Kitobni o'qish: «Угнанное пианино»

Глава I
Праздничный храп

Эта история случилась в тот самый знаменательный день, который в народе с тысяча-девятьсот-лохматых годов зовут праздником всех женщин Восьмое марта. И началась она именно тогда, когда ученица седьмого «В» класса Зоя Редькина вместе с матерью и братом-первоклассником вошла в единственную комнату своей родной квартиры.

На дворе стояло праздничное утро: вся страна отмечала Восьмое марта. Хорошо встретил его и удалой Зоин папаша, регулярно пьющий сантехник Редькин: на всю квартиру раздавался его громкий праздничный храп.

Увидев спящего и храпящего муженька, мать Зои и Толика, работница одеяльно-матрацной фабрики Клавдия Редькина привычно расстроилась: ведь, чтобы заработать семье на праздничный обед, с раннего утра она вместе с наследниками торговала возле супермаркета мимозами. Владелец большого склада цветов и плодов, добрый человек Карен Бабкенович, часто давал всей округе заработать – по сниженной цене отпускал цветы на реализацию. Не отказал и сегодня.

И вот мимозы проданы, продукты куплены – но никто в квартире Редькиных не встречает с объятиями маленький трудовой коллектив. Отец семейства спит, не собираясь ничем, кроме носовых рулад, радовать своих близких… Даже входная дверь оказалась незапертой. Чувствовалось, что праздника так сегодня и не будет.

Не будет, это точно! Зоя первой осознала это. Потому что дверь не заперта, папаша спит, а… в квартире побывали воры! Всё, абсолютно всё находилось на местах в единственной комнате и маленькой прихожей. И только пианино, прекрасного чёрного пианино фабрики «Аккорд», там, где оно всегда стояло, теперь не было! Осталось от него лишь пустое пыльное место – серый прямоугольник у стены.

Его не оказалось ни в ванной, ни на кухне. Укатило пианино на своих колёсиках в неизвестном направлении. О том, что укатило, красноречиво говорили следы на полу. И даже царапина осталась на повороте.

Такого вероломства от папаши Зоя не ожидала. А уж тем более в светлый праздник всех дочек страны… Понятно на все сто процентов: папаша пианино продал, а деньги пропил – и спит теперь счастливо!

Зоя всё ещё не могла до конца поверить в это, а потому по двадцать седьмому разу принялась обшаривать их немудрящее жильё – а вдруг всё-таки завалялось где это пианино, вдруг она просто устала и его не замечает?..

«Где же оно? Где моё прекрасное пианино? – горевала Зоя. – Как вообще это могло случиться?» Чёрное пианино – это была её единственная личная вещь. Пианино подарила незадолго до своей смерти тётя Маруся – мамина сестра. Все родственники обещали Марусе, что не притронутся к пианино и ничего с ним не сделают, пока Зоя сама этого не захочет. Даже специальную дарственную бумагу тётя Маруся, которая очень любила кроткую Зою, для этого составила. Знала, что к её мнению прислушиваться особо не будут, если что. А так – документ. Бумага отпугивала своей грозной печатью.

И до последнего времени, даже в самые голодные времена, на музыкальный инструмент никто не покушался. Да, пусть Зою ругали, пусть соседи возмущённо стучали в стенку, когда девочка исполняла, громко себе аккомпанируя, арии собственного сочинения. Или когда она импровизировала в разных стилях. Её просили не долбить по клавишам и не петь, грозились руки ей за спиной завязывать и рот скотчем заклеивать, но Зоя продолжала играть.

И, тем не менее, ничего с её инструментом не делали, помня завещание тёти.

И вот теперь папаша это совершил!.. Но ведь обещал же не трогать! Как же так? Он, правда, регулярно что-нибудь пропивал – недавно вот дублёнку материну пропил и пластиковый электрический чайник. А на пианино не покушался. Ни-ког-да. Значит, сегодня-таки покусился, беспринципный человек…

… – Что, правда, что ли, пианино нету? – удивилась мать.

– Да… – ответила Зоя – и первая слезинка покатилась из её глаза.

– Он? – мать ткнула шапкой в сторону папаши.

– Наверно…

Мать принялась будить отца, чтобы спросить, куда он фортепьяно дел, но тот не реагировал – сладко шлёпал губами и продолжал смотреть праздничные сны.

– Самая дорогая вещь в доме пропала, а он хоть бы хны! – возмущалась мать.

Она с проворностью, которой позавидовал бы любой полицейский, быстро обшарила папашины карманы, но денег там не нашла.

– Пропил ведь фортепьяно, подлец! Пропил наш праздник, пропил, пропил! – горя обидой и возмущением, ругалась она и била мужа по физиономии мохеровой шапкой, на которой снежинки не спеша превращались в дождинки.

Поняв, что всё напрасно и бить лежачую тушку бесполезно, мать уселась за стол на кухне и принялась горевать. Сумки с праздничными продуктами сиротливо жались к её ногам, но она не замечала их. Вот такой невесёлый праздник ждал Клавдию Редькину…

А Толик Редькин встал в самом центре пыльного прямоугольника, оставшегося от пианино, и, радостно улыбаясь, вскинул руки вверх.

– Ура! – воскликнул он.

– Я тебе сейчас дам «ура!» – всхлипнула Зоя и погрозила брату кулаком.

А Толик продолжал чувствовать себя счастливым. Он понял: Восьмое марта – это чудесный праздник, потому что именно на него, а не под Новый год, сбываются желания. Сколько раз он загадывал, чтобы ненавистное пианино исчезло наконец из квартиры. Правда, Толик добавлял всегда к этой просьбе ещё и то, чтобы вместе с пианино испарилась из дома и сама пианистка. Но без её любимого инструмента сестру он ещё терпел, так что все равно мог считать, что желание его исполнилось.

«Что же делать? – лихорадочно думала Зоя Редькина. – В полицию обращаться? Придётся».

Хлопнув дверью, Зоя вылетела из квартиры. Все равно городского телефона в доме у них не имелось, мобильный только у матери, а она не даст.

К Арине! Конечно, надо идти к Балованцевой Арине! У неё и телефоны есть. И мозги! Арина обязательно Зое поможет!

Зоя пробегала очередной лестничный пролёт, когда вдруг откуда ни возьмись перед ней, как лист перед травой, возник одноклассник Антоша Мыльченко. Зачем он таскается по её подъезду, если сам живёт в другом доме – в соседнем, Зоя размышлять не стала. Не до того ей было.

– Зоя! – воскликнул Антоша, протягивая к Редькиной Зое руки. – А вот и ты! Радуйся! Сюрприз тебя ждёт! Сюрприз!

– Какой ещё сюрприз? – удивилась Зоя, но тут же горестно ахнула, не сбавляя темпа бега. – Ах, Мыльченко! У меня уже есть – та-а-акой сюрприз! Так что не до тебя…

– Постой, Зоя, куда ты?! Я хочу тебе кое-что сказать! – начал было Антоша, и глаза его привычно закатились к небу.

– Нет-нет, не надо! Мне некогда сейчас! – бросила Зоя Редькина.

Но Антоша, не желая, видно, чтобы девочка исчезала, точно видение, принялся хватать её за руки.

– Да ну тебя, Гуманоид несчастный! – испугалась Зоя и стала отчаянно вырываться. – Чего ещё придумал?

– Ну, Зоя… – взвыл Антон. – Ну сюрприз же!

Но Зоя, не зная, что может быть сейчас на уме у этого странного мальчика, дёрнулась особенно резво и, чуть не сбив Антошку с ног, вылетела из подъезда.

Крики и призывы Антона затихли у неё за спиной. А путь к дому Арины Балованцевой был неблизкий. Она жила на самом краю города, вернее, даже за его чертой – по другую сторону загородного шоссе. Улица Трикотажная, на которой стояли дома Зои и Антоши Мыльченко, тоже находилась в окраинном микрорайоне, но Аринин домик – просто на отшибе. Так что бежала туда плачущая и дрожащая от обиды Зоя долго – минут двадцать точно. С серого совсем не праздничного неба повалили крупные влажные хлопья, скоро все дорожки покрылись снегом, а Зоя бежала и бежала…

Глава II
Небо в клеточку, друзья в полосочку

А за это время успело произойти следующее. Красивая девочка Вероника Кеник, одноклассница Зои, Арины и Антоши, как следует убралась в своей квартире. Её родители по случаю праздника уехали в гости, оставив дом в полном дочкином распоряжении.

Вероника украсила стол двумя длинными свечами в медных подсвечниках, подумала-подумала и зажгла их, выставила на середину торт со взбитыми сливками, налила в высокие бокалы гранатового сока, похожего на настоящее красное вино…

Она поджидала Богдана, своего поклонника. Богдан учился в восьмом классе, был весел, остроумен, хорош собой: имел красивую чёлку, которая так падала ему на глаза, что казалось, нет более загадочного парня на всём белом свете!

Подружки завидовали Веронике, когда она проплывала мимо них под ручку с прекрасным Богданчиком.

И вот сегодня, в день праздника Восьмое марта, он должен был нанести Веронике визит… Потом они собирались пойти в кино, а оттуда на дискотеку – так что всё предполагалось, как у взрослых, и даже лучше.

Стол для романтического ужина, а вернее обеда, был давно накрыт. Вероника посмотрела на себя в зеркало, поправила волосы и тщательно замалякала губы, которые ей показались наивно розовыми, ядрёно-коричневой помадой. Из зеркального овала на Веронику глядела весьма взрослая девушка. Вероника сама себе понравилась.

Но до прихода Богданчика по-прежнему оставалось время. А чем ещё заняться, Вероника не знала.

Как раз в этот момент раздался звонок в дверь.

«Какой Богдан молодец! – обрадовалась девочка. – Он понял, что я скучаю, и пришёл раньше! Умница!»

Она распахнула дверь – и тут в квартиру, как вихрь, ворвался очень неожиданный персонаж: растрёпанный и взмокший Антоша Мыльченко. Решительно захлопнув за собой дверь, он придавил её задом.

И тут же скороговоркой (чтобы его не выгнали), не давая Веронике опомниться, Антоша забормотал:

– Здравствуй, Вероника! Уф-уф! Ты мне доверяешь – потому что открыла дверь не глядя. Вот спасибо! Это я. Ох, какой снег на улице… И это в день такого торжественного, такого цветочного праздника…

Вероника просто обалдела – меньше всего именно этого мальчика она ожидала увидеть у себя дома всего лишь в нескольких метрах от стола с тортом и горящими свечами.

– Погоди, Мыльченко… Ты… – она еле-еле смогла что-то вообще сказать, так была удивлена. – Здравствуй, конечно.

Антон порывисто взмахнул рукой, сделал шаг вперед, вытащил из-за спины какой-то шуршащий пакет и… принялся декламировать:

 
Красивых женщин всех поздравить
Мы очень радостно хотим!
Всем им подарки сразу дарим,
Их осчастливить…
 

С этими словами он сделал ещё шаг к Веронике (явно собираясь осчастливить), снова взмахнул рукой – и на него упало пальто с вешалки. Это не позволило ему немедленно осчастливить Веронику, но дало возможность ей понять, что происходит. Девочка сдёрнула с незадачливого декламатора упавшее пальто. Антоша завертел головой, на миг замолчав.

– Стоп, стоп, стоп, Мыльченко. Кого это ты собираешься осчастливить?

Антоша тут же набрал в легкие воздуха и затараторил:

– Я сочинил эти поэтические строки, Вероника… Ты знаешь, я не только писатель, я ещё и поэт, хочу вместе с ними преподнести тебе, как самой красивой девочке в школе, в городе и в мире! Во всём мире! Преподнести одну вещь…

Этот текст Веронике показался небезынтересным – согласитесь, и в будни, и в праздники такое слышать всегда приятно!

– Погоди-ка… – сказала она. – Ты, может, не будешь в куртке и в шапке тут в коридоре топтаться? Чувствуется, тебе очень жарко.

Антоша охотно с этим согласился.

– Да! – воскликнул он. – В моей груди полыхает пожар!

– Клади сюда.

– Что? – не понял Антоша, пряча свёрток за спину.

– Да шапку свою. – Вероника хлопнула ладошкой по мягкой обивке пуфика. – Сюда.

Антоша метнул на пуфик свою шапку-ушанку, вновь зашуршал загадочным пакетом.

– И я хочу преподнести тебе, Вероника… – опять запел-завыл он.

Вероника улыбнулась, незаметно покосилась на часы: до прихода ненаглядного Богдана оставалось пятнадцать минут. Мыльченко поздравлять собрался – так пусть поздравляет. Пустячок, а приятно. Правда, вчера в школе их однокласснички уже поздравили – каждой девочке подарили по булке, пластиковым прыгалкам и теням для век. Кому пришло в голову такое странное сочетание – булки, прыгалок и косметики, – оставалось только гадать… Но зачем заглядывать в зубы дарёным коням, тем более накануне Восьмого марта? Дорог не подарок, а мужское внимание…

– Надевай тапки, Мыльченко, проходи… – скомандовала Вероника, закрывая дверь в комнату с праздничным столом и приглашая поздравительного юношу на кухню. – Знаешь, у тебя ушки сейчас такие красные. Горят.

Антоша, который казался себе галантным мужчиной, а не лопоухим школьником, тут же бросился к раковине.

– Я их сейчас водой помочу! – воскликнул он, открывая мощную струю холодной воды. Брызги летели во все стороны, и скоро не только уши, но и волосы Антона стали мокрыми. – Всё, остыли мои ушки. А ты на-ка вот этот свёрток… То есть нет. Не бери пока! Погоди, не открывай!

Вероника, в руках которой оказался шуршащий свёрток, уже переживала, что пустила к себе в дом это беспокойное хозяйство. То на-ка, то не открывай…

А тем временем Антоша у зеркала над раковиной причесал щедро смоченные волосы на прямой проборчик.

– Я мил? – улыбаясь и заглядывая Веронике в лицо, спросил он.

– Оч-чень…

Антоша вновь выхватил свой сверток у девочки из рук, вышел на середину кухни, отставил ножку в сторону, взмахнул головой, отчего капли с волос полетели в разные стороны, и заговорил:

– Дорогая Вероника. Прошу принять от меня этот скромный подарок в честь Восьмого марта. Пусть это радует тебя. Вот… Дарю. Бери насовсем.

И вручил (уже в который раз за время визита) свёрток в руки Веронике.

– Ой, Антошенька… – Вероника поняла, что наконец-то подарок приплыл к ней. – Что же это такое?

– Пижамка, – ответил Антоша.

– Пижамка? – удивилась Вероника, извлекая из пакета что-то большое, шелковистое, струящееся. – А почему у неё рукава такие… длинные? Какой это размер?

– Размер истинно твой, Вероника. А рукава – потому что это пижамка в виде костюма Пьеро.

– Пьеро?

– Да. Ты потрогай материальчик, Вероника, – тут же предложил Антоша и принялся трясти пижамой у Вероники перед самым носом.

Он один знал правду, а потому старался отвлечь от неё оподароченную девочку любой ценой. Дело в том, что пижама всем была хороша, но имела один дефект. Ошибаться могут все, и не только в нашей стране, но и за рубежом, где сшили эту пижамку. То ли тамошние швеи были рассеянны в тот день, то ли отвлеклись на что-то более интересное, но только вместо рукавов они пришили к курточке штанины панталон. Поэтому-то рукава и оказались такими длинными. Наверное, где-то моталась по свету незадачливая сестра этой пижамы – и напрасно пыталась неизвестная тётенька влезть в неё: ведь к полосатым панталончикам купленной ею пижамы были пришиты рукава…

Сам Антоша заметил это слишком поздно, и поменять её было уже нельзя. В целом же пижамка смотрелась весьма симпатично, так что теперь приходилось выкручиваться. А где уж он её взял – новую, с торчащими в разные стороны этикетками, – можно только догадываться.

– Потрогай, оцени материю, говорю! – как ухарь-купец на ярмарке, суетился Антошка.

– Ну… Шёлк, – с сомнением проговорила Вероника.

– Шёлк, конечно! Натуральный! А бирочку посмотри! Фирма «Нина Риччи»! – продолжал переводить стрелки Антоша.

Но Вероника перебила его. Какие-то сомнения, видимо, начали закрадываться в её голову.

– А почему же Пьеро не белый, а в полосочку? – с пристрастием спросила она.

– Потому что белых Пьеро навалом! – не сдавался Антон. – А сейчас это самая что ни на есть мода на дамское бельё во Франции! Чтоб чередовались: полосочка серая – розовая, серая – розовая!

– Ну, знаешь ли… – растерялась Вероника.

И вдруг смысл подарка начал доходить до неё.

– Дамское бельё… – повторила Вероника. – По-моему, я не давала тебе повода дарить мне такие интимные подарки. Ну-ка, Мыльченко, забирай…

И она решительно сгрузила струящуюся кучу в руки Антошке.

– Ой, Вероника, Вероника, не обижайся! Ну она же такая красивая, эта пижамка! И тебе идёт-то как!

– Ну вот и уходи-ка ты со своей пижамкой домой. Надо же – придумал! – Вероника, казалось, была настроена решительно.

Антон не мог смириться с отказом.

– Ну, Вероника, ну ты посмотри на неё как следует! Какие панталончики! – проныл он.

А ныть, общаясь с девушками, никак нельзя. Этого начинающий покоритель дамских сердец ещё не знал. Девушки свирепеют от нытья.

– Сейчас ты у меня получишь панталончики… – рассвирепела и Вероника.

Но Антошка проявил завидную прыть.

– А вот ещё ночной колпачок, Вероника! – воскликнул он, подпрыгивая и помахивая в воздухе таким же розово-серым шёлковым изделием. – К пижамке! С пумпончиком! В нём спать нужно, он причёску берёжет!

Вероника покосилась на циферблат настенных часов. Стрелки показывали, что наступило время свидания.

– Да что ж ты никак не поймёшь! – всплеснула руками она. Выставить Гуманоида из дома она уже просто отчаялась.

– Погляди, как здорово смотрится! – почувствовав её слабинку, тут же сильнее засуетился Мыльченко. – Я сейчас примерю! Вот! Штанишки!

С этими словами он уселся на пол и схватился за пижамные штаны.

– Не вздумай раздеваться! – испугалась Вероника.

– Не, я прям на джинсы! – успокоил её Антоша, действительно нацепив шелковые панталоны поверх своих джинсов. – Вот… Теперь кофточку… Ты не смотри, что на мне велико кажется, Вероника. Это ничего, что я прямо на куртку меряю. Ты же на голову выше меня, так тебе пижамка в аккурат будет. Видишь, раз мне на куртку чуть-чуть внатяг, значит, тебе на голое тело самое оно…

– На какое ещё голое тело! Мыльченко…

– Ой, не на голое! В смысле, на тебя вообще! – испугавшись, что ляпнул что-то не то, оправдывался Антон, стараясь облачиться в пижаму ещё быстрее. – Самый раз! Самый раз! Во, смотри!

– Боже мой! – воскликнула Вероника, когда через минуту Антоша встал перед ней. – Весь оделся.

Антон надел на мокрую голову шёлковый колпачок, разгладил его ладонями.

– А теперь я и в колпачке, – он галантно поклонился. – Готов. Вот я и Пьеро. А? Красавец?

– Гуманоид, то есть Антоша, ну, понимаешь… – не нашлась, что сказать, бедная девочка.

– А знаешь, какие сны тебе будут в этой пижамке сниться! – воскликнул Антоша, мечтательно закатывая глаза.

– Да уж… – вздохнула Вероника.

– И рукава длинные – специальные, – с вдохновением подхватил Антон. – Чтобы тебе во сне лицо ногтями не расцарапать.

– Да я и не собираюсь себя царапать, – удивленно пожав плечами, начала Вероника.

Но не договорила. В это время позвонили в дверь.

Вероника бросилась открывать, краем глаза успев заметить, что Антоша подобрался к зеркалу и с довольным видом в нём себя разглядывает.

На пороге стоял Богдан, держал в руках букет крупных роз и лучезарно улыбался. Наступил миг настоящего женского счастья для Вероники… Она тоже улыбнулась. Но вспомнила про своего первого посетителя. И улыбка исчезла с её лица…

– Привет, Богдан, – пробормотала девочка.

– Здравствуй, Вероничка… – встряхнув благоухающий букет, произнёс Богдан. – Это тебе. Поздравляю.

– Спасибо! – кивнула Вероника, не чувствуя той радости, какую она ждала вот уже несколько дней, едва узнала о предстоящем свидании. – Богдан, я так ждала тебя, но…

В этот момент из комнаты, дверь в которую была закрыта, выскочил Антон Мыльченко в полосатой пижаме.

– И она не мнётся, смотри! – воскликнул он, прыгая козликом. – Я специально на диване повалялся.

Восьмиклассник Богдан опешил. Конечно, он Антона узнал – да и кто в их школе не знает старика Мыльченко?

– А это что такое? – хмыкнул Богдан. – Вероника, что это у тебя тут Гуманоид по квартире скачет?

Антошу с детских лет дразнили Гуманоидом – за всё, чем отличалась от остальных его многогранная личность. Поэтому Антон великодушно не обижался на своё межпланетное прозвище. И даже гордился им – в порывах поэтической или вселенской грусти.

– Богдан, понимаешь, он пришёл меня поздравить… – начала оправдываться Вероника. – Он вообще-то мой одноклассник.

Веронике показалось, что не так уж сильно Богдан и против того, чтобы Антоша поздравлял её на правах нейтрального одноклассника. Ей сразу стало легче.

– А во что это он одет? – вот что заинтересовало сейчас Богдана, и он принялся внимательно разглядывать поэта. – То ли во что-то дамское, то ли в тюремное… Что, Гуманоид, теперь так и живешь – небо в клеточку, друзья в полосочку?

– Ты ничего не понимаешь, Богдан, – презрительно качнул помпоном Антоша. – Это самая модная пижама сезона. Французская! Мой подарок Веронике.

Вот тут-то и началось то, чего бедная девочка боялась больше всего.

– Ты уже принимаешь в подарок пижамки, да, Вероника? А также другие предметы туалета. Очень мило, – проговорил Богдан, ехидно прищуриваясь.

– Богдан, понимаешь… – Вероника растерянно посмотрела на Богдана, потом оглянулась на Гуманоида.

– Понимаю… – Богдан тоже пристально посмотрел на Антошу, и голос его стал зловещим. – А что, Гуманоид, ты думаешь, что моя девушка примет в подарок твой клоунский костюм?

– Да, – с достоинством ответил Антоша, и Вероника посмотрела на него уважительно. – Примет. Потому что эта пижамка…

– Такого же бесконечно дебильного цвета, как ты сам, – рявкнул Богданчик, который заметил уважительный Вероникин взгляд в сторону Антона.

– Богдан! Что ты говоришь? – обиделась Вероника.

– Ах, ты за него ещё и заступаешься. Здорово. А я тут как раз к французской пижамке духи французские тебе хотел презентовать… – с этими словами расстроенный Богдан полез в карман, вытащил коробочку духов, вынул из неё флакончик, взболтал его, отвинтил крышку и посмотрел жидкость на свет. – Остается эти духи только выпить… Куда они в сравнении с таким шикарным подарочком прекрасного Гуманоида…

Богдан горестно вздохнул, но духи пить не стал.

«А я бы выпил, – глядя на него, подумал Антоша. – Ради женщины. Проблема-то».

После этих мужественных мыслей он сразу почувствовал себя увереннее. Преимущество у него появилось. Антошка сам поднялся в собственных глазах.

– А что, Богдан, ты считаешь, что я не могу Веронике подарок на Восьмое марта сделать?

– Можешь, можешь… – с угрозой в голосе проговорил Богдан.

Вероника испугалась. Драки в доме с тортом и свечами ей не хотелось.

– Богдан, он неожиданно пришёл… – начала Вероника.

– Значит, так же неожиданно и уйдёт! – без тени сомнения заявил Богдан.

Но уж с этим Антон Мыльченко был совершенно не согласен! Пусть он мальчик хилый, малорослый, неспортивный. Но не трус!

– Это чегой-то? Я первый в гости пришёл! – крикнул Антон.

Но Богдан, крупный восьмиклассник, парень своей девушки, уже разозлился по-серьёзному. У него в данный момент тоже было важное свидание, к которому он готовился не менее тщательно, чем Вероника.

– Ты портишь мне настроение, Гуманоид, – медленно проговорил он, засучивая рукава и наступая на Антошу. – Нечего тут мелькать.

– Но-но! – подпрыгнул Антон. – Не толкайся!

Артур не захотел больше вести с непрошеным гостем переговоров, а потому, несколько раз толкнув Антошку в грудь, допинал его таким манером до двери.

– Богдан! Не надо так! Ты что его толкаешь? – возмущалась Вероника, бросаясь вслед за ним.

Но Богдан ничего не слышал.

– Давай-давай! Выкатывайся, Гуманоид, из квартиры! – одной рукой схватив Антона за шиворот, а другой – открывая дверь, решительно заявил Богдан.

– Ты не имеешь права! – возмущался Антоша, дрыгая ногами.

С этими словами он вылетел из квартиры. Дверь захлопнулась. Антоша оказался на лестничной площадке совсем один.

– Пустите! – закричал он, прыгая на резиновом коврике. – Я же в тапочках!

– Проветрись, герой! – насмешливо донеслось из-за двери.

Антон Мыльченко заметался, принялся возить по двери длинными рукавами пижамы, предназначенными, как он сам утверждал, не позволить ободрать что-нибудь своими ногтями. А так хотелось Антоше всё драть сейчас в ярости, рвать, метать, негодовать! Вот, значит, как с ним, да?..

– Кладбище, да, только кладбище успокоит меня… – простонал Антон в замочную скважину. – Покой, вечность, тишина…

– Хе! – донеслось в ответ из квартиры. Это был голос торжествующего победителя-Богдана.

И снова всё стихло…

Антоша звонил в дверь, стучал, прислушивался, даже заскулил, но никто не открывал ему, никто не приглашал в квартиру, где на столе с горящими свечами стоял вкусный торт со взбитыми сливками…