Kitobni o'qish: «Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии»

Благодарность

Я благодарна сотрудникам архивов, музеев и библиотек, которые помогли мне воплотить идею издания книги о Якове Львовиче Тейтеле и возглавляемой им организации «Союз русских евреев в Германии» (1920–1935 гг.). Отчет о ее деятельности, обнаруженный мною в 1994 г. в библиотеке «Germania Judaica» в Кельне, стал отправной точкой исследования, которое с некоторыми перерывами продолжалось на протяжении 25 лет. Я также признательна сотрудникам Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ) и Российского государственного военного архива (РГВА) за помощь в сборе материалов для книги. Слова сердечной благодарности адресованы уважаемым коллегам, чьи профессиональные советы и поддержка были важны при подготовке книги:

Karl Schlögel (Берлин), Verena Dohrn (Берлин), Anne-Christin Saß (Берлин), Michael Brenner (Вашингтон-Мюнхен), Adam Rovner (Денвер), Claude Chaptal (Гастингс-Гудзон, США), Марина Сорокина (Москва), Илья Альтман (Москва), Михаил Перепелкин (Самара), Юлия Прегель (Сан-Франциско), Ефим Меламед (Киев), Виктор Кельнер (Санкт-Петербург), Виталий Черноиваненко (Киев), Марк Уральский (Брюль), Ruthy Friedmann (Тель-Авив), Татьяна Чередниченко (Нью-Йорк), Моше Гончарок (Иерусалим), Юлия Си-стер (Тель-Авив), Алла Зейде (Нью-Йорк), Александра Айхенвальд (Кэрнс, Австралия).

Я никогда не забуду человеческого участия и внимания к моей работе, которые проявили покойные ныне Марк Раев (Нью-Йорк), ставший моим проводником по Бахметевскому архиву (Bakhmeteff Archive) в Колумбийском университете (Columbia University, New York), и Михаил Пархомовский (Иерусалим), инициировавший в конце 1990-х годов сборник «Русские евреи в Германии», где была опубликована моя статья о Союзе русских евреев в Германии.

Подготовка книги велась в Москве, Киеве, Берлине, Нью-Йорке, Ницце и Ментоне – городах, связанных с жизнью и деятельностью большинства членов Союза русских евреев в Германии и возникших на его основе организаций во Франции и в США, которые стали частью и моей жизни. Память мест и атмосфера этих городов были для меня очень важны.

За подготовку рукописи к изданию я признательна Алле Ковалевой и Ольге Патрик (Дюссельдорф), а также Маргарите Шашкиной за сбор материалов в Саратове. Особая признательность – редактору книги Евгению Голлербаху и издателям– замечательным людям Татьяне и Игорю Савкиным.

В истории Союза русских евреев в Германии и эмигрантских судьбах мне открылась и история моей семьи, четыре поколения которой на протяжении 150 лет уезжали из Российской империи и советской России, возвращались и снова эмигрировали, уже из СССР. Погромы, войны, гетто, расстрелы, лишения … и надежды на лучшее в эмиграции были контрапунктом судеб моих близких, переживших не больше и не меньше, чем и многие другие семьи русского еврейства в ХХ веке.Новые поколения семьи продолжают ее историю в США, Израиле, Германии и на Украине.

Эта книга была бы невозможна без любви и поддержки моих родителей– Ирины и Феликса Соломинских, разделивших со мной путь в эмиграцию и открывших мне лучшие черты русско-еврейской интеллигенции.

Елена Соломински

Личность на фоне эпохи
Введение

Эта книга посвящена Якову Львовичу Тейтелю (1850–1939), выдающемуся представителю русского еврейства XIX–ХХ веков. Его долгая жизнь – он прожил 88 лет – это путь человека пламенного сердца, полная добрых дел.

Вокруг него всегда были люди: именитые и малоизвестные, очень богатые и совсем бедные. Правители, чиновники, политики всех мастей и партий, священнослужители, путешественники, ученые, писатели, предприниматели, банкиры, представители разных культур и вероисповеданий находили в нем не только незаурядную личность, самоотверженного общественного деятеля, замечательного собеседника, но и верного друга. Историк Симон Дубнов назвал Тейтеля «истинным гуманистом и эксилархом современного еврейства»¹, писатель Максим Горький – «самым ярким из шести веселых праведников, которых ему довелось встретить»², лидер российского либерализма Павел Милюков – «членом духовного ордена русской интеллигенции»³, публицист Юлий Айхенвальд – «щедрым рыцарем добра»⁴, сионист Наум Соколов – «лучшим евреем и неутомимым тружеником»⁵.

Его жизнь имела гигантский временный охват – от мрачных времен крепостного права до макабрического «реального социализма», хронологически совпав с самыми экстремальными политическими режимами – от репрессивной автократии Николая I до большевизма и нацизма. Она была разнообразна и географически: начавшись в подольском Черном Острове, продолжилась в поволжских Самаре и Саратове, в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве. Дороги странствий и трудов вели Тейтеля по Кавказу, Португалии, Анголе. Двенадцатилетняя остановка в столице Веймарской республики стала кодой его неутомимой деятельности: во всех европейских странах он беспокоился о судьбе многотысячной берлинской колонии русско-еврейских беженцев. Последним пристанищем Тейтеля стала Ницца, в далеко не самые благополучные и для нее, и для Франции, и для всей Европы времена.

Тридцатипятилетие профессиональной деятельности судебного чиновника Тейтеля праздновала культурная общественность Саратова⁶, его семидесятипятилетие было отмечено выдающимися представителями русских и еврейских организаций Берлина, празднование его восьмидесятилетия преодолело границы страны его тогдашнего проживания, состоявшись в Берлине и Париже, его восьмидесятипятилетний юбилей отмечался в Лондоне, столетний день рождения собрал его друзей и последователей в Нью-Йорке. В разных городах, в разные годы очень многие, знавшие его лично или о нем слышавшие, – его любили и вспоминали.

О Якове Тейтеле, жившем в начале 1900-х годов в Самаре, я впервые узнала от историка Елены Бурлиной в 1994 году⁷По удивительной случайности, несколько дней спустя в кельнской библиотеке «Germania Judaica» мне попалась брошюра о Союзе русских евреев в Германии в 1920-е годы, председателем которого был Я. Л. Тейтель⁸Помню чувство, которое охватило меня в тот момент, когда пространство, разорванное временем и географией, соединилось – в судьбу одной личности и историю еврейской эмиграции из России. Несколько лет спустя, в конце 1997-го, дошло до меня письмо Мириам Кнопфлер-Магазинер из Альбукерке (США). Свидетельница той эпохи, первой волны эмиграции, она рассказала о своем детстве в берлинском еврейском беженском пансионе на Prager Str. 13 и о Якове Львовиче Тейтеле⁹.

Кто был этот человек? Почему важна для нас сегодня его жизнь, а точнее, дело его жизни?

Яков Львович Тейтель – один из тех, кого можно назвать героем своего времени. Он интересен уже этим, но еще более он интересен нам потому, что он – и герой вне времени, герой, опередивший время. Ведь многие его идеи и проекты конца девятнадцатого века и первой половины двадцатого действительно опередили время: создание первой в России русскоязычной еврейской газеты, первого в России экуменического детского сада, организация общественного патроната для малолетних правонарушителей, участие в создании Международного еврейского университета, создание городского центра помощи нуждающимся, расширение прав беженцев, организация их экономической интеграции в Веймарской республике, поиск новых путей социальной педагогики. Делом жизни Тейтеля стала его социальная помощь нуждающимся, не знавшая границ – ни географических, ни временных, ни сословных, ни национальных, ни тем более партийных. В труднейшее время погромов, революции, гражданской войны, между Первой и Второй мировыми войнами Тейтель был не просто защитником гонимых и нуждающихся, он был еще и гениальным оратором, коммуникатором и фандрайзером (тогда и слов таких не существовало).

Невероятная энергия, абсолютная терпимость, пытливый ум и целеустремленность – эти качества не покидали Тейтеля до глубокой старости. Они помогли ему и в трудные годы его детства и взросления. Рано оставшись без матери, Тейтель с девяти лет жил, как говорили, «по людям», в семьях знакомых и родственников. Языковое, религиозное и культурное многообразие Подолии и Могилевщины с юных лет определили его бескомпромиссный космополитизм: он говорил на идише и русском, знал украинский, польский и французский языки, читал по-немецки. Закончив хедер в родном Черном Острове, где на пару тысяч жителей было четыре синагоги, Тейтель мог бы унаследовать стезю своего деда по матери и стать раввином. Тем более что раввин Танхум Розенцвейг (1828–?) готов был взять способного юношу под свою опеку. Но в 1859 году иешиву в Воложине закрыли. Эти вопросы активно обсуждались на страницах «Еврейской библиотеки» (1871–1873), авторы которой уделяли внимание роли еврейства в европейских странах. Отец Тейтеля, торговец по винным акцизам, выбрал для сына светское образование.

Юность Тейтеля пришлась на время государственных «великих реформ», затронувших все стороны жизни общества, на время подъема еврейского просвещения, с одной стороны, и секуляризации жизни, с другой. То было и время (начало 1870-х годов) появления первых русско-еврейских периодических изданий, «Рассвет» и «Русский еврей»¹⁰, бурных обсуждений поднятых в них тем. Первыми учителями и образцами поведения нового поколения российского еврейства стали в те годы не просто духовные лидеры, но люди высокой морали, культуры и знаний. Еврейство было для них их традицией, но уже не догмой, а жизненным пространством их действенной помощи и формирования светских форм консолидации еврейского сообщества. Интегрированность в окружающее общество и прежде всего в его просвещенные слои впервые позволила образованным гражданам еврейского вероисповедания принимать на себя миссию посредников в решении юридических или социальных вопросов между властями и евреями внутри черты оседлости и за ее пределами. Интерес к русской литературе и культуре в первом поколении русско-еврейской интеллигенции был невероятно высок.

Взросление Тейтеля совпало с выходом и активным обсуждением в кругах еврейской молодежи таких книг, как «Отцы и дети» (1867) Менделе Мойхера-Сфорима и «Горячее время» (1875) Льва Леванды. Эти авторы подняли тему отношения к «маленькому человеку» как к личности и впервые поставили перед российским еврейством вопрос о роли интеллигенции в обществе¹¹Эти вопросы активно обсуждались в изданиях «Еврейской библиотеки» (1871–1873), где авторы уделяли внимание роли еврейства в европейском союзе. Новое поколение, воспитанное на патриотических идеях первых русскоязычных школьных учебников для евреев, определило свою гражданскую позицию, чтобы реализовать ее, в первую очередь, в профессиональном, общественном и просветительском служении, в том числе и вне национальных границ.

Годы учебы в Императорском Московском университете и студенческая народническая среда укрепили стремление Тейтеля к социальной справедливости, его желание служить еврейской бедноте на юридическом поприще. Прозвучавший в эпоху активного формирования российского либерализма призыв Николая Некрасова «Иди к униженным!» Тейтель, как и многие его сверстники, воспринял практически: считая, что «евреям не следует гоняться за крупными адвокатскими кушами, а нужно иметь своих представителей в рядах честных судей»¹², он поступил на государственную службу. Гуманистические идеалы просвещения, романтические идеи патриотизма и служения отечеству стали тогда символами веры интеллигенции пореформенной империи, поколения, выросшего в атмосфере горячих дискуссий и пламенных речей великих юристов тогдашней России – Федора Плевако, Анатолия Кони, князя Александра Урусова, Дмитрия Стасова, Владимира Спасовича¹³ и других.

Государственная служба виделась Тейтелю, как и многим выпускникам университетов той поры, делом преданного служения отечеству и правосудию, которое открывает новый путь разрешения социальных конфликтов и развития общества.

Профессиональная деятельность Тейтеля пришлась на годы правления трех российских императоров: Александра II (с 1855-го по 1881-й), затем Александра III (по 1894-й) и наконец Николая II (по 1917-й). Эпоха «великих реформ», ознаменовавшаяся освобождением крестьян, значительными трансформациями систем образования, финансов, местного самоуправления, была отмечена и важнейшей судебной реформой, начатой в 1864 году: были введены новые судебные уставы, учреждены выборные мировые суды, суды присяжных, при окружных судах появились судебные следователи. В 1875-м году Тейтель поступил на службу в Московскую судебную палату, став сначала помощником следователя, а через год судебным следователем, а когда время реформ сменилось мраком реакции, «он остался единственным в России евреем-судьей»¹⁴.

Уже в первые годы работы – с конца 1875-го по 1877-й – Тейтель оказался в гуще провинциальной жизни: в Красноуфимске Пермской губернии, потом в Казани. Яков Тейтель и Илья Троцкий¹⁵ стали первыми евреями среди судебных следователей в истории Российской империи (к началу 1910-х их, некрещеных евреев на судебной службе, осталось тоже двое: член окружного суда Тейтель и вице-директор Второго департамента Министерства юстиции Яков Гальперн¹⁶).

В 1876 году Тейтель получил назначение судебным следователем Самарского окружного суда в селе Старый Буян Самарского уезда, откуда несколько месяцев спустя его перевели в Самару.

Уезд был «обширный, до двухсот верст в длину. Железных дорог тогда не было, приходилось ездить на перекладных»¹⁷Молодой следователь – должный быть проводником реформ – оказался в непростом положении: уклад жизни здесь сформировался давно, местное население и структуры власти демонстрировали глубоко укоренившиеся привычки существования в условиях бесправия. Судебная реформа продвигалась медленно; она декларировала равенство всех перед законом, но общее понимание законности было очень низким. Тейтель заметил позднее, что «общество не могло же переродиться и проникнуться сразу чувством гражданского долга, сознанием своих обязанностей»¹⁸Он увидел: люди из беднейших слоев общества не могут представить себе, что судебный следователь поступает по закону, по правде, а не в угоду богатым и сильным¹⁹Освобожденное от крепостного права многомиллионное крестьянство империи продолжало жить вне закона и без знания гражданских законов: «Ни начала морали, ни начала права не регулировали крестьянской жизни»²⁰, – так охарактеризовал положение в правосудии Генрих Слиозберг, многолетний друг и соратник Тейтеля, сравнив цену результата волостного суда с двумя штофами водки²¹Судьи во многом оставались зависимыми от администрации. Вне законов проистекала жизнь в тюрьмах и следственных изоляторах.

На смену эпохе реформ пришло «темное время» контрреформ Александра III с ограничением гласности судов по политическим вопросам, единоличностью решений земством споров между крестьянами и помещиками. Эпоха либерализаций Николая II не много изменила в общем состоянии правоохранения в стране.

От молодого следователя потребовались талант стратега и чувство дипломата. Позднее, отмечая безупречность многолетней службы Тейтеля на посту следователя, один из наблюдателей признал: «Тейтеля все любили не только в судебных кругах <…>, но и в административных»²²Национальность следователя, по его собственному мнению, не мешала этому: «О том, что я – еврей всеми фибрами души, что принимаю активное участие во всех еврейских делах, – все знали <…>, и население русское – простой народ – не знало антисемитизма со всеми его печальными явлениями»²³В отличие от многих коллег, далеко продвинувшихся по службе, Тейтель больше чем на четверть века оставался в должности судебного следователя²⁴.

За несколько десятилетий деятельности на государственной службе в Российской империи, Тейтель прошел путь от восторженного молодого юриста-реформатора до члена окружного суда, всё больше разочаровывающегося, под растущим влиянием великорусского национализма и государственной реакции, в эффективности судопроизводства. В середине 1914-го года, в письме к известному адвокату Анатолию Кони, он восхищался уважением адресата к судебным уставам 1864 года и констатировал: «Тяжело работать в настоящее время, тяжело видеть, как к чистому творению чаще и чаще подходят с грязными руками!»²⁵.

На страницах своих мемуаров Тейтель отразил жизнь царской России пореформенной эпохи, дав характеристики разных сословий общества, представителей многих национальностей и религий – евреев, татар, русских, чувашей, немцев, поляков, – тех, с кем он сталкивался по службе или в своей общественной деятельности, он представил портреты исторических личностей и показал особенности российского судопроизводства, а также дал примеры судебных расследований. Воспоминания Тейтеля представляют интересный документальный материал для современных исследователей российской истории²⁶ . Публикация полного текста мемуаров Я. Л. Тейтеля на страницах этого издания сделает их впервые доступными и широкому кругу читателей.

Уже в эмиграции Тейтель отметил: «Именно моя работа, как судьи, укрепила мои силы для борьбы за лучшее положение человека. Долгий опыт многих десятилетий говорит мне, что нет душ совершенно погасших. Божья искра таится на дне самой преступной души и может разгореться светлым огнем, если раздуть ее вниманием и любовью»²⁷Эта его гуманистическая позиция, типичная для русской и еврейской интеллигенции второй половины девятнадцатого века, объединяла в себе традиции Николая Добролюбова, Николая Некрасова, Николая Чернышевского, Льва Толстого. С Толстым Тейтеля сближало общее видение трагического положения заключенных и чиновничьего мира, лишенного человеколюбия. Как и Толстой, он считал, что врожденных преступников не бывает, преступниками делает людей жизнь. Но Тейтелю были чужды толстовский риторизм²⁸, толстовская позиция «непротивления злу» и неприятия суда и законов²⁹Он верил в необходимость как просвещения малообразованных слоев общества, так и совершенствования судопроизводства. Не случайно, выступая в середине 1920-х в защиту обездоленных беженцев в Берлине, Тейтель выразил свое мнение в статье, озаглавленной «Нельзя молчать»³⁰ по аналогии с толстовским призывом «Не могу молчать!» (1908) против смертельной казни и жестокости, сравнив бесправие беженства с угрозой смертной казни. Он отметил, что отсутствие гражданских прав столь же гибельно для человека и столь же противоречит нормам общественной морали. В профессиональной и общественной деятельности определяющим для Тейтеля было его природное стремление к справедливости: для подследственных или преступников, беженцев или жертв погромов, иудеев или толстовцев – для всех и каждого. Он был тонким психологом и умел говорить просто, но впечатляюще, так, что «между ним и присяжными заседателями протягивалась какая-то невидимая нить»³¹.

Тейтель был следователем особого типа: и следователем, и защитником в одном лице. Подследственные не имели тогда права на защиту на этапе предварительного следствия, но Тейтель становился их защитником, по убеждению и по призванию сердца, поскольку не мог допустить осуждения невиновного³²Именно потому, получив в 1877 году перевод по службе в Саратов, он отказался от должности следователя по гражданским делам, определяя эти дела как лотереи влияний, чинов и денег. Тейтель предпочел уголовное судопроизводство, где значение доказательной базы было намного существеннее, а возможностей участвовать в драме человеческих поступков и отношений – намного больше.

Свои воспоминания Яков Тейтель начал обращением к читателю, в котором особого внимания заслуживает скромное признание автора: «Большими делами я не занимался. Всю жизнь я и жена оказывали людям мелкие услуги, приходя на помощь, по мере сил, обращавшимся к нам в трудную минуту их жизни»³³Сегодня «теория больших и малых дел» практически забыта. В реакционные 1880-е годы она была выдвинута на страницах столичной либерально-народнической газеты «Неделя» публицистами П. А. Гайдебуровым, С. Н. Южаковым, С. Н. Кривенко, с которыми Тейтель дружил. Она стала призывом для лучших сынов и дочерей России, которые увидели в «малых делах» путь преобразования жизни страны и преодоления пропасти, отделяющей просвещенное меньшинство от народа. Их тихая работа помощи подготовила в годы реакции мощный поток добрых начинаний и истинного подвижничества во всех слоях общества. Такие активисты становились на местах незаурядными общественниками и посредниками между Петербургом, Москвой и провинцией. Тейтель помогал и публицистам, и их читателям: первых он снабжал новыми темами и идеями, вторым содействовал в воплощении этих идей, стоя на защите их прав и свобод.

Генрих Слиозберг вспоминал Якова Тейтеля 1890-х годов, как ставшего «как бы своим» и в Петербурге, и в Москве: «Приезжал он с большим портфелем бумаг, т<о> е<сть> разных челобитен, прошений, писем… Тейтель и его жена, пешком и на трамваях, носились по столицам, торопились на приемные часы и исполняли поручения… Эти короткие побывки в Москве и Петербурге <…> давали возможность Тейтелю запасаться новыми силами. Он освежался, заводил новые связи, которыми он никогда не пользовался для себя лично»³⁴.

С писателем Николаем Гариным-Михайловским, «рыцарем духа», как его называл Сергей Елпатьевский, близкий друг и врач А. П. Чехова, Тейтель дружил и сотрудничал многие годы. «Его глаза и сердце были обращены вперед, к светлому демократическому будущему России <…>. При том <он был> мечтатель с необыкновенной фантазией и необыкновенно быстро реализировавший свои мечты, не знавший и не признававший препятствий к немедленному <их> осуществлению, как бы ни фантастичны казались они»³⁵, – эту характеристику Гарина-Михайловского в полной мере можно было бы отнести и к самому Тейтелю, энергичность которого стала легендарной. Оба они, и Гарин-Михайловский, и Тейтель, всегда искренние, всегда правдивые, были типичными представителями либеральной интеллигенции, максималистами, энтузиастами, страстными к жизни и ко всему передовому.

У Тейтеля была безошибочная интуиция на талантливых и интересных людей: он всегда умел их находить, им помогать и годами с ними дружить, как в России, так и в эмиграции. Его интересовали личности неординарные, яркие: исследователь Центральной Азии и Сибири Григорий Потанин, устроитель крестьянского кумысного курорта в Самарской губернии Алексей Бибиков, врач-психиатр Осип Фельдман, один из первых в России, кто стал проводить публичные сеансы гипноза и применять свои способности в следственной практике. В альбоме психиатра Фельдмана, содержащем сотни фотографий и автографов известных россиян, можно увидеть фотопортрет Тейтеля 1900 г. и прочесть слова его жизненного кредо: «Так как золотой век космополитизма не скоро наступит, то считаю своим долгом бороться за права своего народа. Это мне не мешает любить все человечество и своими друзьями иметь лучших людей других национальностей…»³⁶.

Где бы Тейтель ни жил – в Самаре или в Ницце, в российских или европейских, провинциальных или столичных городах, – он одинаково неутомимо создавал свои клубы талантливых и достойнейших людей, его жилища заполнялись теми, кто искал у него помощи или общения. По вечерам у него собирались десятки, а иногда и сотни гостей. Назывались эти собрания то «журфиксами», то «ассамблеями», то «огоньками». В них участвовали актеры и литераторы, чиновники и вольнодумствующие, богатое купечество и земская интеллигенция, священники и раввины, ученые, военные и врачи, путешественники и политические ссыльные, поэты и коммерсанты. На еврейскую Пасху у Тейтеля за одним столом собирались и русские, и евреи. Тейтель был энергичным организатором этих встреч, зазывая всех знакомых и малознакомых гостей на «новости из Питера» или на модного писателя, на обсуждение последней премьеры или идейных вопросов. Пресса отмечала, например, что «жить в Самаре и не знать Я<кова> Л<ьвовича> Тейтеля – всё равно, что жить в Риме и не видать папы»³⁷В кругу самарских гостей Тейте-ля были Максим Горький и молодой Владимир Ульянов (Ленин), этнограф Александр Пругавин и прозаик Евгений Чириков. Тейтель был дружен с публицистами Василием Чешихиным, Николаем Ашешовым, с прозаиками Глебом Успенским, Николаем Златовратским, с переводчиком Гете и Шиллера Петром Вейнбергом, встречался в Ялте с Антоном Чеховым, был знаком с философами Владимиром Соловьевым, Василием Розановым и Львом Шестовым. Его привлекала не только русская творческая интеллигенция, но и популярные в те годы еврейские авторы: он переписывался и встречался с такими известными поэтами и писателями, как Шимон Фруг, Ицхак Перец, Хаим Бялик, Шолом Аш, Шолом Алейхем. В годы беженской жизни Тейтеля среди его друзей также были писатели, поэты, публицисты, драматурги – в Берлине, Париже, Ницце: Августа Даманская³⁸, Владимир Бурцев, Михаил Осоргин, Василий Немирович-Данченко, Александр Буров, Александр Гидо-ни, Яков Юделевский, поэты Илья Британ, Леон Мунштейн (Лоло), другие.

Самобытная и деятельная фигура Тейтеля как типичного представителя провинциальной еврейской интеллигенции вдохновляла публицистов и писателей. Его чертами наделен ряд литературных персонажей. Именно поэтому в раздел «Портрет по памяти: Я. Л. Тейтель в русской литературе» данной книги включены отрывок из повести Н. Г. Гарина-Михайловского «В сутолоке провинциальной жизни», рассказ А. П. Бурова «Великосветская свадьба» и стихотворение Л. Г. Мунштейна (Лоло).

Со временем общественная деятельность стала привлекать Тейтеля всё больше, а его открытость людям становилась всё более востребованной. «Несмотря на свои внешние недостатки <…>, Самара представляла собой город бойкий, торговый и живой, без специфической черты провинциальной затхлости, столь присущей многим губернским городам прошлой нашей матушки Руси. Самара напоминала нечто вроде корридора большой коммерческой гостиницы, где сталкивались и расходились деловые люди по разным направлениям – кто в Сибирь и на Дальний Восток; кто в Туркестанские края, а кто и на Запад, в сторону Имперских столиц и дальше – в Европу»³⁹В «Одессу на Волге», как называли тогда этот город, хлынула еврейская молодежь из уездных местечек⁴⁰К 1887 году в Самаре было уже две синагоги, в 1895-м была зарегистрирована городская еврейская община. В эти годы Яков Тейтель активно включился в деятельность местных общественных организаций, стал ходатаем по делам о разрешении жительства семьям еврейских ремесленников, занялся спасением евреев от высылки из Самары, – начавшей интенсивно расти в 1890-е годы и даже обретшей славу «русского Чикаго»⁴¹«Все рассчитывали на известную отзывчивость Тейтелей, на их громадное знакомство и связи (которые преувеличивали) и верили в успех их заступничества, и шли-шли без конца по деревянной лестнице дома <…>. И, действительно, Я<ков> Л<ьвович>, приняв «дело», принимался взапуски хлопотать, нажимая все известные ему административные и другие кнопки, осаждая всё и всех просьбами за «клиента»; предназначенный к высылке из города оставался в нем, безработные получали места, учащиеся – пособие или стипендию через «Сам<арское> Общ<ество> поощрения образования». Я<ков> Л<ьвович> стал усердным, незаменимым работником < … >»⁴²В самарской квартире Тейтелей, расположенной в доме на углу Предтеченской, дом 16, (впоследствии Некрасовской) и Садовой улиц, «образовалось своеобразное учреждение: смесь бюро бесплатной помощи и консультации по разным делам с непосреднической конторою для приискания мест – чуть ли не зародившаяся ячейка будущего Соцбеза»⁴³.

В Самаре Тейтель вместе с купцом Михаилом Челышовым создал детский сад для малышей из беднейших семей. Глава районной комиссии самарского Общества по защите трезвости, Тейтель был убежден, что пьянство в семьях пагубно сказывается на детях, растущих без присмотра и заботы, питая рост преступности в городе: в небольшой Самаре было четыреста пятьдесят пивных заведений и около четырехсот трактиров. Самарский предприниматель Альфред фон Вакано предоставил здание на окраине, возле тюрьмы, а Тейтель нашел деньги и стал общественным руководителем детского сада. В этом заведении на выходных стало собираться до тысячи детей. Тейтель организовывал для них прогулки на пароходе по Волге, придумал новогодний экуменический праздник, где с детьми о разнообразии культур и национальностей вели беседу русский священник, еврейский раввин, польский ксендз и татарский мулла.

Некрещеный еврей, назначенный в государственное судебное ведомство еще императором Александром II Освободителем и потому «несменяемый» в должности⁴⁴, Тейтель старался использовать исключительность своего положения. Во многих своих поездках по провинции он увидел ужасающую нищету и бесправие собратьев по вере в селах и местечках черты оседлости. Дело помощи гонимым евреям он продолжил став членом Окружного суда в Саратове, где он «оказался естественным заступником многих жертв преследований и бесправия. За каждого из своих просителей Тейтель хлопотал, о каждом из них он нес заботу»⁴⁵.

Эффективным способом борьбы с нуждой, более действенным, чем раздача пособий, Тейтель считал обеспечение доступности профессионального и высшего образования для евреев. В 1904 году он возглавил Еврейский комитет Общества вспомоществования бедным студентам в Саратове, а несколько лет спустя – еще и Общество вспомоществования лицам, стремящимся к высшему образованию. Интересно, что почти восемьдесят процентов от общего числа стипендий получали девушки. «Тернист и труден путь еврейской девушки к своей мечте, высшему образованию», – констатировал Тейтель и всячески поддерживал как бедных курсисток, так и инициативы саратовских активисток, стремящихся к образованию. Он добивался для еврейских девушек права на обучение в фельдшерской школе, для еврейских учащихся – увеличения квоты на сдачу выпускных экзаменов в гимназии, для еврейских колонистов в Малаховке – оснащения их сельскохозяйственной колонии земледельческой техникой. Маленькое общество вспомоществования бедным учащимся играло в Саратове большую роль, выдавая стипендии и буквально спасая от голода малоимущую молодежь⁴⁶, а его председатель, по мнению очевидцев, неутомимо «призывал на помощь и будил общественную инициативу», предпочитая деятельную позицию гражданина популярным у интеллигенции спорам о будущем: «Заманчива и привлекательна перспектива – отсутствие тюрем, судов и взамен их грандиозные здания школ и университетов, но <…> надо мириться с тем, что бедность была и будет совершать преступления. Но во власти государства и общества доводить процент преступников до минимума. В обязанности общества приходить на помощь тем, которые часто не по своей вине, сделавшись преступниками и отбыв наказание, желают честно трудиться»⁴⁷Добровольный уполномоченный Общества поощрения ремесленного и земледельческого труда среди евреев России (ОРТ)⁴⁸, Тейтель инициировал создание в Саратове группы взаимного обучения молодежи, где знания пере-довались в процессе общения и на основе взаимопомощи между учащимися разных сословий и национальностей. В 1909 г. его «малое дело» получило широкий общественный резонанс и финансовую поддержку из Германии, от Общества помощи немецких евреев. Если не принимать во внимание масштабные проекты ОРТа, с московским отделением которого Тейтель стал сотрудничать позднее, в 1912 году, это стало первым случаем поддержки немецкими евреями межконфессиональной и частной образовательной инициативы в российской глубинке.