Kitobni o'qish: «Остров призраков»

Елена Усачева

Shrift:

Глава первая
Беспокойная ночь

Заскрипело, завыло, заохало.

Первым из палатки выскочил Костян. С воплем:

– Черти! Черти! Черти идут! А!!! Мама!

Что-то врезалось в палатку, зашептало:

– Уж, уж, уж, уж…

Светик резко села.

– Мама! Нет!

Костян визжал.

– Аня! Вставай!

Светик толкнула спящую рядом Анку. Та блаженно засопела, заворочалась, подсунула под щеку скомканный наголовник спальника.

– УУУУ!!! Мамочка!!!!

– Вставай! – Светик выдернула из-под Анки подушку. – Костяна режут.

И сама полезла наружу.

«Ух, ух», – волновались над головой кроны сосен.

– Уходи!

Нечто темное налетело на Светика, и она на мгновение забыла, как дышать. Тень прошла сквозь нее, оставив в груди холод. Светик поискала шлепанцы, но в панике никак не могла их нащупать в сваленных в тамбуре вещах. Закашлялась Анка, словно на нее кто-то наступил.

– А? Чего? – спросонья забормотала она.

– Мама! – перешел на ультразвук Костян.

Светик головой протаранила входной тент, заставляя «молнию» самостоятельно поехать наверх.

Северная серая ночь обступила ее, подхватила под локти, заставляя встать.

От деревьев к воде тянулся плотный туман. Он клубился, он наступал фигурами, он обхватывал со всех сторон. Песок под ногами как будто шевелился.

– А?

Туман сгустился, почернел и выплюнул из себя человека.

– Что случилось?

У Светика душа совершила скачок из груди в пятки и оттуда уже рванула прочь, в непроглядную тьму.

– Черт! – взвыла Светик, поджимая одну ногу. – Напугал.

Это был Глеб. Долговязый и какой-то невообразимо лохматый. Брат вышел из тумана – сутулый, с руками в карманах. Зевнул.

– Мамочка! – неутомимо верещал Костян.

– Костя? – Анка выскочила из палатки, на ходу надевая на нос очки, не попадая, поэтому все тыча и тыча дужкой в глаз. – Что случилось?

«Ах!» – упал вскрик.

Девчонки присели. И только Глеб вопросительно посмотрел на свои ноги – он успел надеть один кед и один шлепанец.

– Уууу! – завыли уже издалека.

Анка побежала на звук. Светик оглянулась на притихший лес.

– Тебе не кажется, что здесь кто-то есть?

Глеб резко повернул голову, потерял равновесие, сделал еще полный оборот, чтобы устоять.

– Есть, наверное, – зевнул он.

Туман заклубился, заволновался, стал уплотняться, готовясь выпустить из себя нового героя.

– Иыыы! – глухо отдалось вдалеке.

Светик расставила руки, отстраняла от себя неведомое. Песок под ногами опять шевельнулся.

– Ой! – прошептала Светик.

– Да ничего не было, – опять зевнул Глеб. – Спали, спали, этот крендель все городил себе домики из спальника, а потом как стал орать, что в палатке кто-то есть. Ну и побежал.

– Смотри!

Это уже не могло показаться. Сквозь туман четко проступала фигура в длинном белом платье. Склоненная голова с длинными распущенными волосами.

– Это она…

«Бом!» – глухо отдалось далеко-далеко.

Женщина стала поднимать руку.

– Мама! – неожиданно совсем рядом заорал Костян, и Светик побежала.

Песок был вязкий, выворачивал ноги, цеплялся за лодыжки. Глеб недолго держался рядом, а потом припустил и тут же растворился на фоне воды.

– Ай!

Светик с разбегу врезалась в кого-то, бегущего навстречу. Острая кромка очков больно поцарапала щеку. Светик приземлилась на песок, в ладони загорелась боль.

– Где Костя? – метнулась к ней Анка. Светик схватила ее за подол футболки, заставляя присесть:

– Там белая женщина! Надо бежать!

Анка глянула на клубящийся туман. Это был всего лишь туман. И никто из него не шел.

«Бом!» – то ли на самом деле вдалеке грянул колокол, то ли это было эхо давно отзвучавшего колокола.

Девочки напряженно смотрели на деревья. Высокие редкие сосны тянули вверх гордые кроны. Где-то там, на кончиках иголок, уже рождалось утро, но здесь еще плыл туман.

– Ухох!

Вздох ударил по ушам, заставив зажмуриться. А потом вдруг туман исчез. Карельская ночь, больше похожая на постоянные сумерки, обступила их со всех сторон. Ухнул филин, треснула ветка. Вдруг стало хорошо слышно, как плещется вода.

– Костик! – вскочила Анка.

Она совсем не умела бегать. То, что сейчас совершалось, было больше похоже на разгон спортсмена по прыжкам в длину – она не бежала, а прыгала, далеко забрасывая ноги.

Светик почувствовала, что страх и метания по берегу отняли у нее все силы. Она выдохнула и с трудом поднялась. По спине пробежали мурашки, заставив оглянуться.

Никто от деревьев не шел, никто не тянул руку, никто не шептал страшное: «Ухох, уж, уж, уж». Никто не бил в призрачный колокол: «Бом!» И она поскорее-поскорее, не замечая, что колени слегка подрагивают и подгибаются, заспешила к берегу.

Там плескались.

– Выходи! – звала Анка. Она зашла по щиколотки в озеро и теперь стояла, зябко поджимая то одну, то другую ногу. Ладога неприветлива, а рано утром – так особенно.

– Нет! – капризно выдавал Костян и со всей дури лупил по воде. – Там страшно!

Маленький тощий Костян – Костян, который до обмороков боялся воды, который терпеть не мог холода, – так вот этот самый Костян сидел по пояс в озере и намеревался, судя по всему, уйти на глубину.

– Все закончилось, выходи, – Аня переступила – ей было холодно. Родственная кровь, она тоже не любила холодную воду.

– Нет! Нет! Нет! Я домой хочу! Отвезите меня домой!

Маленькая сморщенная физиономия Костяна была перепачкана песком и соплями.

– Да ладно, ерунда какая! – пожал плечами Глеб. – Чего ты испугался-то?

– Я испугался? – Костян вскочил, возмущенно топнул ногой, подняв фонтан брызг. Нога его не встретила дна, он потерял равновесие и лицом рухнул в воду.

Глеб фыркнул.

– Ну Костя! – всплеснула руками Анка.

«Хоть умылся», – недовольно подумала Светик.

Костика она не любила. За то, что хлюпик, нытик и вообще на парня похож слабо. Зато как обедать или что интересное смотреть – так он впереди, еще и вопит, что самый младший. Ага, топила она таких младших в глубоких колодцах.

Вода была холодная. Коварная Ладога вновь показывала свой характер. Вечером купались – тепло, а теперь – вот вам, пожалуйста, охолонитесь. Но Светик упрямо шла вперед. Обогнула топчущуюся на месте и боящуюся замочить пижамные штаны Анку, добралась до Костяна.

А далеко он ушел, Светику по то самое место… Короче, глубоковато.

Костян уползал, вкапываться в песок, но Светик взяла его за шкирку и потащила к берегу. Он извивался. Он даже брыкался. Каждый раз получая удар по ноге, Светик мысленно отсчитывала: «Без печенья… Без хлеба… Каша без крупы… Вообще без кипятка кашу будет есть, всухую!»

Потом ей надоело его тащить, и она бросила дергающегося Костика к ногам родственницы.

– Забирай! – буркнула она.

По итогу – треники и футболка мокрые. Отличное начало дня.

– Ну, Костя, – тут же заюлила рядом с двоюродным братом Анка, помогая ему выбраться на сухой песок. – Ну что ты?

– Ты его еще поцелуй, – буркнула Светик, выходя на песок. Хотелось плюнуть, но во рту было сухо.

– Это ты виновата! Ты! – визжал Костик.

Светик пожала плечами и повернулась к Глебу:

– Что произошло-то?

Глеб смотрел в сторону. Широкая песчаная полоса берега тянулась вдаль и заканчивалась выдающейся в озеро косой. Где-то там стоял маленький домик. Эту часть острова они уже изучили.

За два дня они успели хорошо здесь все излазить. Остров, конечно, был большой, сильно вытянутый, но если тебе тринадцать, делать нечего, а вокруг стоят белые северные ночи, то чем еще себя занять?

– Ты! Ты! – тыкал пальцем в сестру Костик. – Это ты крест уронила! Нас теперь убьют.

– Да ничего не произошло, – пожал плечами Глеб. – Пока не уснули, этот балбес все трясся, что с ним теперь что-нибудь произойдет. Что черти придут или еще что. Потом уснули. Уже под утро вокруг палатки стали ходить. Я подумал – медведь. А он взял и приложил к тенту пятерню.

– Медведь?

– Выходит, не медведь. – Глеб раскрыл ладонь с длинными узловатыми, чуть подрагивающими пальцами. – Человеческая была ладонь.

Светик почувствовала, что ей опять становится нехорошо, мурашки шустро пробежались по позвоночнику, обхватили шею, сбивая дыхание, забрались в волосы. Светик эти самые волосы пригладила, чтобы они не принялись топорщиться от страха.

– Костян и побежал. – Глаза Глеба являли готовность закрыться. – Колышки все повыдергивал, лось, – вздохнул он и вытянулся на песке.

– А туман видел? – прошептала Светик.

– Было что-то, – зевнул он. – А что? Белая женщина?

Светик кивнула. Глеб, кажется, этого не заметил, потому что закрыл глаза. Это только ее брат может вот так взять и уснуть. На ровном месте. А вернее, на влажном песке.

– Если бы не ты, мы бы сюда вообще не поехали! – визжал Костик. – Я домой хочу.

Анка беспомощно оглянулась. Светик закатила глаза. На что еще нужны лучшие подруги? Чтобы выручать в беде. Анка сейчас как раз в ней и была – в беде. Причем последние одиннадцать лет.

Костик был двоюродным братом Ани, но сколько Светик ее знала, брат всегда был рядом. И то, что Анка совершенно безбашенная, что ее вечно куда-то носит, мать Костика не волновало. Отца, судя по всему, тоже, потому что отца там не было.

– Давай его утопим, – предложила Светик, подходя к обнявшимся родственникам.

– Я сам тебя утоплю! – замахнулся Костик.

– Чтобы утопить меня, тебе придется остаться тут на пару дней. Может, плавать научишься.

– У! – снова замахнулся Костик, но слишком сильно – задел себя по уху и захлюпал носом.

Светик фыркнула.

– Ну, ну, – проявляла чудеса миролюбия Анка. Она нежно прижимала к себе мокрого, изгвазданного в песке брата. – Никто никого топить не будет. Это наш любимый мальчик, мы его не обидим.

Спорное утверждение.

– Ты чего побежал? – спросила Светик.

– Это вы во всем виноваты!

Светик кивнула. Тут легче согласиться, а то продолжения долго ждать пришлось бы.

– Я говорил, не надо ходить на кладбище!

Еще раз кивнула. Этот зануда вчера весь день что-то говорил. Все и не упомнишь.

– Вас же предупреждали, что нельзя трогать кресты!

– Он сам упал, – буркнула Светик.

– Не сам! Не сам! Не сам! – ударился в истерику Костик.

Анка подняла глаза. Светик в ответ развела руками. А что теперь делать? Никто не ожидал, что крест упадет, стоит к нему прикоснуться! И оградка сама упала, Глеб через нее только перешагнул – надо видеть Глеба с его длинными ногами, чтобы понять, что перешагнуть он может что угодно. А с надгробием вообще чудо произошло. Анка забралась на сосну, посидела там, поделала фоточки, а потом спрыгнула. А оно наклонилось, вместе с крестом и плитой. Костян, понятное дело, начал орать и чесанул так, что через секунду его крик уже был не слышен.

Целых пять минут от него отдыхали.

– Хорошо! – решилась Светик, вставая. – Виноваты все, кроме тебя. Пошли на кладбище, поправим то, что упало.

Костян завис. Переваривал информацию. Это только кричать он начинал не задумываясь, все остальное до него доходило, как до жирафа.

– Вот сама и иди, – буркнул Костик и ткнулся в плечо сестры. Анка принялась старательно протирать дыру в Костином плече, глядя на подругу вопросительно.

– А я не знаю, что это! – фыркнула Светик. – Мне кажется, что в первый день тоже что-то такое было. Или не было ничего. Вообще. Это же остров!

«Это же остров!» – такими словами Анечка начинала уговаривать своих гостей отправиться на Мортинсаари.

– Это же остров! Это – круто! – кричала она несколько дней назад. – Только представьте! Целый необитаемый остров! И пять медведей!

Хорошо, что про пять медведей она рассказала до того, как им навязали Костика. Он бы сразу все испортил. А так они успели собраться – рюкзаки, палатки, пенки, спальники, большой котелок для воды и еда. За едой в магазин послали Глеба, поэтому в лагере на завтрак, обед и ужин вот уже два дня они запаривали китайскую лапшу. Еще было несколько пакетиков каши, но это прихватила Светик, которая следила за своим питанием.

– А что, лапша не еда, что ли? – резонно спросил равнодушный ко всему Глеб, когда Светик стала трясти его за грудки, выясняя, зачем он эту «дрянь» купил.

О! Еще было пять пакетов с сушками. Еды от пуза!

Наверное, из-за того, что их компания не производила впечатление сытости и упитанности, медведи не появлялись. Утром обнаружили на песке следы кабанов. Но кабаны – не медведи. Неинтересно.

Встали они лагерем на опушке леса. Отсюда открывался отличный вид – широкая линия песчаного берега, обалденные песчаные дюны и Ладога. Солнце садилось четко в центр озера. Если зажмуриться и прислушаться к постоянному шелесту волны, то можно решить, что находишься на море. Красота.

Во всем была красота! В том, что мать отпустила ее со сводным братом к подруге в Карелию – познакомились они с Анкой в прошлом году в лагере, вдвоем им было весело. Втроем бы им тоже было весело – Глеб был настолько равнодушен ко всему, что его можно было и не замечать. Зато он обещал носить дрова и разводить костры. А Костя ничего не обещал. Он только создавал. Проблемы.

Лежащий на песке Глеб зевнул.

– Сколько времени-то? – потянулся он. – Шесть было? Уже не уснем. Пойдем поедим.

Сводный брат в жизни Светика появился два года назад, когда мать вышла замуж за отца Глеба. И поначалу, как все нормальные люди, она брата ненавидела. Как и отчима. Но очень тяжело было долго ненавидеть того, кто так равнодушен ко всему, кроме химии, летательных аппаратов и пороховых составов.

Тяжело ненавидеть того, кто делает твою жизнь легче. Потому что старший брат, пусть и на три года старше, это тебе не приятель в классе, это намного бонусней.

Особенно на острове. Что первым делом пошел делать Глеб? Пошел собирать сучья. А сейчас он доломает сосну, найденную вчера, наберет воды, и через полчаса у них будет завтрак.

Хоть что-то хорошее за сегодняшнее утро.

Обиженный на весь свет Костян ушел в палатку переодеваться. Анка упала рядом с Светиком на песок.

– Уф, – выдохнула она. – Еще бы поспать.

Анка была жесточайшей совой. Могла лечь и в три, и в пять, главное, чтобы по утрам не будили.

Светик смотрела на Ладогу. Поднимающееся солнце дробилось на легкой волне, выкрашивало воду в свинцово-зеленый цвет.

– Что делать будем? – спросила Светик.

Вопрос можно было не задавать. И так было понятно, что надо определяться.

– Ты веришь во все эти сказки?

– Про кладбище? – лениво потянулась Анка. Вид такой: вот-вот уснет. Но она вдруг села и посмотрела на подругу совершенно проснувшимися глазами. – Верю.

– И что теперь? Бежать отсюда?

Светик опять посмотрела на невероятно красивый берег, на дробящую солнечный свет Ладогу. Страшно было? Было. Но уезжать не хотелось. Тут еще где-то маяк есть, надо сходить посмотреть. А потом – что она скажет маме? Что они испугались ночных призраков и уехали? Да после такого ее никуда больше не отпустят. Даже и с Глебом.

– Ладно… – буркнула Анка, опять впадая в сонное состояние. – Исправим.

И Светик почему-то поверила ей. Поверила, что можно развернуть время вспять, сделать так, как будто этих двух дней не было.

Хотя, конечно же, все это было.

О большом острове на Ладоге Анка прожужжала все уши. Когда-то здесь был огромный колхоз, который развалился еще в семидесятые годы. Когда-то на нем жило много народа, они разводили коров, ловили рыбу. Когда-то… Сейчас на острове остался один человек. Дядя Лёка. Именно он встретил друзей на седьмом кордоне.

Машина, которая везла их на кордон, только остановилась, а к ним уже бежал невысокий дедок в темно-сером пиджаке. Добро улыбался. Цепкий взгляд внимательно ощупывал четверку туристов.

Это и был дядя Лёка.

– Озоровать не будете? – шутливо спросил он.

Обещали не озоровать.

Небольшая весельная лодка бодро переваливалась с борта на борт, каждый раз ухитряясь не черпануть воды. Наваленные горкой рюкзаки. Гордо восседающий сверху бледный Костик: носик недовольно сморщен – он бы предпочел идти на моторке, а не плюхаться полчаса на веслах. Глеб по-мужски предложил свою помощь в доставке груза и туристов, но дядя Лёка греб сам. Разнокалиберные весла – одно дюралевое, другое деревянное – весело взрывали воду.

Идти было близко. Трудолюбивые финны, которые жили на острове до всех войн и революций, сделали длинную каменную дамбу, которая прерывалась в пятидесяти метрах от большой земли. Дамбу до конца не довели, чтобы круговорот воды не останавливать, чтобы рыба могла спокойно проплывать.

К мысу дамбы лодочка и причалила.

И такая отсюда красота открылась, что настроение сразу же стало хорошим. Шагать по узкой дамбе было весело. Болотистый берег шумел бесконечными зарослями осоки. Вспархивали потревоженные утки.

Потом дамба кончилась и сразу начался лес. Настоящий карельский непролазный бурелом. В лесу тут же нашлись созревшая земляника, черника и много-много грибов. Так что Глеб в конце концов бросил рюкзак и улегся на землю, вытянув свои длинные ноги через всю дорогу.

Все это время, пока они восхищались красотами, пока Костя ворчал, что его покусали комары, пока они собирали чернику и землянику – это Анка, и лисички – это Светик, дядя Лёка не переставая говорил.

Рассказал о себе. Как в далеком пятьдесят втором вместе с отцом и матерью четырнадцатилетним пацаном приехал на остров из Белоруссии, как работал в колхозе, как тут было весело, сколько людей и сколько домов в округе было, как много работали, как вечерами танцевали без устали.

Вот тогда-то и промелькнуло упоминание о кладбище.

– А бывало, наработаешься, наломаешься за целый день, домой придешь, горбушку схватишь – и гулять.

Дядя Лёка говорил азартно, глаза его блестели. Глеб делал вид, что слушает, хотя натянутая на нос кепка рождала сомнение в его внимании.

– Потом, конечно, девушку провожаешь, – важно сообщал дядя Лёка. – А домой идешь, спишь на ходу. Просыпаешься оттого, что падаешь в канаву. И что я тогда делал?

– Что? – Брошенная на амбразуру разговорчивого собеседника Светик была вынуждена поддерживать разговор. Да и грибы в отличие от черники росли прямо у дороги, поэтому дядя Лёка всегда оказывался рядом.

– Я шел на кладбище!

– И спали там! – радостно выскочила из кустов Анка.

– Ну почти, – хитро прищурился дядя Лёка. – Я спал на дереве. Там как раз такая сосна стоит, перекрученная. Мы ее еще свиловатой называли. От слова «вило́к» или «сви́тая». На нижнюю ветку залезал, ствол руками обнимал и спал. Часа два кемарил, а потом в коровник шел работать. Он сразу за кладбищем был. А коров у нас тогда было! Две тысячи голов!

– Спал на кладбище! Сильно, – прошептала Анка, открывая перед подругой ладонь с собранными ягодами и предлагая угощаться. – Надо и нам попробовать.

– Но я-то ничего, просто так через кладбище проходил и дальше шел, – продолжал свой рассказ дядя Лёка. – А парни у нас однажды звездочки с надгробий поотрывали.

– Зачем? – Светик представила себе эту потрясающую картину – ночь, кладбище, парни, старательно отламывающие что-то от надгробий, – и съеденная ягода застряла в горле.

– А кто их знает. Шли с танцев, вот и решили покуролесить. Померли вскоре.

– Как? – Светик откашлялась, прогоняя неприятную першинку.

– Один утонул. Второй отравился чем-то. И месяца не прошло. – Молодецкий задор из глаз дяди Лёки даже при таком рассказе не ушел. – Ну чего, пойдем дальше? – бодро предложил он.

– Надо будет это кладбище проведать, – прошептала Анка. – Костя! – крикнула она в чащу.

Костик вышел с другой стороны, лицо имел зеленое, вид, как всегда, несчастный.

– У меня живот болит, – сообщил он и скривился.

Светик злорадно ухмыльнулась.

С животом разобрались, Глеб был разбужен, нагружен самым большим рюкзаком, тронулись в путь.

– Да, – жизнерадостно продолжал вещать дядя Лёка. – А вот как раз в этом месте обычно Белую Женщину видят. – Он притопнул ногой, обозначая ориентиры. – Мост, видите? Это еще финны сделали. Здесь болото, от него часто туман идет. А из тумана – она.

– Зачем? – Светик старалась разглядеть мост. Были видны боковые камни, болото угадывалось, мост – нет.

– А кто ее знает? Здесь много разного происходило. Вот, например, церковь у нас стояла. Давно еще, при финнах. Сгорела. Я ее уже не застал. Но по ночам иногда слышно, как бьет колокол.

– Какой колокол? – забежала вперед Анка. Лицо ее было полно азарта – вот кто точно не жалел, что приехал на остров.

– Церковный. Церковь-то не на простом месте поставили, а на Священной горке. Это недавно археологи установили. Приезжали два парня, искали следы святых Сергия и Германа, что потом на Валаам ушли. Археологи-то и раскопали, что раньше на месте, где церковь стояла, древние люди свои обряды проводили. Там и камни нашли в круг, и какие-то горшки. И даже кости.

Последние слова дядя Лёка сказал догнавшему их Костику. Тот резко остановился, облизал губы и плаксиво произнес:

– Я домой хочу.

– А нам – сюда! – показал дядя Лёка на тропинку, бежавшую в сторону.

Основная дорога шла вперед, а они свернули налево и стали забираться на взгорок.

– Все здесь раньше финнам принадлежало. Дома, мельница, школы. Потом финны уехали – после войны эти земли нам достались. А как, значит, перестройка у нас случилась, принялись финны опять сюда приезжать, стариков привозить, тех, что тут раньше жил. И вот эти самые старики начали показывать, где, уезжая, их родственники клады закопали. Думали-то, что уезжают ненадолго, что скоро вернутся, поэтому что-то не взяли, спрятали около домов.

– И много нашли? – впервые проявил заинтересованность Глеб.

– Машинами увозили! – махнул рукой дядя Лёка. – А одно место я и сам знал. Мне гадюка показала.

– Это как? – Глеб сдвинул кепку на затылок.

– Лет десять назад я коров пас, а обедать всегда садился на одно и то же место: крылечко разрушенного дома. И как ни приду, все на камнях змея лежит. То одна, то другая, но лежит непременно. А я и забыл, что змеи золото чуют, оно их притягивает. Вспомнил бы, сам нашел! Но понял-то я поздно. Как-то в выходные приезжает пара, он и она, пожилые уже такие. Ходили они, ходили, все что-то высматривали. А утром я иду, вижу, камень у того крыльца сдвинут. Сунул руку – пусто. Достали клад. И змеи пропали, больше не приползали. Так-то.

– Сильно! – вынес свое решение Глеб, натянул кепку на лоб и прибавил ходу.

– Так у вас тут кладов много? – промурлыкала Анка, давно мечтающая найти сундук золота.

– И я даже знаю, где один лежит. Но! – Дядя Лёка многозначительно поднял палец. – Никому не скажу! Нельзя!

– Почему?

Анка на такое утверждение обиделась, а Светику было не до обид. Потому что она только что заметила, какие у дяди Лёки волосы. Темные! В его-то возрасте! Не крашеные, а самые что ни на есть свои. Как всполохи мелькали редкие седые волоски, когда дядя Лёка закидывал пятерней длинную челку назад.

– Мне этот клад во сне показали, – принялся объяснять хозяин острова. – Приснилось, что какая-то женщина идет от порога моего дома через двор и все дальше, дальше. А потом остановилась и на куст показывает. В первый раз я не особо понял, что она мне хотела сказать. А на вторую ночь опять она. Опять от порога, через двор и к кусту. Кивает, мол, запоминай. Я запомнил, но сам ничего не делаю. Она и на третью ночь является и говорит: «Последний раз показываю. Твой клад здесь. Больше не появлюсь». И правда больше не появилась.

– А клад? – вылез вперед Костик.

– Так и лежит, – хитро улыбнулся дядя Лёка.

– Покажете?

– Вот уж размечтался! – рассмеялся дядя Лёка, щелкая Костяна по носу. – Колдовские клады так просто не достаются. За ними всегда черти охотятся. Только коснешься клада, тебя сразу за горло схватят и в преисподнюю утащат.

Костян насупился, почесал нос, коснулся козырька кепки и замер, сложив руки на груди. Проходящая Анка потрепала его по плечу, но он только обиженно дернулся, демонстративно пропуская всех вперед. Никто не стал задерживаться, уговаривать его идти дальше. Светик услышала, как далеко за спиной возмущенно топнули ногой. Через минуту мимо пробежал Костян. Без кепки. Сейчас начнет канючить, что кепку потерял.

– А кладбище далеко? – спросила Анка.

– Мы туда не пойдем, – с нажимом произнес Костян. – И я кепку потерял.

– Да тут рядом, – легко отозвался хозяин. – Как по дороге до края леса дойдете, так с правой стороны оно и будет.

Все вышло как сказал дядя Лёка. На следующее утро они вернулись на лесную дорогу, прошли по ней дальше, на кромке повернули направо. Хорошо натоптанная стёжка не дала им ошибиться.

Светик не очень любила посещать такие места, но, идя по этому красивейшему лесу, где так чирикают птички, где столько всего, она постаралась об этом не вспоминать.

На кладбище их ждало большое удивление. По переднему краю кладбище было обнесено ажурным крашенным в коричневый цвет деревянным забором. У ворот значилась табличка, что они стоят на пороге погоста общины Мортинсаари.

Дальше удивляться оставалось только обитателям самого кладбища.

Но это все было вчера.