Kitobni o'qish: «Падальщик»
Для каждого из нас есть свое особое наказание. Кто-то, не сдав экзамен в университете, всерьез подумает о том, чтобы броситься под поезд в метро, другой напротив, даже обрадуется, найдет новые перспективы. Для одного потеря любимой, высокооплачиваемой работы сродни концу света. Другой махнет рукой и начнет строить карьеру заново. У кого-то можно отнять его состояние, у кого-то родной дом, у другого красоту, а еще можно отнять любовь…
1
Случалось ли с вами такое, что вам некуда было идти? И не в том смысле, что вы опоздали на метро или в общежитие, не то, что домой идти не хочется, а в самом что не на есть прямом смысле. Я не знаю, какой по счету это был раз. Странно другое – я стал понемногу привыкать к такому положению дел и уже не боялся.
Я сидел на скамейке возле своего дома, из которого меня выселили за неуплату. Холодало. Я даже порадовался, что на дворе лето, зимой мне бы такой возможности природа не предоставила. Я облокотился на холодную скамью и положил ноги на старый чемодан. Пальцы на ногах скрючились от холода – у меня попросту не хватало средств купить ботинки и приходилась ходить в дешевых китайских тапочках.
В тот момент я даже пожалел себя. Я закутался в старую кофту с капюшоном, потертую и бесцветную, с дырами на рукавах. В карманах звенела мелочь, я надеялся, что ее хватит на пару поездок на метро. Еще нашел пачку дешевых сигарет. Когда курил, мне казалось, что время идет быстрее. Нужно было что-то придумать: либо опять навязаться к старым друзьям, либо познакомиться с какой-нибудь девчонкой и остаться у нее на ночь. Я умел обольщать. Я, как котенок, выглядывающий из картонной коробки, смотрю жалобными, добрыми глазами: – Может, возьмешь меня домой?
Я не знал, стоило ли опять звонить лучшему другу. Я задам ему вопрос: – Димка, друг, можно сегодня к тебе? Он ответит: – Конечно, Жень, без проблем! Но мне стало совестно. У Димки была всего одна кровать, и делить ее с другим парнем не так уж приятно. Мой бедный друг забивался в уголок и укутывался в одеяло, как маленький мальчик, посмотревший свой первый фильм ужасов. Еще была Света – моя подруга по постели, иначе не назвать. Она – влюбленная в меня особа, готовая бросить все дела и забыть о том, что ей рано вставать на работу, лишь бы провести со мной ночь. Бедная девушка, она знает, что я ее никогда не полюблю и прихожу к ней лишь потому, что идти мне больше некуда. Однако она радовалась и этому.
Когда не получается найти занятие по душе, остается лишь одно – думать. Это происходит невольно, ведь человек так устроен, что его мозг не может находиться в состоянии бездействия. Кто-то строит планы на будущее, кто-то подводит итоги удачного дня, а я, я просто предаюсь воспоминаниям. Я не чувствую, что живу сейчас, жизнь казалась какой-то безвкусной и иногда даже горчила. Я вспоминал то время, когда я хоть что-то чувствовал: горе, радость, разочарование, боль…
Когда я учился в школе, я обожал уроки труда. Мальчики что-то выпиливали на станках, а девочки учились быть хозяйками. Я помню эти два раздельных кабинета, один напротив другого. В нашем классе пахло деревом, повсюду валялись опилки, в воздухе стоял стойкий запах перегара от учителя. Мы с мальчишками все ждали, когда девчонки позовут нас к себе. Каждый понедельник они пекли всякие вкусности и приглашали нас на чай. Я помню, как входил в девчачий класс: эти стены с разными макетами моделей одежды, швейные машинки, странные картины, сделанные ученицами, манекены и большой стол посередине. И главное – чисто, на столе белоснежная скатерть и такой приятный запах, который ощущался еще в коридоре. Для меня это был совсем другой мир – девчачий. Для мальчишки двенадцати лет все это казалось в новинку.
Помню, как мы рассаживались вокруг стола. Девчонки приносили тарелки с выпечкой и разливали чай. Одна из них принесла из дома особый чай – фруктовый (ее папа привез его из города, у нас такой не продавали.) Это оказалось настолько неожиданно, что пришлось заваривать один пакетик по три раза, чтобы все попробовали. Хоть девчонки еще толком не умели готовить, стряпня получалась отменной, хотя я ни с чем не мог ее сравнить. Я доедал последний кусок пирога и оглядывал всех присутствующих. Тарелки и чашки опустели. Рядом сидела белокурая девочка и смотрела на меня большими, кукольными глазами. – Это я начинку делала, – говорит она. Мне стало интересно, все ли женщины умеют так готовить, и если да, то я готов был жениться. Разве это не жизнь? Ты приходишь домой, а твоя женушка-стрекоза порхает по кухне, вкусно кормит, ухаживает, любит. Что еще нужно мужчине? Я не понимал, почему некоторые мужчины не хотят жениться. В тот самый день я решил, что как только найду женщину, умеющую вкусно готовить, то тут же женюсь. Нужно только узнать, с какого возраста можно вступать в брак.
Я всегда любил природу, но к моему сожалению, она не отвечала взаимностью. Больше всего меня не любил дождь. Мне хотелось смотреть, как льются его слезы, как они стекают по стеклу, оставляя прозрачный след. У меня была маленькая мечта, крошечная даже – когда-нибудь просто лечь на кровать, закрыть усталые глаза и слушать, как его капли ударяют о землю, слушать его музыку… Только вот он как назло ловил меня в самые неподходящие моменты, лился на меня, когда я пытался заснуть на какой-нибудь скамье. Вот и сейчас. На, Женя, получи очередной подарок судьбы! Еще одно напоминание о ее немилости. Я ненавидел это. Хотелось спрятаться хоть где-нибудь, сошла бы любая крыша, любая, только вот люди скорее приютят щенка, чем парня, у которого, мягко сказать, временные неприятности. – А ну, пошел вон, бомж! – сколько же раз я это слышал, хотя я не грязен и не бородат, как эти бедняги без постоянного места жительства. Как же это приятно, наверное, – смотреть на бродягу сверху вниз, призренно, быть выше, вернуться в теплую комнатушку и думать, что кому-то сейчас хуже, чем тебе.
Не хотелось надоедать Димке, но выбирать не приходилось. Я мог даже поспать на коврике в прихожей только бы не под дождем. Телефон почти разрядился. Ну еще бы! Батарея уже кричала, что ей нужно питание. Когда кто-то видит мой телефон, то не удерживается от издевки вроде: – Неужели такие еще производят? Что ж, даже у первоклашки и то найдётся покруче. Мой мне подарили одногруппники на день рождения, устали меня искать, если возникала необходимость сообщить что-то важное. Купили самый дешевый. Но чего можно ждать от мальчишек из деревни, которые живут на деньги, присланные родителями? Но я обрадовался и такому. Аппарат был тяжелым, огромным, просто кирпич. Сейчас на нем облупилась краска, треснутый дисплей выключался по своему желанию, а кнопка с цифрой шесть потерялась еще во время моего первого похода в пивнушку. Хорошо, что у тех, кого я еще не вывел из себя, в номере не было этой цифры.
– Ох, Димка, надеюсь сегодня к тебе можно, надеюсь ты не развлекаешься там с какой-нибудь девушкой. Да о чем это я? Это же Димка. Какие могут быть девушки? Я стал уверенно набирать на телефоне его номер. – Перезвоните мне пожалуйста. Черт, как же мне стыдно. Я уже и забыл какого это, когда баланс твоего телефона положительный.
– Алло, Жень, что-то случилось? – послышался голос в трубке.
– Почему что-то должно было случиться?
– Ну ты же просто так ко мне не обращаешься!
– Это верно. Надеюсь, ты сам все понял, не хочу произносить это.
– Понял, дружище. Можешь ночевать у меня.
– Спасибо.
– Через сколько приедешь?
– Ты что, смеешься? Если я и могу приехать, то только украв чей-нибудь велосипед.
– Хм. Далеко идти?
– Кварталов девять или десять.
– Слушай, может мне такси тебе вызвать? На улице страшный ливень.
– Нет. Я и так у тебя в долгу.
Ненавижу быть у кого в долгу, тем более у друзей, особенно когда знаю, что мне нечем отдавать. Десять кварталов это совсем немного, я проходил и больше, когда работал курьером. В небе сверкали молнии, ветер усиливался и все сдергивал с меня капюшон. Мои волосы заметно отросли и падали на глаза. Ужасное ощущение, скоро прическа и вовсе превратится в женскую.
Не знаю почему, но мысленно я очень часто возвращался в детство. Скорее всего пытался найти в нем какие-то ответы. Ведь психологи всякий раз горазды винить в проступках детей именно их родителей. Ошибки воспитания, если предполагать, что мне вообще знакомо это слово. Я помню только один момент – четкий, яркий и правильный. Мне семь лет, я сижу у отца на руках. Я точно не помню, как он выглядел, помню только его большие руки, моя маленькая детская ручка была в два раза меньше его руки, и мне было совсем не страшно, когда он брал меня на руки, и помню его усы, такие густые, темные. Он говорит мне: – Знаешь, парень, что самое главное? Я не знал. Видимо, отец заметил мою растерянность. Самое главное – это семья, это женщина, к которой ты возвращаешься домой, это ребенок, который бежит к тебе навстречу, – сказал он. Я кивнул. Я запомнил, что сказал отец, однако понять смысл в силу малого возраста не смог. Сейчас же, зная, чем закончился брак моих родителей, я никак не мог поверить в правоту отца. Порой мне кажется, что я слышу крики матери. Я закутываюсь в одеяло, пытаюсь делать вид, что сплю. Отец успокаивает ее, она кричит, что он бездарь, ничтожество, немужчина. Тогда я не понимал, что это значит и спрашивал у матери, что плохого сделал отец, но она наказывала не задавать таких вопросов, а то я получу от нее кипятильником.
2
– Дим, открывай, это я, – говорю я в домофон.
Дверь открывается, волшебный мир сухости и тепла. Я завидовал Димке, у него была квартира, хоть и маленькая, хоть и в ипотеку, но квартира, пристанище. Хотя эти несчастные пятьдесят метров заставляли бедолагу гробить здоровье на ночных сменах. Димка – хирург. Благодаря такой работе у него вырос живот, ушли бицепсы, которыми он так гордился, еще этот врач получил немалый букет болезней. Спасаешь жизнь какого-нибудь наркомана, который через неделю опять потянется за шприцом, помогаешь какой-нибудь девице оправиться от последствий голодания, а она потом и доброго слова о тебе не скажет. Ради чего все это? Нет, я бы врачом работать не смог.
У Димки в квартире всегда чисто и приятно пахнет. Не знаю даже, когда он все успевает.
– Привет, дружище, проходи, – говорит он. – Может, поесть хочешь?
– Нет, спасибо.
– Может, вина выпьем? Мне как раз премию дали. Отпразднуй с другом.
– Ладно, от вина не откажусь.
– Хорошо хоть у нас вкусы одинаковые, белое сухое.
– Отлично!
– Боже мой, ну у тебя и вид, закинь в стиралку вещи, я пока обед разогрею.
– Я же сказал, что не хочу есть.
– Тогда чей это желудок поет арии? Черт, Женька, твоя скромность тебя погубит. Да, кстати, возьми на батарее чистые труселя.
– Вот этого точно не нужно.
– Ты думаешь, я разрешу тебе щеголять по моей квартире в чем-то мокром и грязном?
Наконец-то я приму душ. Я уже и сам чувствую какой от меня исходит аромат, волосы грязные, как у бездомной собаки. Даже стирка на спасала мою одежду, ей давно было пора на помойку. Джинсы вытерты на коленях и на ягодицах, голубые, хотя были раньше синего цвета, кофта растянута, на рукавах несколько дыр от бычков. Неужели я еще надеялся, что смогу пройти собеседование и найти нормальную работу?
– Ого, друг, да скоро я буду узнавать о твоем приближении по звуку, ты же костями скоро будешь греметь! – выпалил Димка.
– Все ведь не так плохо.
– Ты смотрел в зеркало? У тебя ведь ребра видно.
– Ты преувеличиваешь. Твой зад изрядно больше, только поэтому твои труселя с меня спадают.
– Да ладно! Лучше я добавлю тебе побольше макарон.
Димка – единственный, на кого я мог положиться, кому я мог довериться, он тот, кто всегда и во всем поддерживал меня. Он замечательный человек, полностью отдавался работе, потом мучился с постоянными головными болями и с бессонницей. Только вот с женщинами у него не ладилось. Он говорил, что нужно выбрать что-то одно – или семью или работу, иначе чем-то придется пренебрегать. Он выбрал работу, это была его жизнь, его все. Раньше я удивлялся, как он справлялся с постоянным воздержанием. Он говорил, что если мозг занят важными мыслями, то думать о низменных потребностях времени и сил не остается. Сейчас я понимаю его, я тоже забыл, что такое желать женщину.
– Садись уже за стол! Хватит летать в облаках! – крикнул Димка.
От стола шел дивный запах, я просто обожал его. Может от того, что мне его недоставало в детстве. В нашем доме пахло чем угодно: сыростью от протекающей крыши, перегаром от любовников матери или рвотными массами от них же. Я мечтал о запахе пирожков с мясом, о женщине в цветном фартуке, на руках которой еще оставался аромат выпечки.
– Вот, дружище, тебе побольше положил, как ты просил, – сказал Димка и пододвинул ко мне глубокую тарелку.
– Я ведь не просил.
– Да ладно тебе! Ты же не знаешь, когда тебе в следующий раз удастся так хорошо поесть.
Я знал, что он прав, я знал, что даже этой пищи мне будет мало, однако я не хотел, чтобы кто-то лишний раз проявлял ко мне жалость. Это чувство никогда не красит мужчину. Я старался есть медленно, не подавая вида, что в моем желудке пусто уже много дней.
– Тебе сейчас налить вина или после того как поешь?
– Сейчас.
Я любил вино, но только белое. Цвет красного пугал. Я помню, когда папа был жив, у нас была свежина, так называют день, когда закалывают теленка или свинью. Принято делать много блюд из свежего мяса, звать соседей и друзей и устраивать застолье. Я боялся этих дней. Я умолял папу не убивать того теленка. Я помню его глаза – такие невинные, что мое детское сердце обливалось кровью. Мать звала меня за стол, но я не хотел. Мне хотелось есть, но я не мог представить, как можно есть своего друга. Я тихо сидел в доме и никуда не выходил, даже не здоровался с гостями. Я отчетливо слышал, как на улице спрашивали: – А где Женя? Почему он не выйдет поздороваться? Что за невоспитанность? В конце концов мать не выдержала, и пригрозив, что получу ремня, если не выйду, потащила меня на улицу. – Гости на кухне, пойди поздоровайся, – говорила она. Посреди кухни стоял большой, деревянной стол, на сковородке в центре трещало только что снятое с печи мясо, у стены стояло два таза с телячьими ногами, которые мать собиралась пустить на холодец, и то, что я запомнил на всю мою жизнь – две литровые банки с кровью. Родители обожали это блюдо, выливали кровь на сковородку и жарили, пока она не превращалась в маленькие, черные шарики.
– Ну что, не искал работу? – нарушил молчание Димка.
– Нет пока.
– Ты бы поторопился, скоро холода начнутся, не будешь же ты с бомжами на теплотрассе ночевать?
– Черт, ну я заходил в те места, что по пути. Только вот, почему-то никто не хочет нанимать беднягу в лохмотьях.
– Резонно!
– Что?
– Извини. Слушай, а ты никогда не хотел работать стриптизером?
– Ты сам себя слышишь?
– А что такого? У тебя смазливая рожа, мышцы где надо есть, да и деньги неплохие заработаешь!
– Ты еще в эскорт-службе мне предложи работать!
– Успокойся. Ты ведь этого хочешь? Легкие деньги, никакой ответственности, никакого умственного напряжения…
– Нет! Мне просто нужна работа! Да я уже на все что угодно согласен! Ты прав, скоро холода, и мне нужны деньги хотя бы на то, чтобы снять койкоместо в какой-нибудь халупе.
– У нас в больнице есть вакансия.
– Слушай друг, да я буду твоим пожизненным должником!
– Я устрою тебе собеседование, придешь завтра в десять утра, поговоришь с кем надо и все.
– Что за должность?
– Хорошая, как раз для тебя.
– В принципе, мне уже неважно какая, я могу быть гардеробщиком, могу на телефоне сидеть или что у вас еще там.
– В десять утра, завтра. Там все расскажут.
– Димка, ну ты настоящий друг!
3
Звук будильника резал мой слух, усталые веки никак не хотели отлипать друг от друга. Я чувствовал аромат едкого мужского парфюма, смешанного с запахом освежителя воздуха с морским ароматом, и еще запах какой-то еды. Димка установил будильник на девять утра. Мне нужно поторопиться, иначе я мог опоздать на собеседование. Эта работа нужна мне. Я был даже готов переступить через гордость. Когда у тебя в кармане лишь пара монет, выбирать не приходится.
Димка был несказанно щедр, оставил мне на стуле чистую рубашку с брюками, даже записку оставил (знал, что я не возьму сей подарок), написал, что это его старые вещи, сейчас они ему весьма малы, и, если я их не возьму, он их попросту выбросит. На столе стояла сковорода с остывшей яичницей с колбасой. Я подумал, что мне тоже нужно сделать для своего друга что-то приятное, когда я выберусь из долговой ямы.
Пришлось потратить последний жетон. Больница находилась через пять станций метро. Раньше мне не приходилось бывать там, да и вообще в больницах, организм у меня был крепкий, максимум я мог заработать насморк зимой. Хотя постоянные ночевки на улице и к насморку выработали иммунитет. А вот и нужное здание. Последний раз я приходил в больницу на обследование перед поступлением в университет. Давно же это было. До сих пор помню эту пытку, ненавижу, когда в меня тычут острыми иголками, щупают и привязывают какие-то проводки. Хотя думаю, что найдется мало тех, кто все это обожает.
На вывеске был написан третий номер, значит я пришел куда нужно. У входа стояло несколько машин, из дверей выскочили двое детей, за которыми бежала хромая мать, и выехал дедушка на инвалидной коляске. Я сразу почувствовал запах лекарств и анализов. Отличное, однако, начало! В холе я увидел длинную очередь, состоящую почти из одних старушек, ее разбавляли лишь несколько молодых парней и девушек, здесь же бродили врачи в белых халатах и масках. Мне нужен был кабинет пятьсот четыре, скорее всего он на пятом этаже. Я прошел мимо лифта с табличкой “Не работает.” Чего же еще ожидать от бесплатной медицины? “А ну, пошел с дороги, козел!” – крикнул на меня здоровенный мужик, спускающийся по лестнице и несущий какие-то огромные банки. Ну что ж, вот он, пятьсот четвертый.
– Можно? – спросил я, приоткрыв дверь.
– Вы по какому вопросу? – спросила полная женщина в белом халате, пуговицы которого еле держались в петлях.
– Я от Дмитрия Анатольевича.
– Тогда проходите.
Полная женщина достала из своего стола бумагу и попросила заполнить. Я старался отвечать на вопросы полно и верно, однако но некоторые всерьез рассмешили меня: какую музыку я слушаю или как провожу свободное время. Пока я заполнял эту анкету (три листа с обеих сторон) полная докторша, не стесняясь, уплетала бутерброд с вареньем и раздражающе громко глотала чай из большой кружки.
– Заполнили? – спросила она.
– Да.
– Может, хотите проверить?
– Нет, спасибо.
– Хорошо. Тогда нужно ответить на несколько вопросов.
– Я слушаю.
– Полных лет двадцать пять, верно?
– Да.
– Дата рождения?
– Пятнадцатое сентября.
– Значит, вы весы. Отлично. Прописка?
– Послушайте, женщина, в анкете ведь все подробно написано.
– Успокойтесь, я просто уточняю информацию. Прописка есть?
– В области.
– Хорошо. Образование?
– Неоконченное высшее.
– Вы в дальнейшем собираетесь оканчивать это учебное заведение?
– Нет.
– Причина?
– Можно следующий вопрос?
– Предыдущий опыт работы.
– Официант в ресторане.
– Причина увольнения?
– Непонимание со стороны начальника.
– Можете написать телефон директора ресторана?
– Что? Зачем вам это? – немного повысив голос, спросил я.
– Чтобы связаться с ним и взять рекомендации.
– У меня был номер, но у меня новый телефон, так что…
Я соврал. Я не мог рассказать правду о случившемся в том ресторане. Я чувствовал, что обстановка становится напряженной. Полная врачиха видела, что со мной что-то не так.
– Я так понимаю, в больнице вы никогда не работали?
– Нет, не работал.
– Знаете, если бы не Дмитрий Анатольевич, который вызывает у меня глубочайшее уважение, я бы не взяла вас в штат. Вы должны быть ему благодарны! Ваш испытательный срок – один месяц. Одно нарушение – и вы уволены. Зарплата на испытательном сроке – десять тысяч рублей. Сейчас, подойдите к Ивану Сергеевичу и выберите себе форму по размеру. Идите!
– Подождите, а какая у меня должность?
– Дмитрий Анатольевич не сказал вам? Вы – новый санитар.
Я словно побывал на допросе, со времен университета не писал так много, как в той анкете, и в итоге меня – симпатичного, опрятного парня с незаконченным, но все же образованием, не хотели брать в санитары! И что я буду получать? Десять тысяч? Десять тысяч за каждодневное мытье причинных мест стариков! Я мысленно представил, что мне нужно будет есть, чтобы прожить месяц на эти деньги, я уже мысленно взвешивал полтора килограмма чечевицы. Я облокотился на стену возле кабинета этой полной тетки и глубоко вздохнул.
– Евгений Олегович, – окликнула меня врачиха, резко открыв дверь. – Забыла вам сказать, вам нужно будет подстричься. Обратитесь к главной сестре. Кажется, у нее есть машинка.
– Ну все, – подумал я. – Какого черта я должен отстригать волосы? Я что в армии? Сейчас же пойду к Димке и поблагодарю за эту работку. Я помнил номер его кабинета, он все время упоминал его в разговорах. Второй этаж, хирургическое отделение.
– Что за хрень ты мне подсунул? – выкрикнул я с порога.
– Ты о рубашке? Ну да, горизонтальные полосы тебя полнят.
– Ты смеешься? Почему ты не сказал мне, что эта должность санитара?
– А что ты хотел? Ты думал тебя врачом возьмут?
– Нет, я…
– Ты вчера сам сказал, что согласен на любую должность!
– Но я не хочу подмывать стариков!
– Эй! Кто сказал тебе, что санитары – мужчины делают это? Все гораздо проще! Тебе все объяснят. Пройдет испытательный срок, и зарплата очень изменится, будешь иметь больше смен, будешь получать больше денег. Знал бы ты сколько я получал, когда был интерном!
– Хорошо, я попробую.
– А я про что? Просто попробуй, ты всегда сможешь уйти, главное, чтобы было куда уходить.
– Спасибо Дим. И, кстати, классный у тебя кабинет.
Нас всегда учат довольствоваться малым, любить себя такими, какие мы есть, искать того, кто полюбит нас за нашу чистую душу, только вот никто не предупреждает, что это чертовски трудно. Дворник должен быть доволен тем, что убирает мусор, и не желать большего, официантке в придорожном кафе нужно воздавать хвалу небесам за два доллара, которые оставил ей их завсегдатай, а примерному семьянину не стоит смотреть, как его богатый сосед заводит с пол оборота свой новенький Лексус, и покрываться завистью, ему нужно просто сесть в метро, посадить на колени маленькую дочурку, потому как в вагоне больше нет мест, покопаться в кармане и найти мелочь ей на мороженое. Мы все должны быть благодарны за то, что мы имеем. Я посмотрел на потолок и прошептал: – “Прости меня, Господи, но я так не могу!” Человеку свойственно желать лучшего, желать большего, желать нового.
Я вспоминал вчерашний разговор с толстой врачихой. Поразительно, как низко могут опустить человека на собеседовании. Каждая маленькая конторка норовит выставить свои требования, а мы приходим туда как за подаянием, и молим взять нас. Мы готовы работать за десять тысяч рублей в месяц, трудясь по десять часов в день с одним выходным в неделю, и все ради того, чтобы шеф мог набивать свое толстое брюхо. “Простите, но вы нам не подходите”, – говорят они. И мы идем домой, потирая нос, пытаясь, как можем поднять свою несчастную самооценку.
Я чувствовал себя паршиво и, облокотившись на спинку стула, закрыл глаза и стал ждать когда в голову придут светлые мысли. Я ненавидел себя. Мне не хватало ума, чтобы придумать, как заработать денег, как открыть свое дело. А ведь хотел я немногого: свой уголок, просто четыре стены, которые принадлежали бы только мне, нормальную работу, где не нужно каждый день нюхать лекарства, и женщину, к которой я бы возвращался домой. Но нет! Я достоин совсем не этого. Я будто бы в пасти падальщика, так я вижу этот проклятый город. Нормальные деньги здесь можно заработать только, снимаясь в порно, или занимаясь проституцией, и город-падальщик это с удовольствием проглатывает.
