Kitobni o'qish: «Бруша реки Алва»
– Далеко еще? – со вздохом спросил Вильям.
Солнце, бросавшее последние лучи сквозь кружево ветвей, заставляло отливать медью черные кудри юноши. Глаза цвета выдержанного яблочного вина скучающе скользили по пейзажу предгорья, высушенного летним зноем. Повозка, на которой братья ехали, подскочила на очередной кочке и хорошенько обдала пылью.
Жако жалел, что взял с собой младшего брата. Можно было и в одиночку отвезти бочки в город, но недавно вернувшийся из военной школы Вильям тосковал в семейной кинте1, затерявшейся в горной долине среди десятка одинаковых сельских хозяйств. Пышущий молодостью и задором, он часами мог с горячностью вспоминать о своих приключениях или делиться со старшим братом мыслями и мечтами. Жако же они неизменно казались слишком наивными и далекими от реального положения вещей. Он надеялся, что путешествие поможет Вильяму не только развеять скуку, но и сделать какой-то шаг от слов к делу. Зря. Торговля и полезные знакомства ничуть не заинтересовали брата. И сейчас, когда на редкость душный вечер, дорожная пыль, прилипшая к телу (а после удачной женитьбы у Жако его становилось все больше), и урчание живота делали дорогу бесконечной, пресная физиономия молодого сержанта только раздражала. Поэтому старший брат не ответил, а только подстегнул старую лошадку, хотя знал, что Треска быстрее не пойдет.
Стемнело. Начиналось полнолуние. Серебряный диск, будто изъеденный молью, висел так низко, что дорога была отлично видна. Еще Один поворот – и за крупным угловатым камнем зашумит река Алва, питающая всю долину. До их кинты оставалось не более часа.
– Давай искупаемся? – вдруг предложил Вильям, потягиваясь.
Здесь русло имело широкую заводь, а в долине Алва ветвилась так, что иногда мельчала до ручья. Жако подумал, что его розовощекая Паула наверняка давно и сладко дремлет, приобняв малышку Карен. Так почему бы не позволить свежему потоку смыть с него тяжесть долгого и трудного дня?
Вильям прекрасно плавал, да и нырял так, словно в воде у него мгновенно вырастал рыбий хвост. Брат его, наоборот, заходил в реку осторожно и держался ближе к берегу.
– Тихо! Слышишь? Что это? – с опаской спросил Жако, дождавшись, пока его спутник появится из воды.
Вильям откинул назад мокрые волосы и прислушался. В журчание потока вплетались странные шлепки, слишком громкие и неравномерные, чтобы принять их за удары воды о камни.
Поляну, на которой остановилась их телега, обнимали заросли мимозы и невысокого кустарника. Темная зелень спускалась к самой воде и скрывала от них ту часть берега, откуда доносились звуки.
Торопливо накинув одежду прямо на мокрое тело, братья подкрались взглянуть, что происходит. Пышная ветвь, склонившись к земле, обнажила перед их взглядами картину: у самой воды, на плоских, отполированных течением валунах, в пол оборота сидела девушка. Ее белоснежные одежды будто сияли в холодном лунном свете. Тяжелые черные локоны, разбросанные по плечам и спине, тонули в этом свечении. Незнакомка вытерла лоб изящным запястьем и потянула из воды тяжелую ткань. На такой огромной простыне могло бы улечься семеро. Она светлым пятном колыхалась в движении потока.
– Бруша! Ей-богу, бруша! – зашептал, задыхаясь, Жако. – Водяная! Смывает кровь убиенных!
Чуть пухлые губы его дрожали, казалось, он вот-вот начнет креститься.
– Брось, брат! – усмехнулся Вильям. – Сказки рассказывай своей дочери!
Он выпрямился во весь рост и шагнул из их укрытия навстречу незнакомке.
– Попросит чего – не отказывай! Проклянет!!! – взвыл ему в спину Жако, но тот уже не слышал.
Девушка резко повернулась. Ее пронзительный взгляд заставил Вильяма вздрогнуть. Нечеловеческая красота незнакомки погасила все желания, кроме того, чтобы подойти ближе. Яркие губы на необычно бледном лице приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, но не решалась.
Юноша слегка поклонился.
– Сеньорита… – произнес он негромко. В шепоте ночи и на фоне неподвижности красавицы даже звук его шагов казался излишне резким и неуклюжим. – Не нужна ли вам помощь? – неуверенно спросил Вильям, не зная, с чего еще начать разговор в столь необычной обстановке.
Алые губы тронула еле уловимая улыбка. Это придало молодому человеку смелости сделать еще несколько шагов.
– Да, прошу… – мягкий голос незнакомки прохладным шелком коснулся его слуха. Но вместе с тем какая-то колючая безысходность сквозила в ее словах. – Одной мне не справиться…
Юноша поспешил к ней и, ловко поймав конец светлой ткани, поднял его над пляшущим потоком. Но стоило повернуть ее, чтобы отжать воду, как из белоснежных складок между пальцами засочилась темная жидкость, отливающая багрянцем в сиянии луны. Руки затряслись. Холодок резанул по груди. Вильям отшатнулся, роняя стремительно окрашивающуюся ткань, и уставился на девушку. "Бежать! Бежать!" – перепуганным голубем билось внутри, но незнакомка явно не собиралась на него бросаться. Она сидела неподвижно: плечи опущены, темные глаза излучают густую печаль, даже обреченность.
– Это к-кровь? – спросил он, стараясь совладать с собой, но голос предательски дрогнул.
– Я могу говорить лишь с теми, кто соглашается помочь… – проникновенно, даже умоляюще ответила она. – Это обязательное условие. Доброе и бесстрашное сердце – ключ к спасению…
– К спасению кого?!
– Детей, которым суждено погибнуть…
Девушка подалась вперед и коснулась ледяными пальцами руки Вильяма. Он вздрогнул, но руки не отнял. Погрузив ее в воду, бруша заставила молодого солдата дотронуться до одного из темнеющих на белой простыне пятен. Вспышка, подобная вылетающему из горнила пламени, на мгновение ослепила Вильяма, а потом оранжевый свет, отступая, показал знакомую ему комнату. В этих стенах он спал сам, когда был еще мальчишкой. Сейчас у того же окна стояла кроватка его племянницы Карен. Губы малышки были бледны, лоб блестел от испарины. Паула, супруга Жако, склонилась над дочерью со свечой в руке. Ее глаза сегодня явно обронили не одну слезу. Огонек на фитиле дрогнул и потух. Из воцарившейся вновь темноты постепенно проступил речной берег. Девушка исчезла, но окровавленная простыня неспешно дрейфовала по течению в направлении деревни.
Вильям ринулся в воду. Когда река приняла его в холодные объятья, он ухватился за край материи и потянул на себя. Сначала показалось, что ткань за что-то зацепилась: тащить ее к берегу было необычайно трудно. Но все же она двигалась. Упираясь ногами в гладкие камни, юноша поволок страшную простыню на берег. Невыносимо медленно; она взрывала бороздами землю так, будто то была не ткань, а острая коряга…
