Kitobni o'qish: «Танамор. Призрачный сыщик»

Shrift:

В серии «Танамор» вышли книги:

1. Опасное наследство

2. Призрачный сыщик

Глава 1
Моряк и девушка

Лгать умеет каждый. Есть немало видов вранья: можно умалчивать, притворяться, искажать факты, экономно распоряжаться правдой, невинно сочинять, вводить в заблуждение и, наконец, вешать на уши лапшу. Я еще в детстве освоил все виды этого искусства, но за последний месяц понял, что зря считал себя таким хитрым. Нет на свете праведника, который хоть раз не прибег бы к одному из этих способов приукрасить реальность.

Ложь свойственна человеческой природе, и именно поэтому правда драгоценна. Она не дается даром и не каждому подвластна, и видеть ее подчас слишком больно. «Милая, тебе совсем не идет это платье». «Нет, малыш, жизнь не станет лучше, когда ты вырастешь. Тебя ждут годы изнурительного труда и сотни минут отчаяния». «Сказки – выдумка». «Да, братец, у тебя лишний вес».

Но правда тоже свойственна человеческой природе, вот такие мы противоречивые существа. Мы стремимся к ней всей душой и на все ради нее готовы. «У тебя салатный лист застрял между зубами, но для меня ты все равно самая красивая». «Я действительно люблю тебя, папа, хоть ты и вел себя как козел». «Я знаю, кто убил эту девушку».

* * *

Смерть постаралась с выбором посланницы: леди была прекрасна. К сожалению, общение с дамами не моя сильная сторона. За свою короткую жизнь я беседовал с ними лишь на сельских балах, пока учился в пансионе (но очень мало и всегда под присмотром, так что не считается). Еще, конечно, я разговаривал со своей дорогой матерью (умерла так давно, что не считается) и садовницей Молли (простолюдинка, не считается). Еще была леди Бланш, соседка, но она сумасшедшая, так что наши беседы, пожалуй, тоже не считаются.

А вот при виде этой красавицы я сразу попросил бы меня ей представить, будь мы на балу. Галантное приглашение, пара ни к чему не обязывающих вальсов, а потом она подарила бы мне кадриль, самый важный и романтический танец из тех, что сейчас в моде, после чего я храбро напросился бы к ее матери на чай.

Но все это – просто мечты. Сейчас мы были не на балу, а на пыльной улице, и я был мертв, и она, судя по всему, тоже, а встретить такого, как я, для меня сейчас смерти подобно. Ха-ха. Не смешно.

– Куда ты смотришь? – спросил меня Бен. – Ты будто призрака увидел.

– Никуда, – сказал я и торопливо отвернулся, пока он не успел проследить за моим взглядом.

Хотя нет, постойте, началось не с этого. Извините за путаность рассказа – мысли у меня в беспорядке, я все-таки не писатель.

Мое имя Джон Гленгалл, я граф, мне восемнадцать лет, и недавно меня убили. А я только-только унаследовал титул! Мой брат Бен (гений, экспериментатор, врач-недоучка) вернул меня к жизни – увы, не до конца, – а наша попытка возродить меня полностью закончилась: а) неудачей, б) ужасным бедствием, охватившим всю Британию.

Вот отсюда, дорогие читатели, давайте и начнем: до встречи с красавицей оставались сутки, я стоял в таверне «Мрачный Волк» и пытался заплатить за три места в дилижансе. Хозяин таверны, конечно, не знал, насколько мне важно попасть в Ливерпуль. Это был в самом буквальном смысле вопрос жизни и смерти. Интересно, надоест ли мне однажды придумывать глупые каламбуры о своем состоянии? Вряд ли.

– Любезнейший, повторяю: мест нет! А знаете почему? Потому что дилижансов нет, движение парализовано на всех дорогах! Вы что, с луны свалились?

Хозяин таверны был бледен, взволнован и зол. Я его понимал: восставшие по всей Британии мертвецы кого угодно выбьют из колеи. Кого угодно, кроме трех человек: одним был я, остальные двое маялись у входа в таверну, ожидая, чем закончится беседа.

– А собственно, почему движение закрыто? К чему такая драма? – миролюбиво спросил я. – Да, признаю, они восстали, но ведь, если верить газетам, лишь те, кто почил за сутки с шестнадцатого по семнадцатое марта, а их не может быть много. Да и, насколько я видел, бедолаги незлобиво бродят туда-сюда. Вряд ли они в состоянии грабить дилижансы.

Трактирщик воззрился на меня.

– Они бродят, – внятно повторил он. – Мертвые. Ужасные. Бродят без всякого направления. Повсюду.

– Не так уж их много и не такие уж они ужасные. Дилижанс вполне может объехать несчастного, если встретит. Впрочем, за идею с дилижансом я не держусь, мне подойдет любая карета, было бы кому управлять ею. – С этими словами я улыбнулся еще приятнее, вытащил три золотых фунта и брякнул на стол.

– Да сказал же: не поедет никто, – проворчал мужчина, но на деньги уставился как завороженный.

– Это лично вам, за содействие. И столько же тому, кто отвезет нас, – когда доедем. Найдите такого человека.

– До Ливерпуля путь неблизкий. Сутки или больше, да по таким опасным дорогам…

– Вы правы, – согласился я. – Пожалуй, возница будет достоин шести монет, а не трех.

Какое-то время трактирщик смотрел на монеты, а потом сказал то, что я и хотел услышать:

– Я мог бы сам вас отвезти. Жена тут вместо меня управится, посетителей нынче все равно мало.

Есть! Я невольно погладил карман жилетки. С предметом, лежавшим там, были связаны все мои планы на будущее, и первый пункт я, судя по всему, только что выполнил.

Планы были такие:

Добраться до Ливерпуля (город на западном берегу родного британского острова) – почти готово!

Нанять лодку (корабль? Паром? Что там люди нанимают, когда им нужно пересечь пролив?) и достичь берегов Ирландии.

Выяснить, где на ирландском острове находится легендарная деревенька, откуда отец и его сослуживцы тридцать лет назад опрометчиво увезли танамор – реликвию, способную вернуть жизнь мертвому. И нет, это не сказка, я сам видел, он оживляет! Правда, побочных эффектов у волшебного трилистника оказалось предостаточно, и эти эффекты теперь бродили по всей Великобритании.

Отправиться в деревеньку, выяснить у бывших хранителей танамора, как упокоить восставших мертвецов (кто может это знать, если не они?).

Выяснить у них же, как ожить по-настоящему лично мне, потому что упокоиться я не хочу, мне всего восемнадцать! Меня так глупо убили, а я достоин жизни. Не может столько неудач предназначаться одному человеку.

Ожить.

Начать новую жизнь, полную приключений и каких-нибудь благородных свершений. Может, стану поэтом, как лорд Байрон. Или врачом. Или поставлю балет. Живым любые дороги открыты, успею выбрать.

Предаваясь сладким размышлениям, я вышел на улицу. Бен и Молли ждали меня, окруженные саквояжами.

– Не вышло? Так и знал, – проворчал Бен.

Тем приятнее было увидеть, как вытянулось его лицо, когда из каретного сарая бойко выехала повозка. Ха, и кто из нас теперь умный братец? – Залезайте, пока не передумал, – подозрительно буркнул трактирщик: дневной свет мне красоты не прибавил. – Надеюсь, денежки при вас.

Помочь с багажом он не стремился, но Молли ловко закинула наш скарб на крышу кареты и привязала болтавшимся там ремнем, а затем помогла мне забраться внутрь. Я старался не показывать, как тяжело мне это далось, – трактирщик и так глядел с недоверием, которое грозило перевесить любые финансовые аргументы.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Бен, когда мы наконец разместились и карета тронулась.

– Великолепно, благодарю.

Байрон на моем месте тоже соврал бы. Мужчина не должен давать волю слабости.

– Вот и славно, мистер, – заулыбалась Молли. – Моя семья вам обоим так обрадуется, уж я расскажу, как вы меня спасли! Просто будьте собой, мистер, и всем понравитесь, хоть вы сейчас и… ну… страшноватый, если честно. Но ведь главное – душа, а она у вас добрая, хоть это и не сразу заметно.

Молли никогда не врет, но в такие моменты, как этот, я предпочел бы добавить в ее слова немного сладкой лжи. Я отвернулся к окну. Из-за того, что мы сделали, улицы Лондона были пусты, все таились по домам. Неприятно сознавать, что сослужил прекраснейшему городу земли такую дурную службу.

– Вот люди страху-то натерпелись, – прошептала Молли у меня за плечом. Видимо, думала о том же. – У нас ведь получится упокоить мертвых, когда мы трилистник в ту деревню вернем? Если нет, то…

Тут карета резко вильнула. Навстречу заплетающейся походкой брел восставший мертвец – судя по одежде, моряк. Чуть не угодив под карету, он и не подумал остановиться, но, когда мы проезжали мимо, он сонно повернулся в нашу сторону.

Я дернулся от неожиданности. До этого я был уверен, что мы с восставшими совершенно разные: они бессмысленные ходячие машины, а я, ну… я в порядке, мыслю и говорю как живые, разве что двигаюсь без изящества. Но моряк повернул голову, будто услышал, как его позвали, а я высунулся из окна, наблюдая за ним, и на секунду наши взгляды встретились.

Мне показалось, что сознание восставшего (отсутствующее! Какое там сознание, он же неразумный!) коснулось моего и потянуло к себе: мертвое, душное, цепкое. Я панически дернулся назад, но куда там. Он тянул меня к себе, как морские чудовища на картинах тянут на дно корабль. Что-то тяжелое ударило меня по голове, и я упал с высоты в воду, почувствовав все сразу: боль, ужас, ноющее сжатие в груди, тяжесть воды над головой. Одна рука не двигалась, вода вокруг нее была мутной. Кровь хлестала из раны над локтем, и я забил другой рукой по воде, рванулся вверх, но намокшая одежда тянула вниз, солнечный свет удалялся, превращаясь в зыбкую рябь далеко вверху. Я простирал здоровую руку к этим сияющим бликам, пока звон в голове не превратился в невыносимый гул. Мои пальцы, такие бледные в пронизанной светом воде, продолжали тянуться вверх, пока не…

– Джонни!

Кто-то встряхнул меня с такой силой, что зубы лязгнули, и я распахнул глаза. Надо мной нависали Бен и Молли, причем держали они меня почему-то на весу: он – за плечи, она – за ноги. Когда я очнулся, меня от неожиданности выронили, и я упал спиной на что-то твердое, – кажется, на мостовую. Собрав все свои интеллектуальные силы, я выбросил из головы видение удаляющихся солнечных бликов и сосредоточился на том, что происходит вокруг.

А происходило много всего: возница-трактирщик стоял рядом и вопил как резаный, Бен пытался что-то ему втолковать, Молли радостно суетилась около меня, пытаясь оторвать от мостовой, а какие-то незнакомые люди теснились поблизости и тыкали пальцами в мою сторону.

– Мертвяк! – вопил трактирщик. – Люди добрые, чего творится-то!

Я определенно упустил момент, когда случилась какая-то неприятность, но сообразил главное:

1. Нужно заплатить, это сразу его заткнет.

2. Я не в море, мне привиделось!

Я порылся в кармане и сунул ему деньги, не вставая с мостовой, но забыл, как холодна моя рука. Хозяин таверны взвыл от ужаса (но деньги, конечно, не выронил), вполз обратно на место возницы и дал деру, нахлестывая лошадей. Ну и скатертью дорожка. Теперь надо разобраться с остальными.

– Я не мертвый, – громко сказал я зевакам, которые собрались на крик трактирщика, хотя голос предательски дрогнул. – Послушайте, как связно я говорю. Восставшие на это не способны.

Судя по испуганному рокоту, это их не убедило, и я решил вопрос самым действенным способом: запустил руку в карман, вытащил пригоршню монет и швырнул в толпу.

Ну вот, другое дело. Когда вступаешь в битву за деньги, становится не до воплей. Я преспокойно встал, прошел мимо ползающих по мостовой зевак, взял Бена под локоть и повел прочь. Потом сообразил, что Молли рядом не видно.

Она обнаружилась чуть дальше на дороге: торопливо собирала что-то с пыльной земли. Наряд у нее был как у дамы (лиловое платье и соломенная шляпка нашей с Беном матери), но по земле она ползала резво, как девчонка, совершенно не оберегая юбку.

– Возница, собака этакая, уехал с нашими вещами на крыше! – гневно выпалила она. – Я-то не промах, кинулась за ним и лошадь под уздцы схватила, но гад ее хлестнул, и она на дыбы встала и вырвалась. Тогда я прыгнула и успела один саквояж с крыши сбить, он плохо держался. Правда, саквояж меня по голове приложил, аж искры из глаз посыпались. А пока я проморгалась, карета уехала уже. Доктор, мистер, давайте наймем еще одну карету, догоним и накостыляем ему, а? Ух, как я ему врежу!

Я слушал с невольным уважением: сам я вряд ли был бы способен с такой львиной яростью сражаться за багаж. В лопнувшем при падении саквояже, к сожалению, оказались не мои наряды (мои замечательные наряды! Ну что за день!), а детали электрической машины Бена. Я покосился на него и обнаружил, что Бен не помогает подбирать свой драгоценный аппарат с земли, а просто стоит и на что-то дуется, угрюмо протирая пенсне краем сюртука.

– Не переживай, – примирительно начал я, – подумаешь, что-то сломалось. Ты же свою машину из ничего собрал, значит, и второй раз соберешь, ты же у нас гений.

Как ни странно, Бена мой щедрый комплимент не ободрил.

– Думаешь, я расстроен из-за машины?! Ты сутки был без сознания, Джон! Мы тебя растолкать не могли, я из-за этого не спал, не ел, я даже… даже о магнетизме ирландских камней подумать не успел!

Ха. Что за ерунда.

– Сутки? Не смеши. Я на минутку глаза закрыл, – с деланной веселостью начал я, хотя в душе успел весь похолодеть. – Снилась чушь какая-то, но…

– Доктор правду говорит, – поддакнула Молли, продолжая собирать детали и бережно протирать их от пыли. – Вы еще в Лондоне без чувств свалились, едва в окно не выпали. Мы вас потом толкали, трясли, звали, но тихонечко, чтоб возница не услышал и нас не вышвырнул. Вы даже глаза не закрыли, таращились перед собой, как рыба! Тогда доктор хотел свою машину собрать и по новой оживление начать, да я его уговорила дать вам просто отлежаться: лучше в Ирландию поскорее, там всем бедам конец!

От страха мне стало немного тошно. Главное – ни в коем случае этого не показать, я как предводитель похода должен быть самым мужественным и уверенным в себе. Саквояж был безнадежно порван, и Молли, стащив с себя плащ, завязала в него детали, как в походный узел. Я хмуро глянул на Бена: меня растрогало, что он за меня беспокоился. Из нас двоих это я – приспособленный к жизни весельчак, который всегда выходит сухим из воды, и мне хотелось оставаться в его глазах именно таким, а не обузой, которая ставит под угрозу весь поход.

Как такое возможно, чтобы мимолетное видение падения в воду длилось так долго? Ох… Я сообразил: оно пришло, когда я встретился глазами с моряком. Вдруг это было сценой его смерти? В этом определенно имелась логика. Моряк ведь мог погибнуть в море? Мог.

Час от часу не легче! Как будто мало было мне неприятностей в виде восставших мертвецов, лишенных души и разума. Надеюсь, такое не будет происходить каждый раз, стоит мне встретиться с кем-то из них взглядом? Я не хочу видеть, кто как умер! Паника стиснула мое сердце так, что дышать стало тяжело.

– О чем задумался? – спросил Бен. – Поделись, будь так добр.

– Ни о чем, – бодро ответил я. Молли была права: надо добраться до волшебной ирландской деревни, избавиться от танамора, и все ужасные события останутся позади. – А где мы сейчас?

– Так в Ливерпуле! – Молли с кряхтением взвалила на плечо узел с деталями. – Мы как доехали, стали вас из кареты выносить. Возница решил, вы в дороге померли, и тут вы ка-а-ак сядете! Вот он заорал-то! Прохожие сбежались, и… Ой, а вот и они, прямо на нас смотрят.

И правда: зеваки, к сожалению, уже подобрали деньги и, стоило нам сделать пару шагов, потащились за нами. Я обернулся через плечо, вытаращил глаза и зарычал. Обычно я решаю проблемы более изящно, но и в этот раз получилось неплохо: люди с визгом бросились прочь. Похоже, выглядел я действительно так себе.

«Ну и отлично», – злорадно подумал я. И внезапно понял, что зажимаю несуществующую рану над локтем: меня не оставляло чувство, что из руки по-прежнему хлещет кровь. Я зажмурился. В этом видении все было таким настоящим, я чувствовал боль, страх, влажность воды, бешеное биение сердца. Утешало одно: теперь я на шаг ближе к исполнению своего великого плана по возвращению к жизни, пусть дорогу в Ливерпуль мне и хотелось бы запомнить получше.

– Нужно на корабль, – забормотал я. – Тут должно быть море, или какой-то пролив, или… А!

Кряхтя, я побрел туда, где виднелась широкая полоса воды, сминаемой ветром. Так вот какое оно, море. Будь у меня нюх, я, наверное, учуял бы соленый запах, который часто упоминали поэты, но приходилось полагаться лишь на глаза. От порта нас, увы, отделяло множество уродливых конструкций, – наверное, вот так неромантично и выглядят судоверфи, где строят и чинят корабли.

– Мы что, не обсудим, что с тобой было? – продолжал занудствовать Бен, шагая следом. – Я измерял твое сердцебиение каждый час – те же тридцать ударов в минуту, что и прежде, но ты не реагировал ни на какие сигналы! Записи осмотра я сделал, хотя…

– Бенджамин, забудь, – отмахнулся я.

На более длинную беседу не было сил. Но Бен замолчать не мог и, чтобы не слушать его причитания, я заковылял быстрее, с интересом озираясь. Когда мы покидали Лондон, небо закрывали облака, а тут было солнечно, и я невольно почувствовал радость: два оттенка синего, вода и небо, встречались на горизонте, и это было удивительно красиво.

Корабли, теснившиеся у берега, тоже были восхитительны – огромные, легкие. Поистине волнующее зрелище! А вот сухопутная жизнь впечатления не производила: повсюду стоял оглушительный гвалт, кто-то кем-то командовал, кого-то оскорблял, с кем-то торговался. Тут, конечно, была еще не Ирландия, а родная британская земля, и все же в порту бродили люди самого низкого сорта – с такими мне не приходилось сталкиваться ни дома, ни в пансионе. В обычный день я бы не решился подойти к кому-то из этих чумазых, загорелых мужчин и нанять лодку, очень уж это неуместно для джентльмена, но сейчас я был выше (или на шесть футов ниже, ха-ха) всех этих условностей.

Я подошел к обшарпанной парусной лодке. На борту возился с мотком сетей моряк, который меньше других походил на отъявленного головореза, да и лодка была маленькой – он явно управлялся там один, а лишнее внимание мне не нужно.

– Приветствую. Сколько возьмете, чтобы отвезти нас в Ирландию?

Моряк уставился на меня без удовольствия, но все же, к моему облегчению, с криком «Помогите, мертвец!» не сбежал.

– У тебя чума, что ли, сынок? – настороженно бросил он. – Чего такой зеленый?

Ну не такой уж и зеленый!

– Восстанавливаюсь после тяжелой болезни, это не заразно. Ответьте на вопрос, будьте так любезны, а то я найду, кого еще спросить.

Моряк хмыкнул. Похоже, моя дерзость ему понравилась.

– Забавное дело: люди вечно из Ирландии к нам хотят добраться, а чтоб наоборот, такого я еще не видел, – проворчал он. – Подозрительно как-то. Не повезу.

– Два фунта.

– Мало.

– Пять.

– Ладно уж.

Вот бы все вопросы так легко решались! Я охотно ему заплатил.

Отправление было намечено через час. Бен, завидев таверну, повел туда Молли. По их взглядам я понял: лучше мне побыть снаружи и дать им спокойно поесть, вместо того чтобы отбиваться от тех, кто пристанет ко мне с вопросами. Я уселся на скамейку в тени, чтобы привлекать поменьше взглядов, сделал вид, что мне вовсе не обидно быть покинутым в одиночестве, и приготовился ждать.

Тогда и случилась та самая встреча.

С момента прибытия в Ливерпуль я не видел ни одного восставшего и изо всех сил старался о них забыть, поэтому девушку заметил, только когда она подошла совсем близко. Прекрасная блондинка, знатная, хорошо одетая. Даже слишком хорошо. Я неплохо разбирался в нарядах, и пусть одежда для похорон не была областью моих интересов, я был уверен: людей не хоронят в шляпках с вуалью и с зонтиком в руках. Но у девушки имелось и то и другое.

Остальные восставшие были постоянно в движении, а она просто стояла, и если бы не остановившийся, стеклянный взгляд, я бы не понял, что она из них. Сосредоточенная, деловитая, – как будто сама Смерть послала ее за мной, узнав, что я застрял на пути к ней. В подтверждение моих мыслей блондинка протянула мне руку, и я нашел в себе силы вскочить. Главное – ни за что не смотреть в глаза! Вдруг я увижу, как она умерла, а потом еще сутки не смогу проснуться?

«Грешникам покоя нет» – гласит поговорка. Думаю, какой-нибудь праведник на моем месте даже обрадовался бы, что окончательно покинет мир в такой прекрасной компании, и сказал бы что-то внушительное, вроде «час пробил, я готов идти за тобой». Вот только праведником я не являлся и уйти был не готов, поэтому издал полный ужаса хрип и бросился прочь, пытаясь набрать скорость на своих негнущихся ногах. Оглянуться я боялся: вдруг она движется за мной, не касаясь земли, как мстительный призрак из романов? Прервать мое бегство удалось только камню на мостовой – я споткнулся и рухнул плашмя. Тихонько покосился через плечо. Залитая ярким солнцем улочка, вокруг никого. Уф!

Ни за что не вернулся бы, но не мог же я покинуть своих бедных спутников. Куда они без меня доберутся? Никуда. Поэтому я прокрался обратно к площади и с бесстрашием, достойным графа Гленгалла, выглянул из-за угла. Блондинки не было.

Тут из таверны, оживленно беседуя, вышли Бен и Молли. Поразительно, как расцветают лица живых после вкусного обеда. Неужели я сам был таким же? Я подошел к ним, зорко озираясь, – больше никто не подберется ко мне незамеченным, ни живой, ни мертвый. В конце улицы мелькнула шляпка с вуалью – та или не та? Движется в нашу сторону или нет?

– Куда ты смотришь? – спросил меня Бен. – Ты будто призрака увидел.

– Никуда, – сказал я и торопливо отвернулся, пока он не успел проследить за моим взглядом.

Больше всего мне хотелось спросить Бена, могут ли быть на свете еще такие же, как я, – полуживые, но не безмозглые, – но он потом от меня с этим не отстал бы, так что я предпочел держать язык за зубами и гордо проследовал обратно в сторону порта. Молли с Беном пошли следом, оживленно обсуждая обед, и меня кольнуло неприятное чувство. Им ведь не может быть весело без меня, верно? Это было бы просто невыносимо.

Я опасался, что хозяин нашей лодки понял: я не вполне жив. А вдруг встретит нас с какими-нибудь злобными приятелями, чтобы похитить ради выкупа? Но моряк не подвел. Ждал нас в одиночестве и, как положено бравому морскому волку, которых я видел на картинах, курил трубку.

Мы загрузились на борт (если вы никогда не бывали на лодках, даже не пробуйте, – там ужасно качает, лучше любоваться ими со стороны). Неугомонный Бен все высовывался подальше за борт, пытаясь разобраться, как лодка держится на воде, потом громко начал сетовать на качку и скверное самочувствие. Молли была свежа, как роза, и трогательно жалела беднягу Бена, а я жалел, что меня не может укачать: тело ощущалось неподвижным и одеревенелым, как колода, которую приходится за собой таскать.

Из оцепенелой, тупой неподвижности меня вывел спор над ухом, начало которого я, увы, пропустил. Солнце уже зашло, берега было не видно, вокруг раскинулась вода, серая, неспокойная от ветра.

– Ой, да ну вас, доктор! – сердилась Молли. – Да, у нас нет этих ваших… локомотивов, зато люди добрые и друг за друга горой и природа самая красивая на свете.

– А еще полная дикость нравов и неразвитость наук, – снисходительно бросил Бен, будто хоть раз бывал где-то, кроме школы и Лондона.

– Раз вы такой умный, вот и оставайтесь у нас и развивайте эти самые… нравы и науки!

– Пф, – польщенно фыркнул Бен, и Молли принялась с жаром рассказывать, как прекрасна и зелена Ирландия.

Я слушал их тихие разговоры, чувствуя себя мертвым, как никогда. Ну что со мной такое! Мне хотелось открыть глаза, поучаствовать в разговоре, посмеяться над Беном, распушить перья перед Молли, я ведь в полном порядке, почти не отличаюсь от живых, но что-то глубоко внутри меня при втором оживлении умерло куда сильнее, чем при первом. Я ведь уникальный, я дважды вырвался из лап самой смерти, но знакомство с ней, кажется, не прошло для меня даром. Интересы и разговоры живых казались чуждыми и далекими, дно лодки умиротворяюще раскачивалось, и так приятно было лежать тихо и неподвижно, как… Я мотнул головой. Нет уж, я еще повоюю. Нельзя сдаваться, иначе конец.

– Моя мама так вкусно бараний желудок готовит! – шептала Молли. – Вы пальчики оближете.

– Я бы предпочел чай с вареньем, – ответил Бен. – Сладкое благотворно действует на мозг.

– А желудок – на желудок! – хохотнула Молли, и Бен добродушно фыркнул в ответ, что было совсем на него не похоже.

Им все-таки было весело, представляете? Весело без меня.

Ночь была долгой, но все же кое-как доползла до рассвета, а когда серость побледнела, вдали показался берег. Молли вскочила и радостно завопила, чуть не перевернув наше суденышко.

– Вот сейчас вы увидите! В середине порт будет, а по бокам – зеленые утесы и поля. Такая красота! Я все смотрела на них, когда год назад родину покидала, все глаза проплакала!

Но чем ближе мы были к берегу, тем бледнее становилась улыбка Молли. Она щурилась, всматриваясь во что-то вдалеке, и я глянул туда же, не покидая своего лежачего поста на дне. Никакого поля не было – над берегом тянулись полосы дыма, и сначала я решил, что там пожар, а потом понял: нет, это дым из труб. Повсюду виднелись большие кирпичные здания: грубые, простые, построенные явно не для того, чтобы услаждать взор. Ирландия оказалась совсем не такой, как мне представлялось, и я даже сумел немного удивиться. Я-то думал, тут сплошные поля, овечки и пастухи, играющие на свирелях.

– Зачем они изуродовали берег? – возмутилась Молли. – И как они успели это выстроить всего за год?!

– Промышленная революция, – сказал Бен тоном, каким другие сказали бы «вкуснейший пирог» или «прекрасная девушка». – Ну надо же! Я думал, сюда она доберется лет через пятьдесят.

– Это фабрики Каллахана, – внезапно пояснил моряк. – Даже я про них слышал.

– А что они производят? – с острым любопытством спросил Бен.

Но моряк только пожал плечами и молча переставил парус.