Kitobni o'qish: «В пустынях души (сборник)»

© Е. Моник, 2008.

© «Александрия», 2008.

* * *

От автора

Пустыня ассоциируется у меня со словами «жажда», «иссушенность», «пустота»… В каждом из нас – неважно, знаем мы об этом или нет – есть зоны, в которых живет нужда. Эта нужда, эмоциональная «дефицитарность», очень часто осознается как страстная потребность в Другом, в любви, в острых ощущениях, в близости. На то, чтобы «напитать» свою пустыню, оживить ее, наполнить, у нас уходит часто не один десяток лет. И только со временем мы с горечью понимаем, что счастье трудно найти в себе и почти невозможно – в ком-то другом.

Удел сильных (читай: успешных, реализовавшихся, занявших достойное место в социуме женщин и мужчин) в этом смысле еще труднее. Они часто оценивают себя как независимых и самодостаточных людей. Но парадокс психики заключается в том, что сознательное и бессознательное в ней часто – антагонисты. Чем сильнее воля и сознательное мужество жить и справляться с трудностями, тем болезненнее и настойчивее скрытая потребность расслабленно довериться другому, ощутить наслаждение совместности.

Обыденная жизнь психолога – жизнь обычного человека. Только часто мы защищаемся от душевной боли не гламуром и глянцем, не деньгами и успехом, а знаниями про то, какие неизбежности придется проживать любому, что кроется за этими испытаниями на дороге жизни, какие более глубинные потребности души заявляют о себе за поверхностью проблем и страданий. Легче и проще от этого не становится, но появляется ощущение смысла происходящего. А если знаешь зачем, то можно вынести любое «как» (В. Франкл).

Много лет я делюсь своими размышлениями на психологических семинарах, в личном консультировании людей, обсуждаю с друзьями. Мы вместе ищем выход и помогаем друг другу понять себя и друг друга. Этому процессу, как мне кажется, нет конца. Но тем интереснее жить. Ведь «жизнь нам не задана, а загадана».

Мне захотелось – точнее, я ощутила, как настойчивый внутренний зов, подлинное желание – написать об этом книгу. Книгу о собственных ошибках и уроках – как ответ на многолетние вопросы: «Ну ты же психолог, почему ты не можешь быть счастлива?» Книгу о поиске себя-другой, которую я не знаю. О своей эмоциональной зависимости от любви. О внутреннем одиночестве и тревоге. О том, как один человек всегда может стать (если захочет) попутчиком и учителем другому в осознании самого сложного – себя.

I

Жанна

Есть у меня подруга, чья жизнь меня бесконечно озадачивает, и, собственно, мои размышления о ней и побудили меня к серьезным научным изысканиям на тему эмоциональных зависимостей. Кроме того, мое бессознательное улавливает нашу похожесть, а может быть – зеркальность…

Нашим с ней отношениям уже лет восемь. Мы сотрудницы, коллеги, но скорее она мой «трудный ребенок». Ее судьба для меня некий вызов – вызов моей способности по-настоящему помочь близкому человеку, моему терпению, профессиональной компетентности и состраданию.

В детстве жизнь сыграла с ней злую шутку – ребенок «перепутал родителей». Ее отдали, по казахской старинной традиции (она казашка), на воспитание бабушке с дедушкой, хотя должны были отдать ее старшего брата, первенца. С самого начала она искусственным образом «заместила» мальчика, с которым родителям было жалко расставаться. (А с нею, получается, не жалко.) Кроме того, беременность ее матери сопровождалась большим беспокойством, граничащим с уверенностью, что она не любима мужем. Наконец, когда девочку в три года возвратили родителям, она вообще плохо понимала, кто же ее те единственные – настоящие, «родные» – родители. В итоге в бессознательном составился целый букет из «сорняков»: невозможность ощутить, достойна ли реальность доверия; страх, что жизнь непредсказуема, а главное – острая потребность в некоей сильной фигуре, которая спасет и защитит от всех превратностей судьбы. Вылилась эта потребность в страстное желание встречи с таким мужчиной (психологически – отцом) и – соответственно – замужества.

Будучи весьма развитой интеллектуально, симпатичной, много чего умеющей, Жанна являла собою довольно привлекательный объект для мужских притязаний. Заместитель «отца» не замедлил явиться в лице человека намного старше ее, женатого, умудренного опытом. Все накопленные и нерастраченные чувства, романтические фантазии и надежды, девичьи душа и тело были отданы ему. Он, как и следовало, платил за это щедро: подарками, «поддержкой», и, конечно, обещаниями семейного счастья. Прошло десять лет. Иллюзии постепенно растаяли, мужчина и не думал расставаться со своей семьей; когда-то чувственно-романтические, отношения все больше напоминали дурной спектакль, где роли-то актеры знают назубок, только искренности все меньше, а взаимных претензий, раздражения и даже презрения – все больше. Наконец, точка кипения была достигнута, надежд у девушки больше не осталось, все рухнуло. Причем кавалер все свои подарки, в том числе и квартиру, купленную для возлюбленной, не постеснялся вернуть владельцу, то есть – себе.

С этого момента судьба стала уже просто бить Жанну наотмашь. Не без ее участия, впрочем. Ровно к этому же моменту она разуверилась и в своей профессии, в которой была вполне успешна и которая хорошо ее обеспечивала.

Снова пришлось начинать с нуля: одна, без постоянного жилья, в попытках встать на новую профессиональную стезю. Денег практически не было, съемные квартиры быстро менялись, стало подводить здоровье. Но все это моя подруга, я уверена, сносила бы стоически, если бы не удручающая ситуация с новыми знакомствами.

Девушка она рациональная и технически подкованная, так что соответствующие сайты были обстоятельно исследованы, резюме размещены, и процесс пошел. Охвачены были страны ближнего и дальнего зарубежья. Началась обширная параллельная переписка с массой претендентов, одновременно – очные свидания с теми, кто поближе.

Через некоторое время были определены наиболее привлекательные кандидатуры. Одним из них стал болгарский парень, чьи формальные характеристики просто блистали: красив, судя по всему – умен, одинок категорически, врач с большими творческими и карьерными планами. Его тоже увлекла восточная красавица, и переписка, а потом и звонки с обсуждениями намерений о встрече все прибавляли интенсивности и страсти. И спустя какое-то время подруга моя стала собираться на свидание в далекую Болгарию. Подготовка была фундаментальной, как и все, что она делала: вес был приведен к международным стандартам, кожа – как персик, наряды в расчете на все возможные ситуации подобраны… Кавалер, заметим, поездку оплатил, и мэрридж-тур состоялся.

Уже через несколько дней после отъезда электронные письма подруги ко мне сбавили свой восторженный накал, в них начало сквозить уныние, а вскоре с экрана и вовсе неслось раздраженное: «Хочу домой!» Оборотной стороной славянского супермена оказалась абсолютная зависимость от властной и бойкой мамы (которая, бессознательно протестуя против увлечения сыночка какой-то женщиной, тяжело заболела) и вытекающая из этого неспособность принимать какие-либо решения, страх чего-то нового и поиск новой «мамы», на роль которой моя подруга совсем не годилась. Сама потому что папу искала. Так что роли взрослых в этом союзе остались вакантны, и никто их так и не занял.

Следующий партнер был выбран гораздо ближе – чтобы был постоянно в зоне телесного доступа и национальной ментальности – аналогичной (он тоже казах). Я получила по почте их совместное фото – очень мило, но сопровождающий ее комментарий был не вдохновенный, скорее спокойно-рассудительный. Товарищ в списке достоинств имел светлый философический ум и сходство интересов, а в минусах – временно отсутствующую трудоустроенность и абсолютную непредсказуемость появлений и исчезновений. Позже обнаружилась многолетняя зависимость от наркотиков, как следствие – напрочь потерянный контакт с окружением, в том числе с мамой, отсутствие постоянного места жительства, профессии и денег. Все, что по-научному называется стойкой социальной дезадаптацией. Утешало только одно – все это подруга узнала от него самого. Казаться на рубль дороже человек не стал. Мы уже стали с Жанной обсуждать план спасения заблудшей души, парень был обогрет, обласкан, накормлен и поселен рядом, но тут случилось закономерное. Пока две наивные полные сострадания дуры размышляли о том о сем, он взломал замок, под который был временно – с его согласия – посажен, и, прихватив все мало-мальски ценное в квартире моей подруги – компьютер и DVD, скрылся, не написав даже последнее «прости».

Понятно, что боль, унижение, сокрушительное разочарование накрыли несчастную с головой.

Последней из известных мне кандидатур в мужья был некий Игорь – москвич с атрибутами успеха: большой квартирой, независимостью и престижной работой биржевого трейдера. Встреча с ним, как и следовало, обнажила цену успеха: господин обветшал и был изрядно потрепан жизнью как снаружи, так и внутри. Случилось так, что я в эти дни была в столице, и мы по приглашению Игоря встречались «в одном из лучших ресторанов Москвы». Заведение оказалось низкосортным китайским кафе с нестиранными скатертями и грязным полом. Но гораздо больше удручал тот надрыв, который мужчина демонстрировал: вначале было какое-то нелепое бахвальство, потом, поняв, что находится среди людей, которые вполне сопоставимы с ним по части социального успеха, он приуныл, а позже – так и совсем ушел в себя и явно потерял интерес к происходящему, ко мне и своей потенциальной невесте. Стало понятно, что перед нами – скрытый «нарцисс», которому интересен только он сам, и в лучшем случае другие – его зеркала… Жанна, которая с самого начала сделала себя его заложницей, приняв от него билеты на самолет в оба конца, согласившись жить на его территории, была просто сама не своя. За несколько дней сексуальная страсть была удовлетворена, аура московская спала, и со всей очевидностью опять проступила реальность – без прикрас. Такую действительность моя подруга опять не вынесла и отбыла на родину без обещаний продолжения отношений с биржевым трейдером.

Если проанализировать, что объединяет всю эту бесконечную череду лже-партнеров, станет понятно, что жизнь хочет сказать этой женщине.

Всех этих мужчин можно назвать людьми нарциссического склада (сегодня это вообще очень распространенная структура личности, как у мужчин, так и у женщин). Это означает не только склонность к самолюбованию, как обычно считается. Отличается такая личность очень сильной внутренней раздвоенностью. С одной стороны – ощущение абсолютной собственной исключительности, можно даже сказать – грандиозности, чувство власти над людьми и миром и ничтожности других. С другой – столь же сильное, старательно скрываемое чувство слабости, беспомощности, за которым – отсутствие внутреннего ядра и потребность на кого-то опереться. Таким людям близкие нужны только для одного – чтобы быть эхом, в котором можно слышать себя любимого. Маскулинность, которая вначале так привлекает женщину, оказывается чрезвычайно примитивной, линейной, жесткой. А способности прочувствовать чувства другого – практически нет. Все, что касается желаний, переживаний, мыслей партнерши, нарциссов, как правило, интересует только в одном ключе – продемонстрировать степень своего влияния и власти. Есть женщины, которые принимают жизнь с таким мужчиной, потому что позитив здесь вполне зрим и ощущаем – будут деньги, роли распределятся «правильно»: мужчина обеспечивает, женщина получает. Только вот на близость душевную, настоящую искренность и глубину рассчитывать здесь не приходится.

Зачем же моей подруге надо было бессознательно притягивать или выбирать именно этих, нарциссических мужчин? Версий две. Первая: развенчать миф про «прекрасность» сильных мужчин. Вторая: дойти в проверке до самого дна «колодца отчаяния», чтобы оттолкнуться и начать выплывать самой. А это означает начать формировать собственное Эго, созидая собственные принципы, ценности и мировидение. Именно при этом условии нам перестают быть нужны «костыли и подпорки» в виде других людей.

Я верю, что у нее это обязательно получится.

Юлька

– Представляешь, я – машинист поезда. Он такой серьезный, тяжелый, и при этом я управляю им не из кабины машиниста, а сидя сверху. Состав, несмотря на довольно извилистый рельсовый путь, легко подчиняется мне и легко меняет направление при самом небольшом моем вмешательстве.

– А что ты чувствуешь-то во сне? – спрашиваю я подругу.

– Супер! Аж дух захватывает, и притом такое ощущение всемогущества и азарта…

Этот один из недавних снов Юльки очень точно отражает саму суть сновидицы.

Столь ярких и нетривиальных личностей среди женщин мне в жизни приходилось встречать нечасто. В свои тридцать пять безупречно стройная, с такой тоненькой обольстительной «статуэточной» точеной фигуркой, длинными ногами, длинными развевающимися волосами, умело небрежно-асимметричными, – она могла бы быть украшением любого подиума. Но, что важно, в этом всем нет нарциссической фиксации и кокетливого самолюбования. Напротив, очаровательный облик – только упаковка не менее увлекательного содержимого.

Знакомство наше случилось очень неожиданно с точки зрения логики, и абсолютно закономерно – с позиции наших судеб.

Первая встреча была короткой. Я куда-то торопилась, но ощущение, что я обрела нечто очень важное в своей жизни, было стойким. Начались ежедневная переписка, перезванивания, изредка встречи в одном из разделяющих нас городов. Встать утром или закончить вечер, не поздоровавшись и не попрощавшись, становилось уже невозможным. По мере этого все больше очерчивались контуры жизни, зоны силы и слабости моей подруги. Иногда я смотрела на нее просто как в зеркало, а иногда она ставила меня в тупик своими изломами и раскаленными всплесками.

Ярлык «сильной женщины» был ей присвоен мною очень скоро. Она блистательно, говорят, читала курс гражданского права студентам Юридической академии и не раз была награждена всяческими профессиональными грамотами, практически своими руками выстроила себе дом-дворец, была кормилицей-поилицей кучи беспомощных родственников. Неиссякаемый источник энергии и коммуникативного таланта, она имела огромный круг друзей, любимых, любящих, и о каждом могла с наслаждением рассказывать часами. Широкая и мятущаяся душа звала ее к поступкам: Юлька то ехала убирать чьи-то неизвестные могилы, то бросалась усыновлять брошенных детей, то осыпала всех подарками при своей довольно скромной зарплате. Эта личностная сила, неукротимая жажда жизни позволяла проживать каждый день, как последний, не щадя себя, не подстилая соломки на завтра. Она, как поезд из ее сна, мчалась вперед, оставляя позади себя наезженные рельсы и не страшась ветров, дождей и вьюг. Нужны были только страсть и наслаждение – по-настоящему, но и платила она по полной – глубокое отчаяние, боль. Юлька защищала свой способ жить, как единственно приемлемый для нее: «Ленусь, ну понимаешь, нутро мое – оно требует революций, хрен с ним, пусть не сексуальных, спокойное тупое болото – не по мне».

И восстания устраивала она с завидной регулярностью: то шла к ректору академии с обличительными речами против коррупции, называла конкретные имена, а назавтра с ней расплачивались массовыми обидами, отворачивались при встрече. Эпатировала закисших от скуки туристов в экскурсионном автобусе, призывая их на штурм непривычных маршрутов. Требовала от друзей-приятелей разорвать замкнутый круг провинциальной серости и рвануть подышать столицей. Не говоря уже о бунтах местного значения, типа указать мужу на дверь. Не выдержав нудных укоров матери, регулярно остающейся присмотреть за внучкой, она дала той денег «на всю оставшуюся», радикально решив этот вопрос переводом ее в статус платной приходящей няни.

Но такая – резкая, экспансивно-решительная, бескомпромиссная – была только часть моей подруги. Существовала и другая – эдакий злой, безжалостный внутренний критик. Он вылезал из укрытия после эмоциональных всплесков вроде загула на всю ночь с философическими дебатами в кабаке или резкого отъезда в другой город повидаться с любимым, который на поверку оказывался вовсе не любимым.

– Ленка, ну какая же я мать! – заламывал руки и сжимал душу тисками этот злобный внутренний ментор. – Какая же я дочь, если у меня столько ненависти к собственной матери? – добивал он ее аргументами.

Самая болезненная территория вины, нелюбви к себе, беспощадного осуждения без права на помилование была именно здесь, в зоне детско-родительских отношений. Эта женская цепочка: Юлькина мама – Юлька – чудесная маленькая дочь с волшебным именем Злата – была вся пронизана страданием, непониманием, любовью-ненавистью, исступленными вопросами: «Ну почему так?».

Мама, по рассказам, женщина недолюбленная, обесцененная собственным мужем, открыто содержавшим любовницу, ни расстаться, ни справиться с таким унижением не смогла и всю горечь, тоску по свободе и независимости, осознание несостоявшейся женской судьбы вымещала на дочь. Если мать не преодолела собственный нарциссизм, то есть не справилась с инфантильной потребностью обладать другим, она будет бессознательно передавать дочери страшный сценарий «идеализация-обесценивание» и мстить, вынуждать дочь столь же неосознанно повторять свою судьбу.

Предвижу всплески негодования: что за чушь, мать всегда желает детям только добра! Безусловно, сознательно – да. Но куда же девать бессознательный мотив: оставаться связанной в этой жизни с кем-то, избежать тотального одиночества. И тогда она транслирует своему ребенку его несостоятельность, беспомощность, дабы он, уверовавший в свою «дефицитарность», не отпускал ее руки, оставался с той самой пуповиной, удушливо закручивающейся вокруг шеи, с ощущением невозможности справиться с этой тяжкой жизнью – один, без нее…

Ребенок, в нашем случае Юлька – женщина, казалось бы, вполне способная самостоятельно устоять без подпорок в этой жизни, уже давно ставшая обеспечивающим и поддерживающим родителем для пожилой матери – тем не менее эмоционально устоять, не попасться в ловушку обвинений и упреков матери не могла. Она спорила, объясняла, оправдывалась, задабривала, свирипела – реагировала…

Вырваться из страшных симбиотических цепей созависимости с матерью – это подвиг, героический поступок, с которым так и не справляется большинство взрослых людей до конца жизни. Но есть исключения. Вырваться – или, говоря профессионально, сепарироваться – не значит прервать отношения и забыть, нет. Такие жизненные примеры, когда дети перестают из обиды, злости, отчаяния общаться с родителями – напротив, самый яркий пример того, что они так и не стали взрослыми. Отделиться – это значит найти способ выстроить свои личные границы так, чтобы оценки, мнения, убеждения и правила жизни родителей, матери стали только фрагментом целого веера возможностей проживать свою жизнь. Способом, с которым нет смысла спорить, бороться, переубеждать или повторять, потому что это – их судьба, их, людей, которые выбрали такой путь. Взрослость – это когда с наших глаз спадает пелена, делавшая для нас их – мать и отца – огромными фигурами, некими Сверхлюдьми, от которых зависит наша Жизнь. Это возможность понять и простить, отдавать себе отчет в том, что идеальных родителей не бывает. Только с этого момента становится возможным вести диалог – без примитивно-архаичной потребности победить или спрятаться в безопасном родительском укрытии. Это готовность лицом к лицу самому уже встретиться с Жизнью. А позже – и со Смертью.

С рождением и воспитанием ребенка, соответственно сложносочиненной созависимости с матерью, у Юльки не могло не быть проблем. «Дети» не растят детей. Первая беременность закончилась рождением и потерей ребенка, вторая наступила гораздо позднее. К моменту появления на свет первой и единственной дочери Юлька абсолютно потеряла интерес к ее отцу, своему мужу, и никакой идиллии на троих не получалось. Ребенок воспринимался как серьезный шлагбаум для последующих экспериментирований с судьбой. А тягу к свободолюбию укротить Юльке пока не удавалось и трудно было ей сдерживаться и не пришпорить коней своей бурной души в экспромтных заходах вширь.

Ребенок мстил за свою брошенность и «неактуальность» – мстил тем, что доступно малышу: постоянными болезнями и непослушанием именно тогда, когда чувствовал, что сейчас он – в списке приоритетов не главный, – и категорически не желал спать вечером. «Уходи, я не люблю тебя!» – ревела Злата, отбиваясь кулачками. Юлька срывалась, кричала, тратя полтора-два часа, чтобы уложить строптивое чадо.

А позже – опять мучительный приступ вины. Так боролись в ней не на жизнь, а на смерть две могущественные силы. Одна требовала для Юльки во что бы то ни стало научиться чувствовать себя хозяйкой положения, заставляла покорять, побеждать, овладевать пока еще не достигнутым. Именно этой, маскулинной части она и была обязана большинством своих и социальных и женских успехов у нежных, мягких и сострадательных мужчин. Другая же сила говорила голосом женского нутряного инстинкта, архетипа Великой Матери, требовала неуклонной заботы о своем детеныше и клеймила позором и проклятьями – внутри, и голосом реальной матери – снаружи. Подругу мою продолжало мотать огромным маятником, душа разрывалась в садомазохистских качелях и, изнеможенная, вопрошала: неужели это все никогда не закончится?

Есть такое ощущение, что скоро все изменится. Нет, у меня нет иллюзий, что Юлька успокоится, осядет и примет традиционный женский удел: семья, вторые роли на фоне мужа, который – главный, воркующая мать. Вряд ли. Скорее, думается, из отчаянной амазонки, сражающейся Артемиды подруга превратится в нечто более утонченное и изысканное – Афродиту.

Первые предвестники уже появились: начала исчезать энергия из прежней профессии, контекстом которой были справедливость, права, ответственность, и все отчетливей «стучатся» новые зоны интересов, думается, уже экзистенциальных. Интерес к созиданию красоты человеческой, желание соединить внешнюю эстетику женщины с содержанием внутренним. Желания Юлькины пока аморфные, но пришла идея, что будущая сфера ее деятельности – это, наверное, то, что называется «имиджмейкерством» – в лучшем смысле этого слова. То есть не когда персону просто разукрашивают в угоду моде и стилю, а ищут человеческую суть – ищут содержание и подходящую, максимально выразительную форму, как послание миру, другим людям. А может, я это вообще уже не о работе, а о миссии, призвании.

Еще у нее возникло желание сменить Дом – как место жительства. Потянул, пока беспредметно, к себе Петербург.

Именно так, довольно странно с точки зрения прагматической, рациональной, когда при всей устроенности и кажущемся благополучии последнее вдруг резко теряет вкус и смысл, а новое – неведомое, неопределенное, а потому страшное – начинает манить, и начинается кризис середины жизни. Пережив и справившись с которым, человек и его жизнь часто становятся лучше.

Письма к Юльке

Здравствуй, девочка моя дорогая! Вот и ты улетела в зону «недоступна» – далекий солнечный и непонятный Египет, и буду я пустовать без тебя в своем холодном мокром Питере, и роман наш из SMS’ок буду писать так, пока в неотправленных письмах.

Расстались мы с тобой на такой безрадостной ноте, каждая в очередном вираже боли и разочарования, и остались «зализывать свои раны» и искать: где опять взять силу жить.

Сижу, перечитываю твои сообщения в телефоне – ни стереть их не могу, ни перенести куда-либо не умею. А если у меня их не станет, то, наверное, никто больше мне ТАКИХ слов не напишет… Потому буду тебя цитировать, чтобы остались твой слог и твоя Душа здесь, в книжке.

Письмо первое

И зачем я – психолог?

Вспоминаю нашу первую, совсем недавнюю встречу. В транзитном городе водитель заехал к тебе забрать какие-то свои вещи. Я сидела в машине у огромного элитного дома, зябко поджав ноги, нетерпеливо дожидаясь продолжения поездки, как вдруг дверь автомобиля открылась, и вихрь ворвался в мою жизнь.

– Уважаемая Елена Игоревна, так много о вас наслышаны, не откажите в любезности познакомиться и пройти в дом, – с шутовским полупоклоном без тени смущения выпалила, обращаясь ко мне, яркая эффектная красавица.

Я слегка одурела от неожиданности и соизволила. И как только переступила порог «дворца», я, пока еще не сильно осознавая, почувствовала что-то важное. Дело не в красоте и масштабах дома, я бывала в разных. Дело в том, что если бы я решала обустроить себе подобное жилье, то все бы, вплоть до мелочей, у меня выглядело точно так же: цвет, дизайн и т. д. Потом был какой-то короткий светский разговор за чашечкой вкусного кофе. Слова были не важны, происходило первое прощупывание, и от того, как легко, как в пинг-понге шариком, мы перекидывались словами, как в следующее мгновение два другие присутствующие человека замолкли и как будто стерли себя резинкой, стало возникать чувство удивительной родственности, какого-то Начала…

Я все же уехала спустя час-полтора, продолжать свою дальнюю дорогу и только немного позже осознала: в мою жизнь вошел новый очень важный человек. Возник незванно-непрошенно, нежданно-негаданно. Чем не доказательство высшей Воли и Провидения? Вроде как: если внутри себя плохо видишь – получай снаружи такую же… Правда, над твоим обликом Всевышний потрудился гораздо более качественно. Не завидую, горжусь – правда! Потому что только слепой или уже полностью потерявший интерес к жизни мужчина мог бы пройти мимо. Большинство же закономерно задерживались.

Наши дальнейшие открытия по совпадению жизненных обстоятельств обескураживали. Кандидатские диссертации, череда мужей, у каждой – дочь, – все это только снаружи. Еще занятнее было поразительное сходство внутреннего устройства. Эдакая хорошо оформленная внешняя уверенность, на грани нарциссической самовлюбленности женщины, которая уже давно ни на кого не рассчитывает – все умеет сама решить, предпринять, обустроить; в сочетании с глубоко спрятанной хрупкостью, ранимостью, огромной зависимостью от любви и одобрения; из тех, кто не гнется, а сразу ломается от человеческой небрежности и равнодушия.

Ты щедро осыпала меня эпитетами, букетами роз, немыслимыми кулинарными изысками, готовностью отодвинуть из своей жизни все ради меня… Когда мы вновь встретились, я чувствовала, что никак не дотягиваю до такой идеализации. Более того, то ли за те двенадцать лет, на которые я старше тебя, я так понастроила защит от такой душевной близости, то ли так поистощилась за жизнь, но с ужасом обнаруживала, что – не знаю, как мне ответить и соответствовать шквалу твоего восторга и внимания. Я ощущала внутри себя окаменелость, будто меня изъяли из ледникового периода, и я эдаким реликтовым динозавром спустилась в тропики радости и тепла… Я растерялась.

С тобой как ни с кем я очень остро почувствовала, что все защиты-панцири моего Я, «нарощенные» непосильным трудом в процессе жизни, мешают просто по-человечески соединиться и раствориться в близости. Ух, как страшно…

Прятаться я, как обычно, стала за персону умудренного психотерапевта, знатока всех движений души человека. Но долго играть в прятки ты мне не дала. Увидев меня, размазанную от переживаний, заявила: «Фигня твоя психология, Ленка, раз не делает тебя счастливее…»

Слышать это было очень обидно… и я в очередной раз задумалась: а что же мне дает эта самая моя психология и психотерапия, в которой я уже двадцать пять лет?

Предполагаю, что уже в шестнадцать лет, когда я заканчивала школу и была в совершенной прострации по поводу того, кем быть, моя неплохо развитая интуиция просто ударила в гонг, заметив на столе у отца книжку по психологии, и сказала:

«Вот, тебе – туда!» Расхожее мнение, что в психиатрию и психологию идут люди, ищущие способ исцелить себя, не лишено оснований. Но сейчас я бы уже сказала, что не только исцелить, но и обезболить последующие годы. Все мы так или иначе к моменту начала взрослости догадываемся (а многие уже и чувствуют), что свою судьбу придется прокладывать, продираясь сквозь тернии и очень часто испытывая боль в душевных ранах. Что с флагом, на постаменте – не получится. Женский путь будет чреват чувствами обиды, нелюбимости, ненужности, покинутости, одиночества, измены, предательства. Собственно, мужской не легче. Как обычно человек справляется с этой израненностью? Одна половина страны – алкогольной и пищевой анестезией, другая – извечным ощущением себя жертвой и нескончаемой борьбой за истину и справедливость. Психологическая осведомленность, как мне думается, это третий путь. Потому что психология позволяет многое из происходящего понять как бы изнутри, а значит – принять. Принять удары судьбы как испытания и уроки, проблемы – как задачи следующего роста, а вопиющую разительную разницу с другими людьми, трудность в понимании друг друга – как вызов, брошенный жизнью нашей главной человеческой способности – любить. Это, правда, Юлька, совершенно не означает, что сразу становится легко. Нет! Но все же многое становится объяснимо, а значит – не так больно.

Вот, например, что произошло со мной на днях, когда близкий и дорогой мужчина выставил мне вдруг требования, какой я «должна быть». Причем, что особенно болезненно для меня, все эти упреки и практически требования касались моих чисто женских проявлений и качеств. Я вначале выслушала весь этот залп требований, замолкла, ошеломленная, и долго-долго плакала. Но потом, уйдя в себя на денек, стала осознавать происшедшее, размышлять о себе и о нем. Какой был бы раньше для меня обычный исход? Жуткая обида, горечь, чувство несправедливости, и из-за таких чувств сразу начинает резкими скачками, как температура зимой, падать градус привязанности к партнеру, и я становлюсь Снежной королевой. Я, красавица и умница, достойная только поклонения, трепета и благодарности, вынуждена сносить такое? Потом будет еще какой-то этап попытки терпеть его, ледяное равнодушие с демонстративно безупречным выполнением всех обязанностей по дому. Но лед внутри не оттаивает, жалость к себе нарастает и недолог уже час, когда в голове включится опять режим «поиск». Очередное расставание будет только делом техники. Но что же в этом я понимала тогда про себя?

А понимать или осознавать уже не вредно было бы следующее: я, со своим нарциссизмом, очень плохо готова признавать отбрасываемую Тень. То есть меня отличает желание видеть в другом только зеркало или эхо своей несравненности, мне трудно почувствовать и принять чувства партнера и его – иную, чем у меня – систему координат, да и, в конце концов, просто дефицит женской мягкости, покладистости, чуткости…