Kitobni o'qish: «Медвежатник»

Пролог

Коля уверенной походкой подошел к письменному столу, открыл новую тетрадь и ровным почерком вывел: «Старый Новый Год». На душе было легко. Он больше не боялся белого листа – известный страх начинающих писателей. Какой же он начинающий? Позади два произведения! Вот когда он только начинал писать дневник, тогда – да, он сомневался: надо – не надо. Но потом, когда Дедушка прочитал первую историю и сказал: «Коля, не бросай это дело. Это как судовой журнал. Мы же тут на даче, как полярники, дрейфуем на льдине», – и добавил, – «Какие же мы были дураки. Ничего не записали в свое время!» – Коля решил, ладно, не брошу.

Представляете, Коля в неполные одиннадцать лет умнее, чем Дедушка и его друзья в их 17?! «При чем тут судовой журнал?» – спросите вы. – «Это у них был «Бургас». А у Коли только чердак и дача». А я вам отвечу! Мы с Мишкой обсудили и пришли к выводу – жизнь человека автономное плавание, от неведомого к еще более неведомому. А потом его записи прочел Димка. И сказал: «Да ты, братец, писатель! Ничего–ничего. Пиши, как пишется. У тебя не дневник, а целая повесть. А в литературе можно делать, что Бог на душу положит. Можно и приврать, если надо».

Ну надо, так надо. Коля устроился поудобнее, потер ладошки, размял пальцы. И написал: «Все началось с того, что каникулы кончились».

– И кто будет читать эту дрянь? – раздался голос Мишки из–за Колиного плеча.

– Дрянь?! – возмутился Коля, – Я же ничего еще не написал.

– Да после этой фразы можешь ничего не писать. Каникулы кончились, Мементо мори. Дело дрянь.

В чем–то Мишка прав, подумал Коля. Тем более, как же это каникулы кончились, если Папа и Мама привезли тебе половину твоих друзей с целым котом в придачу.

Лучше бы не целого кота, а только хвост, – пронеслось в голове Мишки, но он отогнал эту мысль. Надо же Коле помогать писать, без него он не справится. Вслух спросил:

– Зачем ты врешь с первых строк? Родители привезли только Лакосту, а не половину твоих друзей.

– Именно половину, – возразил Коля, – Мои друзья – Левайса и Лакоста. И у них кот один на двоих. Я правильно написал: половину друзей и целого кота.

– А Лаврушку? Лаврентия? Ты забыл?

Коля отложил в сторону тетрадь. Придется объяснять Мишке:

– Лаврушка – один–единственный друг. Такой бывает только раз и на всю жизнь. А еще есть друзья, с которыми на каток и на рыбалку. С которыми можно все на свете.

– А я? – обиженно и тихо спросил Мишка. – Я тебе кто?

– Ты? – выдохнул Коля, – Ты что–то особенное, такое не у каждого в жизни бывает. Ты хоть и маленький плюшевый медвежонок, как кажется со стороны, но ты большое–пребольшое. Больше только Мама.

Мишка успокоился и удовлетворенно кивнул. Но с этих пор у него появилась присказка. Если он не хотел в чем–то помочь Коле или нагло тянул на себя одеяло, просто отказывался соблюдать правила совместного проживания (пересказывать секреты, делиться конфетами, убирать за собой фантики), он говорил:

– Я тебе не мать родная.

Крыть было нечем.

Коля перевернул страницу и решил начать сначала. С чистого листа. Только как начать, когда произошло все и сразу? Он вопросительно посмотрел на Мишку.

– Все смешалось в доме Облонских. Гости съезжались на дачу, – Димка вошел в комнату, постоял и тактично вышел – пусть Коля пишет.

– Все, как у нас, – согласился Коля.

– Знаешь, старик, в чем разница между гением и талантом? – Коля уловил интонацию Димки и Жеки, понял, с чьих слов МишМиш сейчас будет петь. Возражать не стал.

– Ну … не знаю.

– Чувством меры, мой дорогой. Гений напишет: «Гости съезжались на дачу». И больше не гу–гу. Хватит. А всякие таланты: «Все смешалось в доме Облонских». И целый роман в двух томах в придачу накропают. А если посмотреть, что там у них, у Облонских? Ни в какое сравнение с нами не идет!

– Так ведь то, что у нас случилось, бывает только раз в году. И не у всех. А роман это обобщение мирового опыта.

– Классика защищаешь?! Как это благородно, – и хотя Мишка сказал это с сарказмом, Коля записал эти слова. Потому что главное слово осталось за ним, за Колей. Коля опять перевернул страницу. Перед ним был белый лист.

– Тогда что же делать? – завопил Коля. – Я написал «Каникулы кончились», а ты сказал «Мементо мори». Про «гости съезжались» уже написано. Что же мне писать, по–твоему?

– Я думал об этом, старик, – Мишка повторял Дедушкину интонацию. – До того, как каникулы кончились, был длинный день. С него и начни. А про каникулы замни и плавно перейди к другому, и все получится.

Глава 1

И что же было в этот бесконечно длинный день? Была подготовка к свадьбе. Все шло по плану. И план этот был Дедушкин.

Мы все спозаранку собрались на военный совет. Дедушка с друзьями. И мы – Димка, Коля и Мишка. Натаныч был против нашего участия. Не то, чтобы категорически против, а сомневался, уместно ли присутствие детей. Но Егорыч сказал:

– Подручный материал нам сгодится.

Был длинный день. Подготовка к свадьбе. Так я написал в Дневнике. В то утро Дедушка был в положении Коли. Он лихо взял белый лист бумаги, не смущаясь взглядов присутствующих, вывел какую–то формулу.

– Что это за абракадабра? – выступил жених Михеич.

– Это уравнение с известными и неизвестными, – отозвался Дедушка. – Стандартная система доказательств при логическом ходе мысли нас приведет к искомому результату.

– С какими неизвестными? – с подозрением спросил Михеич.

Натаныч осадил его взглядом:

– Слушай Костяна.

Надо сказать, что наш Дедушка к каждому своему дню рождения придумывает и доказывает новую теорему. Это его подарок самому себе, вклад в науку, ну, как он говорит, обоснование своего присутствия в мировом пространстве. Хорошо, что эти теоремы не проходят в школе. А так бы у меня и друзей не осталось. Даже заучка Осиновская не обрадовалась бы таким подаркам.

А в то утро Дедушка спокойно объяснял:

– Нам известно, что свадьба должна состояться. Но что такое свадьба?! Никто из нас не знает.

Натаныч расправил плечи:

– Между прочим, я женат, хочу напомнить.

– Помню, – согласился Дедушка, – Но свадьбы у тебя не было.

– В наше время это было не принято.

– Что значит «наше», «не наше»? – возмутился Егорыч, – Время для всех, пока мы живы!

– Да, время общее, и сегодня у нас его в обрез, – примирительно продолжил Дедушка. – Для доказательства любой теоремы нужно определить главное. И с этого пункта начать наш план. А наш план в том, чтобы свадьба состоялась при любой погоде.

– А в чем проблема? – тихо вякнул Мишка, – Жених есть, невеста есть. И снег. И валенки.

Все вопросительно посмотрели на Дедушку.

– Не нравятся мне эти известные–неизвестные, – сказал Михеич, – Нельзя ли проще, Костя?

– Дела сердечные это непросто, – выступил Натаныч. – Стресс, сомнения, ложные тревоги.

– Не продолжай!

Было понятно, что у Михеича эти симптомы начались.

– Костян, – задумчиво выступил со своего места Егорыч, – Все, о чем говорит Жорка, прошлый век. Есть надежное средство, чтобы невеста не передумала. Никакая девушка не упустит фотосессии в роскошном наряде. Жених не имеет значения! Мой вклад в общее дело. – Егорыч достал пухлую пачку денег, – На Ольгино платье.

– Верно! – сказал Дедушка, – Михеич, хватай Ольгу, деньги и бегом в Москву за платьем.

Михеич с готовностью подскочил.

– Нет уж, – сказал Егорыч, – Нельзя, чтобы жених видел платье невесты до свадьбы. Ее будет сопровождать другой, доверенный друг.

– Да, – воспрял Натаныч, – Дела сердечные по моей части. Нужен специалист. С Ольгой за платьем еду я.

Откуда ни возьмись в его руках появился термос и походные стаканчики.

– По двадцать граммов. Для храбрости, – объявил он.

Мишка с Колей переглянулись. Вот кто Дедушкин ночной друг! Положительный Натаныч! Через мгновение Натаныч на такси укатил за тетей Олей, чтобы отправиться за платьем невесты. Нам оставалось только ждать.

Второй пункт подготовки свадьбы Дедушка без Натаныча не огласил. Мы слонялись по дому, ели овсянку и сосиски, чесали за ухом собак. И тут начались тревожные звонки Натаныча.

– Обошли чуть не сто салонов. Платьев тьма–тьмущая, денег с избытком. Но ни одно на Оле не сидит. Не подходят эти платья ее фигуре. И девчонки–сявки, – закричал Натаныч, – хихикают за ее спиной. Словом, Оля хочет купить платье, которое ей ни в какие ворота. Каждой девушке нужно свадебное платье, не обязательно его на себя напяливать, говорит, пусть на вешалке висит, а она на фото рядышком постоит.

Все притихли. Коля смотрел на Мишку. У того опустилась шерсть. Понятно, что Мишке грустно. Но почему? Платье – это же хорошо! Можно играть с ним, как с куклой. Обсудить это с Мишкой он не успел. Егорыч зарычал так, что все вздрогнули:

– Как можно было Жорке такое дело доверить?! Ясно же было, что он все провалит. Все не так! Лучше бы я сам на Ольке женился! Все не так пошло! С этой минуты командовать парадом буду я! – заявил Егорыч. – Костян телефонируй. Чужого платья нам не надо. Мы получше придумаем. Срочно всем возвращаться в штаб.

Егорыч бросился к себе на дачу. Не прошло и получаса, как к забору Егорычевой дачи бесшумно и бесцветно подъехала «Бентли». Из нее вышла … как это описать … Ворона в павлиньих перьях. Может, это так со спины смотрелось? С двумя огромными чемоданами. Она легко перекинула оба чемодана через забор. Как в шпионских фильмах, посмотрела по сторонам. И сама перемахнула через забор вслед за чемоданами. Дедушка, отбросив костыли, вылетел из комнаты, хлопнув дверью. Михеич схватил бинокль и вскарабкался на подоконник.

– С чердака удобнее подглядывать, – подал голос Мишка. И они рванули на чердак. В комнате остались только Димка с Колей. Димка потянулся к Дедушкиным сигаретам. Но, посмотрев на Колю, повертел пачку и положил на стол. Он был спокоен и невозмутим. Мишка успел спуститься вниз, чтобы быть заодно с Колей и Димкой, Димка в ожидании Мишки держал паузу.

– Это ЛаРе. Драматический сюжет «Деньги есть, платья нет». В результате Егорыч узурпировал право на наряд невесты. Выступил рыцарем на белом коне – вызвал из столицы знаменитую и замысловатую ЛаРе. А Дедушка откинул костыли и хлопнул дверью. Вернувшийся Натаныч застыл со стетоскопом. У кого он собирался слушать сердце? В тот момент все сердца на мгновение перестали биться. Димка невозмутимым тоном объяснил нам, что ЛаРе в их доме персона нон грата.

– Лариска Репкина. Та еще … При детях будет сказано … Но строчила она хорошо. Переделанные тряпки Егорыча шли в две цены на благо всего сообщества, – вступил Натаныч.

– И где благодарность? – вставил свой пятачок Мишка, – Что же дедушка костыли отбрасывает?!

– Тут дело непростое, – серьезно и обстоятельно начал рассказ Михеич, – Она была честной поганкой. Звезд с неба не хватала. Но сеяла радость вокруг. И вдруг она встретила Поэта. С большой буквы. Он что–то пьяно мычал, вдохновенно и дико. И все мы его признавали, хоть понять не могли. Мы дали ему титул Непризнанный признанный в нашей компании Гений. Еще бы немного усилий, мы бы вкурили, ой, дети, поняли бы его стихи. Но ЛаРе, она так подписывалась фломастером на перешитых джинсах и куртках, заграбастала его себе. И давай, как с фирмОй, строчить его стихи на своей швейной машинке. С годами она стала великим кутюрье. В результате – известный модный дом в Большом Сухаревском переулке и куча денег. Любой ее знает, если модник. А вот стихов Поэта никто так и не прочел. Кроме нас. Мы пели их на «Бургасе», еще до потопа. Но строчки смыло водой. А ее стежки и строчки вон какую славу принесли. А Поэт потерян. И поэзия ушла.

– Нужно вернуть поэзию вернуть из небытия, – решили одновременно Коля и Димка. И посмотрели на Мишку.

– А знаете, что скажу я, – цинично и нагло заявил МишМиш, – возьмем реванш. Пусть ее нехитрое искусство послужит на благо праздника. Пусть она облечет поэзией тетю Олю. И забудем былые грехи.

Все согласились. Но Коля потом спросил у Мишки:

– Неужели ты такой меркантильный? Тебе плевать на Поэта?

– Да, – ответил МишМиш. – Плевать, если это в интересах тети Оли. Ее я знаю. А его нет. Сам виноват.

И Коля подумал: «В самом деле».

Теперь примечание, которое оправдывает Мишкино поведение. И выводит на вселенские глубинные … Ну … Что–то такое … про мировой опыт.

Когда Мишка агитировал нас на создание всемирного детективного агентство по поиску пропавших животных (но это потом расскажу), давил на жалость и совесть, говорил, что это агентство по поиску пропавших душ, а мы все во главе с Димкой над ним нещадно смеялись, он совершенно серьезно сказал:

– Это важное дело. Равное тому, как поиск Поэта. Даже больше. Это поиск тварей бессловесных.

Вот как история с Поэтом запала в его плюшевую душу.

Забегая вперед, скажу, свадебное платье от ЛаРе вышло офигительным. Натаныч и Дедушка, когда это читали, согласились, что я поймал самую суть. Офигительное! Другого слова не подберешь. А Мишка опять загундел:

– Зачем ты опережаешь события?! Договорились же. Все по плану! Как Дедушка.

– Я от плана не отступаю, – отрезал Коля, – Но там на празднике не будет времени.

– Точно, – согласился Мишка. – Описывай во всех подробностях, пока время есть. Просто брякнуть «офигительное» мало.

Это было оранжево–красное сари с восточным орнаментом, блестками и цветами. И все это «хэнд мэйд», на живую нитку, такое платье не будет уныло храниться в шкафу, оно рассыпется на лоскуты и будет жечь сердца всю жизнь. Так сказала ЛаРе. И никакой фаты, – так сказала ЛаРе, – Тюрбан–корона и венчик из перьев.

Она вертела тетю Олю на табуретке, как большую куклу (в бинокль это отлично видно). И все, что оставалось от тети Оли не покрытое блестками, цветами, ЛаРе разрисовывала красками. И лицо, и уши, и шею, все, что попадало под руку.

Но была одна проблема – зима на дворе. И хотя тетя Оля уверяла, что в таком платье ей не страшно и не холодно ехать на поклон к Пушкину, иголки и булавки ей не мешают, это пустяки, ЛаРе приготовила ей мантию. Меховую, из обрывков разного меха, которые наклеила на … На что–то наклеила. Мишка не мог пересказать в точности (а только он присутствовал на примерке платья невесты). Но больше всего понравились ему золотые валенки. Их каждый может сделать. Берешь на любой станции валенки за полтинничек, галоши в сторону, баллончик золотой краски, чем на заборе пишут. И – все. Раз и готово. Только синим фломастером размашистую подпись остается поставить – ЛаРе. Словом, когда наша тетя Оля расхаживала на празднике в этом наряде, то заезжие московские гости (позже расскажу, не буду забегать вперед, в другой раз) цокали языком и говорили:

– Шикарная баба. Первый сорт.

Так о чем писать? Как Мишка оказался на примерках? Или перейти к следующей главе?

– Пиши в подробностях, – МишМиш положил лапу на тетрадку. – про это всем интересно.

Глава 2

Так вот когда Мишка выслушал рассказ Михеича про ЛаРе, он смылся подглядывать за этой ЛаРе с чердака. Оттуда перепрыгнул на верхушку своей елки. Но бинокль остался у Михеича, ничего не разглядеть. Мишка раскачивал верхушку елки, чтобы заглянуть на территорию, Егорыча. Сорвался, полетел, упал на спину Джокера и так оказался в центре событий.

– Это что еще такое? – спросила с хитрой мордочкой ЛаРе и подняла Мишку за одну лапу.

– Это? – засуетился Егорыч, – Медведь Костяна, то есть его детей. Внуков.

– Он в числе приглашенных? И где его костюм?

– Да он так, – замямлил Егорыч.

– А ля натюрель? То есть в голом виде пойдет на свадьбу? Когда же вы повзрослеете, мальчики?! Соблюдайте приличия.

Она из небытия нахватала хищными лапками бусин, перьев, кусочки замши. И вмиг соорудила замшевую курточку с бахромой и шлем–ирокез, как у индейского вождя.

Егорыч упаковал все это в красивый пакет и с Медведем вернулся на дачу к Дедушке. Дедушка выглянул в окно. Бесцветное «Бентли» стояло на улице.

– Она все еще здесь? – сухо спросил Дедушка.

– Понимаешь, Костян, – стал оправдываться Егорыч, – Она ответственный человек. И работящий, – Егорыч кивал на Мишку. Мишка кивнул в подтверждение.

– Понимаешь, она увлеклась, сейчас строчит шапочки для официантов. Говорит: красота в деталях. Я тоже думаю, что все должно быть в одном стиле.

– А официанты зачем? – простодушно спросил Михеич. – Мы с Олей сами. Пироги, холодец, капуста. Две ванны оливье.

– А селедка под шубой? – встрял Натаныч.

– Селедка под шубой! – с укором отозвался Егорыч. – Рыбка, может, всего–то зонтик хотела, а вы с ней так.

Всем стало неловко как–то.

– Это хорошо, что селедки не будет, от нее руки котом пахнут, кот – хвостом, мысль опять по кругу. Тьфу, на кота и на нее, на селедку, – вслух подумал Мишка.

А Коля? Что Коля? Кто думает о судьбе писателя, который должен услышать и отобразить каждый голос современности. А они говорят, все разом говорят, а ты, Коля, пиши и пиши.

– Я уже все заказал в ресторане, – продолжал Егорыч, – Не Золушку, принцессу замуж отдаем. Ольга и пальцем не пошевелит. Ты еще не женился, а уже ее в кухарку превращаешь! Кого?! Олю! А барбекю устрою сам. На Фабричной у меня уже все заряжено. Мясо будет великолепное. И официанты с иголочки.

Коля с Димкой выдохнули с облегчением. Хорошо, что на празднике не будет тети Олиной стряпни. А Мишка испугался слову «барбекю». Это шашлык из куклы Барби?! Димка объяснил, что это просто слово. Барбекю, барбершоп … «Барбишоп» Мишка понял: в этом магазине Барби покупают своих Кенов. Но Кью, Ай—Кью обидные слова для любой куклы, как ни крути. Плохое слово «барбикью». Зря Егорыч так выражается при детях.

– Можно переходить к следующему пункту? – спросил Коля Мишку.

– Как это? А костюм жениха?

– Ну знаешь! Все эти разговоры о нарядах только девчонкам интересны. А я пишу суровую прозу.

– Но тебе бы хотелось, чтобы какая–нибудь Оля Осиновская прочитала твои творения? – хитро подмигнул Мишка и прижал к себе пакет со своими свадебными шмоточками.

– Зачем ты при Димке говоришь про Осиновскую?

– Да что там! Мы ведь обсуждали его отношения со Светкой. Теперь никаких секретов. Все поровну, все по–честному, по–братски.

– Ладно, – согласился Коля, – Подпункт к платью невесты – костюм жениха.

Егорыч к прошлому дню рождения Михеича попросил своего папу прислать подарок. Папа Егорыча прислал белый джинсовый костюм. Натаныч хотел быть в доле, потому как у него не было своей идеи. Он пришел к Егорычу, увидел костюм, решил примерить его на себя. Джинсы сели, практически. А вот пиджак… Как Натаныч ни крутился, нижняя пуговка да и средняя на пиджачке не сходились.

– Пиджак можно носить расстегнутым, – заявил Натанч, забыв, что подарок Михеичу, а не ему

– И что это будет? Люди в белых халатах? – нагло заявил Егорыч, – Ты, Жорик, как тебя ни наряди, ничего из себя не представляешь. Стыдись! Тебе люди жизни доверяют, сердца, а ты брюшко отрастил. Ты великий человек, когда пациент под наркозом. Но когда больной очнется, он же захочет увидеть прекрасное. И этот белый пиджак должен пробуждать силы, обтягивать хищные, как у акулы, ребра, являть напор, азарт, человеческую мощь. А на тебе он просто безыдейная тряпка!

Натаныч обиделся тогда не на шутку.

– Ты считаешь, что бездельники украшают жизнь? А люди труда?! Как я?! Мавр сделал свое дело, мавр может уходить! Или как тенор?! «Тем и сладок, что исчезает навек в кулисах»?! А на большой сцене ты в белом джинсовом костюме?!

Натаныч хлопнул дверью. Вышло нехорошо. И костюм от них обоих уже невозможно было подарить Михеичу. Так он и остался в шкафу Егорыча. А тут бац! Свадьба. И костюм Михеичу в самый раз. В смысле к случаю.

Мишка поглаживал свой пакетик.

– Если честно, мне понравилась зеленоглазая ЛаРе. Может, она в душе поэт и есть. Как она все почувствовала сразу. Проникла в мою сущность, поняла, что я вождь.

Коля опешил, а Димка хмыкнул. Он присутствовал, когда Егорыч передал Дедушке слова ЛаРе. Она сказала: «Мальчики, вы все еще пребываете в детстве, вами по–прежнему управляет кто–то всесильный и неведомый из Страны плюшевых медведей». Мишка принял все это на свой счет. Всесильный и неведомый. Вождь!

– Все, – сказал Коля, – Больше про наряды и прочую белиберду писать не буду. Споры из–за пиджаков выглядят мелко.

– Старик, ты Чехова уважаешь?

Коля вздрогнул от вопроса Димки. Он не был близко знаком с этим писателем.

– «Остров Сахалин», «Палата номер шесть», «Чайка», масштабный писатель, – продолжал Димка. Он картинно расположился в дверях, выставив вперед ногу в новом замшевом ботиночке, – Так вот этот самый Чехов утверждал, что в человеке все должно быть прекрасно. И то, и се.

– И одежда? – с надеждой спросил Мишка.

– И одежда, – кивнул Димка.

Коля посмотрел на новые Димкины ботинки и задвинул свои ноги в нечищеных кроссовках.

– Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей, – Димка повертел своими холеными руками математика перед носами Коли и Мишки, те поджали лапы.

«Ну, ну», – подумал Мишка, – «Я не спущу обиды этому поэту. Тоже мне Пушкин нашелся». Словом, затаил Мишка плюшевую обиду.