Kitobni o'qish: «Шестая минута после шести»

Прижав растерянно-молчаливую трубку к груди, она беззвучно, горько хохотнула. Но из глотки – вырвался лишь хрип.

Она хотела кричать, она хотела звать, и очень, очень хотела умолять его о том, чтобы он – забрал её. Не к себе, но хотя бы – отсюда.

Но Нелла не произнесла ни слова.

Её город.

Пыльное, мелкой угольной крошкой посыпанное, суровое захолустье.

Заброшенные шахты прямо посреди жилых районов, все еще частично функционирующие несмотря на то, что под городом – огромное, пугающее количество пустот, в которые рано или поздно обвалятся все, до единого, здания.

Но шахтеры, словно те самые гномы Мории из известной книжки, упорно копают и роют измученные недра земли. И, возможно, рано или поздно также, как и сказочные дварфы из трилогии британского профессора, наткнутся на пламенеющего демона Балрога.

Потому что жадность – наказуема. По крайней мере, в цивилизованном мире.

Но Нелла сомневается, что она – в нём.

Потому что она – здесь. А тут вполне может прятаться за любым углом портал в иную, неприглядную реальность.

Потому что это… Ну… Здесь.

Индустриальный город, заметаемый грязно-белым снегом зимой и освещаемый мутным солнцем летом. Город петляющих дорог и переулков, обшарпанных дворов и частных садов, заполоненных крапивой.

Город, накладывающий тоскливые отпечатки принадлежности на хмурые лица прохожих, что спешат на первый утренний автобус сквозь промозглый сумрак, обдавая через раз неловкого мимопроходящего стойким амбром перегара. И толкутся, толкутся в переполненной маршрутке, подпрыгивающей на кочках выщербленного асфальта, трясясь в унисон, словно сельди в большой бочке. Передавая друг другу собственные неприятные и резкие запахи, нежеланно впитывая чужие. Ругаясь друг с другом на остановках, и хором – с водителем на крутых поворотах.

Её город.

Вихрящий пылью по рытвинам улиц, уносящий со штормовым ветром мечты и надежды в бесконечные поля, заросшие ведьминым чертополохом и колдовской беспризорной ромашкой.

Город, дарующий своему жителю одну-единственную в жизни возможность.

Город, разбросанный разноразмерными домами по пяти холмам. Город, где за высотками прячется неприглядный частный сектор. Где придорожные фасады увешаны плакатами и транспарантами, за полотнами которых скрыты дыры и разруха.И это – возможность оттуда уехать. Уехать как можно дальше и – никогда больше, ни при каких обстоятельствах не возвращаться на усыпанную окурками и пустыми бутылками пригородную станцию.

Дома, требующие ремонта, дома, отрицающие то, что им требуется ремонт… И один из этих домов – её.

Усадьба, в сезон смерти природы уложенная чеканным листом опавших листьев, погребенная ежезимно под снежными завалами, скрытая от июньского зноя плотным ядовито-зеленым пологом.

Дом, не зарегистрированный ни в одной из государственных бумаг. Потерявшийся в темные времена и – так и не нашедшийся.

Потому что в этом городе всем на всё плевать.

Вот оно, место, где родилась и жила Нелла. Где родилась, жила и умерла её мать, Хельга.

Город их детства и юности, город, когда-то ими любимый, несмотря ни на что. Город множества историй, сплетений судеб, страшных тайн и невероятных секретов, о которых, разумеется, все и всё знают. Те самые «все» знакомые и не очень, которые не смогли воспользоваться возможностью. Которые – остались. Остались мучительно спешить по утрам на автобус, а вечером – в круглосуточный ларек, чтобы с утра начать порочный цикл заново.

И также бессмысленно дожить свой век в бессмысленно шелестящем угольной взвесью городе.

Городе, в котором Нелле больше нет места.

Но, тем не менее, она снова здесь. И всё, как в тумане. Хотя погода – обманчиво-ясная и ничуть не предвещающая беды, а пресловутый туман – лишь порождение тревожного разума на уровне предчувствия.

Погода светла и приветлива. Мир – почти прекрасен. Впрочем, не стоит расслабляться раньше времени.

Просто потому, что все самое плохое случается неожиданно и – в самый неподходящий момент.

Смерть и беда всегда ходят рука об руку. И ходят они следом за тобою совершенно неслышно, выжидая момент для сокрушительного удара. Обнажая истинное нутро неприглядной реальности, выворачивая наизнанку тебя самого, заставляя прозреть и пересмотреть приоритеты.

И, каким бы лживо-беззаботным, дарящим такое нужное каждому человеку право на ошибку, не казалось детство, всё, что ты помнил, рано или поздно сереет и тускнеет.

Приходит понимание. Не сразу. Со временем. И оно – оглушает своей четкостью и болезненной очевидностью.

Очень внезапно наступает день (или ночь), когда ты осознаешь, что окружавшие тебя взрослые не были непогрешимыми. И дело было вовсе даже не в тебе. Просто это ОНИ были изначально не правы. И сделали тебя самого таким же. Вложили в твое маленькое доверчивое тело калечащие тебя принципы и информацию.

И то, что ты так любил, то, во что верил – всего лишь ничего не значащая пыль на изнанке вечности…

Нелла теперь не чувствовала ничего, кроме глухого раздражения, оглядываясь по сторонам и неловко отмахиваясь от радостно шелестящей ели-аксакала. Скользя смутной тонкокостной тенью в облупившуюся дверь дома её детства, сердито звякнувшую на гостью потрескавшимися стеклами окошек.

Заваленная «очень нужными» вещами веранда: шахтовые гвозди, ржавые пилы, баллоны с газом, изъеденные молью шубы, доски и сломанные кресла.

Все это, Нелла была уверена, никогда никому не пригодится. И тот самый сакральный «всякий случай» никогда не наступит.

Но кто бы её, никому такое не нужное, мнение слушал, не так ли?..

Массивные замки на основной двери. Столь солидные, как будто бы внутри действительно есть хоть что-то, что захотелось бы украсть.