Kitobni o'qish: «Роман Серебряного века на фоне войн и революций. Князь Евгений Трубецкой и Маргарита Морозова»

Shrift:

* * *

В октябре 1903 года в одном из богатых особняков в окрестностях Арбата умирал известный московский предприниматель, текстильный магнат, миллионер Михаил Морозов. Хроническая болезнь почек, осложненная всем стилем его жизни, далеким от канонов обычной добродетели, невоздержанностью в еде и, особенно, в питье, привела к тяжелейшему воспалению. Михаилу было всего тридцать три года, но врачи не давали его близким никакой надежды.

Жена Михаила, Маргарита, беременная в то время четвертым ребенком, была в полном отчаянии. Отношения супругов в последние годы складывались слишком непросто, и теперь, не отходя от постели умирающего, она казнила себя за каждое неосторожное, в запале сказанное слово, за мнимую вину, за непослушание. Для спасения Михаила делалось все, что только возможно. Лучшие врачи, лучшие лекарства… Из Берлина был выписан знаменитый специалист по болезням почек, профессор Лейден, лечивший в свое время императора Александра III. Но медицина оказалась бессильна.

Михаил скончался на руках у жены.

«Когда остаюсь одна, я ужасно горюю о Мише, – напишет вскоре Маргарита Кирилловна своей близкой подруге, – бесконечно страдаю о напрасно погубленной жизни. Как он мог быть счастлив, если бы мог себя преодолеть! Бедный, милый мальчик!»

И лишь когда боль отпустила ее сердце, молодая вдова, с ранней юности жившая под гнетом неудачного замужества и совершенно придавленная им, поняла, что ее настоящая жизнь только теперь и начинается. Маргарита могла теперь посвятить свою жизнь без остатка тому, что было ей дорого – воспитанию детей, музыке, философии, благотворительности… Больше никто не будет осуждать ее за «бесцельно выброшенные» на помощь какому-нибудь талантливому музыканту, художнику или поэту деньги, за религиозные искания, за участие в философских обществах, где собираются одни скучные высоколобые интеллектуалы, за стремление побыть дома с детьми, вместо того, чтобы блистать в свете… Год от года муж все хуже понимал жену. Зачем строить и содержать интернат для тяжелобольных детей, да еще и вывозить их летом на дачу под Москвой? Зачем помогать бедным крестьянам, живущим по-соседству с их имением? Разве они это оценят? Почему богемные «творцы» выстраиваются у них в приемной в очередь с протянутой рукой? Каждому дай… А за что? Вопросов накопилось слишком много, Михаил раздражался и только ощущение близкого конца заставило его «простить» жену…

А ведь они и вправду могли бы быть очень счастливы. Могли бы, но…

Часть первая. Замужество

Брак Михаила Морозова стал настоящей сенсацией в московском обществе. Наследник миллионного состояния, только-только достигший вожделенного совершеннолетия – двадцати одного года, возраста, позволявшего ему распоряжаться унаследованной долей отцовского богатства, женился по большой любви на восемнадцатилетней бесприданнице, девушке из семьи с несколько сомнительной репутацией…

Собственно говоря, по рождению Маргарита Мамонтова принадлежала к известнейшему купеческому клану Мамонтовых, стоявшему в иерархии российских предпринимателей на равной ноге с Морозовыми, но вот отец ее, Кирилл Мамонтов, оказался той «паршивой овцой в родном стаде», что всех позорит.

Впрочем, и кузен Кирилла Николаевича, Савва Иванович Мамонтов, богатый железнодорожный подрядчик, известный покровитель искусств, друг Васнецова, Серова, Врубеля и других знаменитостей, по-свойски гостивших в его имении Абрамцево, в конце концов оказался под судом. При строительстве Северной железной дороги были выявлены растраты и злоупотребления, а Мамонтов, как председатель правления дороги, нес за них главную ответственность. В судебном иске фигурировало ни много ни мало – 2 миллиона 600 тысяч рублей.

Может быть, Мамонтов смог бы погасить эту сумму, его движимое и недвижимое имущество стоило больше. Но такие деньги в одну минуту из кармана не выложишь… Следователи, не дожидаясь, как все обернется, передали дело в суд.

Процесс тянулся долго… Мамонтов был личностью популярной в Москве, и симпатизировавшие ему присяжные, как и хорошие адвокаты (защищал Савву Ивановича сам Плевако), помогли оправданию предпринимателя. Но судебное дело разорило Савву Мамонтова и подорвало его деловую репутацию. А Северную железную дорогу москвичи стали называть «мамонтовская Панама», намекая на известную денежную аферу со строительством Панамского канала…

Но у Саввы Ивановича эта беда случилась на рубеже веков, а Кирилла Николаевича Мамонтова разорение постигло еще раньше. Он, в отличие от двоюродного брата, деловой хваткой похвалиться не мог и в промышленных кругах громкой славой не пользовался, зато так же обожал всякие рискованные авантюры, чреватые потерями капиталов, да и азартными играми баловался, а это до добра не доводит. Получив большое наследство, Кирилл Николаевич вскоре так запутал свои дела, что бежал от разъяренных кредиторов куда глаза глядят, подальше за кордон, во Францию. Там легкомысленный Мамонтов надеялся поправить свои дела в игорных домах, но быстро спустил последние деньги и застрелился в Марселе, оставив на произвол судьбы вдову с двумя маленькими дочками-погодками – Маргаритой и Еленой.

Молодая вдова, Маргарита Оттовна Мамонтова, оказалась в весьма сложном положении. Идти на поклон к родне мужа, богачам Мамонтовым и Третьяковым, с просьбой о помощи ей было невыносимо тяжело, да и не хотелось, чтобы ее девочки росли «из милости» приживалками в чужих домах… Она решила справиться с бедой своими силами.

Но как добыть денег на хлеб насущный для себя и детей, если единственное, что бедная вдова умеет, – это немножко шить. А портних в Москве несчитаное количество, и никто из них еще не заработал иголкой гор золотых… Значит, нужно научиться шить не так, как другие, а лучше, моднее, роскошнее!

Заняв немного денег, Маргарита Оттовна едет в Париж обучаться искусству кройки и шитья у французских модисток. Ей удается разгадать секреты мастерства лучших парижских кутюрье, и, вернувшись, она открывает швейную мастерскую для состоятельных дам, ставшую вскоре одним из самых модных мест в Москве.

Может быть, такого шика, как в престижном доме мод Минангуа на Кузнецком Мосту, госпожа Мамонтова и не добилась, но у нее был свой круг состоятельной клиентуры, вполне доверявшей ее вкусу. В московском обществе считалось вполне пристойным не только заказать Маргарите Мамонтовой платье к предстоящему балу или летние туалеты для поездок на воды, но и поручить изготовление приданого к свадьбе, а подобные заказы приносили хорошие деньги…

Жизнь осиротевшей семьи Мамонтовых благодаря усилиям матери как-то наладилась, несмотря на то что средства, добываемые шитьем, были по купеческим меркам все же очень скромными (это ведь не доход от собственной текстильной фабрики или пяти магазинов!).

Маргарита Оттовна ухитрилась нанять небольшую, но уютную квартирку на респектабельном Тверском бульваре и обставить ее вполне изящно. У нее после всех несчастий сохранились лишь жалкие остатки некогда богатого приданого – вышивки, кружева, разрозненный фарфор – и недорогие сувениры, привезенные из заграничных поездок, но и эти милые вещицы придавали дому очень обжитой и нарядный вид.

Множество цветов, акварели с видами Парижа и Рима на стенах, хороший рояль, на который она не поскупилась, – девочки должны были учиться музыке… Маргарите Оттовне хотелось, чтобы дочери росли в окружении красоты, чтобы их вкус и художественное чутье развивались с детских лет.

Девочек очень рано начали учить. Мать наняла для них домашних учительниц – сначала русскую, потом француженку и немку. Иностранными языками сестры Мамонтовы владели свободно, любили рисовать, много читали, брали уроки игры на фортепьяно… В те годы подобное образование считалось вполне достаточным для девиц из купеческого сословия. То, что сестер отдали еще и в гимназию, когда Маргарите исполнилось тринадцать, а Елене двенадцать лет, многим в их кругу показалось просто излишеством. Зачем юным барышням забивать себе голову науками? Их дело – составить хорошую партию и посвятить себя семье…

Со стороны казалось, что под крылом матери детство Маргариты Морозовой было благополучным и теплым. Маргарита Оттовна сама билась со всеми житейскими невзгодами, мужественно ограждая детей от всех тягот и лишений, от всего, что могло бы омрачить детские годы ее дочерей.

Но однажды, когда Маргарита стала уже взрослой женщиной и могла подвергнуть холодному анализу свое прошлое, в ее личной переписке прорвались слова: «Детство было полно страданья! Все кругом было не то, оскорбляло, угнетало меня, замыкало в себе, в полное одиночество».

Что же это за оскорбительное «не то» так ранило неокрепшую душу девочки и наполняло ее жизнь страданьем?

Дело в том, что Маргарита Оттовна Мамонтова, бедная молодая вдова, вызывала в обществе постоянные пересуды своими «особыми» отношениями с московским обер-полицмейстером, а позже генерал-губернатором А.А. Козловым.

Козлов, будучи убежденным холостяком, не скрывал при этом своих нежных чувств к хорошенькой вдовушке, ежедневно навещал ее, был опекуном ее детей и, как утверждали современники, «имел большое влияние на их воспитание». Что двигало Маргаритой Оттовной – женское ли одиночество, непогасшая ли жажда любви, или тоска по сильному мужскому плечу и стремление найти человека, который хотя бы отчасти смог заменить отца ее осиротевшим дочкам, или все это, вместе взятое, но «нежные чувства» господина Козлова оказались взаимными.

Конечно, покровительство такого лица принесло одинокой женщине массу практических выгод – легко ли самой заниматься предпринимательством, пусть даже мелким, если от твоих доходов полностью зависит благополучие семьи и любой коммерческий риск может в любой момент обернуться настоящей драмой. А если за твоей спиной стоит высокий покровитель, никто уже не посмеет обмануть, не откажет в кредите и вовремя вернет собственный долг; полицейские чины не допустят произвола, столь обыкновенного в отношении небогатых купцов; заказчицы не позволят себе пустых капризов с пассией обер-полицмейстера…

Да только можно ли все в жизни свести лишь к деловым расчетам? У молодой женщины, жестоко обманувшейся в своем первом браке, наверняка нашлись бы и иные причины не оттолкнуть от себя влюбленного мужчину…

Но на дворе стоял строгий до ханжества, бескомпромиссный к человеческим слабостям XIX век с его показной моралью и добродетелью… Если учесть, что обер-полицмейстер слишком заметная фигура в городе, его частые визиты к хорошенькой вдовушке ни для кого не оставались тайной.

Жил Козлов на Тверском бульваре как раз напротив дома Мамонтовой, и ему надо было всего лишь перейти через бульвар, чтобы оказаться в гостях у своей пассии, но… Вечно людный Тверской, с раннего утра, когда по нему спешат разносчики с молоком и свежими булочками и первые нянюшки выкатывают под липы колясочки с младенцами, и до поздней ночи, когда московские жуиры и дамы полусвета ищут здесь встреч, был неподходящим местом для сохранения тайн.

Когда бы несчастный обер-полицмейстер ни направился к дому Мамонтовой, всегда находился кто-нибудь, кто с усмешкой перемигивался за его спиной – наш-то хозяин города не теряется, ишь, опять к своей модистке побежал, не терпится ему…

Можно представить, как страдали от этих ухмылок и глумливых перешептываний дочери Маргариты Оттовны. Подростковый возраст, когда взрослеющий человек особенно раним и особенно увлечен поисками идеалов, был омрачен вечной болью от сплетен и тяжелых раздумий… И смутные воспоминания об отце отдавались мукой.

Мать берегла девочек от горькой правды, они не знали обо всех глубинах трагедии, развернувшейся в семье Мамонтовых, и родной отец – веселый, красивый, нарядный, добрый, с полными руками подарков для своих крошек – остался в их памяти как человек-праздник, как добрый маг, исполнявший заветные желания и наполнявший жизнь весельем. И почему же сейчас какой-то чужой дядя, пропахший табаком и кожаной амуницией, пытается занять место отца рядом с мамой, да еще и по-отечески объясняет девочкам, как они должны жить, чему учиться, что читать?

В гимназии, куда по настоянию опекуна поступили девочки, им не довелось завести надежных подруг – родители других гимназисток не желали поощрять дружбу собственных дочерей с детьми скомпрометировавшей себя особы. Но для Маргариты и Елены Мамонтовых эта особа была матерью…

Юная Маргарита очень любила мать, но ее любовь оказалась смешана с жалостью и отчасти с презрением. У девочки был свой, тщательно охраняемый, закрытый ото всех мир, полный смутных романтических мечтаний, и ей казалось, что мать, погрязшая в приземленных бытовых делах и своем пошлом романчике, породившем столько сплетен, никогда не поймет этого мира. А стало быть, никогда не поймет и по-настоящему не полюбит и саму Маргариту…

А мечты матери были простыми – чтобы дочери, бедные бесприданницы, смогли найти хороших женихов, устроили бы свои судьбы и не бились в тисках жестокой жизни так, как их несчастная мать…

Едва Маргарита переступила порог гимназии, ее начали вывозить в свет – на балы и вечера в дома богатого московского купечества. Устраивать пышные балы в собственном доме, как это было принято для привлечения женихов в семьях, имеющих дочерей на выданье, вдова Мамонтова не могла, но известные миллионеры, состоявшие с Маргаритой Оттовной в родстве, свойстве и кумовстве, не отказывали обедневшей вдове и ее дочкам в пригласительных билетах…

А бал в богатом купеческом семействе – это было настоящее событие.

В роскошных особняках до блеска начищались парадные покои, из кладовых извлекался самый ценный хрусталь и фарфор с хозяйскими вензелями. Электричество было еще большой редкостью, и для балов сотни свечей устанавливались в люстрах и канделябрах, чтобы яркий праздничный свет заливал танцующих. Закуски, торты, конфеты, экзотические фрукты, изысканные напитки заранее заказывались в лучших магазинах. Приглашались музыканты. Модистки из дорогих салонов привозили бальные платья, парикмахеры незадолго до начала бала разъезжались по домам званых особ – делать барышням нарядные прически. С особенным тщанием подбирались драгоценности.

И когда начинался съезд многочисленных гостей, дамы придирчиво осматривали наряды, бриллианты и прически соперниц, незаметно обмениваясь замечаниями, порой излишне критическими. Тут уж ударить в грязь лицом было невозможно.

Старшая дочь госпожи Мамонтовой, юная Маргарита, всегда блистала в толпе своих сверстниц. У нее не было роскошных украшений, и бальное платье, сшитое, как все знали, в мастерской матери, обходилось ей много дешевле, чем другим барышням, да и само приглашение на пышное празднество посылалось бедной бесприданнице в виде благодеяния, и все же лучшие кавалеры наперебой приглашали ее на танец. За Маргаритой быстро закрепилась слава одной из первых красавиц Москвы.

Не оттанцевав и своего первого бального сезона, она получила блестящее предложение – ее руку и сердце просил Михаил Морозов, один из наследников текстильной империи могучего купеческого клана Морозовых.

Вступить в брак с одним из Морозовых – о, это была прекрасная партия!

Основателем династии Морозовых был Савва Васильевич Морозов, занявшийся предпринимательством после наполеоновского нашествия, когда многие фабрики были разрушены, их владельцы разорены, и для энергичного человека открылось необъятное поле деятельности. К началу XX века клан Морозовых, насчитывающий уже пять поколений, состоял из нескольких десятков человек.

Жених Маргариты Мамонтовой Михаил Морозов был правнуком Саввы-первого и относился к роду Морозовых-Тверских (эта ветвь купеческого рода владела текстильными фабриками в Твери). Миллионеры и крупные фабриканты, они пользовались в обществе уважением, но репутацию имели неоднозначную.

Изначально купеческий клан Морозовых принадлежал к числу приверженцев старой веры, причем к особо ортодоксальному направлению в старообрядчестве – Поморскому согласию беспоповцев. Сыновья и некоторые внуки Саввы Морозова-первого твердо придерживались старообрядческих традиций, не скрывали своих религиозных убеждений и вели присущий староверческим семьям образ жизни. Современники вспоминают, что мужчины из этого рода носили окладистые черные бороды, не курили, не поощряли азартные игры и увлечение всяческими модами и пагубными излишествами…

Но родители Михаила Морозова – Абрам Абрамович, получивший, как и его отец, при крещении распространенное у староверов древнее библейское имя, и Варвара Алексеевна, урожденная Хлудова, – вели жизнь вполне светскую, без ортодоксального отношения к вопросам веры. Однако они были людьми весьма своеобразными. Позже Маргарита Кирилловна осторожно заметит, вспоминая новообретенных родственников, что они «были известны в Москве как очень одаренные, умные, но экстравагантные люди, их можно было всегда опасаться, как людей, которые не владели своими страстями».

Абрам Абрамович и вправду плохо владел собой из-за душевной болезни и скончался в сумасшедшем доме от тяжелого психического расстройства. Его вдова, будущая свекровь Маргариты, тоже не была эталоном душевного здоровья. Наследственность у Варвары Алексеевны была тяжелая: в роду Хлудовых встречалось множество неуравновешенных личностей, а ее родной брат, Михаил Хлудов, как и Абрам Морозов, окончил свои дни в сумасшедшем доме… Она и сама отличалась необузданным «хлудовским» нравом и была излишне экстравагантна для своего времени.

После смерти мужа Варвара Алексеевна близко сошлась с профессором университета В.М. Соболевским, возглавлявшим газету «Русские ведомости» (как раз и издававшуюся на деньги почтенной вдовы), и всерьез увлеклась интеллигентным ученым. По условию, заложенному мужем в завещании, Варвара Морозова не могла официально вторично выйти замуж, не потеряв при этом состояния. И она отважилась просто-напросто жить с профессором Соболевским в свободном браке.

Купеческое общество в XIX веке обычно встречало подобную смелость отношений в штыки, но Варваре Алексеевне простили и это, и даже то, что ее незаконнорожденные дети от Соболевского, Глеб и Наталья, были записаны на фамилию Морозовых…

Будучи известной московской благотворительницей, Варвара Морозова жертвовала деньги на многие общественные проекты. При этом она не всегда могла реально оценить значение благотворительных акций и принимала решение, на что стоит тратить деньги, а на что – нет, руководствуясь весьма субъективными соображениями.

Владимир Немирович-Данченко вспоминал, как они со Станиславским пришли к Варваре Алексеевне Морозовой, их доброй знакомой, просить денег на создание Художественного театра. Этот проект казался им весьма перспективным для вложений капитала и во всех смыслах замечательным делом. Но она повела себя так, что несчастные основатели новой драматической школы почувствовали себя наглыми попрошайками, стремящимися вовлечь доверчивую даму в абсолютно невыгодную сделку, и с холодной улыбкой им отказала. К счастью, Немирович-Данченко и Алексеев-Станиславский нашли другого жертвователя на свой театральный план, и тоже из клана Морозовых – Савву Тимофеевича Морозова, владельца Никольской мануфактуры, двоюродного дядюшку Михаила Морозова.

Надо сказать, бескорыстная преданность искусству обошлась Савве Тимофеевичу ни много ни мало в полмиллиона рублей и вызвала неприкрытое стремление родни взять его под опеку как помешанного.

И все же кланом Морозовых было сделано для людей неизмеримо много – они построили университетские клиники на Девичьем поле, институт для лечения раковых опухолей, представлявший, по словам Рябушинского, «целый город», психиатрические клиники, Морозовскую детскую больницу, городской родильный дом, Некрасовскую библиотеку, основали несколько газет… Да всего и не перечислишь.

Но при всей широте размаха детей в роду Морозовых было принято воспитывать в аскетических правилах. Жених Маргариты, Михаил Морозов, которому по завещанию отца должно было отойти собственности и капитала на 3 миллиона рублей, до наступления совершеннолетия, позволявшего вступить в права наследства, вел жизнь бедного студента, а никак не представителя золотой молодежи. Мать полагала, что 75 рублей – вполне достойное содержание для сына (он ведь при желании может подработать уроками, переводами или перепиской, как другие студенты), и нисколько не стеснялась, что наследник Морозовых-Тверских ходит в потертой студенческой тужурке и обедает в дешевых трактирах…

Михаил с трудом дождался двадцати одного года – вожделенной даты, давшей ему наконец право распоряжаться отцовским капиталом и собственной жизнью. Но вот все формальности по вступлению в наследство завершены, и он – миллионер.

Первое, что Михаил сделал (отчасти назло матери), – предложил руку и сердце бесприданнице Маргарите Мамонтовой. Да, это был мезальянс… Но Варвара Алексеевна лишь махнула рукой – она была слишком занята собственной жизнью, чтобы держать у своего подола взрослого сына и устраивать судьбу мальчика – пусть уж живет как хочет и в невесты себе берет кого вздумает… В конце концов, в роду Морозовых случались и более странные браки.

А Маргарита Оттовна Мамонтова была вне себя от радости, что ее доченьке улыбнулась такая удача – самый завидный московский жених руку просит… Тут уж не до капризов. О дурной наследственности Михаила Морозова, которая не была тайной ни для кого в Москве, и о психических заболеваниях в его роду мать невесты задумываться не стала. Что уж, все одно. Таким женихам не отказывают.

Швеи в модной мастерской Маргариты Оттовны засели за работу – несколько элегантных нарядов были тем жалким приданым, которое хозяйка только и смогла дать за дочерью, выходившей замуж за миллионщика…

О готовящемся браке судачила вся Москва. Почтенную родительницу и ее юную дочь-невесту подозревали в корыстном расчете, в желании продать свой товар – молодость и красоту юной девицы – подороже. Острословы говорили: «Это брак по любви. Маргарита влюблена в миллионы своего жениха, во все, что ему принадлежит, только не в него самого. Но это пустяки. Что бы ни любить, лишь бы любить сильно и искренне».

Жених и вправду не был красавцем – полноватый, коренастый, с ранними залысинами, с темными глазами-буравчиками… Разве в такого могла влюбиться первая красавица? Конечно же, дело в деньгах, и только в них…

Никто не понимал, что Михаилу удалось заворожить невесту речами, забавными рассказами, покорить интеллектом. Он учился в университете, он знал так много интересного, что молоденькая девочка, только-только выпорхнувшая из гимназии, слушала его, открыв рот.

Как ей всегда хотелось таких высоких, духовных разговоров и как не хватало их в собственном доме, где матушка занималась лишь приземленными, бытовыми вопросами, поглощавшими все ее время и силы, а младшая сестренка, во всем стараясь следовать старшей, лишь эхом повторяла суждения Маргариты по всем вопросам, не смея спорить и отстаивать собственную точку зрения…

И вот появляется человек, готовый раздвинуть для Марго неведомые горизонты, открыть ей иные миры. При чем тут внешняя красота, если Маргарита встретила в этом человеке родную душу?

Свадьбу праздновали с купеческим размахом и пышностью. Венчались молодые у Большого Вознесения на Никитской. В церкви собралась вся Москва. Поистине вся – более пестрое по составу общество трудно было вообразить. И именитое купечество, и представители старообрядческой общины, и университетские приятели Михаила, среди которых было немало дворян аристократического происхождения, и профессора, коллеги отчима жениха, и журналисты из проплаченных Морозовыми изданий, и доктора из обустроенных на морозовские деньги клиник, и представители рабочей верхушки с семейных мануфактур, явившиеся засвидетельствовать молодому хозяину почтение и глянуть, какую такую невесту-раскрасавицу он берет…

Марго немного угнетала излишняя помпезность церемонии, но она понимала, что Миша хотел прежде всего порадовать пышным празднеством ее, новобрачную. Разве за это можно сердиться? Ведь он так любит и ценит все красивое.

Роскошный свадебный обед был устроен в ресторане «Эрмитаж» (не последнее место среди московских рестораций). Не дождавшись даже окончания торжества, молодые отправились в долгое свадебное путешествие. Однако Михаил успел позаботиться, чтобы в крупных газетах в колонках светской хроники непременно появились отчеты о его бракосочетании, причем подробные – с именами почетных гостей, описанием нарядов и меню свадебного угощения.

Это тоже было немножко смешно и стыдно, но простительно – имеет же человек право на маленькие невинные слабости.

Месяц молодожены провели в Петербурге, месяц в Париже, потом переехали в Ниццу, где задержались еще на полтора месяца… Восемнадцатилетней Маргарите, не привыкшей в доме матери к особой роскоши, все было в диковинку – дорогие отели со специальными, богатыми номерами для новобрачных, утопавшими в цветах, лучшие европейские рестораны, сверкающие магазины, где можно было не стесняться в средствах, выбирая покупки.

Молодые частенько посещали оперу, которую Маргарита любила с самого детства, побывали в лучших музеях Петербурга и Парижа, выезжали на самые интересные экскурсионные маршруты.

Михаилу Морозову очень нравилось баловать молоденькую жену. Семейная жизнь обещала стать вечным праздником…

По возвращении в Москву Михаил преподнес жене еще один царский подарок – особняк-дворец на Смоленском бульваре. Благородный, но скромный уличный фасад этого особняка не дает представления о роскоши внутренних интерьеров, поражавших воображение современников – зимний сад, фонтаны, египетский, китайский, помпейский и мавританский залы…

К созданию этого дома приложили руку два очень известных архитектора. Проект разрабатывал Александр Резанов, учредитель Санкт-Петербургского общества архитекторов и почетный член Королевского института британских архитекторов. (Среди его проектов – дворец в Бородино и главный усадебный дом в Покровском-Стрешнево, а также Пассаж на Кузнецком Мосту.) Руководил постройкой ученик Резанова, профессор архитектуры Семен Дмитриев.

Казалось бы, такие мастера должны были создать настоящий шедевр. И «палаццо» на Смоленском бульваре именно так в купеческом обществе и воспринимали – дворец, как есть дворец. Михаил, еще не привыкший к свалившимся на него большим деньгам и с удовольствием игравший в «богатого барина», откупил особняк у прежних хозяев, купеческого семейства чаеторговцев Поповых, и с удовольствием занялся новым домом, обустраивая его на широкую ногу – шире, много шире, чем у Поповых, так, чтобы все чувствовали!

И главной задачей, как и у большинства купеческих семейств, было желание показать родовитым отпрыскам знатных дворянских фамилий, которых так много обитало здесь, в окрестностях Арбата, кто теперь новые хозяева жизни. Любил молодой наследник порассуждать, что нынче вокруг капитала все в мире вращается, и все оказалось в руках третьего сословия, которое еще себя выкажет. А дворяне обеднели и вообще-то вырождаются… Куда им с промышленниками тягаться.

Михаил полагал себя более опытным и сведущим в жизни человеком, чем юная супруга, которую он считал глупенькой наивной девочкой, в связи с чем распоряжение всеми практическими делами, в том числе домашними, взял на себя.

Можно представить, как угнетало это юную Маргариту Морозову. В состоятельных купеческих семьях всеми бытовыми проблемами – приобретением мебели и других предметов обстановки, сервизов, хрусталя, оформлением интерьеров, составлением меню обедов, повседневных и праздничных, пополнением домашних припасов – обычно по традиции руководили жены, хозяйки, они же контролировали труд горничных, кухарок, прачек… Да и сам дом, принадлежащий семье, чаще всего оформлялся на имя супруги хозяина.

Это неписаное правило основывалось не только на почтительном отношении к хозяйке дома. В купеческой среде, где удача в делах преходяща и никто не застрахован от возможного банкротства, считалось благоразумным, чтобы дом и вся обстановка были записаны на имя жены и не пошли бы с молотка в случае финансовых бед главы семейства.

Молодые жены состоятельных промышленников, обустраивая семейное гнездо, полагались на собственный вкус. Маргарита, став хозяйкой большого богатого дома, тоже мечтала о том, как, руководствуясь своими представлениями о красоте и уюте, с любовью «совьет гнездышко» для своей семьи и будущих детей.

Однако ее представлениями о красоте никто не счел нужным поинтересоваться. Напротив, Михаил Морозов сразу же постарался полностью оградить свою супругу от решения бытовых вопросов, может быть, из лучших побуждений, оберегая восемнадцатилетнюю девочку-жену от забот, а может быть, просто не доверяя…

Их дом, как Михаилу и мечталось, был поставлен на самую широкую ногу. Молодой хозяин устроил в подвале собственную электрическую станцию и нанял электротехников. Залитый огнями особняк Морозовых казался окружающим сказочным дворцом, и это было предметом особой гордости хозяина, о чем он часто не без тщеславия к месту и не к месту напоминал.

Окрестные дворяне такого не имели… Например, семейство тестя П.А. Столыпина, видного сановника Б.А. Нейгардта, проживавшего неподалеку от Морозовых, на Арбате в собственном доме, обходилось без электричества еще много-много лет. Только в 1903 году, уже после смерти главы семейства, Нейгардты смогли, наконец, обзавестись этим редким чудом – электрическим светом. Дочь Столыпина Мария вспоминала, как весной 1903 года гостила в доме бабушки, Марии Александровны Нейгардт (особы весьма родовитой, правнучки великого Суворова и внучки графа Зубова, участника заговора против императора Павла):

«Первое, что бабушка сделала, когда мы приехали, подвела меня к какой-то кнопке на стене и с таинственной улыбкой сказала: „Поверни-ка эту штучку“. Когда комнату залил яркий свет, столь непривычный в этих старых стенах, не знаю, кто веселее засмеялся, семнадцатилетняя внучка или семидесятилетняя бабушка».

А у потомка купцов Михаила Морозова электричество в доме было проведено аж за двенадцать лет до этого! Вот так-то.

Михаил завел два выезда с прекрасными лошадьми – один себе, другой жене, нанял кучеров и конюхов. Прислуги в доме вообще было множество – повара, горничные, садовники, прачки, работавшие в домашней прачечной, ключница, следившая за порядком в кладовых и своевременным пополнением запасов, буфетчик, швейцар, камердинер. При кухне держали на жаловании специального «кухонного мужика», основной обязанностью которого было ставить и подавать самовары… Весь цокольный этаж особняка был занят службами и людскими, где слуги проживали целыми семьями.