Kitobni o'qish: «Точка»

Повесть

Пролог

28 октября 2014 года. Минск

– Мама, почитай! Смотри, какая книга! Здесь, наверное, много сказок. О маленькой девочке, её маме-принцессе и её бабушке-королеве. Они были добрыми, жили в красивом замке. А потом к ним приехали с войны принц и король, – моё маленькое синеглазое чудо в полной уверенности, что в такой толстой книге просто обязаны быть тысячи сказочных историй, тащило перед собой увесистый том «Статистического сборника Национального статистического комитета Республики Беларусь».

– Солнышко, посмотри, здесь нет сказок, – я наугад открыла страницы. – Вот, послушай, о чём написано: «С 14 по 24 октября 2009 года на территории Республики Беларусь состоится перепись населения. Перепись населения является основным источником формирования информационных ресурсов, касающихся численности и структуры населения в сочетании с социально-экономическими характеристиками, национальным и языковым составом населения, его образовательным уровнем…»¹.

– Мама, а кто такая эта «перепись населения»? Принцесса? И как она «состоится»? А население? Это когда люди живут на селе? – дочка легонько дёргала меня за рукав в ожидании ответов.

Я захлопнула книгу, обняла свою маленькую выдумщицу.

– Боюсь тебя огорчить, милая, но перепись населения совсем не принцесса. Скорее всего, это королева. Она должна знать, сколько человек живёт в королевстве. Для этого её верные пажи ходят по дворцам, замкам, хижинам и шалашам – по всем домам, где живут люди, и пересчитывают их.

– А люди радуются, да?

– Конечно, радуются. Представь, живут люди – взрослые и дети, маленькие и большие, молодые и старенькие. Кто-то живёт в большой семье, а у кого-то нет никого. Вот так и живут одни. Бывает, что им не с кем поговорить.

– Совсем-совсем не с кем?

– Совсем-совсем.

– А почему так получается?

– Не могу тебе сказать. У каждого по-разному.

– Давай пожалеем таких людей. Ты знаешь кого-нибудь, кто живёт один?

– Да, моя хорошая, я знаю таких людей.

Память услужливо распахнула створки времени и легкокрылой птицей взметнулась в сизое небо октября 2009 года. Небо, которое помнило мгновения столетий…

Глава 1

13 октября 2009 года. Минск

День включил режим «всё против меня». С утра так некстати пошёл дождь. Мелкий и моросящий, к вечеру он навевал такую тоску, что Миле захотелось сделать что-то из ряда вон выходящее. Например, разбить окно.

А что? Это мысль.

Рука потянулась к ящику письменного стола, где мирно дожидался своего звёздного часа довольно увесистый дырокол цвета розового фламинго.

Нет, это сумасшествие какое-то! Глупость полнейшая!

Во-первых, в офисе станет холодно, осколки разлетятся по полу – убирать придётся. А во-вторых, мои желания давно запрятаны в дальний угол души, остались только потребности. Да и те деградируют.

Мила, соберись. Не время сейчас копаться в себе.

Ящик захлопнулся, дырокол обиделся: ещё бы, в кои-то веки ему предстояло сыграть яркую роль в скучной канцелярской рутине. Ан нет, хозяйка запаниковала.

Всё. Успокаиваемся. Думаем дальше.

Что же такое сделать, чтобы он понял?

Упрашивать всё равно бесполезно. Вряд ли летящий в окно дырокол образумит начальство в лице Андрея Викторовича Стожкова, но он должен понять, что посылать её, Людмилу Стаханову, работать переписчиком населения – такая же бессмысленная затея, как и метание дыроколов.

Двенадцать дней коту под хвост. Кому вообще нужна эта перепись? Нет, ну понятно, что государство заботится о своих гражданах и раз в десять лет пересчитывает их количество. Мила даже с некоторым удовольствием вспомнила, как она, будучи студенткой пятого курса, отвечала на вопросы представителя переписи 1999 года – уставшей тётки лет сорока с потёртым зелёным портфелем. Она позвонила в дверь поздно вечером. Прямо с порога просипела дежурно:

– Ваше имя?

Несколько удивившись, но, будучи девушкой, воспитанной в лучших традициях советского прошлого, Мила вежливо ответила:

– Людмила.

– Отчество?

– Михайловна.

– Людмила Михайловна, назовите вашу фамилию.

Тут уж Мила решила проявить бдительность.

– Простите, а с какой, собственно, целью вы задаёте подобные вопросы?

Женщина заученным жестом достала из кармана потёртые «корочки»:

– Извините, забыла представиться. Наталья Семёновна Чижикова, переписчик на вашем участке. Вот мои документы. Всё в порядке, не волнуйтесь. Просто назовите свою фамилию, я сверю её со списками и задам несколько вопросов.

– Вам какую фамилию? Ту, с которой родилась, или ту, с которой живу? А может, фамилию, которая у меня ещё будет? – Мила хитро прищурилась, решив немного похулиганить.

– У вас что, три фамилии? – женщина испуганно посмотрела в свои записи, достала из портфеля зелёную книжицу, перелистала пару страниц. – Подождите, вы что, шутите таким образом? Учтите, я при исполнении!

Миле стало смешно и одновременно жаль эту странную женщину с нелепым зелёным портфелем. Потухший взгляд когда-то ярко-синих глаз, сгорбленные плечи – всё говорило о том, что перед девушкой стоял человек, который смертельно устал.

– Простите меня, пожалуйста, за глупую шутку. Проходите в комнату. Там и поговорим. Я – Людмила Михайловна Стаханова, 1974 года рождения. Родилась и проживаю всё время по этому адресу. Улица Немига. Родной язык – русский. Место работы, вернее учёбы, – Белорусский государственный университет, будущий экономист.

– Вы живёте одна?

– Нет, родители в отъезде.

– Досадно, придётся ещё раз к вам идти. Когда они вернутся?

Миле стало ещё больше жаль бедную женщину, вынужденную вечерами ходить по чужим квартирам.

– Они вернутся через месяц. А давайте я за них отвечу на вопросы. Я ведь могу это сделать?

– Что ж, давайте заполним анкеты и на них.

– С удовольствием. Только перед этим я напою вас чаем. Не возражаете?

Почти два часа они сидели за узким кухонным столом и говорили, говорили… Отвечая на вопросы в переписном листе, Мила рассказывала Наталье Семёновне про себя, своих родителей.

– Знаете, мои мама и папа – удивительные люди. Они познакомились в 1971 году. Мама ехала в командировку, папа оказался с ней в одном вагоне. Они познакомились и вместе вышли на вокзале в Минске, чтобы больше уже никогда не расставаться. Маму командировали в Минск на совещание директоров детских домов. Она тогда только-только стала директором одного из детских домов Подмосковья. А через полгода мама переехала в Минск – к папе. Сыграли свадьбу. В семьдесят четвёртом родилась я.

– Людочка, вы так интересно рассказываете о своей семье. Жаль, что у меня не сложилось. Сначала отец нас с мамой бросил, потом муж мой решил повторить этот же путь. Трое деток у меня. Как говорится, мал мала меньше. Как выживаем, сама удивляюсь, – Наталья Семёновна отставила чашку с зелёным чаем, сняла с плеч чёрно-белый полосатый шарф и расстегнула тёплую вязаную кофту. – Да что говорить. Устала я. Бросаюсь на каждую подработку, как Матросов на амбразуру. Вот и сейчас. Думаете, мне очень хочется ходить по чужим квартирам? Просто пообещали лишние копейки, вот и всё.

Я впервые не знала, что ответить человеку, который, очевидно, безумно устал.

– Наталья Семёновна, а давайте мы вашим детям поможем. Знаете, у меня остались детские вещи. Мои. У вас кто – девочки или мальчики?

– Две девчонки и пацан. Девчатам семь и девять лет, а сын большой – в декабре будет тринадцать. Вы не беспокойтесь. Проживём. Извините, что я тут разоткровенничалась. Тепло у вас. Спокойно. Пойду я, пора.

– Никуда вы не пойдёте! Вот телефон – звоните детям. Надеюсь, вы живёте рядом, – во мне неожиданно проснулся деятельный мамин характер. – Вечер долгий, а мне делать нечего. Давайте устроим себе праздник! Пусть захватят краски и карандаши.

– Вы шутите? – Наталья Семёновна выглядела то ли испуганной, то ли удивлённой.

– Ничего я не шучу. Звоните детям и зовите их сюда. Думаете, мы не справимся с тремя непоседами?

Пока женщина звонила детям, объясняла, как дойти до нашего подъезда (жили они, оказывается, в соседнем доме), я успела замесить тесто на пиццу и заварить новую порцию чая.

– Людочка, вы удивительная девушка! Спасибо вам за проявленную заботу.

– Наталья Семёновна, давайте без лишних комплиментов, а то я превращусь в бронзовую статую. Впору ставить на площади с табличкой «Она помогала людям». Поверьте, мне нравится возиться с детьми. Помните, кто моя мама? Директор детского дома. Этим всё сказано.

– У вас замечательная мама. Кстати, а каким было ваше детство?

– Всё как обычно: росла, в сад пошла, потом в школу. Папа заботился обо мне, как вторая мама. Когда не в рейсе, в сад отвозил, купал по вечерам, нянчился с моими разбитыми коленками, насморками и прочими детскими «радостями». А мама… Она постоянно в детском доме на дежурствах. Когда папа в рейсе – он у нас водитель, – я с мамой: не оставлять же ребёнка одного. В общем, выросла в детском доме. И с детдомовскими детьми. Мама жалела их всех, домой брала на выходные.

Звонок в дверь ненадолго прервал разговор. Пришли дети, умные и воспитанные, не по годам взрослые: Катя, Лена и Максим.

Мила давно так не радовалась гостям. Все вместе они ели горячую ароматную пиццу, пили чай и одновременно играли в города. Потом Мила включила видеомагнитофон со всеми любимым мультфильмом «Ну, погоди!» и вернулась к Наталье на кухню.

Потом Мила опять долго и с удовольствием рассказывала о своём детстве. В этот вечер она чувствовала себя так, словно они с Натальей – старые знакомые, которые встретились после долгой разлуки: женщина оказалась на редкость талантливой слушательницей.

Давно всё это было.

Мила вздохнула и посмотрела на потухший экран монитора.

До конца рабочего дня оставался час, а работы – часа на три. Нужно успеть свести квартальные отчёты двух дочерних компаний, проверить платёжки и товарные накладные.

На склад уже не успеть, придётся просить Юльку завтра сходить и навести там порядок. Она, конечно, не обрадуется, но против Андрея Викторовича и переписи населения особо не выступишь.

Вот повезло, так повезло. И не откажешься!

Заболеть, что ли? Так ведь проверят.

И отношения в коллективе портить не хочется.

Что ж, от судьбы не уйдёшь.

* * *

28 марта 1912 года. Крефельд, Германия

– Генрих, я не совсем понимаю, почему ты злишься? Роза уже взрослая девушка, она имеет право заниматься любимым делом. Я не усматриваю в её поступке ничего криминального. К тому же ты сам настаивал, чтобы она была всесторонне развитой.

– Да, я настаивал. Мы нанимали лучших преподавателей для обучения дочери, однако я не предполагал, что она может ослушаться отца. И вообще, я не понимаю, зачем ей это надо?

Генрих Шнайдер, владелец крупнейшей в Германии текстильной фабрики, широкими шагами мерил гостиную, размахивая апрельским номером журнала «Kunst und Künstler»². У окна, любуясь на вечерний закат, стояла его жена Алиса – миниатюрная брюнетка в чёрном атласном платье, расшитом белыми шёлковыми цветами.

– Генрих, остынь. Думаю, что она всё тебе объяснит.

– Что ж, постараюсь дождаться. Кстати, чья это была идея? Кто предложил Розе позировать для журнала? Я уже не спрашиваю, кто ей разрешил это сделать? – в который раз одёрнув идеально сидящий сюртук, мужчина достал из кармана золотую луковицу часов. – Вот где она? Давно уже пора быть дома. Я удивляюсь твоему спокойствию, дорогая! С кем общается наша девочка? Фотографы, художники, поэты. Нет, я не против искусства, но Розе нужно заниматься другими делами. И вообще…

Алиса подошла к мужу, с нежностью поправила его чуть сбившийся при ходьбе галстук, взяла под руку:

– Присядь, мой дорогой. Вот твоё любимое кресло. Генрих, ты много работаешь. Насколько я знаю, дела на фабрике идут хорошо. А не съездить ли нам отдохнуть в ближайшие месяцы? Баден-Баден, к примеру… Как ты смотришь на это предложение?

– Конечно, нам всем следует отдохнуть. И я подумаю, как это можно будет устроить, – Генрих заметно успокоился, поцеловал руку жены. – Но, Алиса, прошу тебя, не уходи от разговора. Кто предложил нашей дочери принять участие в фотосъёмке?

Улыбнувшись кончиками губ, Алиса обняла сидящего в кресле мужа:

– Что касается журнала, то, насколько я знаю, фотосъёмку Розе предложил твой старинный друг – Бруно Кассирер.

– Бруно? – Генрих Шнайдер от удивления привстал с кресла. – Когда это он успел? Ах, этот старый лис! Ты уверена?

– Я уверена лишь в том, что наша дочь приняла участие в фотосъёмке для апрельского номера журнала «Kunst und Künstler», издателем которого является один из братьев Кассирер – Бруно. И я не разделяю твоего волнения по поводу этого журнала. Как тебе известно, издательство «Бруно Кассирер» и галерея «Кассирер» – одни из самых известных в Германии, а братья Кассиреры – не менее известные деятели немецкой художественной культуры. Думаю, нет ничего страшного в том, что фотография Розы будет в этом журнале. Тем более что пропагандирует она семейные ценности. Посмотри, как хороши фотоснимки. Фотограф верно выбрал декорации, костюмы. Дорогой, это – творческая работа и ничего более.

Алиса взяла из рук мужа журнал. На центральном развороте притягивала внимание чёрно-белая фотография молодой семьи с ребёнком. На фоне морского пейзажа шли, держа за руки маленькую девочку, улыбающиеся родители.

– Розе всего восемнадцать. Она молода для роли матери. Снимки, конечно, хороши, но почему я не знаю мужчину рядом с ней? Кто это? Надеюсь, в жизни Роза не имеет с ним ничего общего?

Алиса снова улыбнулась:

– Наша девочка выросла. Она вся в тебя – умеет принимать правильные решения. Мы должны научиться доверять ей. Это замечательные снимки. Пусть наша Роза пока не замужем, но уже понимает, что счастливая семья – залог успешной жизни. Может быть, эти фотографии помогут кому-нибудь в трудную минуту. Кто знает.

– Через месяц еду в Берлин. Найду Бруно и поколочу его. Главное, нашёл идею для фотографии. И ведь ничего не сказал. И Роза тоже хороша. Замуж ей пока ещё рано. Даже и на фотографии. Пусть занимается учёбой. Женщина должна быть…

– Милый мой муж, женщина должна быть просто женщиной, любимой и любящей, – вот тогда всё будет хорошо, – с этими словами Алиса положила журнал на край секретера. – Время ужина, дорогой. Нас ждут в столовой.

– Подчиняюсь вашей воле, милая мадам! Чтобы я делал без своей любимой жены. Ты бальзам для моей души, – Генрих галантно взял жену под локоть и повёл в столовую. – Кстати, перед нашим семейным отдыхом в Баден-Бадене мне придётся немного поработать в России. Примерно через полгода я поеду в Москву с крупной партией товара.

– Надолго?

– Думаю, месяца на два.

– Мы будем с нетерпением тебя ждать, дорогой!

– И всё-таки нужно что-то делать с Розой! Она совсем от рук отбилась!

– Генрих, всё будет хорошо. Очень хорошо. Не волнуйся.

Счастливая семейная пара Шнайдер неспешно прошествовала на тихий семейный ужин.

А сиреневые мартовские сумерки с любопытством заглядывали в окна гостиной. Через некоторое время комната начала погружаться в полумрак. Солнечный луч легко коснулся старинной картины, с которой радостно улыбалась миру Дева Мария, потом пробежался по обложке журнала и на мгновение замер на фотографии, с которой также радостно улыбалась своему будущему счастливая девушка Роза.

Глава 2

14 октября 2009 года. Минск

Кошка смотрела прямо в глаза, враждебно подёргивая из стороны в сторону длинным рыжим хвостом. Изумрудные зрачки фосфорицировали, отражая нескладную фигуру представителя переписи населения с нелепым портфелем.

– Ну-ну, ты там не очень-то маши, хвостатая! Не боюсь я тебя!

Из-за рыжей кошки выглянула ещё одна, чёрная. Она участливо посмотрела на меня, выгнула спину и отвернулась.

День сегодня, в общем-то, прошёл успешно. Утром в районном пункте переписи населения я прошла обучение и получила карту своего участка: несколько домов по улицам Немиге, Обойной, Освобождения и Раковской. Список жильцов, пачка переписных листов и зелёный портфель с лямкой через плечо – переписчик Людмила Михайловна Стаханова готова к работе. Прошу любить и жаловать. Любить, кстати, меня было некому. Не сложилось, знаете ли, к тридцати пяти годам. Так бывает. Я к этому вопросу отношусь философски. Вот только мама не разделяет моих мировоззрений на этот счёт. Что ж, не будем о грустном.

Инструктаж по технике безопасности прошёл бодро и весело.

– Позже восьми вечера по квартирам не ходить. Если в доме находятся неадекватные люди, не кричите, а начинайте свистеть. Для этих целей в портфеле у каждого переписчика есть свисток.

Татьяне Петровне Кругловой – начальнику нашего пункта переписи населения – на вид было лет сорок пять. Высокая и мощная, она на примере моего портфеля обстоятельно рассказала, как нужно доставать свисток, как светить фонариком в темноте и как убегать от бродячих собак. В её исполнении все проблемные моменты казались детскими сказками. Такого переписчика будут бояться не то, что собаки, – птички не посмеют пролететь без разрешения.

Так думала я, соизмеряя свои пятьдесят два килограмма живого веса и сто шестьдесят сантиметров роста с намного более внушительными габаритами Татьяны Петровны.

– Главное – больше ходить днём и не соваться, куда не следует, по вечерам, особенно в частный сектор. В прошлый раз я принимала участие в переписи населения – насмотрелась всяких нехороших вещей, – Татьяна Петровна шумно вздохнула, отдала мне портфель и совсем неожиданно выдала. – С Богом, дорогие мои переписчики! Хоть бы всё прошло успешно и никого из вас не выгнали, не побили, не… Впрочем, всё будет хорошо!

Воодушевлённые жизнеутверждающей речью временной начальницы, мы дружной толпой вышли на свежий воздух.

Итак, переписная кампания обещала быть интересной. Сверимся с картой. Как раз на моём участке было одно из «неудобных» в плане вечерних визитов мест. Улица Раковская. Живописный уголок, но близко познакомиться с архитектурными и историческими особенностями его застройки до этого дня не довелось. Так, отрывочные хрестоматийные сведения из учебника по истории за седьмой класс… Или за восьмой?

Сегодня утром, проходя мимо, я отметила, что первый дом на Раковской почему-то под номером 12. Сама улочка довольно узкая и извилистая. Дома старые, видно, что в некоторых идёт внутренний ремонт. Пару домов стоят в строительных лесах, на дороге местами укладывается плитка. Я оглянулась в поиске начала улицы. Где дома под номерами 1, 2? В крайнем случае, должно что-нибудь напоминать о начале улицы. Из общей картины выбивался старый двухэтажный особняк на пригорке. Издалека номер здания еле просматривался. Складывалось впечатление, что этот дом стоял как-то обособленно, затерянный среди многоэтажных собратьев. Окна второго этажа местами были открыты, некоторые попросту разбиты. Скорее всего, там уже никто не жил, однако стоило проверить.

Решила навестить жителей улицы Раковская в полдень, но на деле это удалось только ближе к вечеру. В большинстве домов люди не просто дежурно отвечали на вопросы – они хотели обстоятельно поговорить «за жизнь», поэтому, обойдя сорок восемь квартир, я чувствовала себя так, словно в один вечер написала квартальный отчёт сразу за все отделы. Сверившись со списком, я поняла, что работу свою выполнила на два или даже на три дня вперёд. Можно отдохнуть. К тому же быстро темнело. Пора домой. Но почему-то необъяснимо тянуло в сторону улицы Раковской. Сегодня утром в ЖЭУ мне пояснили, что жильцы этого странного дома разъехались по другим адресам, здание подлежало капитальному ремонту.

Какого лешего мне там надо?

Ответственность, будь она неладна. К тому же, лучше всё проверить сегодня, чтобы завтра с чистой совестью планировать посещение других домов.

Пять минут от Немиги, и вот я здесь. Можно, конечно, сказать на переписном участке, что строение нежилое – проверять никто не будет. Однако же целый день мысли возвращались именно к этому дому. Пусть там никого нет, но свою работу я привыкла выполнять досконально.

Итак, сканируем местность. Узкая лента дороги вплотную подступает к домам. По обе стороны брусчатки замерла бесконечная, местами хаотичная вереница иномарок. Немудрено. В самом начале улицы старые особняки, сами того не желая, манили прохожих коваными решётками, безжизненным неоном и броскими вывесками. Здесь расположились небольшие кафетерии, бары, магазины, офисы. Я совсем не против рекламы, даже наоборот, ценю качественную подачу информации, но почему-то на этой улице не было праздника. Здесь витало что-то непонятное, невысказанное. Загадка. Я не люблю загадок, поэтому прошла по всей улице, свернула на Обойную, заглянула на улицу Освобождения. И отовсюду, казалось, наблюдал за мной небольшой двухэтажный особняк, затерянный в громадных строительных лесах соседних зданий. Буквально через дорогу от него вырос девятиэтажный гигант какой-то заморской компании. С другой стороны маячил бетонный скелет очередного торгового центра. Минск активно застраивался.

Вернувшись, я подошла к дому, завернула во двор. И окунулась в тишину. Здесь, на пятачке буквально в сто квадратных метров, жил своей неспешной жизнью уютный дворик в поздних цветах. Много зелени, мостовая выложена булыжником… Удивительно тихо, даже не верится, что рядом – шумная Немига. Возле дома звуки большого города не просто терялись, растворяясь в пространстве. Вместо них стояла такая тишина, словно всё было заполнено ватой.

Дом напрягает свои старые стены, дышит сквозь ватную тишину и молчит.

Он хочет поговорить, но не может.

А может быть, его никто не слышит.

Всё-таки должен был кто-то из жильцов остаться. Или здесь живут только кошки?

«Людмила, кошки не могут жить одни. Не придумывай страшных историй о брошенных на произвол судьбы голодных животных».

Я посмотрела на окно. Старая рассохшаяся рама изъедена временем. Подоконник вообще выглядит странно: разделён на две половины, в одной из которых – той, что дальше от стекла, – вовсю цветут солнечные друзья осени – бархатцы. Подоконник-клумба. Как интересно. Главное, необычно. Знала бы я, что «необычности» только начинаются…

Впрочем, обо всём по порядку.

Полюбовавшись на цветы, я подняла глаза выше. В сумерках казалось, что кошки на подоконнике превратились в маленьких, но грозных сфинксов. А за ними стояла, не двигаясь, чёрная тень.

Холодные мурашки пробежали от макушки до пяток. Я поёжилась.

«Мила, не бойся! Всё хорошо. Это твоё воображение. Зайди в подъезд и позвони в дверь», – уговаривала я сама себя, но зайти не решалась.

«А может, домой?» – внутренний голос звенел в ушах, заглушая здравый смысл.

Надо сказать, что живу я совсем недалеко, но никогда не была в этом районе. Даже странно. Видимо, не по пути. Или не ко времени.

Нет, дорогая, никуда ты не пойдёшь. Будем разбираться.

Оглянувшись, я собрала волю в кулак и открыла дверь в подъезд. В нос ударил чудовищный запах кошачьей мочи.

Ничего ж себе! Глаза запекло, нос отёк.

Я выскочила как ошпаренная.

Через минуту – повторная попытка. Снова безрезультатно.

А октябрьский вечер уже проявлялся в закатном потоке, набирая силу и обещая через полчаса покрыть мраком город и его жителей.

Нет, я буду не я, если не попаду внутрь этого странного дома.

Надо обойти вокруг, постучать в окна: кто-то же должен отозваться. Кошки не могут жить одни.

Стоп!

У меня в портфеле лежит список возможных жильцов этого дома. Как же я сразу не вспомнила?

Так, в портфеле каждого переписчика ещё имеется и фонарик, что очень удобно в создавшейся ситуации. К тому же есть ещё и свисток. Тоже очень удобно: будет страшно – буду свистеть.

Я села на деревянную скамейку у входа и начала листать списки жильцов.

«Воротынцева О. М., Воротынцев М. О. Квартира номер четыре» – этих точно нет, на втором этаже даже штор не осталось.

«Симанская Н. Ф. Квартира номер три» – их соседка, тоже, по всей видимости, съехала. Одно из окон открыто настежь. Вряд ли бы хозяйка практиковала такое проветривание в октябре.

«Музолевский К. Н. Квартира номер один» – если нумерация квартир идёт слева направо, то именно в этой квартире на первом этаже разбиты два окна. Жить там нельзя.

Оставалась квартира под номером два.

«Андреева М. Л.».

Кошки в окне посмотрели на меня с явным уважением.

С достоинством известного детектива, жившего на не менее известной улице под названием Бейкер Стрит, я положила список в портфель, взяла в руки свисток и фонарик.

Ваш выход, Шерлок!

Воздух в лёгких закончился у самой двери, на второй вдох я не решалась.

И тут, то ли от недостатка кислорода, то ли от ощущения, что схожу с ума, я увидела открывающую дверь, обитую чёрным ободранным дерматином, и высокую чёрную фигуру на фоне окна. Фигура странно махала руками и шла прямо на меня.

Фонарик глухо упал, «Шерлок» жалобно вскрикнул и выскочил из подъезда.

Очнулась я на Юбилейной площади. Октябрьский вечер, как и обещал, затягивал прохладой уставшие дома. Сумерки глушили звуки, город зажигал фонари.

А моё сердце, как пишут в романах об истеричных дамах, «трепетало и готово было выскочить из груди». Вязаный шарф чудом держался на плечах, у левой ноги сбился в нервный ком портфель переписчика. Что тут скажешь – красавица!

Ноги подкашивались, просили временной передышки. Скамейка недалеко от какого-то памятного знака весьма кстати предложила свои услуги. Постепенно я успокоилась и попыталась мыслить логически.

Итак, включаем логику. Если я видела чью-то фигуру, значит, там живёт человек. И, возможно, это «Андреева М. Л.», как указано в моём списке. Бояться нечего. Зачем я побежала? Тут, на освещённой со всех сторон площади в центре города, мой побег казался смешным и нелепым.

Я вздохнула. Что ж, пора домой. Выпью кофе, полежу в ванной с лавандовым маслом. Страх пройдёт. Обязательно пройдёт.

Я привыкла доводить свои дела до конца. Чего бы мне это ни стоило.

Завтра утром пойду туда и обязательно поговорю с загадочной хозяйкой странного дома на улице Раковской.

Взгляд скользнул по памятному знаку – огромному чёрному камню высотой с человека.

«Ахвярам нацызму. На гэтым месцы ў 1941–1943 гг. нямецка-фашысцкiя захопнiкi стварылi гета для яўрэяў Мiнска i яго ваколiц. Тут загiнулi больш за 100 000 чалавек, у тым лiку i яўрэi многiх краiн Еўропы. Амаль усе яны загiнулi у час пагромаў. Былi расстраляны i спалены ў лагеры смерцi Малы Трасцянец».

Юбилейная площадь светилась огнями витрин, в окнах многоэтажек отражались первые звёзды, поток машин безжалостно вдавливал в асфальт жёлтые дни октября. Сто тысяч человек лежали здесь, под моими ногами. Сто тысяч любящих и любимых, весёлых и грустных, мужчин и женщин, стариков и детей.

Светлая память вам, люди, не вернувшиеся с той войны…

Вечером, после обещанных самой себе ванны и кофе, я открыла ноутбук и впервые с интересом принялась изучать историю Минска. Общие темы особо не впечатлили, но когда очередь дошла до прошлого Немиги, Раковского предместья и, собственно, улицы Раковской, или Островской (какой она была в советское время), – тут моему удивлению не было предела.

«Улица как бы заключена между двумя высотными домами – уже упомянутыми зданиями Немиги и многоэтажным домом на Юбилейной площади. Историки предполагают, что свое имя площадь получила в честь юбилейного знака, появившегося там в 1826 году. Он был установлен на окраине Минска в честь 1500-летия Никейского собора³, который утвердил символы и догмы христианства. Долгое время Юбилейная площадь служила местом проведения базаров. Во время Великой Отечественной войны она входила в территорию Минского гетто⁴».

Так вот почему там установлен памятный знак. Минское гетто. Одно из самых кровавых мест в оккупированном городе.

Утром я стояла перед подъездом странного дома. Кошки снова сидели на окне. Я помахала им рукой и решительно открыла дверь навстречу будущему. Или прошлому. Я открыла дверь самой себе.

* * *

13 октября 1938 года. Гданьск, Польша. Родильный дом, включённый в программу Лебенсборн»⁵

Теплота и безмятежность внезапно сменяются необъяснимой тревогой. Что происходит? Напряжение растёт, я чувствую начало неизвестности. Как больно! Кроваво-красный водоворот затягивает в глубину подсознания. Страшно, Господи! Как страшно! Задыхаюсь. В ушах гудит, нечем дышать! Голову сдавливают беспощадные тиски. Впереди – холод и мучения. Это конец. Неужели конец?

– Ein Mädchen!⁶

Что происходит? Где я? Кто я? Почему так холодно и больно?

– Moja córeczka! Moja ulubiona!⁷

– Die siebtes. Wenn es weiter geht, haben wir die unnötige entfernen⁸.

В ушах нарастает шум, прикосновения заставляют дрожать и корчиться от нестерпимой боли. Кричу. Плачу. Люди, я одна из вас! Это начало! Встречайте меня с любовью!

– Gesundes Mädchen, alles in Ordnung⁹.

– Beginnen Sie!¹⁰

Меня уносят из комнаты. Тепло. Засыпаю. Чужие руки бьют по щекам. Чувствую, что безвозвратно теряю самое близкое и родное.

– Schlafen Sie nicht!¹¹

Рядом – каменный человек, ткань с пауком. И Мама. Да, это моя Мама! Здравствуй, Мама! Я – твоя дочь! Где же ты? Почему не возьмешь на руки, не прижмёшь к себе? Холодно. Страшно.

Оглушающая музыка. Мужчина приближается, наклоняет остро-холодное лезвие ножа к моей голове:

– Minna! Seien Sie so hart!¹²

Господи! Ангелы небесные! Защитите! Где моя Мама?

– Blasen! Das Ritual ist vorbei!¹³