Kitobni o'qish: «Пусть»
1
Он сидел на берегу реки и ловил рыбу. Собственно, не совсем в рыбе было дело. Единение с природой, единение с собой – вот истинная цель этого занятия.
Солнце лениво двигалось по небосклону. Ветер цеплял облака и тянул их за собой, размазывая по голубому холсту белыми мазками. Линия противоположного берега бежала вдоль горизонта, лишь вдали прерываясь ненадолго для того, чтобы, перепрыгнув на этот берег, продлиться, образуя круг.
Круги разошлись от места, куда он закинул крючок. Рыбак улыбнулся. Солнце уже грело вовсе не по-весеннему, а по-летнему. Редкие прохожие поглядывали в его сторону, но почему-то очень захотелось оглянуться. Странно. Ведь люди, проходившие мимо, его вовсе не волновали. И все же он оглянулся. Взгляд его выхватил одинокую черную фигуру на берегу. Она, как и он, несколько мгновений назад, смотрела на другой берег и ему показалось, что ее мысли совпали с его. Она повернула голову в его сторону, но, встретившись с ним взглядом, тут же отвернулась.
«Смутилась», – подумал он, улыбнувшись.
Поплавок вновь привлек его взгляд, но мерное течение мыслей было нарушено. Ему хотелось смотреть на нее. Он сам не понимал своего желания. Кто она? Одна из сотен, виденных прежде? Он даже не мог разглядеть черты ее лица издалека. И все же…
Рыбак отошел от удочки и лег на расстеленную рубашку. Глаза его вновь поймали женскую фигуру. Она так и стояла, только голова была чуть запрокинута назад.
«Да, небо сегодня красивое», – согласился он, невольно читая ее мысли.
Она тоже посмотрела на него и опять отвернулась.
«Ей, вероятно, неловко рассматривать полуголого мужчину, к тому же так пристально разглядывающего ее».
Но на улице было уже совсем тепло, и ему нравилось ощущать легкий весенний ветер на коже.
Незнакомка больше не смотрела на него, но он чувствовал, что ее мысли все еще сосредоточены на нем. И это грело даже лучше майского солнца.
Поплавок задергался, настойчиво призывая хозяина. Безразлично вытянув пустой крючок, он вновь закинул удочку и мельком обернулся. Она смотрела на него.
Осознание этого вызвало странную смесь чувств. Неудобство, радость, нет, пьянящий восторг. Стало даже смешно и почему-то неловко за старые нелепые резиновые сапоги. Чушь.
Он долго не поворачивался в ее сторону, пытаясь перестать думать о стоявшей позади женщине, а когда повернулся, то взгляд его скользнул по пустому берегу. Он искал ее глазами, перескакивая с тротуара на песок и обратно. Незнакомка исчезла, оставив чувство отчаянного неудовлетворения и досады. Ему хотелось вновь увидеть ее, возможно, подойти ближе, заговорить. Пусть даже о погоде. Или даже так, издалека, наблюдать за ней, когда можно придумать черты лица. Все равно как. Только пусть она будет.
2
Карандаш скользил по бумаге, казалось, хаотично и нервно. Следы грифеля были разными по тону, но вместе составляли единое целое. Она рисовала небо. Весеннее небо. Голубое с белыми прожилками облаков. Картинка получалась черно-белая, но она все равно видела глубокую синеву и яркую сочную зелень майской листвы.
Этот образ давно запал ей в душу, однако рисовать она взялась только сейчас. Что разбередило ее память – кто знает? Вдохновение так нахлынуло, что рука сама потянулась к карандашу и бумаге.
Она не была художником. Просто любила рисовать так, как умела, как видела. И сейчас перед ее глазами стояла картина, виденная ею еще прошлой весной. Возникла, словно фотография.
Карандаш в руке замер, уступая воспоминаниям.
День тогда был чудесный. После затяжной зимы все ждали весны. Но это был по-настоящему летний день, несмотря на то что на календаре значился май.
Воздух, напоенный влагой речной воды и свежестью юной листвы, вливался в легкие, опьяняя и кружа голову.
Рука вновь двинулась по листу. Не торопясь, мелкими штрихами, сверху, постепенно спускаясь вниз, туда, где на картине был берег реки. И застыл на месте, затеняя участок.
Еще там был он. В этом дне. Рыбак. Незнакомый знакомец. Ей тогда показалось, что ее душа на миг слилась с его душой. Издалека, не различая черт лица, она видела лишь очертания его фигуры, да клетчатую рубашку, расстеленную на земле. Удочка была закреплена, а он просто смотрел. Не то на поплавок, не то на реку. Смотрел, и она чувствовала, как ему сейчас хорошо, спокойно. И как это совпадало с ее состоянием, размеренно-ленивым, созерцательным. Он обернулся к ней, будто она своим взглядом потревожила его покой, позвала. И все.
Тогда она сбежала. Дождалась, пока он отвернется и сбежала. Не потому, что ей пора было возвращаться, а потому что испугалась вдруг чего-то. Но когда ушла, что–то осталось там, на берегу. Частичка души?
Она возвращалась потом на то место не раз, но не встречала больше того рыбака. Он пропал. Нарочно ли, случайно – не важно. Но с каждым разом, когда она приходила на берег и не находила его там, надежда в ее душе угасала, угасала. Пока память услужливо не истребила этот день, стерев его из своих списков.
Все лето она не вспоминала о нем, а в этот хмурый ноябрьский вечер вдруг вспомнила. Вспомнила и схватилась за карандаш, пытаясь удержать на бумаге тот момент единения их душ.
Сейчас, глядя на эту картину, она снова почувствовала дуновение ветра на своем лице, и краска вновь залила ее щеки, когда она увидела, что он обернулся. Нет, она не видела его глаз, просто чувствовала их. Бездонные и затягивающие, они словно откликались на ее зов.
Рука ее вновь заиграла на листе и замерла, оставляя неясный контур мужчины среди ясного майского дня.
3
Вагон раскачивался и скрипел. Машинист набрал ночную скорость, и на каждом повороте ей казалось, что поезд сейчас выпрыгнет из рельсовой колеи и поскачет по шпалам прямо в обрыв. Успокоив разбушевавшуюся фантазию, уже нарисовавшую катастрофическую картинку, она переключилась на более приятную тему.
Долгожданный отпуск. Она тихо усмехнулась, боясь разбудить соседей по купе. Образ ее всезнающей подруги тут же возник перед глазами, крутя пальцем у виска. «Ты сумасшедшая, – сказала та в последнюю их встречу перед отъездом. – Когда все едут на юг, в теплые края на бархатный сезон, ты едешь морозить нос».
Она снова усмехнулась. В Петербурге сложно отморозить нос в конце сентября. Да, там не так тепло, как на побережьях южных морей, но чем-то притягивал ее сентябрьский Петербург, точнее его пригороды. И она нарочно выбрала поезд, так как долгая дорога под мерное раскачивание навевала вдохновение, и строчки сами ложились на бумагу. Пусть даже неровно. А стихоплетение всегда настраивало ее на созерцательное времяпрепровождение. Ей хотелось привезти не просто фотографии, но настроение, воздух, восторг – все свои впечатления.
Поезд вновь прошел поворот, и она задела стенку головой. Отодвинувшись от стены, она поблагодарила кого-то за то, что выросла среднего роста и ее ноги не упирались в противоположную стенку купе.
От размеров купе мысли перескочили к попутчикам. Поезд отправлялся поздно вечером, поэтому познакомились вскользь и ее это устраивало. Завтра утром все будет по-другому. Двое молодых мужчин и бабушка. Бабушка должна ехать до конца. Уже успела рассказать о внуках в Петербурге. Мужчины же были сдержаны и молчаливы. Как же хорошо ничего не знать о людях. При желании можно спокойно что-нибудь придумать о них. Ну, вот, например тот, что напротив нее наверху. Конец сентября, а он совсем не загорел за лето, значит офисный работник. Может он налоговый инспектор, а может…может он едет домой, а вовсе не отдыхать. С тем же, кто расположился прямо над ней, было сложнее. Она видела его мельком. Лицо незнакомо, но фигуру будто видела где-то или похож просто.
В окне замелькали огни. Какая-то станция. Вот ведь, никуда не спешишь, спи себе, а не спится, хоть глаз коли. Точно станция. Остановились. Интересно, долго будем стоять? Может быть поскладывать строчки? Что б уж точно уснуть. Мысленно улыбаясь, она подняла подушку и полезла в сумку за тетрадью. Тетрадь была старая, затертая и наполненная какими-то листочками. Размеры племянников, квитанции, стихи, рисунки, чьи-то телефоны – чего там только не было. Листочки регулярно выпадали, но она настойчиво вкладывала их обратно. Хотела было вклеить, но все руки не доходили. Вот и в этот раз, стоило ей только вытянуть тетрадь из сумки, как часть листочков веером разлетелась по купе. Так всегда, когда хочешь не шуметь, что-нибудь случится. И это что-нибудь будет скрипучим, шуршащим, звенящим или громыхающим. Громыхнула ручка, но не громко (ковровые дорожки в купе все же здорово), зашуршали листочки совершенно разных размеров и цветов. Пришлось вставать и скрипеть кроватью. Потом собирать разлетевшиеся сокровища. Конечно же, не забыть стукнуться головой о столик, вновь проскрипеть кроватью и замереть на мгновения, слыша, как скрипит верхняя полка. Разбудила все-таки. Но верхний сосед тут же затих, и она перевела дыхание.
