Kitobni o'qish: «Добро пожаловать на тот свет»
Глава 1. В которой я признаюсь в симпатии к собакам и рассказываю о гастрономических пристрастиях и тумане
В тот день все сразу пошло наперекосяк. Например, я встала без будильника (случай из ряда вон) да еще на час раньше. Обычно так инициативно я вскакивала только от определенного сорта мук, мчалась на кухню и открывала холодильник в надежде увидеть апельсиновый сок, припрятанный всемогущим волшебником Хоттабом Похмелиновичем. Но, увы и ах, проклятый старикан ни разу не оставил ни живительный нектар, ни пятьдесят грамм в запотевшей бутылке, и я, как всегда в такой ситуации, пила воду из-под крана, пахнущую какой-то дрянью.
Однако вчерашним вечером я употребляла лишь чай, причем безо всякого удовольствия, ибо заварен он был повторно. Нет, мне рановато бояться аритмии или гипертонии, просто зарплата пока не предвиделась, а новые туфли уже были приобретены: прекрасные! Прекрасные! ПРЕКРАСНЫЕ! И о-очень дорогие. Я летала в них, мысленно конечно же, а в действительности ковыляла по лестничным пролетам на работе, по захламленному двору возле моей хрущевки (дворник ушел в очередной алкоотпуск, и его физиономию с «печеночным загаром» не видели уже больше недели). Когда же летать стало абсолютно невыносимо, я назойливо, словно комар, гонимый мучительной жаждой крови, донимала знакомых, выспрашивая способы, чтобы, как в сказке про одну удачливую неудачницу, сделать или ножку маленькой, или туфельку большой. И в сердцах отклонила предложение «разбить пятку и нос молотком» (держите карман шире, вы просто завидуете, ведь у вас нет красного лакированного счастья на шпильке), но вот за совет «налить в туфли водку» схватилась, как за соломинку.
На последние шиши в забегаловке с названием «Соки. Воды», кстати, торговали там исключительно водкой на разлив, я купила полстакана «без разницы какой, главное, самой дешевой». Через пару секунд решительно разулась и влила жидкость в подлые, но любимые туфли, которые приняли в кожаное нутро палёнку, припахивающую чем-то горюче-смазочным. Проделано же это действие было под внимательными взглядами «дамы» и двух «джентльменов», судя по отекам, постоянных посетителей заведения. Как только моя обувь впитала русский национальный продукт, трио, источающее головокружительные ароматы, осознало, что бахнуть из туфли я однозначно не собираюсь. На лицах компании отразилась скорбь всего мирового пьющего пролетариата. Размашисто жестикулируя и соревнуясь в наиболее изощренном употреблении обсценной лексики, люди с низкой социальной ответственностью посылали на мою голову проклятия, по сравнении с которыми семь египетских казней казались сущими пустяками. Но главное, обувь больше не давила, и ассоциации о средневековых пытках испанским сапогом оставили мой ум. Алкогольное одурманивание туфель, виновников всего произошедшего далее, случилось накануне.
Итак, утро выдалось необычным. В нем были туман и манная каша. Сперва о тумане. Стоял чудный октябрь. Я вообще-то обожаю осень, даже если та щедро одаривает меня ледяным дождем и проливным насморком. Есть у меня привычка проснуться и сделать две вещи. Сначала посмотреться в зеркало: не отросло ли новое ухо, или не пропали ли сами собой веснушки – «очень милые» по словам мамы, и такие расточительные для моего бюджета. Каждый месяц они требовали основательных капиталовложений в виде чудодейственных масок и лосьонов, обещавших сделать солнечные поцелуи менее заметными или (дай-то бог!) убрать вовсе, причем навсегда и в короткий срок. Однако чуда не происходило: ушей насчитывалось столько, сколько отведено нормальному человеку, веснушки (черт бы их побрал!) обнаруживались в полном составе. Изредка находились прыщики или выпавшие ресницы, но это беспокоило меньше.
Исследовав лицо, я обычно шлепала к окну, отдергивала старый драный тюль, принадлежавший еще моей бабке, и близоруко (очки не носила – не шли) вглядывалась в застекольный мир. Что там сегодня? Гуляет ли смешной мопс с лохматым хозяином, опаздывают ли на первый урок засони-школьники, мелькнет ли между домами задорно звенящий трамвай? На месте ли старая голубятня, в которой проживают с десяток ворон, к сожалению неговорящих, но точно все понимающих, стены которой Николай Артемьевич – мировой дед – покрасил так неаккуратно, что казалось, будто их плохо ободрали? Ну здравствуй, мир! Как прошла ночь, сколько в подворотне моя любимица Люська принесла щенят? Какую, мир, ты нынче приготовил погоду? Да ладно, ладно, не плюйся дождем, не испугалась, и новый зонт припасен. Ах, сегодня «мать веснушек» – янтарное солнце? Тоже сойдет.
Чтобы почувствовать новый день полностью, я распахивала форточку и жадно нюхала, совсем как Люська в дни моей зарплаты сумку с заветным одиноким колечком «Краковской». Вдыхала воздух, сотканный из свежего ветра (его, правда, немного), выхлопных газов (ау, экологи) и умопомрачительного аромата свежей сдобы из «Булочной». О, запах сладкий, теплый, ванильный, ты родом из счастливой босоногой страны. Жаль, что детство далеко позади, а ма-а-ленький аванс далеко впереди, а то я бы накупила много-много булочек, ватрушек, рогаликов, бубликов, пончиков, трубочек, рулетов и забыла на один вечер про то, как хорошо влезать в джинсы и на выдохе, и на вдохе. Ну, вроде бы вдоволь нанюхалась. Теперь слушаю, как шины поют дорожную симфонию, как жалуется на слякоть продрогший сквозняк, как скрипят ржавые петли калитки, ведущей в палисадник, как учит быть человеком лохматый хозяин своего ожиревшего мопса. Впрочем, я отвлеклась.
Так вот, в то утро был туман. С первого взгляда ничего особенного. «Прохладно будет в туфлях» – еще подумала. Однако я по профессии медсестра и просто обязана быть внимательной (хотя бы для того, чтобы не перепутать ампулы с лекарствами, да что там ампулы, больных бы не перепутать!), поэтому, присмотревшись, обнаружила, что это весьма необычный туман. Его практически не было вблизи, то есть на расстоянии метров двадцати, зато дальше скопилось столько что, если б в таком мороке ёжик искал лошадку, то нипочем бы не нашел, настолько густым и серым он оказался. Ах да, еще на старом тополе, что ветреными ночами стучит в окно, висели несколько клочков, смахивая на сахарную вату, правда, очень грязную.
Вспомнилась бабушка, не моя, чужая, какой-то детсадовской подруги, которая рассказывала, будто это коварная ведьма варит отвар, а из котла валит хмарь, которая всё прячет, люди ищут друг друга и никак не могут найти. Физики объясняют, что туман – это скопление частиц пара, но малограмотной старушке физические явления были, как говорится, до лампочки. Мне же сказочное объяснение нравилось куда больше, чем «скопление частиц». Правда, искать в мороке мне было некого, если только Сашку из соседнего дома, занявшего денег на один час и пропавшего с ними на целый год, но это оказалось бы пустой тратой времени, его и военком не нашел в ясную погоду, куда уж мне.
Простояв у окна с полчаса, я направилась в ванну. Я знаю, что помещение, где стоит ванна, называется ванной комнатой. Но у меня уникальный случай: глубокая чугунная лохань вплотную окружена кирпичными стенами. Места, чтобы приткнуться рядом, нет, о машинке или о раковине я даже не помышляла. Умыться можно прямо из коридора, если длина ваших рук (а потребуется метра полтора, не меньше) позволит дотянуться до воды, ибо смеситель по пьяной задумке сантехников располагался на стене противоположной входу. Тут, позвольте, не без гордости замечу, что телесные пропорции у меня что надо, поэтому проводить гигиенические процедуры приходилось стоя в ванне. Будучи оптимистом, я размышляла так: «Чистота – залог здоровья. Заодно ноги помою (не в зубной пасте же ходить), а где ноги, там и до головы дело дойдет. Ежедневный душ – это почти пробежка, а значит, на завтрак позволительно колбасу и масло можно не сильно размазывать, жаль только, что зарплата не ахти».
Закончив водные мероприятия, я пошлепала на кухню, чтобы найти что-либо съестное. По запаху искомое не обнаружила, зато, хорошенько порыскав, наткнулась на крупу, которой насытились евреи в пустыне, правда, на их долю перед этим выпало длительное голодание. Манка. Я ненавидела манную кашу со времен пятилетнего заключения в колонии строгого режима с безобидным названием «Ромашка», в которой наивных детей пичкали комковатой массой не менее трех раз в неделю. Россказни воспитательницы о вкусноте и полезности данного блюда действовали практически на всех: давились, но ели, мечтая о будущих мировых рекордах или полетах в космос (никто никуда не полетел, рекорды не дрогнули). Я же на подобные байки не велась. Терпеливо постукивая ложкой, размешивая масло и гоняя по тарелке «пищу спортсменов и космонавтов», я лишь создавала иллюзию приема внутрь. «Я ела, ела и так наелась, что сейчас живот лопнет». И вот уже легковерная Зинаида Ильинична гладит меня по голове: «Ладно, Роза, оставь», а после убирает подальше ненавистную жижу.
С той детсадовской поры я к манной каше не притрагивалась. Клянусь, ни ложечки! Но тем утром есть захотелось неприлично сильно, посему я быстренько сварганила крупу на воде, молоко-то было обещано многодетной четырехлапой матери. Грустный вид варева подвиг на следующее. Я заглянула на антресоли и выбрала из трех банок – «Малина», «Повидло из кислых яблок» и «Не помню, но вкусно» – первую. Отмерив нужное количество, села за стол и начала завтракать. О-о-о, неплохо, а на молоке было бы даже хорошо. Возможно, когда-нибудь повторю.
Времени до начала рабочего процесса оставалось достаточно, поэтому было принято решение пройтись пешком, благо место моего проживания и больницу, где я зарабатывала (ха-ха!) благочестивым трудом медсестры, разделяли всего две остановки. Наш город явно не мегаполис, остановки короткие, выходило, что топать мне в туфлях-скороходах всего-то ничего – минут пятнадцать. Выглянув еще разок в окно, я с удовольствием обнаружила, что противный туман был испепелен солнечным лазером. Облака обещали не плакать, а температура, схватив уличный термометр за нежное красное горло, подскочила до плюс семнадцати.
Прошлогодний плащ попытался было выгодно оттенить блеск лакированных туфель, но с задачей не справился и с грустным шуршанием убрался в шкаф, шепнув висящему там жакету, чтобы тот готовился к выходу. Жакет имел универсальный цвет и не менее универсальный покрой и хотя бы не перечеркивал сияющую красоту обуви, поэтому выбор пал на него. Остальные вещи не заслуживали внимания, поэтому не роптали и тихо серели на плечиках. Правда, существовала шуба. Но в октябре, при плюс семнадцати это был явный перебор, к тому же она была неисправимо искусственной, а туфли требовали только лучшего, в идеале натурального.
Наконец я вышла на улицу. Взяв нужное направление, двинула поздравлять Люську, неся в руках ополовиненный пакет молока вместо букета. Напоила и погладила счастливую дуреху по косматой голове. Щенков оказалось пять – все в Люську, то есть высокородные гены не наблюдались, как и не нашлось рядом «с роддомом» наглого кобеля – вислоухого отца.
«Однако Люськино аморальное поведение в компании местных псов приведет мой бюджет в полный упадок», – подсказал расчетливый ум. «Этот выводок нужно обеспечить нормальным питанием, чтобы выросли здоровыми и сильными», – упрямствовало медицинское образование. «Ничего! Выкормим! Да здравствует детство и материнство!» – подытожила обычная женщина.
Объявленный мной во всероссийский розыск (шучу, разумеется) Саня, ну тот, который занял деньжат, не был обнаружен ни у себя, ни во дворе. Словоохотливые соседки сообщили, что «днем лоботряса не застать, домой он приходит только ночью, да и то нечасто». А все же интересно, чем еще кроме слежки занимаются уставшие с виду бабули, например, в полночь?
Дела во дворе закончились, пора было пилить на работу. И тут вдруг промелькнула мысль «все же лучше умереть, чем есть манную кашу». К чему бы это, а?
Глава 2. В которой я случайно знакомлюсь с кем-то нехорошим и чувствую связь с вымершими динозаврами
Вообще-то, я не любительница пройтись пешком, но финансовые затруднения и острая необходимость повыпендриваться в новой обуви поспособствовали, так сказать. Да и в утренней маршрутке последнее время попадались две молодые особы, вернее не особы, а особи. Существа в обычной одежде, с человеческими лицами, правда, сильно перепачканными косметикой. И даже запах от них исходил вполне приземленный: поддельного французского парфюма «Poison» от одной и оригинала духов «Сирень» от другой. Невзирая на это, они не могли принадлежать к человеческой расе. Возможно, какие-нибудь радиационные грызуны, ибо непрерывно лузгали семечки, устилая пол шелухой. Однако же это были говорящие грызуны. Язык их казался подозрительно знакомым, хотя запомнилось немногое: Засранск, падла Лена и некая безымянная сука. Хотелось поинтересоваться: «Как далеко их город от нашего, почему Лена не сменит некрасивую фамилию и причем тут собака?». Но я всё не решалась, ибо не поймут. И еще опасалась, вдруг это заразно, и я тоже стану урановой крысой, тогда наверняка придется переехать в Засранск. Наш город тоже не очень чистый, но уж лучше здесь. А еще в маршрутке частенько ездили женщины с бессовестно избыточным весом, когда они направлялись к выходу, создавалась реальная угроза жизни и здоровью остальных граждан. Попадались и столь дурно пахнущие заводчане, что после встречи с ними в транспорте представлялось, будто спиртное можно закусывать исключительно луком, чесноком и еще чем-то таким, чему даже названия не находилось. Были еще младенцы, исходящие криком на руках у позевывающих равнодушных матерей, и кряхтящие, вечно жалующиеся на самочувствие старики. Но особенно раздражали любители разговоров по телефону, и вам – сидящим рядом – казалось, что вы прослушали содержание очередной серии дешевого сериала.
В то утро мне нафиг не сдались плач или озвученные вслух диагнозы (спасибо, на работе предостаточно), семечки, пот и перегар, и невыносима была мысль, что помимо всего могут еще и ноги оттоптать. Ведь ни для кого не секрет, что некоторые индивиды делают это нарочно, из зависти к чужим надраенным туфлям. Хотелось подышать еще не сильно загазованным воздухом и поцокать, чтобы, каюсь (все мы не без греха), привлечь внимание мужского контингента до тридцати. Удавалось наполовину. Мужчины оборачивались, улыбались, некоторые даже языком прищелкивали, но возрастная категория была от шестидесяти.
Припекало, я расстегнула жакет. А чтобы не заскучать, раз уж знакомство с проходившим мимо принцем или хотя бы обычным парнем не выходило, воткнула наушники и врубила какую-то попсовую чепуху на полную. Рука почти любовно сжимала новенький сотовый, за который было отдано много и предстояло отдать еще больше, так как куплен тот был в кредит. Парадоксально, что банк счел меня платежеспособной, ибо я сама себя таковой не считала. Разве ж не чудо?
Я шла, подпевала, воображала, и бытие казалось, несмотря ни на что, яркой каруселью, где я – вечная девочка с торчащими косицами – сижу на дрессированной электричеством пластмассовой лошади и хохочу. И что веселый аттракцион вращается благодаря одной красивой женщине с глазами, так похожими на мамины. А имя ей Жизнь.
Я часто думаю, почему родители назвали меня Розой. Неужели решили, что от этого стану красивее или счастливее? Они даже не смогли объяснить, чем именно оно их привлекло. Признаться, меня-то имя устраивало, другого я не представляла, но хотелось какой-нибудь романтической истории или сказки, на худой конец, родственной связи, а их фигушки. И на вопрос, почему меня так нарекли, я до сих пор отвечаю: «Хотела б я сама знать!». Но я снова отвлеклась.
Я прошла экватор пути, настроение было что надо, будущее виделось, если не прекрасным, то вполне сносным, и жить хотелось, как назло, очень-очень долго (в тот день, отчетливо помню, совершенно не планировала умирать). Однако некая черноволосая тощая дрянь уже радостно скалилась, предвкушая и заранее приготовив остро заточенный сельскохозяйственный инструмент. И она дождалась!
Переходя дорогу вдали от светофора, я не услышала (чертовы наушники!) сигнала, предвещающего неравное столкновение. Более того, я не заметила нечто огромное, надвигавшееся сбоку, ибо в тот момент подвернула ногу, неудачно ступив каблуком на камешек. Я не успела разглядеть, что это была за машина, которая несмотря на сопротивление тормозных колодок не смогла остановиться. Глухим ударом она заставила мое тело забыть о законе земного притяжения, взмыть метра на три вверх и, пролетев около десяти шагов вправо, спикировать в заботливо распахнутые объятия фонарного столба.
Да, я не видела марку автомобиля, но могла поспорить, что он был огромным. Смешно, но первое, что пришло в разбитую голову – мысль о том, что я умираю на пике моды в ультрасовременных туфлях, а в ушах у меня звучит популярная песня о том, как случайная физическая близость переросла в светлое духовное чувство. Отягощенный сотрясением мозг нарисовал жестокий комикс: глупый динозаврик, судя по комплекции, любитель манной каши на воде, бьется из последних сил в лапах аллозавра, смахивающего на Годзиллу. Хищная тварь ломает бедняге ребра, крушит суставы, рвет острыми когтями артерии, и, вдруг, словно ребенок, наигравшийся с игрушкой, швыряет подальше и, ворочая окровавленной мордой, вынюхивает новую жертву. А глупенький ящер, скуля от нестерпимой боли, понимает – это конец. Занесенный многомиллионным слоем песка и исторической пыли, динозаврик когда-нибудь будет найден бородатым археологом, который получит за него премию и снисходительно обмоет находку с коллегами-неудачниками.
Болело всё. Даже боль болела! Она не делала скидку ни на медицинское образование, ни на молодой возраст, топила меня в моей же крови, лупила кирпичом по голове и коловоротом раскрывала грудную клетку, превращая в суповой набор низкого качества. Я долго находилась в сознании, видела склоненное лицо врача «Скорой» и в его глазах читала удивление, мол, почему я до сих пор не в стране вечной охоты. Мне вкололи обезболивающее, аккуратно положили на носилки… Свет погас.
Глава 3. Читать которую не рекомендуется клаустрофобам, и в которой меня ждет новая пара обуви
Я очнулась и долго силилась понять: куда пропала боль, и где я нахожусь? Возникло ощущение узкого коридора, в который никогда не проникал дневной свет, и в котором последнюю лампочку прикарманили коммунальные соседи ещё во времена Первой мировой войны. Проще говоря, темно, хоть глаз выколи. Я инстинктивно вытянула руки, ощупывая то стены, то пустоту, чтобы действительно не случилось подобной оказии со зрением. Стены прохладные, гладкие, скорее всего окрашенные обычной краской, потолок, вероятно, очень высокий, холодный бетонный пол. Раз десять я то громче, то тише взывала: «Эй, кто-нибудь! Отзовитесь!». Но в ответ слышала лишь эхо (потому и решила, что потолок ого-го).
Страха не было, но неизвестность угнетала, хотелось ясности. Как у человека, работающего исключительно за оклад, у меня отменное чувство времени. Могу точно заявить, что провела на ногах минимум час, а на шпильках и в условиях абсолютной темноты это сродни подвигу. Но ведь стоять никто не заставлял, и в итоге, окончательно устав, я плюхнулась прямо на бетонный пол, ибо стула так не нашарила. Мысль о возможности схватить воспаление яичников мелькнула, но после ДТП это показалось чем-то несерьезным, вроде занозы. Однако примерно через двадцать минут, я уже сочувствовала нищим, особенно тем, кто «работает» на ступенях подземных переходов или церквей. Черт подери, как же холодно и жестко. Я поднялась и немного походила, ощупывая стены.
Вдруг из невидимого стыка пробился красный луч, я четко услышала, как скрипнула дверь, но все тотчас исчезло. Прошло немного времени, дверь снова приоткрылась (теперь я хорошо разглядела – обычная, деревянная, крашеная), и темнота стала наполняться светом. Тогда я полностью смогла рассмотреть это странное место: коридор показался бесконечным, а потолок и впрямь был высоченным. Я не знала, что делать, но нутром поняла, что вход (или выход) открыли именно для меня, ибо в этом узком пространстве я находилась в одиночестве. На всякий случай перекрестившись, не являясь при этом крещеной, я взялась за ручку и распахнула дверь настежь.
За ней находилась комнатка не более двух квадратов с красной лампочкой под потолком уже обычной высоты. Стены унылого серого цвета, возле одной примостилась узкая скамейка, прибитая к полу. Я невольно подумала: «Воруют что ли?». Рядом с ней на стене был поручень, напоминавший по форме и размеру обычную строительную скобу. Появление двери и всего, что за ней обнаружилось, в принципе не сильно обрадовало, но глаза, узревшие скамью, мгновенно передали сигнал мозгу, тот в свою очередь ногам, и они – уставшие и затекшие – сами шагнули вперед, почуяв долгожданный отдых. Как только я пересекла порог, дверь заскрипела и захлопнулась. Я испугалась и кинулась было назад, но в ту же секунду с потолка опустилась вторая преграда, на сей раз тяжелая, наверное, даже пуленепробиваемая (как я ее сразу не разглядела?), отрезая путь к бегству. За этим последовал толчок, и комната, судя по ухнувшему сердцу, понеслась вниз на бешеной скорости. Несколько раз кинуло из стороны в сторону, я схватилась за поручень и опустилась на скамейку. Почему-то и теперь страх отсутствовал, я осознавала, что движение приведет хоть к какому-то финалу. А для меня это лучше неизвестности.
Спуск прекратился. Я уж было встала, надеясь выйти, но тут началось движение по прямой, практически как в обычном поезде, разве что менее шумное и более быстрое (меня вжимало в стену так, словно я мчалась на американских горках). Примерно в середине «поездки», а длилось это путешествие около трех часов, появилось ощущение мыши, угодившей в капкан, причем мышеловку привязали к хвосту летящего «Боинга». Пришлось смириться с положением мелкого млекопитающего, несущегося в никуда, выбора-то мне в любом случае никто не предоставил. Я немного подремала, очнулась от очередного толчка – теперь последовало движение вверх, а потом снова по горизонтали. Я стала пилигримом, странствующим по странному лабиринту: то ли вырытому под землей, то воздвигнутому в небе.
Наконец «ковер-самолет» остановился. Опираясь на недавний опыт, я еще немного посидела, не отпуская поручень, но дальнейшего перемещения в пространстве не последовало. Металлические рольставни поднялись, деревянная дверь распахнулась, предлагая твердую почву и сомнительную свободу. К ним я и поспешила.
Меня ослепил яркий дневной свет. Из «мышеловки» я вышла практически наощупь. Когда глаза немного привыкли, огляделась вокруг. Комната пропала, словно сквозь землю провалилась, а сама я стояла посреди пасторального луга, которому не было видно конца и края. Невероятно, я вышла из дома осенью, а попала в разгар лета, причем в жаркий день. Такого разнотравья при жизни мне – городской жительнице – увидеть не довелось. Создалось впечатление, что я очутилась внутри картины удивительно талантливого русского пейзажиста. Жаль, что увлечение живописью не входило в узкий круг моих интересов (больше поесть, поспать, ну и Люська), а то я обязательно бы вспомнила, что это был за художник. Увы, не хватит и моих скромных познаний в ботанике, чтобы точно описать то чудо, что произрастало под ногами. Буйно цвели ромашки, васильки, календула, клевер и одуванчики, и еще с десяток того, что для меня не имело названия, но издавало такой приторно-медовый аромат, что голова шла кругом. Пчел, к счастью (я их боюсь), не обнаружила. Как и солнца. Оно не скрывалось за тучами – на небе не было ни облачка, а просто отсутствовало. Этот факт несколько озадачил, но тут внимание переключилось на стоящую неподалеку пару кроссовок.
Это были недорогие и весьма поношенные кроссовки, на пару размеров больше моего. Однако в ту минуту я не сомневалась, что кто-то заботливый оставил их специально для меня, ведь алкоголь в туфлях давно выветрился, они снова стали давить, и мозоли напомнили о себе кроваво-влажной болью. Скинув шпильки, я напялила кроссовки, потуже затянула шнурки и задумалась: «Куда же теперь?». Указателей и ориентиров по близости не имелось, поэтому, взяв в каждую руку по туфле, я двинула в единственно правильном направлении – куда глаза глядят. А смотрю я обычно вперед.
Глава 4. В которой путешествие продолжается, а я чувствую себя белкой в колесе и прихожу в загадочное место
Шла, не торопясь, наслаждаясь природой, погодой и сожалея о том, что моя бабушка не жила в деревне, и я не провела там летнее детство, впитывая запахи сена и парного молока. Я никогда не видела своих бабушек. Мама была воспитанницей детдома, а бабуля со стороны отца поспешила умереть задолго до рождения единственной внучки. Итак, я не торопилась, так ведь и спешить было вроде некуда.
Мечтая о грядущем и перебирая воспоминания, я не заметила, как левая нога (будь она неладна) скользнула по коровьей лепешке, и я оказалась в ещё жидкой субстанции. Рай запах обычным навозом. Крепко выругавшись на родном и могучем, одновременно пытаясь очистить коровью жизнедеятельность с чужих, но поступивших в моё распоряжение кроссовок, я не удержала равновесие и упала еще на одну «бомбу», а вставая, умудрилась опереться рукой на третью. Еле поднявшись, поискала взглядом производительницу лепешек, тщетно, да и что я бы ей сделала? Чуть не плача, я стала приводить руки и одежду ниже талии в то состояние, в котором бы не рисковала быть принятой за телятницу. Верными помощниками в этом деле стал листья подорожника. Как-то в детстве, листая журнал «Сад и огород», я прочла: «…если в будущем хотите любоваться великолепными розами, потрудитесь хорошенько унавозить место их посадки…». Теперь я была Розой в навозе. Но, увы, не зацвела.
Предчувствие подсказывало, что я и так слишком задержалась, поэтому следующий километр преодолевала бегом с препятствиями в виде коварных «бомб». Спустя примерно полчаса передо мной появился невысокий холм, на который я благополучно поднялась. Знаете, я не отношусь к тем, кто предпочитает что-либо обходить – пру напролом, правда, почти всегда во что-то вляпываюсь, и чаще это «что-то» намного серьезней, нежели коровья лепешка. Озверевший от голода желудок нарвалом взывал к справедливости, и я, слушая свирепый рёв, уже не впечатлялась тем видом, что открывался с холма.
Но тут в метрах двухстах я заметила мужчину, а на горизонте очертания каких-то зданий. Я что есть сил закричала: «Эй, постойте, да погодите же, черт бы вас побрал!». Однако человек, который, как и я, брел не торопясь, не обернулся и не остановился. Я сделала несколько дерзких попыток догнать незнакомца, неслась за ним, напоминая собаку, преследующую кость на бегах. Я думала, задыхаясь, о Магомете и горе, и силилась понять: кто же из нас двоих Магомет, а кто гора. Странно, но я не приблизилась к цели ни на йоту, хотя мужчина шел все так же неспешно. Вымотавшись, я бросила игру в догонялки, отметив, что не бывает худа без добра, ибо постройки стали намного ближе, я уже различала силуэты людей возле них. Остановилась, чтобы перевести дух и оглянулась. Ко мне (или не ко мне, но в мою сторону) топал другой мужчина, не приближаясь при этом ни на метр. Однако это уже не удивило. Весь новый мир виделся огромным колесом, а мы – двое мужчин и я – большими бесхвостыми белками, вращающими его неизвестно для чего.
«Однако грызунов кормят, наверняка орехами и разной вкуснятиной. Надо побыстрее добраться до «беличьего приюта», а то наступит вечер и придется ночевать натощак в чистом поле», – посетовали мозг и желудок.
Благодаря стараниям я достаточно быстро достигла построек, правда, натолкнулась на следующее препятствие. Одноэтажные, смахивающие на обычные бараки дома из кирпича были обнесены двухметровым ржавым забором. Я не сочла возможным преодолевать преграду в юбке, а посему стала искать другой способ попасть на территорию, видимо, мужчина, шедший впереди, сумел это сделать, ибо пропал из виду. «Счастливчик уже наверняка доел горячий суп и теперь поудобнее устраивается в кресле», – бесновался мой ливер в заговоре с ногами.
Поискав солнце и снова не обнаружив, уже понимая, что вечера, а уж тем более ночи не предвидится – заходить нечему, а светло как в начале пути, я совсем растерялась. Что это за место, в котором нет солнца?! Небо, облака, земля, цветы, всё это есть, а солнца тю-тю.
Я пошла вдоль забора в поисках входа, попутно рассматривая то, что находилось за прутьями. Семь или восемь домов. На самом деле больше, но другие строения утонули в море огромных розовых мальв. Лишь кое-где здания показывали серые кирпичные бока, словно жалуясь на уныние и скуку. В окнах я ничего не разглядела, потому интерес к подсматриванию быстро ослаб, тогда, переключив внимание, я занялась изучением детской площадки. Она выглядела нарядно, краска блестела, словно свежая, похоже, ребятишки еще не успели обновить ее, если конечно они тут были. Еще я обнаружила у забора какой-то чахлый, но очень колючий кустарник, полноправной же хозяйкой выступала крапива, а та буйная и пахнущая флора, что была в избытке на лугу, здесь не произрастала вовсе. В таких местах обычно однообразно стрекочут кузнечики и плетут бесконечные сети пауки. Но тут жизнь явно не била ключом. Мне стало и вовсе тоскливо и одиноко: нет солнца, вокруг гнетущая тишина, а идущий позади меня мужчина теперь бодро шагает на месте.
Готовая пустить слезу от жалости к самой себе, наткнулась на калитку, которая, лишь я к ней прикоснулась, огласила тишину отвратительным скрежетом, возвещая на всю округу, что моя цель достигнута.
Над калиткой была металлическая табличка с криво выведенными двумя предложениями. «Этот свет. Добро пожаловать». Не предав надписи должного значения, я устремилась к ближайшему зданию. В этот раз повезло: дверь нашлась сразу, хотя тропинок не имелось, да и буйное цветение мальв не способствовало скорому обнаружению.
Не заперто. Попав в прихожую, задумалась: что делать с обувью, которой у меня по-прежнему было две пары, я ведь несла в руках «туфли-убийцы». Хотела переобуться, но тут заметила на полу мокрую тряпку и просто тщательно вытерла подошву. И была уверена, что неизвестный пока хозяин не станет ругать меня за грязные следы. Из прихожей вела лесенка на всего две ступени вверх, преодолев которые и свернув направо, я увидела очередную за этот день дверь. Инстинкт подсказал, что худшего, чем со мной уже случилось, вряд ли произойдет, поэтому толкнула ее безбоязненно. Ногой.
