Kitobni o'qish: «Батюшка есаул»
Предисловие
Благочинного церквей Ачинского округа, настоятеля Казанского собора г. Ачинска митрофорного протоиерея Евгения Фролова
Батюшка есаул. Жизнь и смерть
В XIX веке Святитель Игнатий Брянчанинов писал: «Cкорби – особый удел нашего времени, которому не даны в удел ни подвиг мученичества, ни подвиг монашества». И вот ХХ век вновь открыл для Церкви мученический путь. Были убиты сотни тысяч священников, церковнослужителей и мирян. Гонения на Церковь начались сразу после революции 1917 г. и уже в 1918 г. носили массовый и ожесточенный характер. В эти годы Патриарх Тихон писал: «Хватают сотнями беззащитных, гноят целыми месяцами в тюрьмах, казнят смертью, часто без всякого следствия и суда, даже без упрощенного… суда.
Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем невинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной “контрреволюции”… Не проходит дня, чтобы в органах печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства».
Именно в эти годы принимает священный сан священномученик Михаил Каргополов. Книга, погружая читателя в атмосферу того страшного времени, не дает шанса читателю остаться равнодушным. Что побудило казачьего есаула в это страшное время принять священство, поменять комфортную, привычную жизнь в Краевом центре на глухое сибирское село, казачью шашку – на крест и кроткое евангельское слово и, наконец, принять мученическую смерть за Христа? Оправдан ли был подвиг верности отца Михаила Христу и Церкви? Не слишком ли высокая цена – собственная жизнь и благополучие семьи – заплачена за то, чтобы отстоять свои убеждения? Вот вопросы, которые ставит перед читателем автор этого художественного произведения, основанного на реальных событиях. И еще – книга делает образ святого Михаила Ачинского для читателя ближе и доступнее, что невольно побуждает обратиться к нему с молитвой. И, возможно, определиться со своим главным жизненным выбором: на чьей стороне я? С отцом Михаилом или его убийцами? С Церковью или её хулителями? С Христом или без Него?
Один из первых учителей Церкви Тертуллиан писал: «Кровь мучеников – семя христианства». Это замечательное и удивительно точное определение. Церковь верит, что святые мученики, принеся себя в жертву, отстояли наше право на жизнь и свободу. Благодаря отцу Михаилу и множеству подобных ему истинных христиан устояла вера православная в России вопреки жесточайшим гонениям безбожной власти. Благодаря подвигу святых новомучеников и исповедников в России вновь строятся и наполняются храмы, давая русским людям еще один, может быть, последний шанс ухватиться за Ризы Христовы и наследовать Небесное Царство и Жизнь Вечную.
«Жизнь и смерть предложил Я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое» – со страниц Священного Писания обращается к нам Всемогущий Бог. Священномученик Михаил Каргополов, приняв смерть за Христа, выбрал Жизнь.
Святый священномучениче Михаиле, моли Бога о нас!
От автора
Как хоругви несем от рождения
Имена святых по бескрайности
Вечной памятью откровения:
Не бывает на свете случайности.
Наши тёзки с икон с назиданием
Укрепляют, храня молчание,
Низвергая наши страдания
В груду мелкого недомогания…
С авторским волнением представляю вам ныне, дорогие читатели, свою работу в историческом жанре из цикла «Белые повести о России» – «Батюшка есаул». С уже представленной мной в медийном и печатном пространстве повестью из этого цикла «Белый снег» кто-то из вас уже познакомился, а кто-то даже поделился своим мнением о книге. Благодарю сердечно! Мои «Белые повести» посвящены людям и событиям начала двадцатого века в России: периоду революций и гражданской войны в стране.
События книги «Батюшка есаул» разворачиваются в Сибири, в Енисейской губернии, ныне Красноярском крае, центром которого являлся и является город Красноярск. Время происходящих событий немного разнится с историческим периодом, описанным в повести «Белый снег», поэтому хронологических повторений в книгах немного, и они интересно исторически дополняют друг друга.
В основу книги «Батюшка есаул» легло житие одного из малоизвестных широкой православной общественности российских святых священномученика Михаила Каргополова. Официальная биография батюшки Михаила очень скудна, но история жизни крайне любопытна даже тем малым, что известно об этом человеке и его семье.
Интересно, что имя Михаил еврейского происхождения и в переводе с древнеиудейского означает буквально «кто как Бог». Есть у Бога и архангел с таким именем, которого христиане особо почитают как архистратига – главу святого воинства ангелов и архангелов.
Так вот, Михаил Каргополов, живший в конце девятнадцатого – начале двадцатого века в Енисейской губернии России, был и сам Михаилом, и сыном Михаила. Сам был казак, и предки были казаками. В тридцать с небольшим лет он в чине есаула уже командовал в Красноярске целым казачьим дивизионом в триста сабель. Но непостижимым Промыслом Божьим в годы усиливающихся гонений православной Церкви после прихода к власти в России большевиков казачий офицер вдруг принял священнический сан, в корне изменив свою жизнь и жизнь своей семьи. Поражает и то, что не прошло и года после этого судьбоносного шага, как отец Михаил погиб насильственной мученической смертью, не дожив даже до сорока.
По моему авторскому замыслу, эта историческая, но художественная книга нужна, для того чтобы попытаться понять путь такого человеческого преображения: от военного до священника, от обычного мирского человека до святого мученика. Такие судьбы, как жизненный путь Михаила Каргополова, считаю, душеполезно знать христианину для обретения мужественного устремления в вере и преданности Богу при любых обстоятельствах. Однако нельзя сказать, что представленная повесть только о Михаиле Каргополове, по сути – это драма одной казачьей семьи, в которой каждый геройски нес свой крест в те трудные для всей страны годы, преодолевая и личные, и внутрисемейные скорби.
Пользуясь случаем, хочу с вами поделиться некоторой личной информацией, которая, как мне кажется, также указывает на некоторую промыслительность данной исторической работы. Моя любимая бабушка Людмила Константиновна Лопаткина (в девичестве Ляшкова) была родом из Красноярского края, из города Ачинска. Работала она журналистом, редактором районной газеты, писала стихи и прозу. Её супруг, мой дед, Геннадий Степанович Лопаткин был родом из Омской области, в Ачинск приехал вместе с бабушкой, где много лет работал учителем, а затем и директором школы, активно занимался краеведением, издал труд по истории города «Сказание о землях Ачинских». Так вот, девчонкой я часто гостила у бабушки с дедушкой на каникулах в Ачинске – замечательный город! Именно в Ачинский уезд, в село Петровское, был направлен служить из Красноярска после рукоположения в сан иерея Михаил Михайлович Каргополов. Может, этот факт ничего не значит, но я его для себя отметила.
Божьим Промыслом я как-то прочитала заметку о священномученике Михаиле, посвященную организованной к месту гибели этого святого несколько лет назад исследовательской экспедиции Красноярской епархии «Сибирский крест», и куратором экспедиции от Ачинского благочиния был протоиерей Сергий Пигасов. Батюшка Сергий, за что выражаю огромную ему благодарность, благословил меня на начало представляемой вам ныне, уважаемые читатели, повести и поделился всей известной ему информацией о святом. Что в итоге из этого у меня получилось, судить вам, дорогие читатели!
Жду ваших откликов на книгу на сайте http://shubochkina.ru или через социальные сети, ссылки на мои официальные страницы указаны там же!
С уважением, Екатерина Шубочкина
Все фотографии, иллюстрирующие книгу «Батюшка есаул», найдены автором в открытых интернет-источниках.
Лето 1916 года
– Ох, не радует нынче погода… Неужто снова дождь… – ворчливо сокрушался потомственный казак Михаил Каргополов, собираясь ранним июньским утром на службу. – Солнышку порадоваться хочется, надоели, Сибирь-матушка, твои тучи! Без того людям тяжко, а тут еще твои слезы дождливые обтирай! Натюша, что у нас на завтрак?
– Хлеб да каша, – встретила мужа на кухне казачка Наталья. – Ты уж прости, Миша, но без маслица сегодня, – виновато добавила она, ласково погладив по спине хмурого супруга, усевшегося за стол.
– Что так?
– Дефицит в городе страшный: после погрома лавок на Новобазарной мясо и масло даже за хорошие деньги стало не купить! Сам же знаешь: купцы позакрылись, евреи попрятались, а крестьяне товар привозить боятся, а если и привезут, то крохи!
– Да уж, знаю… – задумчиво протянул муж, медленно закидывая ложку над тарелкой. – Никак эта волна майских беспорядков не утихнет: почти каждый день приходят донесения о грабежах и драках. Вот только на поверку это почти каждый раз оказывается буйством обезумевших от горя и нищеты солдаток, вдов, которые остались без кормильцев, или покалеченных в бою мужиков, которые не могут работать. И как?! Как, Натюшенька, нам, блюстителям порядка, поступать с этими несчастными людьми, которые просто хотят выжить, потому и идут грабить?!
– Тише, Миша, тише! Дети еще спят, – Наталья попыталась унять возбуждение супруга, повысившего тон разговора.
– Ничего, подымать уж пора! Ох, вырастим лежебоками! – отозвался на это глава семьи.
– Пусть понежатся еще чуток, – ласково настаивала супруга. – Тебя провожу, и поднимутся. У Веры сегодня экзамен в гимназии по истории, надо сил набраться побольше.
– История – это нужный предмет! Внимательно надо изучать, как русские воины испокон веков своих врагов били и тем самым нашу историю сохраняли!
– Одно на уме: врагов бить! – махнула рукой хозяйка с нотой отчаяния в голосе. – Может, тебе нужно подумать о чем-нибудь помимо сражений? Глядишь, и настроение улучшится, а то в последнее время всё больше смурной ходишь, ворчишь.
– О чём подумать?! О каше без масла или о тучах на небе?!
– Например, о том, что война рано или поздно обязательно заканчивается, и жизнь налаживается…
– Уже давно бы закончилась, если бы бравых обученных казаков всех разом на фронт отправили вместо неопытных юнцов из крестьян и ремесленников! – эмоционально отреагировал казак. – Два года сидим в тылу, когда могли бы гнать немцев с австрийцами восвояси и давно прижучить бы всю эту иностранную коалицию!
Михаил гневно бросил ложку на стол и тут же схватил её, чтобы не брякала – пусть уж дети поспят.
– Поди-ка очередной рапорт твой об отправке на фронт отклонили?! – присев на скамью у печи, Наталья пронзила мужа вопрошающим серьезным взглядом своих красивых голубых глаз.
– Отклонили. Но я тут же новый подал!
– Да что ж ты не угомонишься никак?! – всплеснула руками жена возмущенно. – Вот натура упертая: покоя ни в тебе, ни от тебя нет! Может, воля Божья о тебе такая?! Может, служба твоя в Красноярске важнее и нужнее людям станется?!
– Хватит, Наталья, мне отцовские нотации перечитывать!
– Вот! Тебе и отец уже не указ! Только своё и о себе твёрдишь! О нас с детьми, о родителях хоть раз за эту войну проклятую ты подумал?! Как нам жить без тебя-то будет?!
– Ты, Наталья, вроде казачка, а дальше нашего огорода думать не хочешь! Родина – это не только Енисейск и Красноярск! С такими патриотами, как ты, Россия ни одной бы войны не выиграла!
– Зато тебе – до земляков своих дела нет, а каких-то французиков и англичанинов ты готов бежать и спасать! Сам рассказывал, что Петр Сипкин пишет: наши гибнут на чужой земле тысячами! А зачем?! Ради чего такие жертвы?! Объясни мне, недалекой, смысл этой проклятой войны! А то ведь другие бабы тоже, как я: глупые и непонятливые! Быстрее с голоду помрем, чем догадаемся, за что сибирские мужики на чужбине кровь льют вместо того, чтобы свои семьи кормить!
– А женам в политике понимать и не надобно! – парировал Михаил жене, которую словно прорвало, и она с сокрушением выплескивала на мужа накопившуюся усталость и несогласие.
Старобазарная площадь г. Красноярска
с видом на Воскресенский собор, начало 20 века
Конечно, шумный разговор взрослых в итоге привлек из спальни на кухню и младших членов семьи.
– Хватит! Уймись, Ната! Вечером поговорим, – сказал как отрезал глава семьи, поднявшись из-за стола. И уже с улыбкой потрепал по голове младшего шестилетнего Петра, щелкнул шутливо по курносому носу восьмилетнюю Надежду, весело подмигнул двенадцатилетней Вере, вскинувшей недовольно брови от шума с утра. – Всем казачатам умываться, питаться, и на хозяйство! Верочке помощи Божьей на экзамене! Помолиться всем следует за сестру! Мне ж пора на службу.
Михаил обратил свой взор на красный угол с иконами и перекрестился. Затем обнял свою еще не остывшую от эмоций супругу и поцеловал её в щеку. Наталья в ответ словно выдохнула утреннюю напряженность и взаимно приласкала мужа своими объятиями. Умиленные младшие дети тут же запрыгали вокруг любящих супругов, приговаривая: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись!» «Да мы и не ссорились, солнышки! – рассмеялись в ответ взрослые. – Всё хорошо!»
Красноярский казачий дивизион, в котором подъесаул Михаил Михайлович Каргополов в свои тридцать три года уже командовал сотенным боевым составом, в то время квартировался в Покровской слободе на улице Желябова недалеко от Кладбищенской церкви в новых каменных специально отстроенных для него казармах взамен старых деревянных построек, что располагались в центре города на Благовещенской улице.
Как только Михаил въехал в казарменный двор и слез с коня, как к нему тут же подбежал младший урядник: «Ваше благородие! Командующий просил вас срочно к себе!»
– Раз просил, то иду, – спокойно отреагировал подъесаул, догадываясь, о чем пойдет речь у начальства. – Сейчас рапортом моим будет громко махать, – пробубнил он себе под нос и направился в штаб.
Действительно, не успел Каргополов войти в кабинет, как вместо приветствия получил сразу выговор сидящего за широким деревянным столом командующего казачьим дивизионом Александра Александровича Могилева:
– Доколе, подъесаул Каргополов, мне терпеть ваши нарушения приказов министерства!
– Прошу разъяснить суть обвинения! – вытянулся в стойку ответчик.
– Издеваешься?! – прошипел, гневно вращая зрачками, командующий, слывший человеком резким, но справедливым. – Всё героем рвешься быть поперек начальства! На войну ему надо! Сколько раз с тобой это обсуждали?!
– Так отправьте меня на фронт, и дело с концом! – отчеканил ответчик.
– Вот прав твой отец: твердолобый и есть! Никого не слушаешь, своё трындыришь! – воскликнул обреченно Могилев. – Весь дивизион в немилости из-за твоей гордыни патриотической!
– Разве плохо казаку быть патриотом?! – эмоционально отреагировал Михаил. – Вы же нас, Сан Саныч, с отцом сами учили с малолетства родину любить!
– Так и люби на своём месте, куда начальством поставлен! Зачем сам дергаешься и своих бойцов в смуту вгоняешь?!
Выплеснув давившее грудь негодование, Могилев немного успокоился, вышел из-за стола, развернул стул, стоящий рядом, и жестом пригласил подчиненного присесть. Затем, шагая по кабинету, уже спокойнее продолжил:
– Ну, уймись, Миша! Себя погубишь, семью! Ты детей чужих зачем в семью брал?! Чтобы второй раз сиротами оставить?! Или, думаешь, Наталья сама справится?!
– Если бы не это обстоятельство, я бы еще в начале войны сбежал добровольцем, как другие! – не сдавался подъесаул. – Но сейчас-то дети уж привыкли на новом месте, да и родители мои Наталью поддержат… – сыпал он аргументы в свою защиту.
– Если у нас все казаки убегут на фронт «охотниками», кто на родине за порядком следить будет?! – негодовал Могилёв. – Мы с тобой народ служивый, подневольный. есть приказ стоять дивизиону в городе – выполняй! Кончились поблажки в министерстве! В Иркутске четко дали понять: еще одна такая бумажка, и придется гнать тебя в шею из дивизиона за нарушение воинской дисциплины и порядка! А вместе с тобой и меня выпнут!
– Вы-то причем? – грустно усмехнулся ответчик.
– Рыба с головы гниет – слышал такое? Для министерства мы с тобой плохие командиры получаемся, раз у нас вместо выполнения должностных обязанностей провокации в строю!
– Да нет у нас никаких провокаций! – не сдавался Каргополов. – Отправили бы меня на фронт еще прошлой весной с официальным пополнением, не было бы сейчас никаких бумажек!
– Как же нет?! Кого не спроси из твоей сотни: мы за командиром на фронт! Кому охота перед начальством трусливым мещанином слыть?! – бросив взгляд исподлобья, усмехнулся Могилев и снова расположился в кресле за рабочим столом. – Закончим разговор на этом. Надеюсь, Михаил, ты меня наконец-то понял: у каждого своё место и служба! Я, конечно, твоему отцу обещал держать в узде твою молодую горячность, чтобы беды не вышло, но мне и о других казаках положено думать, а тебе пора самому отвечать за свои поступки! Свободен!
Каргополов поднялся со стула, привычным жестом отдал воинскую честь старшему по званию офицеру и развернулся к двери на выход.
– Погоди! Еще дело есть! – вдруг остановил его командующий. – Сейчас общее построение объявим: пополнение прибыло из Иркутского военного училища, одного из младших офицеров к тебе в сотню определяю: Сотников Александр Александрович, тысяча восемьсот девяносто первого года рождения. Личное дело его возьми! Обучай!
Михаилу пришлось вернуться за бумагами к столу Могилёва, который, бросив на подчиненного усталый взгляд, многозначительно добавил:
– Вот Сотников с женой расстаться не пожелал: с собой беременную притащил! Герой, тоже мне! Вот что мне с вами, молодыми, делать?! Так что займитесь уже, подъесаул Каргополов, своими прямыми обязанностями, включая проблемы личного состава вашей сотни!
Через полчаса есаул Могилев уже стоял перед выстроившимися рядами вверенного ему дивизиона:
– Братья казаки! – громко, с напряжением в голосе обратился он к подчиненным. – Из Иркутска к нам прибыло пополнение младшего офицерского состава: небольшое, но очень важное и нужное для нашего города, губернии, страны! Родина по-прежнему несет большие потери как на фронтах мировой войны, так и внутри своих границ! Благодарю каждого из вас за верную и преданную службу!
Тут же по округе с далеким эхом разнеслось мощное ответное: «Служим Отечеству, Вере Православной и казачеству!» Как затихло, Могилев продолжил свою речь, достав из плечевой сумки бумажный лист:
– В назидание всему боевому составу и для полного информирования вновь прибывших к нам на службу офицеров и приказных зачитываю выдержки из приказа командования Иркутского военного округа! Внимание!
«На Иркутский и Красноярский казачьи конные дивизионы окружным командованием возложено выполнение целого ряда функций: несение внутренних нарядов и гарнизонной службы, окарауливание и конвоирование германских и австрийских военнопленных, доставка их в специальные лагеря военнопленных, а также сопровождение армейских маршевых команд на фронт, следующих для пополнения действующей армии».
Вы, братья казаки, до сих пор с поставленными задачами исправно справлялись, и это наш с вами вклад в военную мощь и боеспособность России! Сейчас стране, как никогда, нужен уверенный и спокойный тыл, чтобы одерживать победы за границей! Посему напоминаю и об особом распоряжении штаба касаемо желающих воевать на фронте! «Нижним чинам и офицерам названных дивизионов отправку на фронт впредь запретить до особого распоряжения военного командования»! Это потому, братья казаки, что наша служба для России не менее важна, чем победы армии на морях и полях! С этой мыслью приступайте к своим обязанностям каждый Божий день! Вольно!
Казаки стали расходиться. Каргополов направился к курительному месту во дворе, где стояли несколько деревянных скамеек, и присел на одну из них. Стал изучать полученные у Могилева документы нового офицера.
Личное дело Александра Сотникова оказалось весьма интересным и не похожим на большинство биографий казаков его сотни. «Родился в марте одна тысяча восемьсот девяносто первого года в селе Потаповском, Енисейской губернии. Из казачьей семьи купцов и промышленников… – читал с большим вниманием Михаил. – Надо же! Окончил горный факультет Томского политехнического училища и снова пошел учиться на геологическое отделение в технологический институт имени императора Николая II! Какая тяга к знаниям! Участник экспедиции в Норильские горы для исследования месторождений каменного угля, медной руды и графита. Да уж, удивил! В декабре одна тысяча девятьсот пятнадцатого года призван в армию. Не доучился в институте, значит. Да уж, война многим планы порушила…»
Тут появился и сам Сотников.
– Здравия желаю! Поручик Сотников Александр Александрович! Разрешите уточнить некоторые моменты как только что поступившему на службу?
– Разрешаю, и вольно, Александр Александрович! Можете даже присесть. Как раз ваше личное дело изучаю… Значит, Иркутское военное училище окончили?
– Да, в мае этого года.
– А почему к нам служить направили, а не на фронт?
– Так, война, говорят, скоро закончится, а я ж по сути-то и не военный – геолог…
– Ну и что? – хмыкнул в ответ командир. – У нас половина крестьян на фронте, половина учителей, ученых и прочих специалистов, совсем не военных, но они взяли оружие и родину пошли защищать, не задумываясь, даже военное училище не оканчивали!
– Ну тут уж как направили по призыву, товарищ командир… Ещё и личные обстоятельства повлияли…
– Что за обстоятельства? – уточнил, вскинув густые темные брови, Каргополов.
– Жена на сносях у меня…
– Понятно… – протянул с легкой ухмылкой Каргополов. – Где разместились?
– В казарме пока, но будем искать комнату или дом в аренду. Если знаете такие места – подскажите, пожалуйста, товарищ командир. Мы в Красноярске люди новые, никого пока не знаем.
– Подумаем… Так что за вопрос-то был?
– Насчет обмундирования. И коня.
– Коня дадим, есть резерв, мундир и чекмень тоже. А вот с оружием не так всё просто: выдаем только винтовки. Шашки, кинжалы, нагайки, засапожники – это казаки своё личное пользуют, традиция такая.
– Понятно.
– Наряды на положенное довольствие можешь сейчас оформить в штабе, а затем представлю тебя сотне. Но учти: наши коренные казаки чужаков не очень-то жалуют, особенно тех, кто и военным-то стал исподволь. Мой тебе совет: словами не бузить, а проявить себя на службе достойно, тогда и будет к тебе уважение.
– Благодарю за помощь, товарищ командир сотни!
На следующий день Сотников предстал перед Каргополовым в штабном кабинете уже в офицерском обмундировании Красноярского казачьего дивизиона: темно-зеленом мундире с желтыми лампасами и погонами, на которых ярко алели вышитые на них буквы «Крн.».
– Я вчера у своей жены поинтересовался по твоему делу о жилье, – между делом сказал Каргополов новому подчиненному. – Она знает пару мест: есть полдома на Песочной улице, есть квартиры в Закаченской слободе – это самые ближайшие варианты к нашему гарнизону. Вы бы с супругой посмотрели и определились, Наталья моя поможет. Говорит, комнат много сдается, а вот отдельных домов мало, но поискать место получше можно, если не горит.
– У нас горит, Ваше благородие! Вот-вот ребенок родится, жена неспокойна.
– Смотрю, уже казачьи традиции в обращении к старшим изучил, – хмыкнул с улыбкой подъесаул. – Так держать! Ну, раз срочно вам жилье надо, то пусть супруга твоя к моей Наталье прям завтра с утра приходит, да и решают. Вот адрес.
– Благодарю, Ваше благородие! – отчеканил Сотников, взял листок бумаги с адресом и вышел из кабинета.
Панорама города Красноярска начала 20 века
На следующее утро Наталья, ожидая обещанных мужем визитеров, заметила из окна дома, как в их калитку около десяти часов до полудня вошла небольшого роста женщина с темными вьющимися волосами, её непраздное положение выдавал уже довольно сильно выпирающий живот под широкой светлой блузой. «Видимо, это и есть супруга нового офицера в сотне мужа», – догадалась хозяйка и поспешила навстречу гостье.
– Доброго утречка! Проходите, пожалуйста! – поприветствовала Наталья женщину, приглашая в дом.
– Здравствуйте! Я Шарлотта, супруга… – начала было объясняться гостья, но хозяйка её по-свойски перебила, озаряя в ответ дружелюбной улыбкой, словно они были знакомы много лет:
– Да я уже поняла! Я Наталья! Проходи, сейчас тебя чайком или компотиком угощу да поболтаем.
– Ой, неловко вас так надолго беспокоить… Может, лучше сразу пойти квартиру смотреть, – смущаясь, залепетала Шарлотта, замешкавшись входить в незнакомый ей дом, но Наталья на это еще шире заулыбалась и стала тихонечко подталкивать гостью к крыльцу, придерживая её со спины, чтобы та ненароком не оступилась на ступеньках, уже тяжело поддающихся беременной женщине.
– Ну куда спешить: утро раннее, всё успеем! Как тебя муж с таким бременем вообще из дома выпустил?! Родишь вот-вот! – вознегодовала Наталья, наблюдая, как пыхтит, взбираясь на крыльцо, гостья. – Это как же по городу на осмотры с тобой идти?! Ты же еле передвигаешься уже! Сам-то муж, что, не может дом приглядеть?!
– Некогда ему, – стала объясняться Шарлотта, усаживаясь за стол на кухне. – Служба же у него новая, ответственная. Хотя жизнь так развернулась, что вся жизнь новая! А Богу было угодно нам еще и ребеночка послать именно сейчас… Но ничего – справимся! Тише, малыш! Ух, распинался! – поглаживала ласково свой живот женщина.
– Ох, мужики! – всплеснула руками Наталья. – Только о службе думают, а о бабах позаботиться-то и некому! Приходится только на себя и на Бога надеяться, – наливая чай гостье, сокрушалась Наталья. – А ты нашей веры-то будешь? – вдруг поинтересовалась она осторожно у гостьи. – Имя у тебя ненашенское – Шарлотта…
– Просто мама любила всё французское, – смущенно пролепетала, словно оправдываясь, новая знакомая. – А я еще и темненькая родилась…
– Да ну и Бог с ним, с именем-то, главное ж, чтоб человек хороший, – махнула рукой Наталья по-свойски. – Ты не переживай: в городе у нас люди в основном добрые, отзывчивые, хотя, конечно, всякое бывает, особенно нынче, когда много скорбей от войны. Люди поозлобились многие: выживают потому что…
– Да, конечно, – согласно кивала головой Шарлотта, прихлебывая из кружки напиток. – Скорей бы война закончилась… А из чего чай? Очень вкусный.
– Иван-чай и шиповника чуток.
– Ой, а с бременем можно такое? – забеспокоилась вдруг гостья.
– Даже полезно! – рассмеялась на это Наталья по-доброму. – Помню, моя сестра также тряслась, когда первенца ждала. Не мутит тебя?
– Сейчас нет, но бывает частенько, – охотно общалась Шарлотта, разглядывая кухню. – Уютно здесь. А дети есть у вас?
– Есть. Только старшие рано на площадь за продуктами ушли, а младший спит еще, лежебока.
– Ого! Трое уже! Погодки поди? – предположила гостья, оценивая сравнительно молодой возраст хозяйки.
– Нет, не погодки: старшей двенадцать, средней восемь, а младшему шесть годков. Приемные они… Сестры моей покойной детки… – ровным тоном разъяснила Наталья в ответ на растущее удивление в широко распахнутых темных глазах гостьи. Затем, зажмурившись на секунду, словно отгоняя грустные воспоминания, добавила: – Почти два года уже с нами живут. Сестра в Енисейске померла от болезни, а муж её погиб почти сразу после призыва на войну. Вот мы и взяли, потому как более и некому было. Не престарелым же родителям с детьми малыми связываться.
– Вы простите, я не знала… – почувствовала легкую неловкость Шарлотта.
– Это ничего, – наскоро перебила её извинения Наталья. – Это же прекрасно, что у нас с мужем сразу столько деток появилось, да и родные уже они нам совсем.
– Давайте я у вас адреса домов возьму и пойду уже, – приподнялась со скамьи Шарлотта. – У вас же дети, вам совершенно, наверное, некогда…
– Ну и беспокойная ты, Шарлотта! Куда тебя одну с таким пузом пущу?! Сейчас бричку найдем да поедем. А дети у меня самостоятельные: не груднички уж поди. Завтрак – вот, а дальше сами разберутся. Сиди тут, жди меня с извозчиком! И никуда не дергайся! Поняла?
– Да, хорошо, – послушно кивнула женщина и снова присела за стол.
Долгих поисков жилья для Сотниковых не случилось: уже вторая осматриваемая квартира пришлась Шарлотте по душе.
– Вот и Слава Богу! Решили всё к обеду! Устраивайтесь с мужем, хлопочите, а мне пора. Извозчик тебя, Шарлотточка, довезет, а я сама пойду дальше: еще дела есть недалече. Ты обращайся, если что, не стесняйся! – рассталась Наталья с новой знакомой, к которой по-женски прониклась добрым сочувствием: уж очень очевидна была беспомощность этой утонченной белокожей молодой женщины в полевых условиях её нынешней новой жизни.
Вечером дома, поделившись новостями дня с мужем, Наталья между делом бросила как бы невзначай:
– Как Шарлотту отправила, к родителям твоим заходила. Матушка маслом поделилась, ситца девчонкам на платья отрезала. А в воскресенье на обед к ним приглашают после молебна.
Повисла молчаливая пауза, но вопросительно-испытывающий взгляд супруги не дал Михаилу шанса оставить эту информацию без ответа:
– Помирить хочешь?! Дело нужное, только выйдет ли…
– Если сами пригласили, то теперь, выходит, твой шажок навстречу должен быть.
– С матерью сговорились?! Отец рад, поди, что его правда взяла: на фронт снова не пустили, только я-то отступать не намерен! Так и будем опять каждый на своем стоять, – сомневался казак в добром исходе встречи.
– Да уж, яблоко-то от яблони недалеко упало! Оба упертые! – всплеснула руками Наталья. – Бога-то побойся! Ради заповеди: почитай родителей своих, сделай матери поклон да отцу не перечь два часа, – настойчиво увещевала Наталья. – Не соглашайся с отцом, коли не хочешь, но и не спорь!
– Что ж, ты, пожалуй, права, посетим отчий дом, – смирился-таки супруг.
Щедрое солнце наступившего воскресенья с раннего утра обещало красноярцам погожий летний день, словно созданный для мира и добра в череде гнетущих будней. Колокольный звон городских храмов торопил православных христиан на службу. Семья Каргополовых не была исключением. Под сводами каменной Благовещенской церкви встретились старшее и младшее поколения этой исконно казачьей семьи. Михаил скупо, но с улыбкой ответил на приветственные объятия матери, тут же переключившейся на Наталью и детей: каждого поцеловала в лобик, потрепав по щечкам. Его отец же Михаил Семенович Каргополов, вышедший уже в отставку в чине полковника и служивший теперь Отечеству в красноярской государственной думе, с виду был строг и серьезен. Михаил Семенович довольно сдержанно кивнул головой в знак первого приветствия родным, однако без широких объятий, но сразу отозвался на предложенное сыном рукопожатие.
