Kitobni o'qish: «Я уже сказала нет»
Нет!
Я больше не заплачу!
КЛЯНУСЬ!
Ну почему этот противный мальчишка так меня достаёт?!
Три прошедших года я не могла без опаски показаться в коридоре школы, постоянно становясь объектом его издёвок…
Но с меня хватит: я НИКОГДА больше не стану игрушкой в чужих руках!
Эшли – сын тёти Хэлен, моей крёстной матери – старше меня почти на четыре года. Не могу поверить, что когда-то он мне даже нравился. Но с тех пор, как меня отправили учиться в эту элитную школу-интернат для детей богатых и очень занятых родителей, я сильно пересмотрела свои взгляды. Эшли – это лицемерный подонок с ангельски привлекательным лицом и взбалмошной, непредсказуемой, невыносимо избалованной и коварной душой.
Но моё пребывание здесь подошло к концу.
Я больше его не увижу…
Пролог
– Расскажи мне о нашем мире, отец… Расскажешь? Ну, пожалуйста… До того, как всё стало серым… До того, как из него почти ушла магия… Расскажи, ну расскажи, отец… – лепетала я, подпрыгивая, как на иголках, в очередной раз досаждая ему.
Отец вздохнул, убрал с моего лица сбившуюся чёлку из вьющихся и непослушных, чёрных как и у него волос. И, притянув меня на колени, поцеловал в висок.
– Ну, хорошо, чертёнок, садись и слушай…
И я слушала…
Слушала, открыв рот, о магах и колдунах, сражающихся за души людей в вечной битве добра и зла…
Слушала о магических расах почти бессмертных существ, населявших наш мир в далёком прошлом. Об их красоте и силе.
О наполненных магией мифических животных, резвящихся когда-то и на просторах наших материков, и в глубинах морей и океанов, и безраздельно властвующих в небе.
В детстве я воспринимала эти волшебные истории как сказки – очень красивые и печальные сказки о магическом мире. И только повзрослев, поняла, что эти сказки – реквием по миру, который мы потеряли…
Никто так и не понял причин…
А возможно, просто не осталось свидетелей, помнивших те события и способных рассказать правду о том, что на самом деле тогда произошло…
Одни говорили, что на наш мир упал метеорит…
Разрушившись в верхних слоях атмосферы, он долгие полгода выпадал осадками из глины и пыли на нашу прекрасную планету. Засыпав всё на полтора-два метра, метеорит похоронил то, что не смогло спрятаться и защититься от вездесущих потоков вязкой жижи и песка. Потом была зима – долгая и лютая зима, растянувшаяся на годы и почти добившая выживших…
Другие утверждали, что наш мир стал жертвой проклятья, направленного исключительно на магов, магических существ и мифических животных. Потому что после катаклизма наш мир накрыла странная, выборочная пандемия…
Она распространялась как пожар в сухую и ветреную погоду, меньше чем за месяц опутав своими щупальцами всю планету. Поражала эта напасть только одарённых магией людей, представителей магических рас и иных волшебных существ.
При этом была выявлена одна закономерность: чем сильнее в тебе магия – тем скоротечнее болезнь и ужасней и мучительнее смерть. Лекарства от неё так и не нашли, да и искать его к тому моменту было уже некому. Эта странная болезнь, которую в хрониках назвали «магической лихорадкой», сама сошла на нет после того, как более-менее сильных магов в умирающем мире не осталось вовсе…
Когда всё закончилось – наш мир стал похож на остывший ад. Его почти мёртвые океаны и моря выплёскивали на безжизненные берега вместо вод мутную красную жижу. Его опустевшие города с полуразрушенными зданиями, погребёнными до второго этажа под спрессованной глиной, похоронили под ней и своё величие, и останки своих жителей. А его бесплодные пустоши были устланы разлагающимися смердящими трупами драконов, химер и единорогов…
Третьи – считали произошедшее карой небес. Их последователи повсеместно проповедовали то, что хоть мы и созданы по образу и подобию бога, создавшего всё сущее, но не имели право возгордиться и пользоваться магией, дарованной нам нашим создателем. Так как ставили этим себя с ним на одну ступень. А иногда и выше.
За несколько десятилетий вокруг них собралось множество фанатично настроенных последователей, особенно – среди политиков и власть имущих. Позже эти люди создали новую религию, придумав нового бога, и его именем инициировали охоту на ведьм. Они методично выслеживали, отлавливали и сжигали на кострах – чаще всего без суда и следствия – тех магов, кто вопреки всему смог выжить и сохранить в себе крупицы магии или знаний. Они же отыскивали и уничтожали уцелевшие книги и магические артефакты. Хотя запуганные люди и сами несли их на круглосуточно горящие костры потому, что за их хранение можно было сгореть рядом.
Постепенно жизнь вернулась в опустевшие города, а магию заменил неожиданно появившийся и начавший очень быстро развиваться технический прогресс.
Мои родители – третье поколение, родившееся после опустошения нашего мира.
Маги изредка всё ещё рождались, но старались скрыть свою суть, боясь инквизиции. Лишённые знаний и без обучения – они были практически бессильны. Поэтому и не стремились объединиться, чтобы противостоять служителям нового бога…
Таким был мир, в котором я родилась…
Глава 1
Когда мне исполнилось всего восемь лет, умерла моя мама…
Моя добрая, нежная, любящая мамочка с огромными невероятными бирюзовыми глазами, смотрящими на меня с искренней любовью и непередаваемой нежностью, УМЕРЛА!!!
С её смертью разрушился и мой радужный мир…
В довершении ко всему мой отец почти сразу же после окончания траура женился на её сестре – близняшке Карри.
Эта подлая женщина – вероломно ворвавшаяся и в нашу семью, и в наши жизни – во время бушевавшей в наших краях чумы, стоившей мне матери, потеряла мужа и дочь, которая была моей ровесницей. Но я не смогла смириться с их браком, не смогла ей сочувствовать в её горе, не смогла понять причины их столь скорой свадьбы. Я не хотела мириться с её присутствием в нашем доме, в наших жизнях. Ведь она стала постоянным напоминанием мне о том, что я потеряла, и я возненавидела её за боль, терзающую меня.
Возможно, мне было бы проще смириться с браком отца, если бы его избранницей стала женщина, не похожая на мою маму…
Возможно…
А возможно – и нет…
Я – любимая всеми и до крайности избалованная – никогда не была тихим и беспроблемным ребёнком, во мне всегда боролись – словно два начала? – ангел и чёртик, и верх надо мной брал то один, то другой. Видимо, поэтому мама всегда меня называла ангелом, а папа – чертёнком.
Но сейчас…
После свадьбы папы и ПОДЛОЙ тёти Карри я буквально съехала с катушек. Словно чёртик внутри меня запер ангела в лабиринте, и тот – как не пытался! – никак не мог найти выход. Ведь я обожала маму и отца, у нас была счастливая, дружная, любящая семья…
Но однажды всё изменилось, мамы не стало, а отец привёл в дом ГАДКУЮ тётю Карри…
Сразу после их свадьбы отвратительная в своём притворстве, одетая в нежно-голубое – именно того оттенка, который так любила мама – пышное свадебное платье, с необычно блестящими триумфом глазами ЛЖИВАЯ тётя Карри ласково мне сказала:
– Маргарет, я сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Если хочешь, то можешь называть меня МАМОЙ, – и она протянула ко мне руки, пытаясь обнять.
Господи, мамино лицо…
Мамины глаза…
Мамин голос…
– Тебе никогда не стать мне мамой… – ответила я и обернулась к отцу. – Папочка, выгони её, ну, пожалуйста. Пусть мамы нет, но разве нам плохо вдвоём? Я обещаю, что буду очень послушной… Обещаю, обещаю, ОБЕЩАЮ!!! – я, глотая слёзы и сложив ладошки в молящем жесте, смотрела на отца, но он был непреклонным.
На его уставшем, осунувшемся за последние несколько месяцев лице не отразилось ни одной эмоции. Тяжело вздохнув, он отвёл в сторону свои такие похожие на мои зелёные глаза.
– Однажды, Чертёнок, ты всё поймёшь… – устало сказал он, положив свою крупную ладонь на подрагивающее плечо моей МАЧЕХИ.
Я же была в отчаяньи.
– Мне не нужна поддельная мама! – выкрикнула я и, наконец не выдержав, заплакала навзрыд, некрасиво всхлипывая и размазывая слёзы кулачками по лицу.
Отец попытался меня обнять и успокоить, но я вырвалась из его рук и убежала, закрывшись в своей комнате.
Я проплакала всю ночь, но наутро у меня созрел план: я не дам ЕЙ жизни в нашем доме, она горько пожалеет о своём вероломстве…
* * *
С того момента я шла на все возможные и невозможные ухищрения, чтобы насолить мачехе…
Я портила её вещи, хамила, провоцировала на скандал, один раз даже подожгла её волосы…
За что отец первый раз в жизни наказал меня, лишив на несколько дней не только сладкого, но и запретив видеться с моей любимицей, золотистой пони Зарёй – последним подарком мамы. Это стало для девятилетней меня серьёзным испытанием, но я не сдалась, продолжив свою небольшую войну…
Отец раз за разом пытался меня урезонить, но я считала его предателем, а её – захватчицей. Я была глуха к их аргументам и доводам рассудка. В конце концов, мы с отцом почти совсем перестали разговаривать по душам…
Часами, сидя запертая в наказание в своей комнате, я вовсе не сожалела о содеянном. Вместо этого – словно под диктовку чертёнка внутри меня – я упорно разрабатывала план дальнейших «военных действий». Я не узнавала саму себя, я стала ОДЕРЖИМА идеей избавиться и от НЕЁ, и от её притворной доброты, и от навязчивой любви к НАМ.
Однажды мачеха зашла ко мне в комнату после моей очередной выходки. Её лицо было печально, а взгляд – настороженным.
Я натянуто улыбнулась, пытаясь понять, зачем она пришла.
Что ей нужно?
Как она вообще посмела войти ко мне без стука?
– Дорогая… Нам необходимо поговорить… – её голос был лишён каких бы то ни было эмоций, что раздражало и заводило меня ещё сильнее.
В такие моменты мне становилось просто жизненно необходимо вывести её из себя, заставить наконец показать своё истинное лицо:
– Что ты здесь забыла? Это МОЯ комната, и ТЕБЕ здесь делать нечего… Пошла вон! – зло прошипела я.
– Маргарет, УСЛЫШЬ меня, так больше продолжаться не может… Твой отец, если ты не угомонишься, готов отправить тебя в школу-интернат. Он больше не в состоянии выносить это… Прошу тебя, образумься… Пожалуйста, Маргарет…
В её ненавистных глазах – глазах, так похожих на глаза моей мамы – плескались притворные слёзы.
– Этого не может быть!!! Папа никогда САМ не отправит меня туда! Это – всё ТЫ!!! Только ТЫ!!! – меня всю трясло.
– Выслушай меня, Маргарет… УМОЛЯЮ…
Она встала на колени, став чуть ниже меня ростом, и попыталась взять меня за руку.
– Давай заключим союз, я готова пойти на всё, лишь бы вы были счастливы.
– На всё? Да?.. Тогда… УМРИ – и я буду счастлива! – рычала я, как раненый, загнанный в угол зверёк.
Мачеха, побледнев, отпрянула, отвернувшись от меня к приоткрытой двери моей комнаты. Её плечи сотрясались от душивших её молчаливых слёз.
Но мне этого было мало.
– Ну, что же ты, ну, давай! Покажи своё настоящее лицо. Ударь, накричи на меня. Ну же… Мне осточертела твоя притворная доброта и всепрощение. Как думаешь, может, тогда я начну называть тебя МАМОЙ? Какую щёку тебе подставить? Правую, или левую? А может быть… Да мы не гордые, можем и сами…
И я, повернувшись к ней спиной, наклонилась и, задрав подол моей юбки, закинув его на голову, оголила ягодицы. Я ждала порки, взрыва ярости с её стороны…
Но ничего не происходило…
После минутного замешательства ОНА подошла ко мне и, оправив на мне юбку, развернула лицом к себе, удерживая дрожащими руками за плечи. Её глаза были совершенно сухими – ни тени слёз.
– Маргарет, однажды ты всё поймёшь и пожалеешь обо всём сказанном и сделанном… И если не найдёшь в себе силы раскаяться и искренне попросить прощения, то останешься совсем одна. Запомни, дитя: мы с твоим отцом, несмотря ни на что, любим тебя и всегда простим… ПРОСТИМ – запомни это, Маргарет, – сказала она тихо, почти прошептав.
А потом, отпустив меня, спокойно ушла.
А я впервые не знала, что ей ответить. Я не могла понять, что произошло только что?
ЧЕМ это было? Угрозой с её стороны, или ПРОРОЧЕСТВОМ…
Так и не найдясь с ответом, отчаянно зарычав от бессилия и злобы, я вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью.
Куда я бежала?
Не знаю…
Лишь бы подальше от НЕЕ, от себя…
Меня душили слёзы.
Пробегая мимо ИХ комнаты, я сняла ботинок и запустила им в их свадебное фото. Звук его падения и разбившегося вдребезги стекла меня сначала испугал, а потом – обрадовал. Я ПОПАЛА!
После этого, вечером, выбравшись тайком из комнаты, в которую меня отправили за разбитую фотографию, я стала свидетельницей того, как отец, обняв рыдающую мачеху, уговаривал её потерпеть ещё чуть-чуть, не покидать его, не оставлять нас…
– Она однажды всё поймёт и простит нас. Я уверен. Не смей сдаваться, ты слышишь? НЕ СМЕЙ!!!
– Я так вас люблю. Я верю, что моя любовь и терпение однажды достучатся до неё. Прости меня, прости за минутную слабость, но мне так жаль, так жаль, что господь забрал не меня… Я бы всё отдала за то, чтобы сестра сейчас была с вами… – всхлипывала в ответ мачеха.
* * *
Конечно, я ни капли не поверила мачехе и не успокоилась, продолжая изводить и её, и отца своими выходками.
В результате – после того, как я, за пару часов до грандиозного приёма, в честь очередной годовщины их свадьбы, облила красной краской подаренный самим Императором новенький парадный портрет, вывешенный в холле над камином, взамен почти такого же, но с мамой. Да ещё и написав чёрной краской у них на груди нецензурные слова – я оказалась в очень престижной школе-интернате для одарённых детей богатых, но очень занятых родителей.
Мне тогда едва исполнилось двенадцать лет.
У меня до сих пор сжимается сердце при одной только мысли о том, как много всего я наговорила отцу. Как я была жестока…
Он стоял с каменным лицом, протягивая мне уведомление о поступлении в школу-интернат. Сначала я не поверила, потом умоляла его передумать. Но единственным условием отца была моя капитуляция, полная и безоговорочная. Он настаивал, чтобы я смирилась, сдалась…
– Никогда!!! ОНА этого не дождётся!!!
ОНА стояла с бледным лицом, по щекам текли слёзы, в глазах была боль, которая меня только раззадоривала.
Я схватила со стола подсвечник, собираясь кинуть его в сторону мачехи.
Но отец, перехватив мою руку, отнял моё импровизированное метательное оружие и попытался прижать меня к своей широкой и такой родной груди.
Я тут же вырвалась, колотя его ладонями.
– Ну почему, почему она не умерла вместе со своей семьёй!!! ПОЧЕМУ!!!
– Всё, хватит! Маргарет, ты перешла черту, решение принято. Завтра же уезжаешь!
– У меня больше нет отца! Я никогда, слышишь? НИКОГДА не хочу тебя видеть!!! Лучше б ты умер вместе с мамой… – выкрикнула я и опрометью бросилась к себе.
Казалось, слёзы выжигали душу. Гнев, страх и беспомощность кружили голову, не давая дышать…
Утром, зарёванную, с опухшими глазами и красным носом меня усадили в машину и увезли в ненавистную школу-интернат.
Отец даже не пришёл проститься.
И только ОНА стояла на ступеньках – бледная и молчаливая.
Господи, как я ЕЁ ненавижу…
Глава 2
Первые недели, в школе-интернате я совсем не помню…
Нет, я не плакала дни напролёт, не билась в истерике, не сидела часами над фотографией мамы, рассказывая ей о своих бедах и моля о помощи, что, вероятно, стало бы логичным в моём возрасте…
НЕТ…
Мой разум просто отказывался принимать произошедшее со мной. В тот период моей жизни мне перестали даже сниться сны, совсем…
Меня накрыла хандра и апатия, а тело действовало, словно на автомате и инстинктах…
Но всё проходит, прошло и это…
Когда боль от предательства отца и вероломства мачехи слегка утихла, а мир вокруг начал снова приобретать чёткие очертания, звук и краски, я стала находить даже приятные стороны своего нынешнего положения.
Не поверите, но всех без исключения преподавателей школы-интерната интересовали только наши результаты в учёбе и внешнее соблюдение нами устава школы и прописанных в нём норм поведения. В остальном на нас было всем плевать – меня это устраивало, так как ни перед кем изливать душу я тогда не могла, и не хотела. А жалости к себе я просто не потерпела бы.
Учащиеся жили в общежитии, на огороженной довольно высоким забором территории школы-интерната, названия которого я сначала не запомнила. Хотя, скорее всего, мне это было просто безразлично. Общежитие имело два корпуса. Женский корпус – более поздней постройки, чем мужской, и выполненный в одном стиле с основным зданием интерната – соединялся с ним крытым переходом. Огромные окна которого были украшены изумительными стеклянными витражами с изображениями мифических животных, которые были выполнены настолько искусно, что невольно закрадывалась догадка: а не являются ли они уцелевшим чудесным образом наследием утраченного нами магического мира.
Мужской же корпус был простым трёхэтажным зданием более поздней постройки, кирпичные стены которого были выкрашены в грязно-бежевый цвет. Он примыкал вплотную к древнему и красивейшему учебному корпусу интерната, построенного из блоков потемневшего от времени песчаника, в «Каролингском стиле». Этот корпус не имел непосредственного прохода в здание самой школы, но, смотрясь нелепо и несуразно на его фоне, откровенно вносил дисгармонию во весь архитектурный ансамбль.
Обучающиеся размещались по два человека в просторных комнатах, в которых было всё необходимое для жизни. А вот столовая и спортзал были общими и находились в отдельно стоящем современном здании, выкрашенном в тот же ужасный цвет, что и мужской корпус общежития.
Мне в соседки по комнате досталась тихая девочка, которую я в те дни не замечала, словно её и нет. Даже имя моей тихой соседки для меня долгие полгода оставалось тайной. Да надо отдать ей должное, она и не пыталась наладить со мной хоть какой-то контакт. Видимо, понимая, что ко мне – такой колючей и немногословной – лучше пока не лезть…
* * *
Постепенно, по крупицам пытаясь вновь собрать пазл души под именем Маргарет фое Шоле, я смогла выстроить вокруг неё такую глухую и неприступную стену, что сквозь неё не смог бы пробиться никто. Похоронив за этой стеной и своего ангела.
Благодаря отчаянию и опустошённости – моим верным спутникам в те дни – я вела себя агрессивно и бесшабашно. Сначала это привлекло внимание одноклассников, и они попытались со мной подружиться, но моё поведение очень скоро отпугнуло даже самых отчаянных из них. Мальчишки – несмотря на то, что я была достаточно привлекательна – меня стали сторониться, а девчонки – бояться… Поэтому друзей я не завела, но и врагов не было. И хотя училась я неплохо – потому что мне всегда легко давались науки, без особого труда и зубрешки – на всевозможные олимпиады и конкурсы учителя отправляли других.
Но меня это не сильно заботило. А точнее – я этого просто не замечала…
Зато наконец я узнала, какое же имя носит школа-интернат, в которую мне так повезло попасть…
Её полное название было – «Имперская Школа-Интернат совместного обучения высшей категории. Имени достопочтенного пресвятого великомученика Аниориона»…
А знаете, кем был этот достопочтеннейший и святой человек?
Нет, он не построил здание школы, как вы могли бы подумать. И вот неожиданность: он не был её основателем. Да и как вы, наверное, уже догадались – и не работал в ней никогда…
На самом деле – всё до банального просто…
Он был одним из тех фанатичных Адептов Святой Инквизиции, которые рыскали по полуразрушенным зданиям прошлой цивилизации в поисках магических книг и артефактов. Но этому святому человеку повезло, так как именно он обнаружил в старом, чудом сохранившемся опустевшем замке древнюю библиотеку. И недолго разбираясь, даже не проверив, являются ли книги магическими, Аниорион именем своего бога СПАЛИЛ их вместе с престарелым хранителем. Причём – привязав седого и немощного старика к вкопанному во дворе замка столбу, он обложил его старинными рукописями и фолиантами и поджог их. Несчастный старец сгорел дотла, вместе со своими сокровищами…
А почему именно Аниориона – а не сожжённого им старца считают – великомучеником?
Да потому, что – судя по архивным записям – этот старичок оказался «злокозненным магом» и проклял спалившего его инквизитора. Который вдруг скоропостижно скончался…
Но если посмотреть на даты, то между этими событиями прошло по меньшей мере двадцать лет…
Отсюда возникает вопрос: «А бывают ли проклятья с отсроченным действием, и зачем нужно было умирающему в мучениях магу на столько лет продлевать сытую жизнь своего убийцы?».
Вот чьё имя ГОРДО носит эта школа…
* * *
Первый год в интернате прошёл как в тумане.
Отец ни разу меня так и не навестил…
Что само по себе стало для меня, свято верящей в свою правоту, тяжёлым, почти непосильным наказанием.
Но он не просто не навестил меня, он не прислал мне ни одного письма, подарка или записки…
Поначалу я очень ждала его приезда, хотя и ужасно злилась на него. Я рисовала в воображении, как пылая праведным гневом, буду отчитывать отца за предательство меня и памяти мамы. А он, естественно – а как же иначе? – станет рыдая умолять меня его простить. И я прощу, обязательно прощу, но только тогда, когда он разведётся с мачехой и с позором выставит её вон из НАШЕГО дома.
Но время шло, а он так и не появился…
А я ждала…
Простаивая у окна все выходные, высматривая его машину.
Постепенно мой гнев вместе с болью поутих. Я больше ничего не требовала от отца, я молила бога, чтобы оттаяло его сердце, и он простил меня за всё. Теперь я представляла, как он, положив руки мне на плечи, предложит вернуться домой, прося только об одном – терпимее относиться к мачехе. И я, помявшись, для приличия, соглашаюсь. Но при одном условии: жить она будет отдельно от нас…
Ведь это хороший компромисс, правда?
Но его НЕ – БЫ – ЛО!!!
И тогда, отчаявшись, я поняла причину его отсутствия. Его ко мне не пускает ОНА! И я перестала его ждать и надеяться на чудо.
Господи, КАК ЖЕ Я ЕЕ НЕНАВИЖУ!!!
* * *
А больше всего меня раздражало то, что мачеха – что б её! – приезжала в интернат РЕГУЛЯРНО, раз в неделю.
Но я не хотела, просто не могла её видеть. Даже подарки и сладости, передаваемые мне от неё педагогами, я раздавала одноклассникам, так ни разу и не попробовав их сама.
Правда, правда…
Ни одной конфетки…
Даже на каникулы я отказывалась покидать опустевший интернат только потому, что за мной приезжала ОНА…
Она, а не ОТЕЦ!!!
И только тётя Хэлен – моя крёстная и давняя подруга мамы – вносила разнообразие и какое-то подобие счастья в мою беспросветную жизнь.
Эта светловолосая, рослая, миловидная и ещё не старая женщина стала для меня отдушиной. Она всегда была добра, весела и предупредительна со мной. Рассказывала забавные истории, брала меня погулять в город и всячески скрашивала моё одиночество. Не давая отчаянию поглотить меня полностью. По молчаливому согласию мы не говорили о моей семье, не обсуждали ни отца, ни мачеху, ни моё к ним отношение. Я видела, что тётя Хэлен меня действительно любит и чувствует, что может причинить мне этим боль.
Впрочем, я платила ей тем же. И несмотря на то, что иногда мне хотелось просто залезть под одеяло с головой и никого не видеть и не слышать, жалея себя. Ради неё я натягивала приветливую улыбку на лицо и шла с ней в кафе, кино или цирк.
А её сын…
С Эшли нас познакомили в раннем детстве, мне было около трёх лет, а ему – семь. Я тогда была слишком мала, чтобы составить о нём своё мнение. Но так как наши семьи дружили, мы встречались довольно часто и даже изредка жили друг у друга. Тогда он мне нравился, очень. Настолько, насколько может нравиться четырёх-пятилетнему ребёнку старший брат, ну или огромный плюшевый мишка. Потом внезапно умер его отец. А вскоре после этого в результате долгой болезни скончалась и моя мама. Эшли отправили в школу-интернат, а мой овдовевший отец женился…
Так в наших жизнях всё изменилось…
Время шло…
Мы с Эшли взрослели отдельно друг от друга. Я обучалась дома, и несмотря на то, что тётя Хэлен была частым гостем в нашем доме, до моего поступления в эту школу с Эшли мы больше ни разу не виделись. Я забыла его. Годы безжалостно вытравили память о нём из моего сознания полностью…
Когда крёстная приехала в школу-интернат первый раз – где-то через два месяца после моего поступления в него – она, с трудом расшевелив меня, взяла нас с Эшли вместе погулять в город.
Надо ли говорить, что в тот момент я была совсем не настроена на позитивное общение ни с ним, ни с ней, да и ни с кем?
Но Хэлен чудесным образом смогла достучаться до меня, и я начала оттаивать. Она же – заново познакомила нас с Эшем.
Мы до этого пару раз сталкивались с ним в интернате на переменах или в столовой. Но я тогда его не узнала, точнее, я до этого момента даже не предполагала, что мы знакомы, и более того – когда-то дружили. К слову сказать, он тоже меня не узнал.
К Эшли, как ни странно, я почти сразу прониклась симпатией и доверием. Хотя, может быть, это произошло потому, что он был такой же светловолосый и рослый как мать, с приветливой улыбкой на открытом лице и голубыми – в точности как и у неё – глазами.
Крёстная постоянно говорила о том, что его долг – оберегать меня и помогать мне.
В тот момент, когда Эшли, приобняв меня за плечи, честно обещал ей быть по отношению ко мне рыцарем, я была так тронута его словами, что даже всплакнула от нахлынувших чувств. Ведь предполагалось, что я больше не буду одинока, у меня теперь есть защитник, почти что брат. Ради него – нет, я не готова была разрушить стены, защищающие мою душу – со временем могла слегка приоткрыть дверь…
Поначалу, стоит признать, так и было. Он был со мною терпелив, добр и снисходителен. Я в силу возраста ему, конечно, сильно навязывалась. Ходила за ним буквально хвостиком, вызывая добродушные насмешки его друзей. Но меня это мало трогало, ведь я так нуждалась в друге. И независимо от его желания мы много времени проводили вместе.
– Марго, ты опять пробралась в мою комнату? Сколько можно говорить, что мужская часть общаги – это не место для девочки, – ворчал Эш, пытаясь вытащить меня из-под кровати.
Я сопротивлялась, как могла, но силы были явно не равны.
Его сосед по комнате – Степан – всё-таки умудрился поймать меня за лягнувшую его ногу.
– А-а-а, отпусти! Ты за это ответишь! Извращенец!!!
Кричала я, неистово пинаясь и вертясь. Пытаясь вырваться.
– Держу… – пыхтел Стёпа.
– Тащи её, – завозился рядом Эш.
Но не тут-то было. Одним прицельным пинком я высвободилась из захвата и, судя по витиеватой и не вполне цензурной тираде, надрывно произнесённой Степаном, я попала. Имею в виду – в цель.
– Отойди, Эш, я сейчас прибью её…
Нет, наверное, всё-таки просто попала…
Я забилась в самый дальний от них угол и возблагодарила бога за то, что все ножки кроватей в общаге прикручены к полу.
– Марго, вылезай… Ты же не планируешь провести всю ночь под моей кроватью?
– Пока Степан не извинится – не вылезу, – как можно обиженней прохлюпала я.
– Что-о-о? Да это ты меня лягнула, а мне извиняться…
– А не надо было лапать!
– А нех… Прости, неза…
– Прощаю, – пропела я и, кряхтя, вылезла из-под кровати, чтобы насладиться бордово-возмущённой физиономией Стёпы.
Не поверите, но я его совершенно не боялась. Он добрый и милый парень…
Ну…
Насколько может быть милым почти двухметровый рыжеволосый верзила с широким веснушчатым лицом, всю жизнь играющий в регби. У него есть две младшие сестры, которых он очень любит, несмотря на их постоянные проказы. И меня он воспринимает так же. Поэтому мне очень сильно повезло.
– Ладно, не злись, я не нарочно. Мне же из-под кровати не видно, куда я бью. Тем более сам же меня и учил, – почти извинилась я, откровенно любуясь своей работой.
Он хмуро потёр покрасневшую скулу.
– Хочешь, буду отдавать тебе все подачки мачехи целый месяц?
– И полдники… – уже почти смеясь, пробасил он, направив в мою сторону указательный палец, в уточняющем жесте.
– Нет, ну это наглость… – развела я руками.
Но видя как, его глаза возмущённо поползли на лоб, я сдалась:
– Ну ладно, ладно… И полдники, но только неделю… Мир?
– Мир, – звонко хлопнув своей огромной ладонью по моей протянутой ладошке, рассмеялся тот.
Эш толкнул его локтем.
– Со мной поделишься?
– Не-а, это мой честно заработанный гонорар за участия в боях без правил. В которых ты, между прочим, был всего лишь организатором.
– Ну а на процент-то я рассчитывать могу? Сам же сказал – ОРГАНИЗАТОР. Так что – делись, – поставил точку Эш в их споре.
– Так, Марго, и чему мы обязаны твоим визитом? – уже смеясь, спросил меня Эшли.
– Физике, – лаконично ответила я, понурившись.
– Ладно. Давай сюда, так и быть, взгляну.
Стёпа пригладил руками как всегда, взлохмаченные волосы. Помогло не сильно.
– Так, ребята, я пошёл. С физикой я вам помочь не смогу. Точные науки – не самая сильная из моих сторон, – сказал Стёпа и, посмотрев на часы, добавил. – За пару часов, думаю, управитесь. Пойду, прогуляюсь… Из кафешки на обратном пути что-нибудь прихватить?
Мы сделали заказ и занялись моей домашкой.
Вернувшийся Степан застал нас спящими в обнимку.
Физика нас добила…
* * *
Не могу сказать, что отец держал меня в чёрном теле. Нет. Мне ежемесячно переводили неплохие деньги на личные расходы, а регулярно, раз в неделю приезжавшая мачеха привозила разнообразные вкусности – которые я сразу раздавала одноклассникам – и иногда одежду, которая не распакованной так и лежала на полках моего шкафчика.
Я не хотела, просто не могла позволить себе пользоваться её подачками. Поэтому, всё что мне было нужно, или просто хотелось, я приобретала сама. Несмотря на то, что попечительский совет интерната обеспечивал нас всем необходимым и для учёбы и для жизни, от стандартных ручек до одинаковой зимней формы, а по уставу интерната младшие и средние классы не могли самостоятельно покидать его стены, под угрозой отчисления…
Но кто же нас удержит?
Тем более что приближался Новый год – 328 год от Опустошения нашего мира.
За недолгое время, проведённое мной в интернате, во многом благодаря подачкам мачехи незаметно для себя я сблизилась с некоторыми одноклассниками. При этом – вы понимаете? – что не с самыми примерными и послушными. И мы на регулярной основе устраивали побеги из интерната, часто попадая в небольшие неприятности, из которых – надо отдать им должное – нас постоянно вытаскивали жутко злой Эш и жутко довольный Степан.
Вот и сегодня нас снова понесло в лавку сувениров и карнавальных костюмов.
В интернате Новый год всегда отмечали грандиозным балом-маскарадом, и этот год не стал исключением. Некоторые учащиеся делали себе костюмы сами – неуклюжие и простенькие, кому-то присылали из дома – очень дорогие и милые, но в основном – банальные.
Мы же решили отличиться и прикупить – а если будет необходимо, переделать под себя – такие костюмы, чтобы педагогам ещё много лет потом икалось.
