Kitobni o'qish: «Вы ушли с маршрута»

Shrift:

Глава 1
Начинается

Хорошо, что я не ношу каблуков.

Подумала я, прижимаясь к каменной кладке. Даже через куртку чувствовала, насколько она холодная.

Вообще-то не лучший выход – нырять в такие вот места, где тебя могут прижать так, что не пикнешь. И никто не услышит. Когда преследуют, надо бежать туда, где люди, я знаю. Но про эту междомовую арку знают немногие, она скрыта самостроем – ну, таким нарощенным балконом первого этажа. Я сильно надеюсь, что тот, кто бежал за мной, не настолько местный.

Сердце колотилось, как заведённый механизм, никак не могло остановиться. Будто кто-то помимо моей воли толкал и толкал поршни, превращая сердце в вечный двигатель.

Дождавшись, пока шум в ушах стихнет, я тихонько прошмыгнула сквозь арку во двор. Отсюда мой дом не виден, но я знаю, что до него всего ничего, жаль, что по прямой не доберёшься – февраль, жёсткий наст, это не снег, а сплошные торосы, филиал Арктики в городской среде.

Но мне удалось оторваться, это главное.

Нельзя доверять лестницам, ведущим вниз. Особенно в местах, где работаешь. Теперь я знаю, что название клуба «Козырёк» не имеет отношения ни к головному убору, ни к архитектурным изыскам. Оно от слова «козырь», а внизу у Паши подпольное казино. Натурально подпольное, я рот открыла, когда увидела. Плохо, что меня тоже увидели. И даже вон – проводили чуть не до дверей!

Руки дрожали, когда я орудовала ключами, от этого проснулась моя маман. И вышла встречать.

– Ты на часы смотрела?

– А надо?

Мой рабочий день (условный день, конечно) заканчивается в час или два. Обычно в три ночи я дома. Сегодня вот пришлось задержаться по не зависящим от меня причинам.

– Ты же знаешь, я против этой твоей работы!

– А ты знаешь, почему я держусь за эту работу!

Вот и поговорили! Я слишком утомлена и напугана, чтобы продолжать. На сегодня всё. Завтра подумаю, как о себе позаботиться. Маман не поможет. Она никогда не могла меня защитить. Даже во времена, когда была просто мамой.

——

Солнце светит в окно под углом. Это значит, я проснулась поздно. Но всё в порядке, так и задумано. Сегодня я никуда не опаздываю, на занятия мне позже обычного. Яркий прямоугольник медленно разворачивается по полотну одеяла, потихоньку добираясь до моей согнутой коленки. Доберётся – значит, пора вставать.

Как же редко я высыпаюсь! Учёба, работа, музыка, личная жизнь, наконец! Всё это отнимает уйму времени. На сон почти ничего не остаётся.

Лежу и вспоминаю ночные кошмары. Как это обычно бывает, утром всё рассеялось, как дым. Я уже сомневаюсь, преследовал меня кто-то или я всё это во сне увидела. Или подумала, что меня кто-то преследует, а это был безобидный прохожий. Да и подвальные игроки… Ну нет, эти мне точно не приснились!

Солнечный прямоугольник наконец касается моей коленки. Пора.

Откидываю одеяло. В тот же миг будильник откликается энергичной мелодией. Сегодня это Флоран Мот, «Victime de ma victoire». Вчера была она же. И позавчера. Не потому что я обожаю Фло, просто мелодия такая… Подходящая для начала дня. Хотя и Фло обожаю, конечно. Рок-опера «Моцарт» довольно старая, а мне нравится, я готова слушать её вечно!

Иду на кухню, варю кофе, с удовольствием наблюдаю, как он покрывается по краям лёгкой пенкой.

Утро – моё время. Кажется, что всё успеешь, сил много, и замыслы, заготовленные с вечера, ещё не погасли. Как будто впереди не целый день, а целый год.

На самом деле чаще всего бывает так: я сейчас пойду, сделаю кучу маленьких дел, вычёркивая их из головы по одному. Это вроде как позволяет собой гордиться – вон сколько сделано! А по-настоящему большие дела, вроде задолженности по сольфеджио, так и останутся незавершёнными. А если меня занесёт к Банде, то вообще всё. Пропал день. Никаких дел, ни больших, ни малых, ни совсем крошечных. Только Банда.

Нет, ну к Лильке надо зайти по-любому, две недели у неё не показывалась. Это на сегодня моё большое обязательное дело, сольфеджио всё-таки подождёт.

Зажужжал вентилятор в ванной. Это значит, маман проснулась. У нас клавиши света и вентилятора на одном выключателе, если торопишься, можно нечаянно нажать обе, маман спросонья часто так промахивается.

Я прислушиваюсь секунды две, потом возвращаюсь к кофе. Жаль, конечно, я люблю допивать мой утренний кофе в одиночестве. Хотя, может быть, у меня просто не было достойной компании. Мне ни с кем не хотелось делить свой кофе. Не кофейные зёрна, разумеется, а драгоценные утренние минуты. Разве что с Нетом. Но он кофе не пьёт и просыпается не раньше одиннадцати, если не работает, конечно.

Меня насчёт кофе никто не поддерживает, кстати. Даже удивительно: в мире полно кофеманов, а в моём окружении все предпочитают чай. Если нет чего покрепче. Но алкоголь – точно не моё, хоть я и работаю в ночном клубе. Пробовала пару раз, вообще не понравилось!

Маман вышла из ванной. Теперь два варианта. Она может уйти к себе досыпать, а может приволочиться на кухню выносить мне мозг.

Вариант без выноса мозга возможен только в теории.

– Слезь с подоконника, – говорит маман.

Я же говорила! Не поворачивая головы, отхлёбываю кофе. Потом говорю:

– Окно закрыто.

– Из дома напротив тебя видят.

– Ну и что. Пусть смотрят. Я же не голая.

Маман поджимает губы. Больше ничего не говорит.

Она берёт чашку, зачем-то осматривает её изнутри, даже пальцем проводит по ободку. А потом наливает себе кофе. Я оборачиваюсь, смотрю и жду, когда она сделает первый глоток.

– Кха! – кашляет она. – Как ты пьёшь эту гадость!

Ага, я пью кофе с сахаром. Это, по мнению кофеманов, уже само по себе изврат. Этого мало – я ещё и варю его с сахаром, чтоб уж совсем по-извращенски.

– Тебе вреден такой крепкий кофе, – говорит маман.

Вот почему бы не признаться, что я её просто раздражаю? Зачем маскировать это какой-то заботой? Или любовью к порядку? Кофе крепкий, подоконник высокий…

С подоконника я всё-таки спрыгиваю. Не потому что послушалась, а потому что мне уже пора.

– Вернёшься с занятий – окна помой, – говорит маман. – Невыносимо уже.

Я оборачиваюсь. Нормальное окно. Не идеально чистое, конечно, но вполне прозрачное. Терпеть ещё можно. Это просто чтоб мне жизнь мёдом не казалась. Но она и так не медовая, поэтому я говорю:

– Сегодня не получится. У меня длинный день.

– Отчего же он у тебя такой длинный?

– В колледже четыре пары, потом к Лильке.

Ну всё! Сейчас начнётся.

Глаза у маман вспыхивают, но она говорит пока ещё спокойно:

– А вот без этого нельзя?

– Нельзя, – я отвечаю так, чтобы уж точно не осталось сомнений: от своего я не отступлю.

– По-моему, общение с Лилей отнимает у тебя слишком много времени.

– Может быть, – спокойно соглашаюсь. – Но это только из-за того, что у вас с папой на это времени вообще нет.

– А я и не обязана с ней общаться! – наконец взрывается. – И ты тем более! У тебя другие проблемы! Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь это мне назло?

– Всё, я ушла.

Иду в свою комнату за рюкзаком, но маман бежит за мной и продолжает кричать:

– У тебя экзамены на носу! Лучше бы об учёбе думала!

Об учёбе вспомнила, ну конечно! И это она ещё про все мои долги не знает!

– Отец из меня всю кровь выпил, и ты туда же! Всё из-за этой Лили!

Да-да-да! Лиля во всём виновата, это мы тоже слышали. Даже в том, что я выкрасила волосы в зелёный цвет.

Я никак не могу найти нужную мне нотную тетрадь. И меня это раздражает, потому что хочется уже свалить отсюда побыстрее.

– Я запрещу тебе общаться с ней, слышишь? Я добьюсь, чтобы тебе запретили с ней встречаться!

А вот это уже что-то новенькое. И конкретно угрожающее. Ноты я так и не нашла. Хватаю рюкзак, ныряю в кроссовки – и вниз по лестнице, не дожидаясь лифта!

– Чтоб она испарилась, твоя Лиля!

Голос маман отскакивает от стен подъезда, как теннисный мячик, больно бьёт по ушам.

Я распахиваю дверь подъезда, и в глаза мне бьёт слепящая вывеска «ОФИС ПРОПАЖ» – новая, недавно открыли.

«Офис продаж» – проморгавшись, читаю я.

Отлично начинается день!

Глава 2
Лилька

Она постучалась в нашу жизнь года два назад, когда умерла её мама. Оказывается, у моего отца была другая женщина, а это ребёнок от неё. Про женщину он забыл, а про ребёнка, как выяснилось, даже не знал. Пока не позвонила какая-то родственница и не поинтересовалась, не желает ли любящий отец забрать сиротку к себе.

Для моей мамы это был шок. Она, конечно, сначала не поверила, потом поскандалила, потом собрала вещи, свои и мои, – но в итоге от нас съехал отец. И сейчас между ними не пойми что. Вроде и не разводятся, но и вместе не живут.

У маман я помню единственный момент просветления. На этапе выяснения подробностей. Они с отцом разговаривали на кухне, я подслушала.

– Патология Гротти, – глухо говорил отец. – Когда узнали, было поздно.

– Да мне вообще всё равно, от чего она там умерла! – мама говорила непривычно низко и отрывисто, я тогда только начинала привыкать к такому её голосу. – Но вот ребёнок, наверное, ни в чём не виноват.

Ну и всё. Больше голос сострадания в ней не просыпался.

Зато хор других голосов очнулся – в основном злобных и обиженных. Они ей покоя не давали, эти голоса, она даже сама с собой разговаривала иногда, честное слово! Стоит, посуду моет, и вдруг ни с чего:

– Лиля… Ну и кто сейчас девочек так называет? Ли-ля!

Как по мне, так нормальное имя!

Но маман ещё можно понять. Кто в здравом уме будет мириться с изменой и враньём? А вот как повёл себя отец – это вообще жуткий стыд!

Во-первых, он сразу же попытался уйти в отказ. Типа ничего не было, ребёнка мне враги подбросили. Только какое «подбросили»! Я как только Лильку первый раз увидела, у меня все сомнения пропали. У маман, кстати, тоже. Вместе с надеждой, что, может, всё-таки рассосётся. Нет, не рассосалось. Лилька одно лицо с отцом.

Во-вторых, невзирая на очевидное, он Лильку забирать в семью отказался. Это он так старался угодить маман. Если бы не её категоричное «нет», его бы, может, и дожали. Но именно дожали, сам он не стремился Лильку опекать. В итоге я так и не поняла, как он ко всему этому относится. То ли ему правда на родную кровь плевать, то ли трусит просто. И я даже не знаю, что хуже.

Сейчас Лильке десять. Она учится в специнтернате для глухих. И живёт там же. Только она не совсем глухая, а слабослышащая. Осложнение после перенесённой инфекции. Можно себе представить, каково ей там после дома.

А мне почти семнадцать. Через год с небольшим я стану совершеннолетней и смогу стать Лилькиной опекуншей. Я так решила.

Маман считает, что это я из чувства протеста. Говорит, что я не представляю, через какие трудности мне придётся пройти. Что мне сначала нужно закончить колледж и найти работу – без этого никаким опекуном меня не признают.

Но мне всё равно, что они с отцом говорят. Они оба в моих глазах упали ниже Марианской впадины. Никогда не думала, что жизненные трудности могут так вывернуть человека. Что он из образцового родителя может превратиться в ничтожество.

Так что пока я пробую работать и коплю деньги. Лильку я заберу. Будут у неё доступная среда и условия для нормального развития. А не вот это вот всё.

Глава 3
Не в колледж

Погодя переменчива. Февраль, что вы хотите! Только что светило солнце, и вот уже пасмурно. Я погружаюсь в рюкзак и вытягиваю оттуда солнцезащитные очки.

Они у меня зачётные! Огромные колёса в широкой неоновой оправе. Я их надеваю не для защиты от солнца, а под настроение. Обнаруживаю тетрадь с нотами. Оказывается, с вечера положила. Это прекрасно! Лучше и быть не может!

Считаю это добрым знаком, застёгиваю рюкзак, очки на нос… Очки-то со мной, а вот наушники я забыла. Да и ладно. У меня в голове полно всякой музыки. Могу включить мысленно и так слушать. Выбрала «Нюанс», «Сюиту ветра», мысленно щёлкнула «плей» и двинула, приноравливая шаг к музыке. Очень удобно!

Я учусь в колледже искусств. Год назад поступила, решение приняла сама, внезапно для всех. Маман согласилась, тоже совершенно неожиданно, но я думаю, это потому что у них с отцом шёл самый интенсивный разбор полётов, и им обоим было не до меня и моего будущего. Так-то маман говорила о том, чтобы я, после того как получу среднее общее, шла на юриста или на врача.

Традиционно, чё! Больше в мире профессий не существует. А, ну переводчик ещё и учитель. Но переводчиков скоро заменят цифровые программы и приложения, а в учителя сейчас идут только блаженненькие.

Почему колледж искусств? Ну, во‐первых, учиться всего три года – и ты специалист с дипломом. Потом, конечно, не без трудностей. Считается, что в какой-нибудь приличный оркестр или, там, хор тебя сразу не возьмут. Хотя всё зависит от таланта, конечно. Самородка с голосом Фёдора Шаляпина или Винсента Коро по-любому оторвут с руками.

Я не так чтоб очень одарённая. Но в какую-нибудь кавер-группу вполне гожусь.

Когда я поступала, нужно было пройти собеседование. Мы все проходили. В рейтинге поступающих мы оказались на равных с Вероникой Рогозиной. Даже баллы за конкурсы одинаковые! Вот прям один в один! Собеседование всё решило, потому что я была жёстко замотивирована. У меня в голове уже тогда сложился план относительно нас с Лилькой. Вот и убедила приёмную комиссию, что учиться в группе эстрадного вокала должна именно я, а не Вероника, которая переметнулась на дирижирование. Сейчас она староста курса и, понятное дело, не очень меня любит из-за всей этой истории.

Вот ведь аукнулось! «Ты помнишь, как всё начиналось…» Спросите меня, почему я сейчас прогуливаю занятия и совсем не стараюсь? Да Моцарт его знает! Устала, обленилась, разочаровалась. Слишком много на себя взяла.

А ещё виновата Банда…

Размышления мои прерываются. «Сюита» тоже – на самом лирическом моменте. Одновременно думать и слушать музыку в голове я умею, но чтобы ещё и по сторонам смотреть – на это моего таланта уже не хватает. Чуть не шагнула под колёса заворачивающего грузовика. Тут ещё место такое дурацкое: тротуара нет и друг напротив друга парковки сразу двух магазинов. Конечно, машины то и дело едут. Я всегда стараюсь пройти эти сто метров без промедлений и приключений.

Водитель грузовика высовывается из кабины и что-то кричит. Я его не слушаю. Я не хочу его слушать. Он груб со мной. Думаю, пройти спокойно мимо или показать неприличный жест. Попутно примеряюсь: убегу ли в случае чего? Не все прощают неприличные жесты девушкам, у которых зелёные волосы.

– А ты совсем не смотришь, куда шагать дальше вперёд?

Нет, это не водитель, он, к счастью, ныряет обратно в кабину и уезжает. А обращается ко мне Борис. Мы живём в одном районе и часто ходим вместе. Я не против – мне с ней по пути.

Нет, я не оговорилась. По пути с ней. Борис – девочка. Студентка из Китая. Она учится в нашем колледже по программе культурного обмена. Настоящее китайское имя у неё сложное и по-русски непроизносимое. И когда ей предложили выбрать себе русское имя, она выбрала Борис. Ей пытались втолковать, что имя мужское, что ей это имя даже произносить трудно, но она упёрлась: нравится – и всё! Ну и отстали. Борис и Борис. Сейчас привыкли уже.

– Тебя искал Крис, – жизнерадостно сообщает Борис. – Очень ругался. Ты не была на много репетиций. На всех.

– Ну, это он преувеличивает, – возражаю я. – Всего-то пару раз пропустила.

– А осталось всего месяц, – говорит Борис. – Я удивляюсь тебе, Сандра! Тебя взяли в большой проект! Сам Кристофер. И с твоим талантом…

У Борис слабенькое сопрано, поэтому она убеждена, что все вокруг сплошь одарённые, не то что она. На самом деле вокальные данные у меня не особо выдающиеся, я уже говорила. А вот Крис…

Лично на меня его обаяние не распространяется. Но все остальные в его присутствии теряют разум. И преподаватели в том числе. Ну, хотя он сам почти преподаватель. Вот только закончит свой Рахманиновский университет и пойдёт мучить студентов. Кристофер! Небось какой-нибудь Костя или Коля. Хотя не удивлюсь, если и правда Кристофер. Артисты любят уродовать потомкам жизнь, называя всякими необычными именами. Хотя я никогда не интересовалась происхождением Криса, так что не знаю, кто у него там родители.

Я не люблю Криса, потому что мне в принципе не нравятся такие, как он. Примерные мальчики в костюмчиках. О, тут дело не в одежде. Мальчики в костюмчиках – это особая порода! Они само обаяние, они так стремятся всем понравиться. На самом деле у этих мальчиков всегда своя цель, и на других им наплевать.

Я к нему равнодушна, я уже сказала. Зато он ко мне – нет. Потому и взял меня в свой мюзикл, несмотря на стаю других желающих. Внимание Криса меня напрягает. Но в мюзикле у меня другой интерес. А именно Лилька! Я выпросила партию специально для неё. И получается у неё хорошо, Лилька вообще очень музыкальная, это я как профессионал говорю. Мюзикл называется «Цветы на Марсе», мы готовим его к фестивалю «Голос гагары». Если всё получится, повезём его в город А.

Я люблю путешествовать. Лилька – не знаю, но ей наверняка понравится. Это же настоящие гастроли! Конкурс в мае.

Борис напрасно волнуется, времени достаточно. Но настроение она мне испортила. Получать выговор от Криса мне не хочется. Поэтому на перекрёстке я разворачиваюсь в другую сторону.

– Ты куда? – в голосе Борис удивление и, кажется, разочарование.

– Не в колледж.

Это и так очевидно, но в голове смутно маячит мысль навестить Банду, и Борис об этом незачем знать. Тем более что это не точно. На Борис жалко смотреть, поэтому я поскорее отворачиваюсь и быстрым шагом иду прочь.

Банда снимает квартиру в одной из развалюх за железнодорожным вокзалом нашего города Т. Самый странный район: вроде почти в центре, и тут такие бараки. И сносить их никто не собирается. Скорее всего, из-за близости железной дороги здесь ничего путного никогда не построят.

Поднимаюсь по деревянной скрипучей лестнице на второй этаж. Он же верхний. Звонок не работает, я выдаю ритмичную дробь по двери. Никакого условного стука у нас нет, просто обычно выстукиваем замысловатый какой-нибудь ритм.

Из-за двери кто-то орёт «Открыто!», но дверь не поддаётся. Банда дома в полном составе. Ну, может, кроме Алисы, она всё-таки иногда занята чем-то кроме дуракаваляния. Слышу, как внутри ругаются. Слова разобрать невозможно, но понятно, что посылают друг друга отпереть и никто не отпирает.

Я наклоняюсь и завываю в замочную скважину:

– Сим-Сим, откройся! Считаю до четырёх и ухожу!

Ругательства, быстрые шаги – и дверь распахивается мне навстречу.

Глава 4
Банда

Открывает Ленка.

– Сандра!

Это не душевный возглас при встрече, это она кричит в глубину комнат, сообщает, кто пришёл.

– О, ты ещё не сдохла! – радостно восклицает Михалыч, обнимая меня. – Привет, сестрёнка!

Я встречаюсь с его братом. Нетопырь, или просто Нет, – личность легендарная. Бывший панк, имя которого до сих пор произносят с придыханием. Раньше он устраивал эпичные погромы и бродяжничал. Но это было до нашего знакомства. Потом неожиданно для всех остепенился, теперь вот учится на фельдшера и работает в городской больнице медбратом.

В коридор выходит Бру, напевая тему «Сонаты ветра». Талантище он всё же! Слух стопроцентный – это же ритмический рисунок «Сонаты» я выстукивала минуту назад.

– Сим-Сим, – задумчиво говорит он. – А что, годное название для группы.

Вообще-то у Банды есть название. Очень простое и звучное – «Бру и Михалыч». Но Бру оно не нравится, он всё мечтает о другом. Его никто не слушает, потому что второе имя Бру – непостоянство, через какое-то время ему наскучит и другое название.

С девушками у него точно так же. Никакой стабильности. Сейчас он, правда, с Алисой, и они вместе с минувшего лета, и это уже срок! Алису, наверное, пора воспринимать всерьёз, и от этого у них проблемы с Ленкой. Вначале Ленка была очень даже милой с Алисой. Но когда выяснилось, что они вместе намереваются снимать квартиру и Алиса в деле, то есть никуда она из жизни Бру исчезать не собирается, Ленка очень к ней переменилась. В качестве временного увлечения Ленка готова была её терпеть, а как постоянную напарницу – нет. Хотя бы потому, что Алиса, беспомощное существо, не шарит в готовке настолько, что может, например, без шуток спросить, где купить розовый майонез для селёдки под шубой.

Вообще, до знакомства с Бру и погружения в наш тотальный хаос Алиса жила в приличной семье. Папа – солидный госслужащий, мама – образцовая домохозяйка. Алиса всё это бросила, разругалась с роднёй и теперь живёт с непризнанным гением!

Бру зацепил Алису совершенно неожиданно. Началось с того, что он её чуть не убил камнем по голове. Шёл вечером, услышал в кустах голос, обернулся – жуткая синяя фигура, стоит в кустах и светится синим. Это потом выяснилось, что девчонка болтала по телефону. Ну да, в кустах, там скамейка стояла вообще-то! Бру тогда испугался. А когда Бру пугается, он становится очень опасным. Вот он и кинул камень. И попал. Потом достал из кустов и повёл лечить. Пока лечил, увлёкся.

Бру вообще очень необычно знакомится. С Михалычем, например, было так. Михалыч сидел на берегу и занимался любимым делом, то есть бездельничал. Бру плыл мимо на байдарке. Михалычу было очень хорошо, и он засмеялся от удовольствия. Бру неторопливо развернул байдарку, подплыл к Михалычу и треснул его веслом.

Михалыч немного удивился, но не растерялся, столкнул Бру в воду и навалял ему прямо там. Байдарка уплыла, а они вылезли на берег и стали приходить в себя.

– Ты чего на меня с веслом-то кинулся? – спросил Михалыч, отдышавшись.

– А чего ты надо мной смеялся?

– Я не над тобой.

– Серьёзно?

– Серьёзно.

Бру помолчал.

– Ну извини тогда.

Так появилась Банда. То есть группа «Бру и Михалыч».

Одним словом, Бру сначала пытается кому-то вломить, а потом уже начинается нормальное общение.

Бру – потому что Брусникин. Костя Брусникин, я случайно узнала. У Бру был день рождения, отмечали мы очень весело, и в конце Бру, утомлённый, уснул на диване. В это время ему пришло сообщение, я взяла его смартфон и глянула. «С др, Клубникин» – сообщение было коротеньким, высветилось в уведомлениях, – поясняю, чтоб никто не подумал, что я прям чужие сообщения лезу читать. Я растолкала Бру – а вдруг он проспит и не узнает вовремя, что его поздравляет какой-то Клубникин. Бру проснулся и разорался, еле успокоили. Оказывается, это издевательское поздравление, кто-то из прежних знакомых послал и специально извратил фамилию, которую Бру и вообще не любит. У него есть на то причины.

Банда только что сняла конуру на четверых – чтобы подешевле. Убитая двушка, в одной комнате Бру с Алисой, в другой Ленка с Михалычем. Хотя эта вторая комната вроде запасной, здесь ночует тот, кто хочет уединения или поссорился со своей половинкой. А Ленка с Михалычем чаще на кухне. Это логично – оба помешаны на еде.

Ленка любит готовить, это у неё с детства. Она сирота, росла с бабкой, и жили они без излишеств. Поэтому Ленка очень ценит возможность сытно, вкусно и красиво поесть, но в то же время может и пояс потуже затянуть. А Михалыч жрёт всё, до чего дотянется.

– Так, а теперь отстали все от меня! – неожиданно произносит Ленка и хочет выйти из комнаты.

– Туалет не занимай! – кричит Бру.

– Кухню тоже! – вторит Михалыч.

– А что происходит-то? – я заинтересована.

– У меня в голове мысль. Мне надо её додумать. Но в нашем дурдоме это невозможно, – объясняет Ленка. – Никаких условий для работы!

– Любимая, мы создадим тебе условия! – говорит Михалыч. – Мы будем вести себя тихо. Мы можем даже притвориться мёртвыми!

– Мёртвыми не надо, – смягчается Ленка. – Шевелитесь, болтайте, делайте что хотите, просто не требуйте от меня интерактива!

– Как это не требовать интерактива? Нет, мы хотим интерактива! Даёшь интерактив!

Ленка роняет руки и смотрит на Михалыча убийственным взглядом.

– Ладно, – сдаётся Михалыч.

Подходит к ней и кусает за ухо.

– Что такое интерактив? – спрашивает он.

Но тут в дверь стучат. Пришла Борис.

– Я знала, что ты здесь! – восклицает она, увидев меня. – У тебя проблемы. Я видела Тин-Тин. Она хочет тебя видеть! Очень сердитая!

Тин-Тин – это Валентина Константиновна. Выговорить трудно, согласна. Китайской девочке так вообще невозможно. Вот с её подачи и остальные стали звать нашу кураторшу Тин-Тиной.

То, что она хочет меня видеть, понятно. А вот то, что сердита, – плохо. Тин-Тина редко злится, и обычно это значит, что всё серьёзно.

– Что, мне прямо сейчас идти? – спрашиваю.

Борис пожимает плечами, и получается у неё так экспрессивно, что очевидно: да, именно сейчас.

– Иди, Сандра, – подаёт голос Михалыч. – Мы всё равно уходим.

– Вы на проспект? Играть? Можно с вами?

Борис моментально переключается. Она любит Банду. С удовольствием горланит бандитские песни. Сейчас хоть большинство слов понимает, а раньше мы вообще с неё угорали: она же не знает разницы между нормальными словами и матерными, а запеть могла в любом общественном месте. Слух у неё отменный, голосок маленький, чистый, сама крохотная, как куколка. Можно представить, какова реакция случайных людей. Это было нашим любимым развлечением – раскрутить Борис на вокальный перформанс и ловить ответ от прохожих.

Но однажды она так развлекла полколледжа. Пришлось объяснять, что мир ещё не созрел для нашего творчества.

Банда в самом деле собирается работать. Но не в полном составе. Бру не в настроении, я пас. Идёт Михалыч с блок-флейтой и губной гармошкой.

Михалыч любит стоять на перекрёстке улиц Северной и Фрэнсиса Бэкона (не спрашивайте почему, я тоже не знаю, какое отношение имеет Бэкон к нашему городу Т.). Там никто не гоняет и народу много. Он сейчас поработает часок-другой и насобирает в шляпу на хлеб насущный. У Банды это основной источник дохода. Петь приходится разное. Особенно любят, к примеру, детские песни. Правда-правда! Стоит запеть какую-нибудь композицию из мультфильма – и в шляпу щедро роняют деньги.

Но вообще могут попросить спеть что угодно. Классику, рок, шансон, даже народную. Бру это не нравится. Он начинает беситься, когда ему диктуют, что петь. А уж если прервут его или, не дай бог, засмеются – он может и в драку броситься. Поэтому никто не настаивает, чтобы он работал. Пусть дома сидит – это лучше, чем потом вписываться за него перед законниками или пострадавшими.

Жаль, конечно. Если бы Бру был поуравновешеннее, он мог бы золотые горы грести. Потому что, когда он поёт, все останавливаются специально, чтобы послушать.

Мы выходим из подъезда. На прощание Борис обнимает меня и желает удачи. Я жду, когда они завернут за угол, а потом иду в другую сторону.

Bepul matn qismi tugad.