Kitobni o'qish: «Великие княгини и князья семьи Романовых. Судьбы, тайны, интриги, любовь и ненависть…»

Shrift:

* * *

Предисловие
Вопросы престолонаследия

Когда в 1913 г. Романовы праздновали свое 300-летие, они были уже немолодой, по европейским меркам, династией. Не сравнивая ее, к примеру, с Капетингами, которые правили Францией более 800 лет (среди европейских правящих домов такое долголетие скорее исключение, чем правило), отметим, что великолепные Каролинги были на троне всего 202 года, Плантагенеты правили Британией два с половиной века, сменившие их Ланкастеры и Йорки не дотянули и до ста лет, и меньше полутора веков судьба отвела блистательной династии Тюдоров. Но если мы обратимся к русской истории, то увидим, что род Рюриковичей – сначала князей, а потом московских царей, согласно официальной хронологии, просуществовал 748 лет – начиная с полулегендарного «варяжского» князя Рюрика и кончая Василием Шуйским, представителем суздальской ветви рода, короткое правление которого пришлось на Смутное время. Уже в XIX в. насмешник Алексей Константинович Толстой описал этот период так:

Взошел на трон Василий,
Но вскоре всей землей
Его мы попросили,
Чтоб он сошел долой.
Вернулися поляки,
Казаков привели;
Пошел сумбур и драки:
Поляки и казаки,
Казаки и поляки
Нас паки бьют и паки;
Мы ж без царя как раки
Горюем на мели.
Прямые были страсти —
Порядка ж ни на грош.
Известно, что без власти
Далеко не уйдешь.

Рюриковичей «подкосила» проблема престолонаследия. У царя Ивана Грозного, которого Алексей Толстой характеризует так: «Калач на царстве тертый / И многих жен супруг», было пятеро сыновей, но трое из них умерли в раннем детстве, включая и того маленького царевича Димитрия, чья таинственная гибель в Угличе до сих пор остается одной из неразгаданных тайн русской истории. Другой тайной является судьба второго сына Ивана Грозного. Иван Иванович то ли был убит в ссоре с отцом (эту версию отразил в своей знаменитой картине Илья Ефимович Репин), то ли умер от болезни в возрасте 27 лет. Он был женат трижды, но детей так и не оставил.

Ивану Грозному наследовал его третий сын, Федор Иванович. Матерью его была Анастасия Романовна Захарьина-Юрьева, первая жена царя. Федор женился на Ирине Годуновой, сестре боярина Бориса Годунова. Когда год за годом в семье не рождались дети, Ирину стали обвинять в бесплодии и требовать от Федора, чтобы он развелся с ней, как сделал это когда-то отец Ивана Грозного Василий III, отправивший свою бесплодную жену Соломонию Сабурову в Суздальский монастырь и женившийся на Елене Глинской, которая и стала матерью Ивана Васильевича и бабкой Федора Ивановича. Однако Федор (возможно, впервые в жизни) проявил характер и отказался расставаться с любимой женой. Он воспротивился и приказу Ивана Васильевича при его жизни, и уговорам московских бояр. В результате государство осталось без государя, когда захватившего престол после смерти Федора Бориса Годунова свергли, и пришлось искать наследника в побочной ветви князей Шуйских, но, как нам уже известно, ему не удалось долго удержаться на престоле.

Основатель новой династии Романовых Михаил Федорович приходился двоюродным племянником Федору Ивановичу по матери, и на этом родстве основывались права Романовых на престол. Михаил был очень юным царем и в начале своего правления, по сути дела, «подставной фигурой». Реальная власть принадлежала его отцу Федору Романову, в прошлом – неудачливому сопернику Бориса Годунова в борьбе за царский трон. Именно по приказанию его политического противника Годунова Федора насильственно постригли в монастырь под именем Филарета.

Итак, старая династия прервалась, а новая была основана. Для того чтобы сохранить ее, Филарету требовалась поддержка бояр, но не менее важно было появление в каждом поколении как минимум одного наследника мужского пола, а лучше – двух или трех. Забегая вперед, можно сразу сказать, что вопрос престолонаследия будет стоять остро на всем протяжении XVII и XVIII вв. Политические интриги и высокая детская смертность не раз будут приводить к тому, что судьба новой династии повиснет на волоске. Как же Романовым удалось выжить и удержаться на троне?

Глава 1
В борьбе за наследование

В былые времена Рюриковичи охотно женились на иноземных принцессах и отдавали своих дочерей замуж в правящие дома Европы. Достаточно вспомнить Ярослава Мудрого, который женился на дочери шведского короля Олафа Шетконунга по имени Ингигерда. При крещении в православной церкви она получила имя Ирина. Своих трех дочерей Ярослав выдал также за иноземных владык – Елизавета стала женой норвежского короля Харальда Сурового, который, словно герой рыцарских романов, совершал в ее честь подвиги и писал стихи с рефреном: «А дева в золотой гривне не любит меня»; Анастасия вышла замуж за короля Венгрии Андраша I; и, наконец, младшая дочь, Анна Ярославна, выдана за короля Франции Генриха I. Сын Ярослава Изяслав женисля на сестре польского короля Казимира I – Гертруде, Святослав – на австрийской принцессе Оде, дочери графа Леопольда (некоторые из историков считают, что ее мужем был другой сын Ярослава), Всеволод – на греческой царевне (предположительно дочери византийского императора Константина IX Мономаха).

Дом Романовых. Державные созидатели могущества и славы земли Русской

Таким образом, Ярослав стремился создать целую сеть родства, которая захватывала бы Скандинавию, Восточную и Западную Европу. Но после монголо-татарского нашествия уже московские великие князья, а затем цари все чаще делали выбор внутри своего государства. Для царевичей искали невест из боярских домов. Исключения были редки, но знаменательны. Так, Иван III женился на гречанке Софье Палеолог, племяннице последнего императора Византии Константина XI. К тому же он выдавал своих дочерей за иноплеменников: Елена Ивановна стала женой великого князя Литовского и короля Польши Александра Ягеллона, а ее сестра Евдокия вышла замуж за татарского царевича Худай-Кула (Кудайкула), ставшего для этого христианином и принявшего в крещении имя Петра Ибрагимовича. Такие браки указывали на новые политические интересы Московской Руси. Третья же дочь Ивана, Феодосия, в 1500 г. обвенчалась с московским воеводой Василием Даниловичем Холмским.

Браки первых Романовых

Поначалу Романовы придерживались тех же правил – царских сыновей венчали с боярскими дочерями.

В 1616 г. Михаилу исполнилось 20 лет, и настала пора жениться и для него. Как это было заведено еще при последних Рюриковичах, стали свозить невест из всех уголков его государства. Этот обычай продиктован вовсе не романтическими побуждениями – это политическая игра, прежде всего для боярских родов, определявшая, который из них будет оказывать влияние на царя в ближайшие годы. Молодой царь, вероятно, еще питал какие-то иллюзии относительно своего статуса и захотел сделать выбор сам, но сделал его неправильно.

М.Ф. Романов

Е. Л. Стрешнева

Красавица Мария Хлопова – дочь ничем не примечательного боярина, а Федор Романов и его жена, инокиня Марфа, в свое время так же, как и он, насильно постриженная в монахини и не менее властолюбивая, чем муж, понимали, что им необходима могущественных поддержка московских боярских семей. И Мария, нареченная Анастасией и взятая «наверх» в терем царской невестой, начинает чахнуть. У нее болит желудок, ее постоянно рвет, белки ее глаз пожелтели. Было решено, что девушка «испорчена» и не может стать царской супругой. Марию удалили от двора и отправили в ссылку в Тобольск, где она сразу выздоровела.

Еще меньше повезло девушке, которая все же стала женой Михаила – Марии Долгоруковой. Свадьба состоялась в сентябре 1624 г., а через несколько недель после венчания молодая царица заболела и вскоре скончалась, вероятно, также став жертвой политического соперничества. 5 февраля 1626 г. Михаил венчается с Евдокией Стрешневой. От этого брака родилось десять детей. Старшим сыном и третьим ребенком в семье стал долгожданный наследник Алексей Михайлович.

А. М. Романов

М. И. Милославская

Михаил немного не дожил до 50 и скончался в 1645 г. Алексею Михайловичу исполнилось 16 лет, когда он занял место отца на троне.

В его жизни, как и в жизни его отца, была первая большая и трагическая любовь. Его выбор пал на Евфимию Всеволожскую, дочь небогатого помещика из подмосковного города Касимова. Но этот выбор не устроил царского воспитателя Бориса Морозова, который прочил в жены царю Марию Милославскую, на сестре которой, Анне, женился сам. Русский историк XIX в. Н. И. Костомаров рассказывает, что было дальше: «Царь выбрал Евфимию Федоровну Всеволожскую, дочь касимовского помещика, но когда ее в первый раз одели в царскую одежду, то женщины затянули ей волосы так крепко, что она, явившись перед царем, упала в обморок. Это приписали падучей болезни. Опала постигла отца невесты за то, что он, как обвиняли его, скрыл болезнь дочери. Его сослали со всею семьею в Тюмень. Впоследствии он был возвращен в свое имение, откуда не имел права куда-либо выезжать». Царской супругой стала Мария.

Н. К. Нарышкина

А впрочем, царь, кажется, все же привязался к своей жене и полюбил ее. Когда она забеременела, он просил митрополита молиться за нее, приписав при этом: «…а какой грех станется, и мне ей-ей пропасть с кручины». Мария родила ему тринадцать детей, но мальчики – царевичи Дмитрий, Алексей, Симон, Федор, Иван – либо умирали в младенчестве, либо вырастали хилыми и болезненными.

Алексей Михайлович и Мария прожили вместе 21 год, царица скончалась от горячки после очередных родов. В то время остались живы четыре сына царя, но маленький Симон умер вскоре после смерти матери. Наследником стал Алексей – живой и смышленый мальчик. Но и этому царевичу не суждено было прожить долго: он скончался, не дожив до 15 лет.

Через два года после смерти Марии Алексей Михайлович женился во второй раз, на молодой, красивой и воспитанной в европейском вкусе Наталье Нарышкиной. Им суждено было прожить вместе всего 5 лет, но за это время Наталья родила троих детей – царевича Петра, царевну Наталью и царевича Федора, который умер спустя несколько месяцев.

Сам Алексей Михайлович скончался в 1676 г., завещав свое царство старшему из его живых сыновей от первого брака – Федору. В день кончины царя Федору исполнилось 15 лет, второму сыну, Иоанну, – 10, а Петру – всего 4 года.

Федор Алексеевич был болезненным юношей, на похоронах отца он не мог сам идти за гробом, и его несли в кресле. Тем не менее, ему удалось провести ряд реформ, которые, по сути, подготовили Россию к реформаторской деятельности его единокровного брата. К маленьким Иоанну и Петру он относился очень заботливо: именно по его приказу сформировали детские потешные полки, которые позже станут главной опорой юного Петра.

Ф. А. Романов

А еще Федору удалось то, что не удавалось ни его отцу, ни его деду: он женился по любви. Его избранница – Аграфена Грушецкая, наполовину полячка, не принадлежала к знатным родам, а потому бояре, не желавшие этого брака, клеветали на нее и обвиняли в распутстве.

И тем не менее, в отличие от Михаила и Алексея, Федор сумел настоять на своем. В тот год, что он прожил с женой, во дворце завели новые порядки – на пиры больше не пускали гостей в длиннополых кафтанах, царь теперь считал, что они напоминают женские платья, и предпочитал одежду на польский манер и польские шапки, оставлявшие волосы открытыми. Бороды при Федоре не рубили насильно, а брили, повинуясь диктату новой моды. Но через год молодая царица умерла в родах, а через десять дней скончался и младенец. Федора спешно женили еще раз, но он уже был тяжело болен, и детей во втором браке у него не появилось.

Федор умер в 1682 г., и следующим наследником оказался его младший брат – 15-летний Иоанн, также слабый и болезненный. Меж тем семья Нарышкиных не теряла времени и сколотила боярскую партию вокруг вдовой царицы Натальи и 10-летнего Петра. Распустив слухи о слабоумии Иоанна, они выдвинули на престол своего протеже. Но тут на выручку брату пришла его старшая сестра Софья. Скорее всего, ею двигали не только родственные чувства и не только жажда власти, в которой ее поспешили обвинить, но и простой инстинкт самосохранения: если бы Петр тогда оказался на престоле, Нарышкины поспешили бы отправить Иоанна и всех дочерей Марии Милославской в монастырь.

Царевна Софья

На похоронах Федора, вопреки всем обычаям и приличиям, царевна вышла из терема, приняла участие в погребальном шествии, шагая за катафалком наравне с Петром. И не молчала! Напротив, громко плача, царевна объявила, что царя Феодора отравили враги, и молила не губить ее с братом Иоанном, а позволить уехать за границу. Разумеется, бояре тут же принялись уверять царевну и царевича, что никуда их не отпустят и позаботятся об их попранных правах. Царица Наталья с малолетним царем, не достояв церковной службы, удалились в свои покои.

До сих пор не известно, и, вероятно, никогда не будет точно установлено, кто именно поднял на бунт московских стрельцов – царское войско. Но они взбунтовались, убили брата царицы Натальи и провозгласили малолетних Иоанна и Петра царями, а Софью – регентшей при них. Такой порядок продлился до совершеннолетия Петра, после чего он сверг Софью и, отправив ее в монастырь, провозгласил себя и Иоанна полноправными царями. Когда Софья снова попыталась воззвать к стрельцам, те отказались ей помогать: отроки уже стали мужами и больше не нуждались в «няньке», следовательно, не было никакой причины оставлять Софью регентшей.

Еще во время своего правления Софья женила Иоанна на Прасковье Федоровне Салтыковой. Однако у царя Ивана и Прасковьи рождались только девочки.

Наталья Кирилловна спешно нашла невесту и для Петра. Ею стала Евдокия Федоровна Лопухина. Свадьбу сыграли в феврале 1689 г. Вскоре молодая царица забеременела и родила сына – царевича Алексея, что еще сильнее укрепило права Петра на престол.

Замужество «государевых племянниц»

Петру удалось переманить Иоанна на свою сторону в борьбе с Софьей. После их победы «старший царь» мирно жил с женой и детьми и умер 30 лет от роду, оставив на попечение Петра трех дочерей – Екатерину, Анну и Прасковью. Петр относился к племянницам по-родственному, но все же с какого-то момента начал их рассматривать как потенциальные фигуры в политической игре. В XVI–XVII вв. московских царевен не выдавали замуж: Россия была закрытым государством, не заключавшим браки с европейскими династиями, а выдать царевну за кого-то из бояр означало дать слишком большой козырь в руки какого-то боярского рода. Обычно царевны жили затворницами в своих теремах и после венчания брата на царство уходили в монастырь, как поступали прежде византийские принцессы.

Но Петр завел новые порядки.

Петр Алексеевич

Старшую сестру, Екатерину, озорницу и резвушку, которую мать ласково звала Свет-Катюшкой, Петр выдал замуж за 38-летнего герцога Карла Леопольда Мекленбург-Шверинского. Герцог был пьяницей, игроком и грубияном, из-за чего распались уже два его брака. Тем не менее Шверин был морским портом, и, вероятно, именно это обусловило выбор Петра. Вслед за брачным заключили и союзнический договор, позволяющий России размещать войска на севере Германии. Петр I, со своей стороны, обещал герцогу помочь завоевать города Висмар и Варнемюнде, прежде отошедшие от Мекленбурга к Швеции. Для Свет-Катюшки этот брак обернулся полной катастрофой. В 1722 г., не выдержав пьянства и грубостей мужа, она вместе с дочерью Анной Леопольдовной вернулась в Россию. Формального развода не было, но супруги больше не виделись.

Неудачным оказался и брак Анны Иоанновны. Контроль над Курляндией – еще одним небольшим княжеством на балтийском побережье, частью современной Латвии – должен был помочь России укрепить свои позиции на Балтике. Кроме того, Петра, безусловно, привлекал родственный союз с дядей Фридриха Вильгельма – Фридрихом I, королем Пруссии. В 1701 г. шведы захватили Земгалию, и до 1709 г. Фридрих Вильгельм находился у дяди в Пруссии, то есть не имел никакой власти над своим герцогством. Вернуться ему помог Петр, и поэтому Фридрих Вильгельм чувствовал себя обязанным России. Этот брак помог защитить Курляндию от посягательств на нее Речи Посполитой, но лично Анне не принес ничего: ее жених скончался, едва выехав из Петербурга. По слухам, это произошло из-за неумеренного употребления спиртного на свадьбе. Тем не менее, Петр приказал Анне ехать в Курляндию, где она прожила долгие годы вдовой, жалуясь дяде в письмах на безденежье и притеснения со стороны курляндских родственников. Но в представлениях Петра она «находилась на своем месте», и он не спешил вызывать ее обратно в Россию. И только в русских песнях Анну жалели. В них она со слезами просила Петра:

Не давай меня, дядюшка,
Царь государь Петр Алексеевич,
В чужую землю нехристианскую,
Бусурманскую.

Третьей сестре, Прасковье, Петр так и не нашел жениха. Эта, по воспоминаниям современников, некрасивая и болезненная девушка, вероятно, устрашенная судьбой сестер, решила взять свое замужество в свои руки и тайно обвенчалась с генералом и сенатором Иваном Ильичом Дмитриевым-Мамоновым, потомком ветви рода Рюриковичей, утративших право на трон, человеком умным, храбрым и сумевшим снискать любовь и уважение Петра Великого. Но единственный ребенок, родившийся в этом браке, не прожил долго.

Первая принцесса-иностранка

Едва вернувшись из своего первого заграничного «посольства», Петр приказал Евдокии Лопухиной, своей первой жене, уйти в монастырь. Когда же царица не подчинилась, он заперся с ней в светлице и много часов «убеждал» ее, пока она не смирилась со своей судьбой. Наконец царь приказал отправить Евдокию в Суздаль, в женский монастырь, где ее постригли под именем инокини Елены. Это не первый случай, когда неугодную царицу отправляли в монастырь (двумя веками раньше в тот же Суздаль отправилась то ли добровольно, то ли по принуждению Соломония Сабурова), но прежде причиной «увольнения» царицы всегда было бесплодие. Петр же расстался с первой женой и матерью его сына просто потому, что она ему опостылела, а сам он собирался жениться на своей любовнице из немецкой слободы Анне Монс. Царица же Евдокия носила монашеское платье от силы неделю, а потом появлялась на богослужениях только в мирском и истинно царском облачении. Воспитание маленького царевича Петр поручил своей любимой сестре Наталье и перевез всю свою семью в новую, еще недостроенную столицу.

Е. Ф. Лопухина

Подросшему царевичу Алексею Петр сосватал 16-лет-нюю Шарлотту Брауншвейг-Вольфенбюттельскую, лютеранку по вероисповеданию, дочь герцога Брауншвейг-Вольфенбюттельского Людвига Рудольфа, владевшего городом Бланкенбургом.

Принцесса Шарлотта и ее сестры, Елизавета Христина и Антуанетта Амалия, росли в Зальцдалене и Вольфенбюттеле, у своего деда, герцога Антона Ульриха, человека хорошо образованного и просвещенного, и часто бывали при дворе Августа II Саксонского, супруга которого Кристиана Эбергардина Бранденбург-Байрейтская приходилась им теткой. Август в то время являлся польским королем и союзником России в Северной войне. Ее родная сестра – Елизавета Христина – была замужем за младшим братом императора Священной Римской империи, который вскоре унаследовал титул и стал императором Карлом VI. Петр давно замыслил войну с Османской империей за выход к Черному морю, и брак его сына мог послужить хорошей основой для союза с Австрией – давним противником турок. С другой стороны, Алексей в то время был официальным наследником Петра, и возможность видеть Софию Шарлотту на русском троне не могла не привлекать ее родителей и более далеких венценосных родственников. И хотя при первой встрече Алексей не понравился будущей невесте, ее мнение не приняли во внимание ни ее отец, ни ее дядя, ни будущий тесть.

Царевна Наталья Алексеевна

Автор статьи в «Русском биографическом словаре» Половцова, посвященной Шарлотте, справедливо замечает: «В то время почти все принцессы из владетельных домов не выходили замуж по собственному влечению: интересы целого дома были выше интересов его членов, и каждая принцесса, даже из самого незначительного владетельного дома, выдавалась так, чтобы это было выгодно ее дому. Шарлотта также не избегла общей участи, и очень скоро глава Вольфенбюттельского дома, герцог Антон Ульрих, начал подыскивать для нее выгодного жениха. В то же самое время и Петр Великий искал невесты для своего сына, царевича Алексея. Один из его приближенных, дипломатический агент Петра за границей барон Гюйссен, предложил царю женить царевича на Бланкенбургской принцессе. Царь выразил свое согласие на этот брак, и барон Гюйссен начал переговоры с родственниками Шарлотты».

Меж тем, принцесса еще надеялась, что женой Алексея станет не она, а ее сестра, и писала деду: «Ваше письмо дает мне некоторую возможность думать, что московское сватовство меня еще, может быть, минует». Но надежде этой не суждено было сбыться. Петр одержал решительную победу в Полтавской битве, и герцог Антон Ульрих оставил всякие сомнения, решив выдать свою внучку за русского царевича.

* * *

В 1709 г., в сопровождении Александра Головкина и князя Юрия Трубецкого, царевича отправили в Дрезден для дальнейшего обучения немецкому и французскому языкам, геометрии, фортификации и «политическим делам». В Шлакенверте весной 1710 г. увиделся со своей невестой. К тому времени Шарлотта, по словам знаменитого Лейбница, «была так хорошо вразумлена, что приняла честь, которую ей предназначали». Очевидно, «вразумлен» был и Алексей, к тому времени получивший уже несколько серьезных «разносов» от Петра и боявшийся лишний раз ему возражать. «Шарлотта, – писал он в Россию своему духовнику Якову Игнатьеву, – человек добр, и лучше ее здесь не сыскать».

Царевич Алексей

Примирилась с этим браком и принцесса. «Моя дочь Шарлотта, – писала мать невесты Христина-Луиза одному из дворян, устраивавших свадьбы с «немецкой стороны», – уверяет меня, что царевич очень переменился в свою пользу, что он очень умен, что у него самые приятные манеры, что он благороден, что она считает себя счастливой и очень польщена честью, которую царевич и царь оказали ей своим выбором».

Через год, 11 апреля, подписали контракт о бракосочетании, 19 апреля царь утвердил проект брачного договора, который состоял из 17 статей. Дед принцессы и ее родители, согласно договору, ручались за нее, что она будет всегда следовать за своим супругом и относиться к нему «со всяким должным почтением, верностью и любовью». Одновременно будущие сыновья Софии Шарлотты лишались права наследовать земли в Брауншвейге.

Свадьба – это всегда не только политическая акция, но и экономический договор: Петр I обязался оплатить переезд принцессы и ее двора, снабдить принцессу «посудами и протчими к столу надлежащими», конюшней и к ней «потребные экипажи устроить». На содержание двора, на стол и конюшни принцессы Петр обещал ежегодно выделять 100 тысяч талеров, но позже, в связи с продолжавшейся войной со Швецией, урезал эту статью ровно наполовину, в дальнейшем обязуясь возместить недоданное.

София Шарлотта

Для заключения договора 30 апреля царевич прибыл в Вольфенбюттель. Вскоре он написал отцу, что столкнулся с некоторыми трудностями: «По указу, государь, твоему о деньгах повсегодной дачи невесты моей зело я домогался, чтоб было сорок тысяч, и они сего не соизволили и просили больше; только я как мог старался и не мог их на то привести, чтоб взяли меньше 50 000, и я по указу твоему в том же письме, буде оне не похотят сорока тысяч, позволил до пятидесяти, на сие их склонил с великой трудностию, чтоб взяли 50 000, и о сем довольны, и сие число вписал я в порожнее место в трактате; а что по смерти моей она не похочет жить в государстве нашем, дать меньше дачу, на сие они весьма не похотели и просили, чтоб быть равной даче по смерти моей, как в Москве, так и в выезде из нашего государства, о чем я много старался, чтоб столько не просили, и, однакож, не смог сделать и по указу твоему (буде они за сие заупрямятся, написать ровную дачу) и в трактате написал ровную дачу и, сие учиняя, подписал я, тоже и они своими руками разменялись, и тако сие с помощью Божией окончили».

Поскольку обеим сторонам очень хотелось заключить этот договор, они легко пошли на уступки. Договор был подписан, а иностранные дипломаты сообщали, что между царевичем и его невестой «большое согласие и сердечное влечение».

Свадьбу пышно отпраздновали 13 октября 1711 г. в Торгау.

* * *

Когда новость об этом дошла до России, то многих известие о браке царевича с иноземкой и иноверкой шокировало. Английский посланник Витворт сообщал своему Двору из Москвы 6 декабря 1711 г.: «Здесь несколько дней стреляли из пушек и происходили празднества и фейерверки по поводу свершившегося бракосочетания царевича-наследника, хотя брак этот очень не по сердцу народу. Он втихомолку ропщет и не может скрыть своего неудовольствия по поводу вероисповедания новобрачной». А младший брат ганноверского курфюрста герцог Эрнст Август писал: «Верно то, что царевна весьма несчастна. Некоторые даже говорят, что, если у нее не будет детей, россияне вправе заключить ее в монастырь, если не поступить с нею еще хуже».

Что касается самого Алексея, то, по-видимому, он очень гордился таким брачным союзом. Вот какой эпизод, относящийся к 1712 г., приводит в своей книге советский и российский историк петровской эпохи Н. И. Павленко: «Однажды во время устроенного Меншиковым обеда, на котором присутствовали офицеры дислоцированной в Померании армии, в том числе и царевич Алексей Петрович, зашел разговор о дворе Шарлотты. Меншиков отозвался о нем самым нелестным образом: по его мнению, двор был укомплектован грубыми, невежественными и неприятными людьми. Князь выразил удивление, как может царевич терпеть таких людей. Царевич встал на защиту супруги: раз она держит своих слуг, значит, довольна ими, а это дает основание быть довольным ими и ему. Завязалась перепалка. Меншиков возразил: „Ты слеп к своей жене, она тщеславна“. Царевич воскликнул в ответ: „Знаешь ли ты, кто моя жена, и помнишь ли ты разницу между ней и тобой?!“. Меншиков: „Я это хорошо знаю, но помнишь ли ты, кто я?“. Царевич: „Конечно, ты был ничем, и по милости моего отца ты стал тем, что ты есть“. Меншиков: „Я твой попечитель, и тебе не следует со мною так говорить“. Царевич: „Ты был моим попечителем, теперь уже ты не мой попечитель, я сам умею позаботиться о себе, но скажи мне, что у тебя против моей жены?“. Меншиков: „Что у меня против нее: она высокомерная немка, и все оттого, что она в родстве с императором, но от этого родства ей, впрочем, будет мало проку, а во-вторых, она тебя не любит, и она права в этом, ибо ты обращаешься с ней очень дурно; кроме того, ты своим видом не можешь возбудить любви“. Царевич: „Кто сказал, что она меня не любит? Я очень хорошо знаю, что это неправда, я ею очень доволен и убежден, что и она мною довольна. Да сохранит Господь ей жизнь, я буду с нею очень счастлив“. Меншиков: „Я своими глазами убедился в противном, она тебя не любит. Плакала она, когда ты уезжал, от досады, видя, что ты ее не любишь, а нисколько не от любви к тебе“. Царевич: „Не стоил ты того, чтобы на нее смотреть; ее нрав очень кроток, и хотя она не моей веры, должен, однако, сознаться, что она очень благочестива; что она меня любит, в этом я уверен, ибо ради меня она все покинула, и в том тоже я уверен, что она честна; впрочем, неудивительно, что ты так говоришь, ибо ты судишь об имперских княжнах по тем, которые у нас, и особенно по твоей родне, которая никуда не годится, так же, как и твоя Варвара (свояченица Меншикова. – Е. П.). У тебя змеиный язык, и поведение твое беспардонно. Я надеюсь, что ты скоро попадешь в Сибирь за твои клеветы; моя жена честна, и кто впредь мне станет говорить что-нибудь против нее, того я буду считать отъявленным врагом“. Царевич велел наполнить бокалы, выпили за здоровье кронпринцессы, и все офицеры бросились к ногам царевича».

* * *

Поначалу принцесса, как послушная девочка, тоже писала своей матери восторженные письма о том, как она довольна своей судьбой.

«Я нежно люблю царевича, моего супруга, – „отчитывалась“ София Шарлотта. – Я бы нисколько не дорожила жизнью, если бы могла ее принести ему в жертву или этим доказать ему мое расположение, и хотя я имею всевозможные поводы опасаться, что он меня не любит – мне кажется, что мое расположение от этого еще увеличивается…»

Ей кажется, что она не только любит, но и любима, как то и подобает молодой жене: «Царевич осыпает меня выражениями своей дружбы. С каждым разом он демонстрирует мне знаки своей любви, так что я вправе сказать, что совсем счастлива».

И позже: «Царевич любит меня страстно, он выходит из себя, если мне недостает хоть малейшей вещи, а я без ума от любви к нему».

Правда, на горизонте уже появляются облачка. «Я совершенно смущена, – пишет кронпринцесса своей матери, – ввиду того что меня ожидает, ибо горе мое идет от человека слишком дорогого, чтобы на него жаловаться…»

Но вот они переезжают в Россию, и в письмах Шарлотты начинают проскальзывать тревожные нотки: «Я никогда не составляла себе слишком выгодного мнения о России и ее жителях, но то, что я увидела, превзошло мои ожидания. Нужно любить царевича, моего супруга, такою полною любовию, какую я к нему питаю, иначе я имела бы много причин содрогаться при мысли о продолжении моего путешествия. Но, находя в царевиче столько и даже больше хороших качеств, чем дурных у народа, я считаю большим счастьем, что буду жить среди людей, которые обладают тем отличным свойством, что глубоко преданы своему государю. Поэтому я люблю русских, ибо нет такого ужасного места на целом свете, куда бы я ни отправилась с удовольствием, сопровождая его. Нужно жить среди русских, чтобы их хорошенько узнать. Для того, чтобы приобрести их расположение, необходимо сделаться русским и по духу, и по нраву, и даже в таком случае это не всегда удается, ибо если существует народ, так это именно наш. Они в высшей степени корыстны, и если одолжишь их чем-нибудь, то они полагают, что рассчитываешь на их благодарность, и тогда они начинают ненавидеть лицо, которое их облагодетельствовало. Доставив им какое-нибудь удовольствие, вы еще должны относиться к ним с той признательностью, которую могли бы от них ожидать, и благодарить их за то, что они приняли подарок, иначе они очень обидятся. Понятия их очень спутаны, самые ужасные кутежи распространены между ними, во время богослужения и молитвы они ведут себя чрезвычайно легкомысленно, нечистоплотность их доходит до крайних размеров, нет области в Германии, жители которой не были бы образованнее русских, то есть тех из них, которые ничего не видели, кроме своей родины. Одним словом, это очень непривлекательный народ».