Kitobni o'qish: «Мечты сбываются»

1

Меня зовут Доминик Соланг. Я живу на берегу океана и могу пить кофе по утрам, свесив ноги прямо в этот океан.

Наш город находится на краю мира. Здесь дома в беспорядке разбросаны по побережью, как будто тот, кто однажды сотворил вселенную, просто вытряхнул их из своего мешка изобилия, даже не задумываясь о том, как они тут расположатся. У нас есть соседи справа, слева, «подальше» и совсем «далеко», как выражается моя бабушка Аманда.

По утрам солнце всходит прямо из-за океана и властно заглядывает в окна домов, а по вечерам оно скрывается где-то далеко за городом. Бормотание океана не прекращается ни на минуту, он не дремлет ни днем ни ночью, мы привыкли к его постоянному присутствию.

По берегу всегда рассыпано неопределенное количество человеческих тел – на шезлонгах и под зонтиками, занимающихся бегом, прыжками в длину и пляжным волейболом. Мы можем наблюдать за ними прямо с веранды нашего дома.

У меня есть мама, но так получилось, что моим воспитанием занимаются тетя Бетси и бабушка Аманда. Мама – известный в определенных кругах археолог, и поэтому все эти черепки, горшочки и вазочки очередной древней эпохи, а также фотографии каких-то доисторических чудовищ для нее гораздо важнее переживаний, размышлений и достижений собственного ребенка. Так обычно говорит моя бабушка Аманда.

– А чем бы вы с Бетси тогда занимались, если бы у вас на руках не было Доминик? – недоуменно спрашивает мама.

Бабушка Аманда и тетушка Бетси начинают горько вздыхать и притворяться, что их жизнь не удалась.

– Ну-у, – они начинают смотреть по сторонам и выискивать трагедию там, где она и близко не лежала, – не переживай, мы бы нашли чем заняться.

– Ну-ну? И чем же?

– Ты уже забыла, что твоя сестра так и не стала знаменитой актрисой? – приходится лишний раз вспоминать бабушке Аманде.

– Ой, я вас умоляю, это даже уже неинтересно!

Мама уходит в свою комнату, где она молится и поклоняется какому-нибудь очередному неизвестному божеству, бабушка Аманда в этом уверена.

Итак, меня зовут Доминик, и я люблю яркое солнце, горячий песок и гладь океана. Я могу часами смотреть, как набегает волна на волну, или, закрыв глаза, чувствовать дуновение ветра на лице и делать вид, что задремала на берегу.

На самом деле я не могу спать, когда надо обдумать столько прекрасных вещей, столько восхитительной ерунды, которой заполнен каждый мой день, как говорит моя тетя Бетси. Она знает, что я никогда не сплю на берегу.

Я люблю укутанный снегом лес, пушистые сугробы по колено и большие хлопья снега, неслышно падающие на мир. Но снег в наших теплых краях бывает очень редко.

Я люблю огонь в камине, лежать на пушистом ковре и читать все, что под руку попадется. Или же слушать рассказы тети Бетси о жизни и даже – поучительные монологи бабушки Аманды о необходимости праведных поступков.

На прошлой неделе от меня ушел жених. Он прочел мой дневник, не нашел своего имени на его страницах и умно понял, что в моей душе не отведено для него решающего места.

Тетка Бетси сказала, что глупее предлога для расставания она еще не видела. А я долго думала и в конце концов признала, что все давно шло к такому логическому концу.

Нас связывала одна привычка, мы стояли на месте и боялись перевернуть мир. Несмотря на молодой возраст, мы уже напоминали примирившихся с действительностью супругов, которым лень даже приготовить друг другу чашку чая.

Так что сейчас, когда я уже почти перестала думать о разрыве и могу быть уверена, что в мой дневник никто не заглянет, я сегодня же запишу в него две фразы. Вот они:

«Что бы я ни делала и где бы я ни была, мне всегда кажется, что за мной наблюдает голубоглазый принц. Идут годы, у нас с ним разные жизни, нас окружают разные люди, но незримо он всегда рядом со мной».

На этих мыслях меня прерывает дядя Санди.

– Доминик, – говорит он мне, – ты вовсе не спишь, я давно за тобой наблюдаю.

Я чувствую, что он ложится рядом, песок справа от меня приходит в движение.

– Я очень даже крепко сплю, – говорю я, и мы с ним начинаем долго заговорщицки хихикать.

Я люблю дядю Санди. Он – наш сосед справа, друг детства моей мамы и тети Бетси и вообще один из близких людей нашей суматошной семейки.

– Только не разговаривай с ней о Маркусе! – кричит тетя Бетси. – Она еще страдает.

Да, тактичности ей не занимать. Санди удивленно поднимает одну бровь.

– Ты собиралась выйти замуж за человека по имени Маркус? – спрашивает он.

– Что ты, он не любил меня так, как надо.

– А как надо?

– Меня надо любить до комка в горле или, на худой конец, до боли в сердце. Другие отношения мне не нужны.

– А он как тебя любил?

– Меньше. Много меньше своей бейсбольной перчатки.

И мы с дядей Санди вновь заходимся смехом.

– Ты все-таки спросил ее о Маркусе! – сердито говорит тетя Бетси.

– Я должен быть в курсе ее душевных метаний!

– Что бы вы, мужчины, понимали в душевных метаниях! – фыркает тетя Бетси.

– Санди все понимает в женских метаниях, – говорю я.

– Зови его дядя Санди, сколько тебе говорить!

– Я привыкла звать его по имени.

– Ты уже выросла, оставь эти детские штучки!

– Девочки, не ссорьтесь из-за меня!

– Вот еще. Из-за тебя! Мы ссоримся на предмет воспитания.

– Это ты, Бетси, круто завернула. Пойду окунусь после такого заявления.

Я покорно встаю и плетусь следом. Я привыкла ходить следом за дядей Санди. У меня это с детства.

Тетя Бетси недовольно следит за мной. С тех пор как я выросла, они с бабушкой Амандой стали очень подозрительными.

Им кажется, что я все еще ребенок, но теперь имею полное право уходить из-под их контроля. Тетю Бетси и бабушку Аманду это неимоверно напрягает.

Но мне этой весной исполнилось восемнадцать лет. И теперь я просто обязана быть самостоятельной.

Моя тетя Бетси ни о чем не жалеет. Она говорит, что, если бы она обо всем жалела, она была бы сплошной страной потерянных возможностей. А ей есть о чем жалеть, в свое время она окончила известную школу театрального мастерства, где училась вместе с популярными нынче актерами.

Но потом ее любимая сестра Моника родила меня. И тетя Бетси осталась со мной на руках, потому что маме нужно было срочно ехать в очередную экспедицию.

А так как экспедиции моей мамы никогда не заканчивались, то тетя Бетси так и не смогла вернуться к своей основной профессии. А потому она довольствовалась счастьем заниматься мною и своим любимым делом – кулинарией, которым она могла заниматься, не уезжая от меня на край земли.

Вот так и получилось, что меня вырастили тетя Бетси и бабушка Аманда.

У нас большой и уютный дом. Это наше родовое гнездо в полном смысле этого слова.

На первом этаже расположены комнаты тети Бетси и бабушки Аманды. Посередине – огромная гостиная с диванами, обеденным столом и большим телевизором, все как полагается.

Гостиная переходит в кухню, это территория тети Бетси. Нас с бабушкой Амандой там редко встретишь.

А наши с мамой комнаты находятся на втором этаже. Мамина комната снизу доверху заполнена археологическими достопримечательностями, я вожу туда подруг, как в некий исторический музей.

В моей комнате тоже есть все для счастья. Большой стол, кровать, уютные кресла и шкафы, заполненные всякой жизненно необходимой ерундой.

И во всех комнатах – по два окна, одно смотрит на соседний дом, а второе – на океан.

Еще в доме есть две веранды, одна находится на первом этаже, вторая – на втором. Веранды опутаны диким виноградом, на первом этаже мы любим пить чай на закате и смотреть, как величественно темнеют волны океана.

Вокруг дома растут кусты роз бабушки Аманды. Почему они считаются розами бабушки Аманды, я так и не выяснила, потому что занимается ими все та же вездесущая тетя Бетси.

У меня есть мечта – завести большую собаку сенбернара. Но тетя Бетси и бабушка Аманда встали стеной, и я поняла, что проживу свою жизнь без собаки.

Дядя Санди сказал, что тогда в знак солидарности со мной он тоже не будет заводить свою любимую породу какую-то ужасную тибетскую борзую, чтобы мне было не так обидно.

Бабушка Аманда сказала, что тибетскую борзую она бы тоже не перенесла. Хотя при чем тут она – и собака нашего соседа справа?

Но Санди – уже давно практически член семьи. Все наши проблемы он обычно принимает близко к сердцу, и его достижениям мы тоже радуемся вместе с ним.

Тетя Бетси всегда говорит мне, что мечты сбываются. А это значит, что, может быть, у меня еще будет собака.

Но бабушка Аманда всегда при этом добавляет, что, если мечты сбываются, значит, наступает старость. Такая вот у них странная философия.

Бабушка Аманда любит, чтобы в жизни все было запланировано и выполнялось по строго задуманному свыше расписанию.

– В нашем роду принято в восемнадцать лет встречать свою любовь, в девятнадцать – выходить замуж, а в двадцать лет рожать первого ребенка.

Бабушке Аманде повезло, в свое время она родила сразу двоих, мою маму и тетю Бетси. Но в остальном в высшем расписании были небольшие сбои.

Как-то: в двадцать один год мама уже развелась. А тетя Бетси – так и не встретила свою любовь, не вышла замуж и никого не родила.

– Моя любовь – это ты и кулинария, – обычно говорит мне тетя Бетси.

– Мне льстит этот сравнительный ряд, – говорю я.

– Когда у тебя будет любимое занятие, которому ты без страха и упрека будешь готова посвятить жизнь, ты меня поймешь, – говорит тетя Бетси.

У дяди Санди есть такое занятие, которому он смело отдавал жизнь, время, чувства и эмоции. Это была его профессия, он был кинорежиссер.

Санди Хоггард – известный режиссер, востребованный обществом, обласканный зрителем и журналистами. В его блистательной биографии не было ни одной прорехи, он был идеален.

У него все герои в фильмах – живые. Ну не знаю, как это получше объяснить, но он даже Хилари Кейл снимает ненакрашенной!

В его фильмах нет загорелых стройных женщин с кукольными личиками и упругими локонами, мужчины не играют бицепсами, трицепсами и всем остальным. Зато шутят так, что кажется – им все в мире по плечу, и за ними хочется идти, куда бы они тебя ни позвали.

А еще все его фильмы о любви, но это не совсем обычные мелодрамы. В его фильмах никогда нельзя понять, с кем останутся главные герои.

Нет, вроде бы весь фильм ты все понимаешь. Но в конце обязательно хлопаешь себя по лбу и говоришь, ой, как это я не заметил, что главная героиня больше жизни любит именно этого героя, а не двух других?

В его фильмах столько загадок и такая разминка для ума, что мало не покажется. И говорю я об этом не как человек заинтересованный или потому что знаю Санди Хоггарда лично.

Я говорю как простой зритель, любящий хорошие истории, от которых потом долгое время нельзя спокойно спать.

Такой вот у нас знаменитый сосед и друг семьи. Но мы любим его не за это, мы знаем, что он действительно особенный и ему можно доверять.

Он и меня когда-то снял в двух своих фильмах. В «Счастье где-то рядом» я появляюсь в виде ангела с крыльями, а в «Ланче на природе» играю девочку, у которой герой спрашивает, по какой дороге идти, а девочка начинает читать ему свои стихи.

Он снял бы меня еще где-нибудь, но бабушка Аманда сказала, что это непомерно завысит мою самооценку. И дяде Санди после долгих споров о том, что завышенная самооценка это не так уж и плохо, пришлось сдаться.

На мое восемнадцатилетие дядя Санди хотел сделать грандиозный подарок. Он обещал увезти меня в горы и научить кататься на лыжах.

Но тетя Бетси и бабушка Аманда бог знает что устроили. Она стали орать, что никуда меня не отпустят, что мы свалимся с вершины, или свалюсь одна я и непременно, а дядя Санди, как мужчина, уцелеет.

Бабушка Аманда даже слегла поболеть и показать лишний раз всем и каждому, как она немощна и стара.

– Никому нет дела до моих болезней, – говорила бабушка Аманда.

– При чем тут твои болезни? – удивленно спрашивали ее мы с дядей Санди.

– Я не переживу, если ты уедешь в горы, – говорила она мне.

– Все люди ездят в горы! – возмущенно говорила я.

– Это чужие люди, они меня не интересуют, у них есть свои бабушки, чтобы за них волноваться, – говорила бабушка Аманда.

– Волноваться это не значит перекрывать полную свободу, – говорил дядя Санди.

– Ну вот, ты мне еще скажи, что я ей полную свободу перекрываю, – совсем расстраивалась бабушка Аманда.

Словом, они с тетей Бетси постарались отравить мне весь праздник.

Тогда Санди подарил мне сухопутные лыжи на колесиках. И мы с ним сделали вид, что успокоились.

Мы вставали рано утром и тренировались, катаясь по дороге позади нашего дома, пока там не было машин, чтобы научиться сносно держаться на этих лыжах на колесиках и не терять времени потом, когда мы окажемся в горах.

Или нас все-таки отпустят туда тетя Бетси и бабушка Аманда. Или мы уедем сами.

Катаясь на лыжах-роллерах по утрам, мы с ним хохочем шепотом, чтобы не разбудить весь квартал. Я никак не скоординируюсь на его учении: толчок – скольжение, а надо еще не забывать отталкиваться палками.

Санди говорит, что у меня нет никакой координации, как между слухом и голосом, и что он со мной теряет время, и как я буду кататься на снегу, если я ни на что не способна на асфальте?

Но я вижу, что ему весело, и мы здорово проводим время. У него по жизни нет никаких родственников, поэтому он очень привязан к нашей семье.

Своих родителей Санди почти не помнит. Вначале им занималась какая-то тетушка, которой тоже потом не стало, потом – какой-то опекун, который чуть не лишил его родительского дома.

Но вопреки всему Санди не отбился от рук, а стал приличным человеком. Вместе с моей тетей Бетси он окончил школу искусств и стал режиссером. Вот и вся его история.

На несколько месяцев он обычно уезжает на съемки очередного фильма, а отдых всегда проводит на нашем пляже или у нас на веранде, уплетая пироги тети Бетси. Бабушка Аманда при этом треплет его по волосам и говорит, что вот наконец-то мальчик повзрослел и теперь надо его удачно женить.

Мальчику сорок лет, как моей маме и тете Бетси, и он говорит, что ему рано жениться, у него еще много дел. При этом всегда подразумевается, что моей маме и тете Бетси выходить замуж уже поздно.

Но бабушка Аманда не теряется, она включает телевизор и находит канал, по которому как раз передают то, что надо.

– Смотри, Санди, Кэролайн Мембир развелась.

– Ты думаешь, он не знает? – отвечает вместо Санди тетя Бетси.

– Пусть обратит на нее свое внимание, – не отчаивается бабушка Аманда.

– Он знает ее как облупленную, она у него в двух фильмах снималась, – говорит тетя Бетси.

Мы с дядей Санди давимся от смеха пирогом.

– Чего ты смеешься? – набрасывается на него бабушка Аманда. – А Кэтрин Диас чем тебе не подходит? – не сдается она.

– Она уже влюблена, – терпеливо отвечает дядя Санди.

– В кого это?

– В Николаса Ланга.

– Отбей!

Бабушка Аманда бьет по полу своей палкой, и мы с Санди просто падаем со стульев от хохота.

– Не смешно! – обиженно констатирует бабушка Аманда. – Я в ответе за твою судьбу перед твоими родителями.

Бабушка Аманда поднимает глаза к небу, откуда, как предполагается, строгие родители Санди наблюдают за нашей несерьезной компанией.

В воде мы с Санди секретничаем. Тетка Бетси нас не слышит, а бабушка Аманда в связи со старостью на берег выходит редко. Она наблюдает за нами с веранды, и потом я обычно долго выслушиваю, что я не так и не то делала на пляже.

– Через неделю я везу в горы свою съемочную группу, – говорит дядя Санди.

– Ах! – говорю я.

– Но я не совсем уверен, что мы поступаем правильно.

– Ты обещал!

– Надо постараться получить их согласие.

– Они его не дадут.

– Может, они правы.

– Они просто перестраховываются. Сейчас на лыжах даже младенцы катаются.

– Младенцы еще не катаются, – недоверчиво говорит дядя Санди.

– Катаются-катаются, я по телевизору видела.

Он пристально смотрит на меня и понимает, что я вру. И мы опять хохочем.

Мы плывем с ним брассом наравне, это он меня научил. Через время я устаю и переворачиваюсь на спину. Дядя Санди – тоже.

Тетя Бетси наблюдает за нами с берега, приставив ладонь козырьком ко лбу.

– Вы уже подготовили там все для съемок? – спрашиваю я.

– Да.

– Понастроили декораций?

– Немного.

– Вы все время будете снимать в этом горнолыжном лагере?

– Нет, мы и на студии будем.

– Почему ты едешь именно в наши горы и не хочешь поехать куда-нибудь подальше?

– Подальше – по смете будет гораздо дороже.

Я брызгаю на него водой.

– Ты рассуждаешь, как промышленник.

– Я и есть промышленник, кино – это мой бизнес.

– Кино – это еще и моральный аспект.

– Ну с моралью у меня вроде всегда все в порядке, – говорит Санди, – краснеть перед обществом не приходится.

– Да, – поддакиваю я, – бабушка Аманда видела все твои фильмы по несколько раз и еще ни разу ни в одном эпизоде не отвела глаза от экрана.

– Вот видишь, – улыбается он, – это большой показатель.

– А сколько продлятся съемки? – спрашиваю я.

– Три месяца, но все будет зависеть от погоды. Мне нужно много снега.

– А еще что тебе нужно?

– Большая заснеженная поляна среди сосен, где я мог бы уронить вертолет.

– По-настоящему?

– Да.

– С людьми?

– Нет, там будет специальный кран и комбинированные съемки.

– А почему ты не снимешь все на студии?

– Мне нужен настоящий заснеженный склон, древние сосны, огромные сугробы и яркое солнце, – мечтательно говорит он.

– Вот бы посмотреть.

– На съемки тебя точно не отпустят, у тебя же экзамены.

– О да, я и забыла.

– Какая безответственность!

– Не беспокойся, бабушка Аманда с тетей Бетси тщательно проследят и напомнят вовремя. Что бы я без них делала?

– А сама взрослеть не собираешься?

– Не-е-ет, – улыбаюсь я и оглядываюсь на берег.

Тетя Бетси машет нам рукой, ей кажется, что мы слишком далеко заплыли. Дядя Санди тоже оглядывается.

– Они с тобой никогда не отдыхают, – говорит он.

Мы разворачиваемся и плывем к берегу.

– Они обещают отдохнуть, когда я выйду замуж, – говорю я.

Санди смотрит на меня очень внимательно, стараясь скрыть улыбку.

– И когда ты выйдешь замуж?

– Но я не хочу замуж!

– А что ты хочешь?

– Сбежать из дому с какой-нибудь заезжей цирковой труппой.

– И кем ты там будешь?

– Ну что ты, Санди, я же шучу! Побег с цирковой труппой – это вовсе не моя биография.

Он поднимает одну бровь.

– А что – твоя биография?

– Побег с какой-нибудь съемочной группой!

– Доминик, я серьезно.

– Хорошо-хорошо, совсем серьезно: моя биография – мраморные полы, витые колонны, звон хрустальных бокалов, выезды в открытом автомобиле, огромные шляпы с вуалью и дамский мундштук с сигаретой.

Он смеется.

– Особенно про мундштук мне понравилось, – говорит он.

– А о чем мечтаешь ты? – спрашиваю я.

Санди задумывается.

– Ты знаешь, ни о чем. Моя жизнь удалась. Все, чего я хочу, сбывается, все планы претворяются в жизнь. И рядом со мной люди, которые меня понимают.

Я смотрю на него во все глаза.

– Вот бы и мне такую легкость и простоту существования, – говорю я.

Санди смеется и тоже брызгает на меня соленой водой.

На мелкоте к нам подплывает тетя Бетси, она соскучилась, и ей хочется поговорить.

– Вы о чем разговаривали? – спрашивает она.

– О жизни, – отвечаем мы с дядей Санди почти одновременно и хитро смотрим друг на друга.

2

Вечером ко мне приходит Ванесса. Бабушка Аманда говорит, что у Ванессы слабая нервная система, а тетя Бетси – что у Ванессы просто нет силы воли.

Несмотря на отсутствие силы воли и массу других недостатков, Ванесса – моя лучшая подруга. Она живет недалеко от нас, так что мы с ней с детства привыкли крутиться неподалеку друг от друга.

Ванесса влюбляется во все, что встречается на ее пути. Если у нас в доме во время чаепития включен телевизор и у нас в гостях находится Ванесса, мы в очередной раз выслушаем, какой голубчик Николас Ланг, какая умница-красавица Кэролайн Мембир, какая очаровательная страна Гонконг и какой лучший город в мире – Рим.

Все, что показывают по телевизору или упоминают окружающие ее люди, приводит Ванессу в неописуемый восторг и благоговение. Посторонний человек счел бы все это за грубое притворство.

Но мы знаем Ванессу с рождения. Она была влюблена в каждую свою игрушку, кофточку, платьице и печь, в которой разогревалась ее молочная смесь.

Ванесса знает, что мы с Санди через неделю удираем без спроса в горы, она счастлива за нас и огорчена за бабушку Аманду и тетю Бетси.

– Сами виноваты, – говорю я, – если бы они нас отпустили, не пришлось бы врать.

– Они в ответе за тебя.

– Санди тоже в ответе за меня. Что со мной может случиться, если кругом будут взрослые люди?

– Бабушка Аманда и тетя Бетси переживают.

– Пусть привыкают, что я уже выросла.

Ванесса сидит на моей кровати, поджав ноги к подбородку, и разрабатывает стратегический план.

– Давай я приду к вам в гости с утра пораньше и буду их отвлекать.

– Как ты будешь их отвлекать? – говорю я, в очередной раз просматривая список крайне необходимых вещей, которые нужно будет тайно вынести из дома в раннее утро побега.

Вообще-то дядя Санди сказал, что все необходимое он купит по дороге, начиная от носков с подогревом и заканчивая теплыми курткой и шапкой. Лыжи нам выдадут на месте.

– Я приду к ним завтракать, – говорит Ванесса, – и буду вести отвлекающие разговоры.

Я отрываюсь от своего списка.

– Но они и так не будут волноваться, – говорю я, – они будут знать, что Санди просто забрал меня на показ своего фильма. Они даже не подумают о том, что во время завтрака мы уже будем подлетать к горнолыжному лагерю.

– Ну а вдруг? Вдруг понадобится моя помощь?

Вот такая она, Ванесса, добрая, бескорыстная, желающая обнять весь мир, всегда должна быть всем полезной.

– Ну хорошо, приходи к ним завтракать, – соглашаюсь я, – скрасишь их одиночество в мое отсутствие.

Потом мы с ней обсуждаем Маркуса, которого она недавно встретила в автобусе.

– Представляешь, отрастил челку до носа, ничего не видит, меня не заметил, он страдает по тебе, – делает вывод Ванесса.

– Да ну? – недоверчиво говорю я.

– Верно-верно, – кивает Ванесса, – очень страдает.

– Это ты загнула, он уже и думать забыл обо мне. А впрочем, как и я о нем, – говорю я, подавляя зевоту.

– Не может быть! Все вокруг только и говорили о вашей свадьбе, а они уже и думать друг о друге позабыли.

– Всем просто было нечем заняться, вот они и сплетничали.

– Все видели искренность ваших чувств!

– Не смеши меня, какая искренность чувств, если мы с ним знали друг друга с детства! О какой свадьбе могла идти речь? Замуж выходят за человека нового, таинственного и неразгаданного, а потом открывают и изучают его всю жизнь.

Ванесса сидит с открытым ртом и надкусанным печеньем в руке.

– Скажи, что ты пошутила! – говорит она.

– Я пошутила? Да я серьезна, как ясень!

– С тобой не соскучишься, – качает головой Ванесса. – Маркус мог бы открывать тебя всю жизнь.

Я пожимаю плечами.

– Наверное, ему показалось, что он уже все открыл.

Ванесса тянется за очередным печеньем, промахивается и опрокидывает тарелку с печеньем на пол. Потом мы с ней ползаем под столом, все там подбираем и стряхиваем с рук прилипшие крошки в тарелку.

– Я заберу своей собаке, – говорит Ванесса, – она не откажется.

– Если бы у меня была собака, она бы тоже не отказалась от тарелки с печеньем, – вздыхаю я.

– Маркус тоже собрался поступать в наш университет. – Ванесса не уходит от темы.

– Откуда ты знаешь? – равнодушно спрашиваю я.

– Его родители сказали моим родителям.

– Ладно, пусть поступает, места всем хватит, – разрешаю я.

Ванесса смеется.

– Его родители жалеют, что вы расстались.

– Это они тебе сказали?

– Нет, по их лицам видно.

– А-а.

Мы сидим под столом на моем цветном одеяле, которое Ванесса зачем-то прихватила с собой с кровати, когда полезла подбирать печенье с пола. Я представляю, что, если сюда зайдет тетя Бетси, ее хватит удар от увиденной картины.

Бабушка Аманда редко поднимается ко мне в комнату. Она горестно рассказывает всем, что ее старости уже не хватает на то, чтобы забраться на второй этаж собственного дома.

– Он тебе уже совсем безразличен? – недоверчиво смотрит на меня Ванесса, продолжая тему о Маркусе.

– Ну почему же. Я привязана к нему, как к нашей веранде, к пальме у входа и к кустам роз у заднего крыльца, – смеюсь я.

– И как к океану на закате, к скалам вдали и к звездам в ночной тиши? – лукаво спрашивает она.

– Не-е-ет, – говорю я, – океан, скалы и звезды – это то, что мне еще только предстоит встретить.

И мы с ней улыбаемся. Мы уже обсудили все вокруг и думаем, чем бы заняться дальше.

Но тут приходит тетя Бетси. И мы с Ванессой выслушиваем пространную лекцию о том, как негигиенично и невоспитанно сидеть на полу под столом на чистом спальном одеяле.

– Если никто не видит, то можно, – пытается вставить Ванесса.

– Только не скажи это при бабушке Аманде! – назидательно поднимает вверх указательный палец тетя Бетси.

Прежде чем идти дальше, нужно немного рассказать о Маркусе. Я знаю его с детства, как и Ванессу, он тоже все время был где-то неподалеку.

В детстве принимаешь мир таким, какой он есть. И даже не задумываешься, почему в твоей жизни присутствуют именно эти люди, а не какие-нибудь другие.

Просто выходишь на улицу, а там тебя ждет твоя компания. И какие-нибудь проблемы и разногласия, которые были вчера, благополучно забыты, потому что сегодня опять случится много нового и интересного.

С детства нас с Маркусом дразнили женихом и невестой, и к подростковому возрасту мы уже воспринимали это так же естественно, как овсяную кашу на завтрак. Знаешь, что это не очень вкусно, но понимаешь, что будет так, а не иначе.

И потому, когда мы выросли, наше будущее для окружающих было уже вопросом решенным. Да и нам самим казалось, что мы являем друг для друга судьбу, счастье и любовь.

Поэтому обжигающей любви юности у меня не было, возле меня все время крутился Маркус. А когда с человеком общаешься такое количество лет, трудно заметить, как, оказывается, мы духовно далеки друг от друга.

И только когда мой внутренний мир приобрел для меня какие-то более-менее ясные очертания, я стала потихоньку осознавать, что мы с Маркусом совершенно разные люди. Мы с ним никогда не держали одной точки зрения ни на один предмет, событие или явление.

– Нет одинаковых людей, – объясняла мне бабушка Аманда, – мы с твоим дедушкой Фредериком тоже никогда не держали одну точку зрения ни на один предмет, событие или явление.

– О да, споры были такие, что пыль столбом по всему дому стояла, – говорила тетя Бетси.

– Я бы так не сказала, – качала головой бабушка Аманда, – Так вот, о чем это я, – продолжала она, – на том и стоит наш мир: как нет идеальной книги или совершенного фильма, везде есть какой-то изъян, с которым кто-то будет не согласен, так и не бывает людей, точки зрения которых идеально совпадали бы.

– Я не об этом, – говорила я, – я пока не совсем понимаю, но мне кажется, что мир гораздо больше и притягательнее того маленького мирка, который мы с Маркусом для себя создали.

– Бетси, о чем это она? – расстраивалась бабушка Аманда.

– Она о том, что ей кажется, что Маркус – не ее человек.

– А кто ее человек?

– Ей кажется, что она его еще не встретила.

– Где же она его встретит, если кругом один Маркус?

– Ну вот пусть поступит в университет, там и встретит.

– Но мы же не знаем тех, кого она там встретит, а вдруг у них что-то плохое на уме?

– А вдруг ей мало того, что на уме у Маркуса?

– Так создайте себе мир побольше, – обращалась ко мне бабушка Аманда.

– С Маркусом этого не получится.

– Каждый человек сам творец своего счастья, – настаивала бабушка Аманда.

– Боюсь, что Маркус – это не мое счастье.

– То есть ты хочешь сказать, что он – прошедший этап?

– Ну почему же прошедший? Мы все к нему привыкли, пусть крутится неподалеку. Он уже – как наши ступеньки и перила на веранде. Такой же близкий, но от этого ни холодно ни жарко.

– Бетси, ты слышишь, что она опять выдумала? Маркус – это перила на веранде!

Словом, мне трудно было им что-то объяснить. Они не слышали меня и не хотели слышать, не понимали и не хотели понять.

Они не понимали, зачем нужно менять то, что годами слажено, отработано и худо-бедно действует. Вот есть молодой человек, который неплох собой, не слишком глуп, почти не зануден, по-своему ласков и приветлив.

Но я знала, что он никогда не совершит поступок, который выбьет землю у меня из-под ног. И я никогда не захочу проговорить с ним от рассвета до заката о какой-нибудь ерунде.

Не скажу, что он был уже прошедшим этапом, нет. Пусть мы дружим семьями, иногда они приходят к нам на обед или приглашают нас к себе на барбекю.

Но это не тот человек, перед которым я хотела бы встать на колени и сказать, что не могу заснуть без мысли о нем и не могу дождаться нового дня, чтобы вновь его увидеть.

Он уже ничем не мог удивить меня. А я его ничем удивлять и не хотела.

Ванессу я тоже знала с детства, но мы с ней никогда не были зависимы друг от друга, всегда ценили чужое мнение и не угнетали свободу друг друга. А если Ванесса иногда хотела за мной повторять, то это был только ее личный и моральный выбор.

Мы с Ванессой собрались стать журналистами. Мы ведь с ней мудры не по годам и понимаем, что только в этой профессии наши бурные фантазии смогут развернуться всласть.

Долгие годы, начиная с моего раннего детства, мои хлопотливые бабушка Аманда и тетя Бетси вели кропотливую работу, стараясь направить мои затаенные способности и мечты в правильное русло.

Они записывали меня во всевозможные кружки и тревожно присматривались к моим способностям и достижениям.

– Быть может, ты хочешь стать актрисой? – спрашивала меня тетя Бетси.

– Вряд ли, – отвечала ей бабушка Аманда, – вспомни, как она играла третьего волхва в прошлом году в рождественском спектакле. Ни экспрессии, ни эмоций.

– Какие эмоции, она же шла во втором ряду, зачем ей было напрягаться? – отвечала тетя Бетси.

– Да хоть в четвертом! Актрису ничто не должно смущать! Она должна и во сне вживаться в роль!

– Ничего подобного. Без камер все актрисы – нормальные люди.

– Актриса всегда должна представлять себя под камерами!

– Все-таки надо было отдать ее в балет, – меняла тему тетя Бетси.

– Да ее в три балетные школы не приняли. Ты же видела, как она ставила ноги!

– Надо было подольше с ней заниматься, человека разумного всему можно научить.

– Я сама не хотела, – напоминала я, – и специально ноги не так ставила, я вам уже сто раз признавалась.

– Напомни, напомни мне о моем склерозе, – вздыхала бабушка Аманда.

– А вокалом, как она занималась вокалом! – вспоминала тетя Бетси.

– Лучше не напоминай! – говорила бабушка Аманда.

– А вспомни, как она хотела быть криминалистом! Весь дом был усыпан этим железным порошком.

– Может, ты все еще хочешь быть археологом, как твоя трудолюбивая мать? – подозрительно спрашивала бабушка Аманда.