале полно прочих волшебных народцев. Корриганы⁴, гвиллоны, слуаги и прочие.

– Они ведь относятся к бестиарию.

– И к язычеству. В любом случае, что ты можешь сделать?

– Ну не знаю, поговорить со сценаристами, убедить их сделать историю как-то мягче, добрее?

– Не думаю, что это хорошая идея. Со сценаристами шутки плохи.

– Вряд ли они обидятся на дружеский совет со стороны.

– Ты путаешь, – покачал головой Александр. – Они пишут сценарий, ты играешь. Они пишут ноты, а ты танцуешь.

– Я не танцую.

– Образно говоря. И потом, всегда можно научиться.

– Если здоров, – печально сказал Филипп.

– Так-то мало полностью здоровых, – отозвался Алекс. – У меня тоже есть проблемы.

– У вас? – удивился Филипп. – И что за проблемы?

– Не важно. Если незаметно, значит, я справляюсь. Значит, еще один сет и по домам?

– Да, я хотел сегодня пораньше лечь спать, – подтвердил Филипп. Почему-то это прозвучало как тост, и они снова выпили.

Паб 3

– Нет, семейные поездки куда-то – это не для меня, – сказал Филипп в заключение истории о своем прошлогоднем вояже в Эдинбург. – Родственники бывают удивительно надоедливыми, особенно когда их много. И никакие красивые виды не спасают.

– А я бы хотел большую семью, – сказал Алекс, – но пока не могу себе позволить.

– Не хватает времени?

– То времени, то денег, – кивнул Алек. – И может, ещё не все этого заслуживают.

– Разве семью нужно заслужить? – удивленно переспросил Филипп.

– Ну, у всех разный бэкграунд.

– А мне, признаться, большое семейное гнездо иногда кажется сущим наказанием.

– Даже так?

– Они со мной почти во всем расходятся. Особенно возражают против кино.

– Значит, ты в семье вроде бунтовщика?

– Скорее белой вороны, – вздохнул Филипп. – Родня почему-то убеждена, что лучше знает, что мне нужно. А мне кажется, я могу чего-нибудь добиться и сам.

– Каждый может чего-нибудь добиться, – заверил Алекс. – Надо ли ему это, другой вопрос, но добиться определенно может. – И отчего-то помрачнев, заказал «Стаут» – самое крепкое пиво в этом пабе. – «Что для одного – ненужный хлам, для другого – недоступная роскошь», – отпив махом сразу треть стакана, процитировал он.

– Гамлет? – предположил Филипп.

– «Вино из одуванчиков». Слушай, Лем с Ефремовым ладно, но Брэдбери?

– Да знаю я Брэдбери, просто не все читал.

– Мне всегда было интересно, почему некоторые люди мало читают. Это же целый прекрасный мир, как можно добровольно от него отказываться?

– Ну я понимаю, что всех книг мне сроду не одолеть, – признал Филипп. Он был реалистом.

– Хорошо, что ты относишься к этому философски. Но это не повод не читать. Как утверждал тот же Брэдбери, непрочитанные книги умеют мстить.

– Но как понять, какие именно тексты стоит прочесть? Их целое море.

– Начни с того, что тебе интересно, – посоветовал Алекс. – Ты еще скажешь спасибо стоящим книгам.

– А как вы различаете стоящие книги?

– Есть слово живое и слово мертвое⁵, – ответил Алекс. – Все просто. Вот взять любую классическую книгу. Назови-ка букву.

– В.

– Во, «Возвращение в Брайдсхед». Хотя, наверное, это не слишком удачный пример… Не суть. Про проблемы богатых аристократов-англокатоликов. Вот казалось бы, где я и где проблемы богатых англокатоликов. А начинаешь читать и понимаешь, что тебе есть дело. Вот в чем мастерство. Хорошая книга больше того, что в ней рассказано, как и человек больше какой-то своей функции. Созданный ею мир объемнее текста. Этот зазор создает напряжение, которое и цепляет читателя. А держат его все те же сакральные вопросы и поиски своего места, как, допустим, и в «Москва-Петушки».

– Звучит как название маршрута.

– Герой ехал к своему истинному «я», проезжая мимо станций «вера» и «духовность».

– И что, в итоге доехал?

– Прочитай и узнаешь, – ответил Алекс, – хотя бы в дороге.

– В дороге лучше читать детективы.

– Ну уж лучше, – с сомнением произнес Алекс, – из пяти функций классической литературы⁶ детективы выполняют в основном одну – развлекательную.

– По-моему, развлечения вполне достаточно. Вот, например, у писателя Шекспира…

– Шекспир в первую очередь драматург и поэт.

– Одну минуту… Ладно, драматург, – продолжил Филипп, вернувшись из туалета. Он успел потерять нить разговора, но не хотел в этом признаваться. – Тем более. А какой вклад внесли русские в театральное искусство?

– Ну а Чехов… оба Чехова и Станиславский, по-твоему, кто?

– Известно кто, – ответил Филипп, гадая, почему Чеховых стало два. В работе он использовал и систему Станиславского, и метод Михаила Чехова. – Театральные теоретики.

– В смысле, по происхождению.

– Я не изучал их происхождение, я же не Чарльз Дарвин!

– Определенно не он, – согласился Алекс почему-то насмешливо. – Слушай, нам нужен какой-нибудь знак «стоп». Если я начну петь по-русски, значит, пора по домам.

– Ну ведь пабы работают до одиннадцати, вряд ли мы успеем…

– «Догстар» в Брикстоне работает до четырех в пятницу и субботу.

– Да? Никогда не был в Брикстоне.

– Что? – медленно переспросил Алекс. – Ты родился не в Лондоне?

– В Лондоне, – кивнул Филипп. – Признаться, я не очень-то ориентируюсь по картам. Но я бывал и на окраинах, в Стратфорде, например.

– Стратфорд во второй-третьей зоне.

– Я же говорю – окраина.

– В Большом Лондоне девять зон.

– Лондон и Большой Лондон – две большие разницы.

– Ладно, – примирительно сказал Алекс, – все равно до одиннадцати еще уйма времени. Жаль только, тут нельзя курить.

Паб 4

– Хорошо, – сказал Филипп, когда они выпили за космос, – вы первые были в космосе и почти первые изобрели радио, но почему проиграли в холодной войне?

– Вы победили за счет бытового комфорта. То есть за счет его пропаганды, преувеличенной значимости.

– А кто вам мешал заниматься комфортом и пропагандой?

– У нас были цели поважней.

– Вот, вы забыли об обычных людях в погоне за глобальными целями, и это стало критичной ошибкой. Ведь эти цели должны были достигать простые люди! Следовало сделать скидку на человеческие слабости, вот что. – Кто бы мог подумать, что дедовы аргументы однажды помогут Филиппу в споре.

– Кто бы говорил о простых людях, представитель классового общества.

– Не такое уж у нас и классовое общество, – возразил Филипп. – Даже на скачки в Эскотте теперь пускают всех желающих.

– Но не всем желающим дают приблизиться к аристократам, – заметил Александр.

– Думаете, вам бы понравились аристократы вблизи? – с сомнением сказал Филипп.

– Уверен, что нет, – отрезал Алекс. – Я отношусь к нобилитету, как Лонгрен к Мэннерсу.

Филипп не знал, кто эти люди, но, судя по контексту, отношения у них были так себе. Возможно, даже не без мордобития.

– И я без восторга, – кивнул он, – хотя вряд ли смогу поднять руку на человека.

– Не зарекайся, – кратко посоветовал Алекс. – Я вот уже ни от чего не зарекаюсь.

– О, – произнес Фил и решил сменить тему (перед выходом на работу он просмотрел все четыре сезона их сериала): – А в «Большом знаке» повторяется такая идея… Как думаете, это нормально – готовность пожертвовать жизнью ради другого человека?

– Зависит от контекста, – ответил Алекс и опрокинул в себя разом треть пинты. – Что за человек, что за жизнь.

– Шуточки у вас, конечно.

– Ну ладно, можно сказать по-другому. Еще это зависит от системы координат. В рамках альтруизма – вполне нормально, а в логике индивидуализма, конечно, нелогично. Хотя жизнь вообще-то шире всяких рамок, – подумав, добавил он. – Я в этом убедился, когда работал водителем на «скорой».

– Вы работали водителем на «скорой»? – удивился Филипп.

– Всего год. Но таких историй там навидался – хватило бы на целый роман. Самое обидное, когда дергают по пустякам, и опаздываешь к тяжелому. Я даже научился по первому взгляду определять живучесть.

– Это как?

– Если на первый взгляд пациент скорее жив, чем мертв, то его наверняка откачают, если наоборот – то увы. Верная примета.

– Но как можно сказать, что пациент скорее мертв, если у него, допустим, временная остановка сердца?

– Если б ты увидел, то понял бы. Лицо становится каким-то пустым, будто его покидает нечто важное.

– Душа?

– Все, кто сталкивались со смертью, знают, что в этот момент душа отправляется в другое место, – с непоколебимой уверенностью сказал Александр. – Ты ведь знаешь, что есть теория о квантовой природе души⁷, что после физической смерти информация в ней не уничтожается, а рассеивается во Вселенной?

– Это просто теория, – сказал Филипп, который впервые о ней слышал.

– Интересно, что дискуссия об этом завязалась еще в Древней Греции. Плачущий философ и смеющийся, Гераклит и Демокрит, – пояснил Алекс. – Первый известен идеей о Логосе в основе мира и мыслью о том, что все течет. А Демокрит разработал атомизм как основу для материализма.

– А вы за кого?

– Идея о Логосе мне как-то ближе.

– Значит, вы религиозны? – уточнил Филипп.

– Просто верю.

– А в кругу моих знакомых вера как-то вышла из моды. Наверно, накопилось слишком много вопросов, чтобы можно было верить безоглядно.

– Может, не в каждой ситуации надо задавать вопросы.

– Не исключено, – кивнул Филипп.

– Что же держит вас на плаву в трудный час? – Алекс сам не заметил, как сбился на реплику из сериала.

– Наверно, принципы, – предположил Филипп. – Или чувство долга, как вариант. А вас?

– Может, вера в чудо.

– А в моей жизни ни разу не было чуда.

– Во-первых, ты точно не знаешь.

– А во-вторых?

– Не нарывайся, – посоветовал Алекс.

– В смысле?

– Не искушай судьбу.

– То есть вы думаете, наш разговор сейчас кто-нибудь слышит?

– Ничего, знаешь ли, нельзя исключать.

– Но ведь подслушивать нехорошо.

– Некоторые слова настолько громкие, что слышны и в другом конце галактики.

– Интересная теория, – вежливо сказал Филипп, и это снова прозвучало как тост.

Паб 5

– Нашей культуре тоже не чужда рефлексия, – говорил Филипп, – например, самую известную антиутопию в мире написал Оруэлл.

– И он сам говорил, что вдохновился идеей романа Замятина «Мы», записанного за двадцать девять лет до него.

Филипп хотел было загуглить эти слова Оруэлла, но поиск опять выдал ошибку.

– Да что у меня со связью, – пробормотал он с досадой, – надо сменить тариф.

– Минутку, – Алекс отлучился к барной стойке, где взял еще по пинте (себе крепкого старого эля, Филиппу сидра). – О чем мы там говорили… Значит, ты собираешь часы?

– Мне нравятся часы с историей, – ответил Филипп. Да, это было недешевое хобби – помимо покупки следовало обеспечивать уход, обслуживание, замену деталей, репассаж⁸. И все равно он предпочитал именно механические – они казались более живыми. – Это и произведение искусства, и напоминание о времени.

– Дорогое удовольствие.

– Ну не дороже денег.

– А меня как-то с детства привлекала сцена, – произнес Александр задумчиво. Как и книги, она предлагала другой мир, более гармоничный. Конечно, тоже со своими проблемами и конфликтами, но быстро разрешавшимися.

– А вот вы говорили, преу… величенная манкость… – Ему уже не так легко давались сложносоставные слова.

– Я сказал, вла… важность.

– Но вы-то курите не дешевые папиросы, а «Мальборо»?– В перерывах между пабами Алекс успевал выкурить по сигарете.

– Это другое. Это веха, знак.

– Какой?

– Что впереди нищета. Я-то знаю, я курил разное.

– А вы давно курите?

– С армии.

– Но это же не экологично, – заметил Филипп. – Есть ведь разные никотиновые пластыри, электронные сигареты.

– Это химия. Я предпочитаю классику.

– А я читал, что пассивное курение даже вреднее.

– И это говорит житель города, который был знаменит своим смогом.

– Не только! Не только смогом. И это не отменяет ту мысль, что курение вредная штука.

– Жизнь вообще не всегда идет на пользу, – заметил Алекс и пошел к стойке сделать новый заказ.

Паб 6

– Лондон – это просто собрание деревень, – сообщил Алекс.

– Это лучше, чем одна большая деревня.

– Как знать. Когда я впервые приехал в Лондон, у меня сразу намокли волосы. Я думал, дождь идет, а оказалось – просто влажность.

– Думаю, Лондон можно полюбить с первой секунды или не полюбить никогда.

– Есть еще один вариант: смириться и привыкнуть, – заметил Алекс.

– Вот как?

– Спроси у польских строителей из Бектона.

На самом деле Алекс и сам точно не помнил, с какого времени стал называть Лондон просто городом. Может, с той поры, как начал проводить экскурсии? И сколько ни узнаешь про городскую изнанку, почему-то его мерцающее очарование никогда не гаснет – парадокс.

– Строители сами это выбрали и платят за мечту жить здесь, – заметил Филипп.

– И это всего обиднее, – кивнул Александр. – Дороже всего человеку обходится его собственная глупость.

– Раз уж мы начали челлендж неловких признаний…

– Если ты про то, что я русский, то мне не неловко, – перебил Александр.

– Да я скорее про себя.

– Ты-то уж точно англичанин?

– С примесью валлийской крови, но не важно. У меня при рождении была гипоксия. Мама рожала тридцать часов, и в целом все могло бы выйти удачней. Вокруг моей шеи обмоталась пуповина, три раза. Остались проблемы с ногой и речью, ну с речью в детстве решили. А с мозгом все тоньше…

– Все могло быть хуже, – заметил Алекс. Он один из немногих мог оценить, сколько сделали родители Филиппа или те, кто занимался в детстве его реабилитацией. – А ты говоришь, не было чудес.

– Я и не считаю это за чудо, скорее наоборот, – возразил Филипп, – врачи могли бы действовать и оперативнее.

– Врачи тоже не боги.

– Как бы то ни было, я не самый удачный представитель рода, – добавил Филипп, – даже не знаю, как буду его продолжать. Мозги – это не мышцы, их так просто не прокачаешь.