Kitobni o'qish: «Бывшие. Врач моего сына»

Пролог.

Поджилки трясутся от неуверенности и страха. Как Демид отнесется к этой новости? Что скажет? Будет ли рад? Отменит ли свою поездку? Даже если и не отменит, это всего лишь на год. Я рожу, и он вернется ко мне и малышу. А может, это будет малышка? Не важно, главное, чтобы здоровенький.

Корпус общежития для студентов, отбывающих в “Корпус мира”, встретил меня суетой. Сегодня последний день. Вечером оно опустеет. Все улетят. Комнату Демида нахожу быстро, он собирает вещи.

– Настя? – мужчина удивлен. Ну, правильно. Мы вчера, считай, расстались. Поговорили, все решили. Я не понимала, конечно, зачем нам расставаться. Но так захотел Демид. А сегодня с утра я увидела тест, который купила уже давно, но все не делала. Ждала эти заветные дни. Сама, будучи акушером-гинекологом, я имела проблемы с циклом и потому совершенно не удивилась задержке. Сделала, увидела две полоски и охренела. Если не сказать иначе. Чтобы проверить тест, я понеслась к подружке-узистке, и она подтвердила все. И вот я с результатом УЗИ стою перед Демидом и не знаю, как ему сказать, что он скоро станет папой.

– Ты проводить пришла? – мужчина продолжает собирать вещи. – Не стоило.

– Нет, поговорить, – я отбрасываю все сомнения в сторону. Демид обрадуется, я уверена. И эта мысль придает мне уверенности.

– Мы же вчера все обсудили и сто раз обговорили, – мужчина закатывает глаза. Ощущение, что я навязываюсь. Хотя это он ходил за мной несколько месяцев, только лишь для того, чтобы я согласилась пойти на свидание, а сейчас закатывает глаза. Это все как кирпичики складывается где-то внутри, возводя между нами стену из обиды и недопонимания.

– Тут возникли кое-какие новые обстоятельства, – я смотрю, как Демид отворачивается от меня и с силой запихивает вещи в сумку. Он раздражен.

– Какие еще обстоятельства? – бурчит себе под нос мужчина. – Хотя молчи. Дай угадаю. Ты заболела неизлечимой болезнью и просишь побыть у твоей постели последние денечки. А! Или нет! Ты беременна и просишь не бросать тебя с малышом? Или нет…

– Я беременна, – обрываю его поток предположений. В его исполнении слова о моей беременности и в самом деле выглядели наигранно.

– Настя, ну что ты снова придумываешь? – Демид устало потер лоб.

– Я не придумываю! Я беременна, – я показываю ему результаты УЗИ, но мужчина на них даже не взглянул.

– Оригинально, ничего не скажешь! – Демид демонстративно хлопает в ладоши. – Ты знаешь, тебе не в медицинский надо было идти, а в театральный, – зло бросается обвинениями мужчина.

– Мы можем вместе пойти к врачу, и ты убедишься, – я пытаюсь достучаться до голоса разума Демида. – Такими вещами не шутят.

Мерзкое ощущение оттого, что мне приходится уговаривать и убеждать своего некогда любимого парня, разливается в груди.

– Я никуда с тобой не пойду, – обрывает меня мужчина. – Если тебе нужны деньги, так бы сразу и сказала, – Демид порывисто вытаскивает из сумки портмоне и вынимает всю наличность, что там есть. – Держи, этого должно хватить, – он сует мне пачку денег в руки, а я растерянно смотрю на них, а затем перевожу взгляд на парня.

– На аборт уж точно хватит, – его слова, как пощечина, звенят в ушах. Я так и стою, прижимая к себе деньги, и провожаю взглядом мужчину. Он встречает кого-то из коллег, пожимает руки, смеется. Бросает взгляд за спину, на меня, и отворачивается, словно и не увидел всю боль в моих глазах. Он сейчас убил, уничтожил меня, растоптал. Медленно оседаю на пол, а слезы струятся по щекам.

– Девушка, вам плохо? – ко мне подходит кто-то, что-то спрашивает, а я словно во сне. Я не вижу лиц перед собой, не слышу голосов. Я бреду на негнущихся ногах куда-то вперед. Как я оказалась под кабинетом подруги-узистки, я не помню. Но вот она выходит позвать очередную пациентку к себе и видит меня. Хватает и практически затаскивает в тускло освещенное помещение.

– Ну? Что сказала? – она с беспокойством всматривается в мое лицо. – Что он сказал?

– Дал денег, – я протягиваю ей пачку купюр. Оказывается, я так и шла, прижав к себе эти банкноты.

– Зачем? – она плюхается на свое место.

– На аборт, – слово застревает в горле и прорывает эмоции. Я плачу, захлебываясь в слезах. Юля прижимает меня к себе и гладит по голове и спине в попытке успокоить.

– Ты давай прекращай, тебе нельзя нервничать, – видя, что слезы не заканчиваются, подруга пытается привести меня в чувство. – На, водички попей.

– Что мне делать? – после нескольких глотков мне все же удается немного погасить истерику.

– А есть варианты? – девушка сурово посмотрела на меня. Она-то прекрасно знает о моей проблеме.

– Нет, – и слезы сами потекли потоками.

– Тогда нечего реветь! – командует девушка. – Умываться и бегом на кушетку. Смотреть будем еще раз: не навредила ли ты малышу своими истериками.

Юльке удается меня успокоить, а когда она повернула ко мне монитор аппарата, у меня уже навернулись слезы умиления. У меня будет малыш. Такой маленький, беззащитный и самый любимый карапуз на свете. И плевать, что его папашка оказался болваном и козлиной. Я его буду любить вдвойне сильнее, чтобы он и не почувствовал, что у него нет отца. А я обойдусь и без Демида. Пусть катится в свою Африку, спасает африканских детей. А я спасу нашего малыша и без него.

Глава 1.

– Тимурка, помаши маме, – моя мама с моим сыном на руках провожает меня у двери, а я каждый раз не хочу уходить. Каждый раз сердце в клочья. И каждый раз я оставляю частичку себя рядом с сыном. Ему всего полгода, он совсем еще кроха. Но я не смогла сидеть в декрете. Не из-за всеобъемлющей любви к работе, хотя я работу очень люблю. Это работа моей мечты. А потому, что у меня некому нас содержать. Детское пособие – это, конечно, неплохое подспорье для матери-одиночки, но, к сожалению, на него ни себя, ни ребенка не прокормишь.

Я нашла это место в клинике, еще когда беременна была. Со мной проводила собеседование девушка, которая прониклась моей ситуацией. Она оказалась настолько мягкой и тактичной, что я в двух словах обрисовала ситуацию. После родов, когда закончится больничный по беременности и родам, я приняла решение сразу же идти работать. Маргарита Павловна Белова придержала для меня место, и потому я не могу ее подвести. Даже когда у Тимура начались колики, я ни одного дня не пропустила. Все это я могла себе позволить исключительно благодаря моей маме. Порой я ей завидую, она весь день проводит с моим карапузом.

Улыбаюсь и захожу в клинику. Машу девочкам на ресепшене, который по старинке называют все регистратурой, и спешу в свое отделение. Кто-то скажет: рутина, а я скажу: любимая работа.

Переоделась. Пятиминутка с руководством. Обсуждение прошедших дежурных суток, и я готова работать. Стопка карт перекочевала ко мне в руки, и рабочий день начался. Все идет размеренно и спокойно. Просмотрев карты, отправилась на обход. Хоть и говорят, что я зря это делаю, но считаю, что раз уж заступила, то должна сама лично проверить всех девочек, которые лежат в отделении. Все же я несу за них ответственность и потому проведываю лично каждую. Я не склонна верить сухим формулировкам в карте.

– Ты не поверишь, – Юлька подсаживается ко мне и громко шепчет.

– Юль, это срочно? – отмахиваюсь от подружки. Порой даже начинаю жалеть, что перетянула ее из муниципальной женской консультации в эту клинику. Она любительница сплетен и слухов и не дурна их самой распустить. Но подруга она классная. Это я поняла и оценила в период беременности, когда все от меня отвернулись. Вот вроде общество современное и нравы уже не совдеповские, но вот это классическое: “а что скажут люди”, рулит некоторыми индивидами по-прежнему. Они до сих пор считают женщину без мужа, но с ребенком кем-то вроде шалавы подзаборной. И самое что удивительное, я немало таких увидела в период беременности именно в женской консультации, в государственном роддоме. Вроде бы я и коллега их, но отношение по какой-то причине встретила такое скотское, что зареклась работать там, где не уважают и не ценят пациентов. Где относятся к ним как к мясу.

– Это очень срочно, – шепчет подружка, сделав такие круглые глаза, что мне кажется, они у нее сейчас выкатятся из орбит.

– Что, уже нового кардиолога обсуждаете? – в разговор бесцеремонно влезла постовая медсестра Кристина.

– Никого мы не обсуждаем, – я нахмурилась. Не люблю, когда влезают в разговор.

– Да, хорош мужик, – это санитарка Наталья Петровна вставила свои “пять копеек”.

– Наталья Петровна, и вы туда же? – я сжала губы и покачала головой.

– А что? Я женщина в самом соку, – и санитарка поправила руками пышные груди, чтобы они еще более аппетитно торчали. Ну, это исключительно по ее мнению. – Молоденькие таких любят. Я уже все умею. Знаю, что хочу. И голова у меня не болит. А еще борщ вкусный, – хмыкнула санитарка и вышла из ординаторской со стопкой чистых смотровых пеленок.

– Да кто на нее посмотрит! – Кристина закатила глаза, показывая свое превосходство над санитаркой. – Сколько ей лет? Сорок? Тоже мне, шальная императрица.

– Кристин, а тебе давление мерить не пора идти по палатам? – я приподняла вопросительно брови.

Девушка цокнула недовольно, снова закатила глаза к потолку и, демонстративно неспешно взяв в руки тонометр, направилась на выход.

– Глюкометр возьми и измерь уровень сахара в крови в шестой и восьмой палате. Если покажет высокий, скажи мне, я выпишу направление на развернутый анализ и на контроль их, – дала указание девушке, напрочь игнорируя ее высокомерное поведение. Пусть хоть носом потолок цепляет, мне плевать. А вот мои указания она выполнять будет.

Кристина сверкнула глазами, взяла тонометр, глюкометр и вышла из ординаторской.

– Говори, – я устало посмотрела на подругу.

– О как ты ее! – Юля покачала уважительно головой.

– Ты это хотела сказать? – я недовольно поджимаю губы. – У меня дел невпроворот, а ты тут с ерундой всякой. Помнишь девушку из второй палаты?

– Ну помню, экошница, – Юля отвлеклась от своей темы и слушает меня.

– Представляешь, она мне тут заявила, что после родов откажется от ребенка! Представляешь? – я сама не до конца переварила эту новость, которой меня огорошила девушка.

– Да ладно?! – подруга выпучила и так большие глаза. Как она это делает? Не понимаю.

– Да, – я хмыкнула. – Там столько всего, что я назначила ей консультации психолога. И нужен еще срочно кардиолог.

– Блин, я ж тебе насчет кардиолога и пришла сказать, – спохватилась Юля.

– Я уже поняла, что взяли нового.

– Да! И ты не поверишь кого, – после многозначительного взгляда подруги и ее игры бровями у меня пополз холодок по спине. Дурное предчувствие подступило комом в горле.

– Да быть такого не может! Я не верю! – вскочила и заметалась по ординаторской.

– Может. Совпадение так совпадение, – подтверждает мои опасения Юля.

– Это злой рок какой-то, а не совпадение! – злюсь неимоверно. Ну почему так? Только все наладилось и на тебе!

– Ну, Кроссовского Демида еще никто злым роком не называл, – усмехнулась Юля.

– Да он что, единственный кардиолог на весь город? – воздуха в легких не хватает, и я пытаюсь сделать дыхательное упражнение, чтобы нормализовать дыхание. – Он же хотел после Африки в Москву ехать!

– Я не знаю, насколько это проверенная информация. Но девочки из кадров сказали, что у него что-то случилось в Африке. Он там то ли переболел чем-то, то ли что-то еще. Но после возвращения оттуда еще полгода был на больничном, – Юля уже все разведала и принесла последние новости на хвосте, как говорится.

– Полгода на больничном? – я задумчиво повторила слова подруги.– Это чем же он таким болел?

–Не знаю, – приятельница покачала головой и развела руками. – Слушай, а у тебя ничего к чаю нет? Я позавтракать не успела.

– Ты ж на диете, – я усмехнулась. Юля всю свою сознательную жизнь борется с лишним весом, а вот он с ней не борется. Он ее полюбил и трепетно приклеился к ее бокам и уходить не хочет.

– Но жрать-то хочется, – резонно замечает девушка.

– Ну да, аргумент, – я покачала головой. Вот она сейчас натрескается, а вечером будет страдать перед зеркалом, когда будем домой переодеваться, что бока, живот и кожа дряблые. – Там мне мама бананы посушила, но ты не налегай. Они калорийные, – предупредила я подругу.

Пока Юля рылась в моей сумке для обедов, я сделала вид, что читаю карту больной. Той самой, из второй палаты, а сама задумалась о том, что мне делать. Уволиться? Да ну. Глупость. Я, конечно, не думаю, что у Кроссовского память отшибло и он не помнит меня, или при встрече сделает вид, что не знаком, но не будет же он пакостить мне и распускать слухи. Да и какие слухи он может распустить? Что мы когда-то встречались? Ну так что в этом такого? О существовании Тимурки знает Юля и Маргарита Павловна. Ну еще пара девочек-медсестер, с кем общаюсь. О том, кто отец моего сына, знает только Юля. Даже маме я не сказала. Просто сказала, что беременна и рожать буду. На ее вопросительный взгляд ответила, что замуж не выхожу и не предвидится. Все, на этом наше обсуждение отца моего сына было окончено. Спасибо мамуле, она у меня невероятно понимающая. Она взяла на работе декрет по уходу за внуком и помогает мне всем. Я же содержу нашу семью. Поэтому вариант с увольнением я даже не рассматриваю, потому что я в нашей семье добытчик. А значит, фыркнуть, развернуться и уйти в неизвестность я не могу. Я должна думать о завтрашнем дне. А это значит максимально профессионально вести себя с Демидом. Как нас учили общаться с пациентками. Тактичное и вежливое обращение. Вот и с ним буду максимально тактична и вежлива. Сделаю вид, что, несмотря на то что мы знакомы и когда-то встречались, сейчас он мне безразличен, я равнодушна и не испытываю к нему никаких отрицательных эмоций.

А эмоции во мне просто бурлили. Они кипели, готовые разразиться взрывом, но я себе такое позволить не могу. Хоть все и говорят, что во врачебной профессии у нас равноправие, но я не соглашусь. Если возникнет конфликт между врачом-мужчиной и женщиной, то, скорее всего, примут сторону мужчины. Вот такой вот перекос по половому признаку. Поэтому доводить до открытой конфронтации я не хочу. Работу терять не хотелось бы. Тем более грядут большие перемены. Вот Юля на хвосте принесла, что якобы директора менять будут. Нынешний где-то проштрафился.

– Анастасия Константиновна, там во второй палате такое творится! – постовая медсестра, которая не так давно выходила из ординаторской, чертя полосу на потолке задранным носом, сейчас заскочила в комнату, выпучив глаза от испуга.

– Что творится? – я вскочила и хотела уже бежать за девушкой, но вернулась и схватила карту пациентки со стола.

– Там новый кардиолог пришел, ну и начал стандартные вопросы про ребенка, беременность. А “эта” орать начала, что не хочет ничего знать про ребенка и чтоб его поскорее вытащили из нее, – шепчет мне Кристина, пока мы быстрым шагом, переходящим в бег, направляемся во вторую палату.

При подходе к палате я отчетливо слышала мужской голос, который что-то говорил. Слов не разобрать. Но вот когда я открыла дверь и вошла в сопровождении Кристины, в палате стояла гробовая тишина.

– Доброе утро, – я сделала вид, что пришла проведать пациентку, а не по жалобе медсестры. Видимо, спасать никого уже не нужно, потому делать акцент на возникшем конфликте между врачом и беременной не стоит. – Как ваше самочувствие? – я улыбнулась и обратилась к девушке.

– Настя? – Демид растерянно захлопал глазами, уставившись на меня.

– Анастасия Константиновна, – поправила я мужчину и улыбнулась холодно, одними уголками губ.

– Как ваши дела? – я демонстративно повернулась к девушке. – Как самочувствие?

– Мне не нужен кардиолог, – девушка поджала губы.

– У плода во время УЗИ выявлены некоторые аномалии. Они могут вылиться в сердечные патологии. Потому я попросила Демида Максимовича вас осмотреть, ознакомиться с ситуацией и дать некоторые рекомендации, – я протянула карту Кроссовскому, который еще не отошел от шока.

– Я не хочу этого ребенка и просила сделать мне аборт, – девушка зло переводила взгляд то на меня, то на мужчину.

– Вы поступили в наше отделение для сохранения беременности, – попыталась напомнить я цель ее поступления в нашу клинику. – Медицинских показаний для прерывания беременности нет, срок слишком велик. Если все будет хорошо, то через пять-семь недель вы родите, – пытаюсь я успокоить девушку. Но мои слова словно катализатор. Она начинает остервенело кричать и биться в истерике. – Кристина, успокоительное! – кричу я медсестре. Сама же бросаюсь к девушке и пытаюсь прекратить ее метания по кровати, пока она не навредила сама себе и ребенку.

– Вы не понимаете, – девушка сперва отталкивала меня, а потом прижалась к моему плечу. – Маша умерла. Дима сказал: это я виновата, не могу родить здоровых детей. И ушел. Зачем мне сейчас этот ребенок? Я не вытяну ее одна, – Кристина колет успокоительное, а беременная девушка даже не реагирует.

– Вы справитесь, а Дмитрий поймет, что сказал глупость, и вернется, – я укладываю девушку на подушку и глажу ее голову.

– А если и этот ребенок будет таким же, как и Маша? – девушка беззвучно плачет.

– Не будет. Мы все сделаем, и ваша малышка родится здоровой, – я глажу девушку по голове, пока она не успокаивается и не засыпает.

– Кристина, попроси согласовать установку камеры внутри палаты и пригласи психолога к ней, когда она придет в себя, – раздаю я указания медсестре.

– Да ей не психолог нужен, а психиатр, – комментирует мои слова и все, что увидел Кроссовский. Я лишь зло сверкнула глазами и сжала челюсть, чтоб не огрызнуться на Демида. Я же обещала самой себе, что не буду реагировать. Разворачиваюсь и иду в ординаторскую.

– Настя, подожди! Я поговорить хотел, – меня окликает мужчина, и я останавливаюсь. Поворачиваюсь к нему лицом.

О, как же мне хотелось сказать, что нам не о чем говорить и чтоб он катился … в Африку. Но я лишь улыбнулась.

– Анастасия Константиновна, – снова поправила я Кроссовского.

– Что? – то ли он не понял, что я имею в виду, то ли прикидывается.

– Я говорю: меня зовут Анастасия Константиновна, а не Настя, – я по-прежнему спокойно улыбаюсь, а внутри все пожаром горит, так хочется плюнуть ему в лицо от злости. – Настя – я для друзей и семьи, – и понимаю, что улыбочка у меня скоро в оскал превратится.

– Ох, простите, Анастасия Константиновна, – кривляется Кроссовский. Его явно задели мои слова. – Что делать будете с этой дамочкой?

– А что я могу сделать? – я удивленно приподняла бровь. Не стала уже делать замечание по поводу некорректного обращения к пациентке. “Дамочка”. Пусть поработает немного и, если будет позволять себе такие высказывания, его тут быстро на место поставят. Это клиника так к пациентам не относится.

– Выпишите ее, и пусть катится ко всем чертям, – предлагает мужчина. В муниципальной больнице его бы предложение было принято с распростертыми объятиями. Там нормальных-то пациенток не жалуют, что уж говорить о неблагополучных.

– Если я ее выпишу, она точно сделает с собой что-нибудь дома, – объясняю свою позицию. Вот же прохиндей! Просмотрел карту девушку, пока я ее успокаивала. Понял, что я ее уже с пятницы держу просто так в отделении. Угроза выкидыша миновала, и я оставила ее лишь из-за нестабильного эмоционально-психического состояния. Созвонилась с мужем, и он одобрил мое решение. Он оплачивает счет, несмотря на то, что у них там происходит в семье. С его слов я и узнала, что старшая дочь умерла в больнице на прошлой неделе. Невероятное горе для семьи, вот у женщины и произошло расстройство на этом фоне.

– То есть ты ее держишь здесь исключительно из этих побуждений? – Демид усмехнулся. – Не потому, что здесь пребывание в сутки стоит как в хорошей гостинице?

– Нет, не потому, – я ожидала, что мои действия могут быть рассмотрены с такой точки зрения. И с главой отделения я это тоже обсудила. – По себе не суди.

Я развернулась и пошла по коридору. Ох, как у меня чесался язык ответить ему что-то резкое, колкое, но я старалась максимально держать себя в руках. Хоть и не удержалась в самом конце. И ушла скорее из-за того, что побоялась, что сорвусь и наговорю всякого.

Конечно, он мужик. Что ему до женских переживаний? Он денег на аборт дал, и все у него зашибись. Нигде не жмет и не чешется. А каково женщине, которая должна принять решение? Убить ли жизнь внутри себя или родить? Да и родить-то по факту не самое сложное, хоть и не самое и приятное. А вот одеть, обуть, воспитать – это стоит большего. Откуда-то взялись две слезинки, что скатились по щеке, и я зло их смахнула. Еще чего! Не буду я плакать из-за этого козла!

Вернулась в ординаторскую, где еще сидела Юлька и доедала сушеные бананы. Мама купила сушилку для фруктов и овощей и теперь вот балует меня, а заодно и Юльку, так как она съедает половину моего обеда, всякими вкусняшками. Вчера были чипсы из яблок.

– Ну че? – подруга сыто улыбнулась и отставила пустую кружку.

– Да ничего, – устало села на диванчик, что приютился в уголке ординаторской. – Поговорила с Кроссовским.

– Да ладно? – она стряхнула с рук крошки и пересела ко мне на диван. – Рассказывай.

– Да че рассказывать? – я понимала, что если сейчас начну пересказывать, то просто заведусь снова и крышку у чайника сорвет. – Нечего рассказывать. Он подумал, что я беременяшку из второй палаты держу в отделении из-за денег, а не потому, что боюсь, что она вскроется дома, если я ее выпишу, – вроде постаралась в двух словах рассказать, но все равно чувствую, как волна негодования поднимается где-то внутри.

– Вот же козел! – Юля покачала головой. – А ты ему че?

– А я сказала, чтоб по себе не судил, – я скривилась, настолько мне было неприятно разговаривать на эту тему. – Слушай, давай не будем это обсуждать. У меня моральная изжога от этой темы.

– А про тебя и Тимура ничего не спросил? – подруга словно проигнорировала мои слова.

– Нет. И я тебя прошу, чтоб ни одна живая душа не знала о том, что Кроссовский – отец Тимура. Поняла? – я зашипела Юле в лицо. Она испуганно выпучила глаза и закивала.

– Ну че я, дура, что ли? Сама не понимаю? – попыталась меня убедить приятельница.

– Ты не дура, но язык у тебя как помело, и ты это лучше меня знаешь, – я усмехнулась словам подруги. Сколько раз Юлька плакалась мне, что ляпнула то или это. Что не может сдержать себя, когда порой садится на конька “а я знаю больше вас”.

– Ну, пару раз сболтнула лишнего. Но это же не означает, что я совсем не контролирую этот процесс, – девушка обиженно надула губы.

– Не обижайся, – я обняла ее за плечи. – Но это очень важно.

– Я знаю. И понимаю, – успокоила меня девушка.

Я только принялась за остальные карты пациенток, а Юля ушла к себе в кабинет, как в ординаторскую заглянула постовая медсестра.

– Анастасия Константиновна, вас зав.отделением вызывает, – озвучила причину своего появления девушка. – И сахар во второй палате высокий.

– Я же просила в шестой и восьмой, – я нахмурилась, а девушка растерянно захлопала глазами.

– А во второй не надо было? – Кристина захлопала глазами.

– Не надо было, но спасибо. Сейчас вернусь от заведующего и выпишу назначение на развернутую кровь на сахар для второй палаты. А в шестой и восьмой? – я благодарна, что нашлась хоть и незначительная, но причина оставить девушку из второй палаты у нас.

– Нет, у них на высшем пределе нормы, – доложила медсестра.

– Хм, а давай им стол диетический на пару дней назначим и перепроверим сахар еще разок, – сделала пометку в картах больных и только сейчас спохватилась, что карта девушки из второй палаты осталась у Кроссовского. Я убегала от него в такой спешке, что не забрала ее у него, а он не потрудился оставить ее на посту у медсестры. Вот же гад! Теперь мне надо идти и просить вернуть карту. Уверена, он разыграет комедию, что ее у него нет. Я уже на какие угодно подлянки готова от него. И ничему, наверно, не удивлюсь.

Все это я крутила в голове, пока не зашла в кабинет к заведующему отделением. Весь путь гадала, зачем меня вызвали. Но как увидела в кабинете Кроссовского, все вопросы отпали сами собой. Уверена, уже донес о случившемся и вывернул все события наизнанку.

У меня взгляд сам собой прикипел к медкарте, что была в руках у Кирилла Петровича. Я недооценивала Кроссовского, не ожидала от него такой подлости.

– Анастасия Константиновна, объясните, пожалуйста, что происходит?! – мужчина с размаху шлепнул картой по столу. – Мы с вами договаривались, что пациентка Филиппова просто полежит в отделении, потому что муж переживает о ее состоянии и хочет оградить от организации похорон старшего ребенка. А что мне рассказывает Демид Максимович? – очень хотелось вставить свои “пять копеек” о том, что не стоит верить всему, что он рассказывает. Мне он тоже вот лапшу на уши в свое время навешивал. А по факту получила деньги на аборт и пинок под зад. Но это все я сказать не могу, потому молчу и слушаю. – Он говорит, что пациентка остро нуждается в помощи психиатра, высказывает желание избавиться от ребенка. А вы чуть ли не насильно уговариваете ее не делать этого. Вы понимаете, что будет с нашей репутацией, если эта девушка что-то сделает с собой в стенах этой клиники? – мужчина поджал губы и уставился на меня вопросительно.

– Понимаю, – вижу, что Кирилл Петрович заведен до предела и объяснять ему что-то бесполезно. Может быть, через час-два, когда он остынет и переварит информацию, тогда и стоит поговорить. Но не сейчас. Такой уж у нас начальник. Вспыльчивый, импульсивный, но отходчивый. И, к слову, умеет признавать, что был не прав. А это большая редкость среди руководителей.

– Тогда почему она еще в клинике? – Кирилл Петрович вскочил со своего места и стукнул ладонью по столу.

– Потому что я врач, а еще женщина. И я прекрасно понимаю, что она испытывает. Вы же знаете, что эта беременность – результат ЭКО? – заведующий кивнул. – А еще вы знаете, что они решились на это ЭКО лишь из-за старшей дочери, которой нужен был донор. Она с мужем собирались родить идентичного по ДНК ребенка, чтобы он был идеальным донором, – я боковым зрением вижу, как вытягивается лицо Кроссовского. Ну да, в карте этого всего нет, потому что это не относится к делу. Но эта семья наблюдалась у нас с момента планирования зачатия, и потому я знаю все эти моменты. – И вот представьте ее состояние. Старшая дочь, из-за которой это все затевалось, умирает. Девушка боится, что из-за идентичного генного набора у младшей будет та же болезнь. Хоть мы и убедили, что это не так и дело у старшей было не в генах, а в патологии внутриутробного развития. Муж после смерти старшей дочери наговорил с три короба. А у нее гормоны зашкаливают. Она на все смотрит под другим углом. Если мы ее выпишем домой, где еще недавно бегала старшая дочка, где они с мужем представляли, как вылечат старшую, как будет радовать их улыбками и первыми шагами младшая, – я не хотела этого всего говорить, не хотела, чтобы эмоции вылились из меня. Я поняла, что сболтнула лишнего, но и замолчать не могла. – Я не могу ее выписать, зная, что она эмоционально не справится с нынешним своим состоянием. И как врач хочу и могу ей помочь.

– Присядьте, – Кирилл Петрович махнул рукой на кресло, и я присела напротив него. В соседнее кресло сел Кроссовский.

– Извините меня, Анастасия Константиновна, я и забыл про все эти факты, – вдруг произнес мужчина. А у меня челюсть чуть не отвисла. Не ожидала, что он так быстро отойдет и переосмыслит все. Обычно на это уходило несколько часов. – Да, вы правы. Мы должны помочь. Но, несмотря на это, хотел бы уточнить, что, если с девушкой что-то произойдет, это все будет не только на вашей совести, но еще и под вашу ответственность. Вы понимаете? – заведующий внимательно смотрел на меня.

– Да, понимаю, – вздохнула. Ну а что делать? Да, я понимала, что если с Филипповой что-то случится, меня выпрут из клиники. Да, я хороший врач, если оценивать себя без ложной скромности. Да, меня ценят. Но когда с пациентом происходит ЧП, то виноват врач. И в данном случае виноватым врачом назначат меня.

– Я рад, что мы обо всем договорились. Я назначаю вам помощником Демида Максимовича. С его завотделением я утрясу этот момент, – и Кирилл Петрович улыбнулся Кроссовскому. У него лицо вытянулось от удивления, но он быстро взял себя в руки. – А, и вы подали заявку на согласование установки камеры видеонаблюдения в палате Филипповой?

– Да, подала, – это стандартная практика, если пациент проблемный.

– Хорошо, можете быть свободны. Но с вас отчет каждый день по этой девушке, – погрозил мне пальцем мужчина, а я улыбнулась.

– Конечно, Кирилл Петрович, – я взяла протянутую мне медицинскую карту и пошла на выход.

Кроссовский догнал меня шагов через десять и, резко взяв за локоть, развернул к себе.

– Ты что творишь? – мужчина был зол.

– Это ты что творишь? – я выдернула руку из мужского захвата. – Не ожидала, что ты такая крыса. Побежал жаловаться зав.отделением.

– Дура! Да она вены себе в туалете перережет, а тебя посадят за халатность! – шипит на меня Демид, приблизив свое лицо к моему.

– Здесь не вскроет. А вот дома – запросто, – я полностью скопировала тон и интонацию мужчины.

– Да откуда ты можешь знать? Что, сиделку к ней приставишь? – мужчина усмехнулся.

– Сама буду вместо сиделки, – огрызнулась.

– Идиотка! Она тебе всю карьеру перечеркнет! Ты разве не понимаешь? – мужчина подбоченился. – Пусть катится домой и делает с собой и ребенком что хочет.

– Сам идиот! – меня накрыло, и я не могла уже остановиться и придерживаться холодной сдержанности. – Я не ты, даже нерожденные жизни ценю, понятно? А насчет карьеры – не тебе мне об этом говорить, – я была в миллиметре от того, чтобы не высказать все, что накипело за эти почти полтора года. Что если бы не мама и ее помощь, то я на своей карьере бы поставила жирный крест. Кому нужен врач, который после окончания учебы сидит в декрете? Правильно, никому. Глубоко выдыхаю и, развернувшись, ухожу. Если он меня снова остановит, то я за себя не ручаюсь.

– Настя! – Демид еще что-то кричит мне вслед, а я машу рукой, не оборачиваясь. А так хотелось средний палец показать. – Анастасия Константиновна! – кричит Кроссовский снова. Делаю вид, что не слышу.

Вернулась в ординаторскую и плюхнулась на диван. И что мне делать?

В одном Кроссовский прав: если Филиппова сделает что-то с собой, я вылечу с работы как пробка. И единственным способом ее защитить – это приставить сиделку. А это еще плюс к оплате. А раз так, значит, надо согласовать все с мужем, который оплачивает счета. Нахожу его номер в карте и звоню. После пятого гудка мужчина отвечает недовольным тоном.