Kitobni o'qish: «Умница. Корги ведёт расследование»
Пока сын обдумывал, какой угол в квартире лучше подойдёт для собаки, а мама выбирала место, чтобы упасть в обморок, на крыльце раздалось постукивание.
Владислав Крапивин. «Белый щенок ищет хозяина»
В оформлении блока использованы иллюстрации:
Di-L, McCoy_LG, rangsan paidaen, DreamLoud, Viktoriia_P, Alexander_P, AVS-Images, Creative T-Shirt Design 1 / Shutterstock.com
По лицензии от Shutterstock.com
© Минаева Е.С., 2025
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025
Machaon®
Глава 1
25 июня
– Никита, поторапливайся, нумерация вагонов с хвоста. Нам в самый конец шлёпать.
– Да иду я, иду.
Вот почему мне так везёт? Год закончил без троек. Даже математику вытянул. И хоть кто-нибудь бы меня спросил: «Никита, как ты хочешь лето провести?»
Их вообще не интересует, чего я хочу. Я должен то-то и то-то. А больше ничего. Вот исполнится мне двадцать один год, накуплю себе мармеладок и ливну куда-нибудь далеко. Один. Шутка… Не совсем один. С собакой. Пусть я буду один, раз они так за меня решили. Но собаку-то можно завести?
Им теперь вообще должно быть всё равно. Не до меня. Могу хоть крокодила заводить. Лишь бы учился и шапку надевал.
Родители разъехались внезапно год назад. Они так захотели. Они, видите ли, не могут друг с другом. А ещё говорят, что у меня переходный возраст. Это у них переходный. Папа переехал на дачу, а мы с мамой остались в московской квартире. Мама каждый день ходит на работу, а я всё чаще хожу к бабушке.
Ещё совсем недавно всё было по-другому. День рождения вместе, поездки вместе, а по вечерам – «Монополия». Я захватывал целиком оранжевый участок. Лучше, конечно, вместе с голубым. И строил, строил. Сначала домики, потом отель. Когда мама с папой попадали ко мне на участок, им приходилось платить мне монопольными деньгами. Больше всего мне не хотелось, чтобы попались Житная улица или Новый Арбат. Потому что на них в игре никто никогда не заходит. В общем, мама с папой мне поддавались. Менялись карточками. К концу игры я становился «богатеньким Буратино». Так папа говорил. А они – в долгах и с заложенными участками. Круто.
А теперь – нет. С днём рождения, конечно, поздравляют. А мне их поздравления ни к чему. Неужели нельзя всё вернуть, как раньше было? «Монополия» уже столько пылится на полке.
Пошёл к Мажаровскому в гости. Там Филька был. Инета нет: авария на линии. Они мне говорят такие, типа, давай в «Монополию» сыграем. У Мажаровского «Монополия» какая-то новая, продвинутая. Там нет бумажных денег, как в моей. Игрокам выдаются пластиковые карточки. Есть специальный такой считывающий аппарат. Всё по-взрослому, короче.
Но я играть не захотел. Настроения не было. Чуть не расплакался. Вот бы ребята что подумали. Нюня. Одноклеточный. Сами они «тупоклеточные».
Посмотрел бы на них. С Мажаровским вон родители носятся. И с Филькой. А я не нужен никому.
Просто у них родители не разъезжались.
Раньше, когда родители меня спрашивали, кем я хочу стать, в какую секцию меня записать, куда пойдём гулять, куда поедем, то меня это только бесило. А теперь я понял! Ведь раньше они заботились обо мне, а теперь – только о себе. Нет им до меня дела, не хотят они знать, что я думаю. Если спрашивают, чем интересуюсь, то это только так, для вида. Ответ им не нужен особо.
Раньше моё мнение их интересовало.
А теперь?
А теперь у каждого своя жизнь. А мне, по-моему, в этой их новой жизни места нет.
К бабушке отправляют. Страшно подумать, куда бы меня отправили, если бы бабушки не было. На Колыму, с глаз долой.
Вот такое отношение.
Зачем тогда было спрашивать, что мне подарить на день рождения? Чтобы всё наоборот сделать? Я спокойно попросил корги. Мне они нравятся. Прикольные и весёлые собаки. Если бы у нас была корги, мы бы вообще по-другому жили. Может быть, даже «Монополия» бы не пылилась. Я питомники изучил. Звонить как-то крипово было, а я взял и набрал. А что толку? Надо было видеть мамины глаза.
– Никита, ты уже взрослый. Ты должен сам понимать, что это большая ответственность и всё это ляжет на меня. А мне не хочется, помимо тебя, ещё и с корги возиться.
Если уж на то пошло, то мама со мной давно не возится. Всё это бабушке достается. Мама только вечером меня от бабушки забирает. Если уроки не сделал или оценки какие-то не такие – агрится. Точнее, нравоучения читает. Это ещё хуже. Я тогда сижу и молчу. Жду, пока она закончит.
– Не надо со мной возиться. А с собакой я сам буду заниматься, ну правда. Ну мам.
Я думал, что у меня к маме свой особый подход есть. Это всё из-за секретного рукопожатия. Мы с ней давно договорились: если кто-то из нас пожмёт руку три раза, это означает: «Я тебя люблю». Что бы ни случилось.
Даже если мы поссорились.
Даже когда в детском саду я подрался с Богданом. Думал, вот мама придёт – будет злиться. А она пришла, обняла и сказала на языке жестов наше тайное: «Я тебя люблю». Но это всё раньше. Тогда. Когда по вечерам «Монополия» и везде вместе. Сейчас всё с ног на голову. Хоть ты жми руку, хоть не жми.
– Позанимайся лучше математикой, это тебе для экзаменов понадобится. И ещё про олимпиаду подумай. Когда ты будешь готовиться?
Меня это раздражает! Ощущение, что основных таргета у мамы два: первый – я хорошо учусь, второй – выходя на улицу, надеваю шапку. Другие вопросы маму вообще не интересуют. Почти. Ещё олимпиады. Итого: домашка, олимпиады и шапка. Вот три составляющие моей спокойной жизни. Сначала ещё про еду спрашивала, типа, поел или нет. А сейчас и это не интересует. Знает, что у бабушки я голодным не останусь.
– Мама, это всё полный бред. Просто школа хочет галочку получить.
– Вот пусть получит галочку, а не минус напротив твоей фамилии.
Прочерк будет, если не приходить. А если прийти и написать плохо? Вот чтоб подумали: «А почему Никита всегда хорошо писал олимпиады, а теперь плохо?» Вызовут родителей. Будут беседы проводить. Пусть родители тоже послушают. А то только я выслушиваю.
А потом всё по новой. Домашка, олимпиады, шапка. И так до лета. Летом вместо шапки – бейсболка. Чтоб не напекло.
И с каникулами засада нарисовалась.
Я даже не стал никому рассказывать, куда еду. Точнее, куда родители меня отправили. Не потому, что скрываю. А потому, что не знаю. Как вообще об этом кому-то можно сказать? В каких словах и выражениях? Кринж полный.
Вот Мажаровский уехал в Испанию, Филька с семьёй – в Турцию, Ксюха – в языковой лагерь. С Ксюхой мы вроде как дружим. Я ей каждый день звоню после школы. Нет, не влюбился – домашку не люблю записывать. А в электронном дневнике её позже выкладывают. Звоню Ксюхе, а она небось думает, что я домашку для отвода глаз спрашиваю. Чтоб позвонить. А пусть думает.
Я тоже просил меня в лагерь отправить. В обыкновенный подмосковный лагерь. Я там уже был раньше. Остались знакомые.
Но мама упустила шанс с документами: то ей некогда, то забыла! Смену уже набрали. А сама мне сказала, что я уже из лагеря вырос. Мой возраст не набирают.
Так я и поверил. Паль какая-то. Колька и Гриша едут. В прошлом году мы отлично отдохнули. Даже папа заметил, что я повеселел. А какую мы королевскую ночь устроили! Вожатки предупреждали, что никакой королевской ночи не будет. Всё это запретили. И чтобы мы даже не думали и ложились спать по-хорошему. Ну да, конечно. Не для того я зубы только по утрам чистил. Пасту прямо чуть-чуть выдавливал. А всю «вечернюю» про запас оставлял. Чтобы в королевскую ночь просто спать?
Первым делом мы пошли Юльку мазать. Юлька – это ЮльВасильна. Самая молодая вожатая в лагере. Она у девчонок аэробику ведёт. Прокрались мы к ней в комнату. Думаем – спит. Только пасту приготовили. А нас сзади как кто-то начнёт гелем для душа поливать!
Оказалось, что в кровати Юльки нет – там только одеяло свёрнутое. Она нас ждала за дверью. Караулила.
Мы еле-еле сдержались с Гришкой, чтоб не заорать и Жабу не разбудить. Жаба – это Жаба Жабовна, то есть Жанна Жановна – старшая вожатая. Если проснётся, всем мало не покажется.
На цыпочках из комнаты вышли. Все мыльные от этого геля. Юлька потом сказала, что это не гель был, а шампунь «Кря-кря» для маленьких. Во даёт. Юлька с нами пошла пастой остальных мазать.
Утром все толком отмыться перед отъездом не успели. Жаба злилась и пыхтела. Но недолго. Отъезд в 8 утра, а ей на вторую смену оставаться.
Так что папа правильно заметил: я повеселел. Вздохнул свободно. Мне возвращаться совсем не хотелось. Я даже не соскучился. Глаза бы мои не видели эту пыльную «Монополию» на полке.
Позавчера Гриша мне ЛС в вотсапе кинул:
«Никитос, мы с Коляном в первой смене. Ты с нами или против нас?»
Мне что ему ответить?
Может, примерно так:
«Я еду с бабушкой к её подруге тёте Розе. В Сочи. Мы даже не на самолёте летим. На поезде поедем. Потому что у бабушки гипертония, сосуды слабые. Она пожарила курочку, завернула в фольгу. У неё термос с чаем, бутербродики с колбаской и порезанные на кусочки фрукты «для внучка». Г азировку не берём, потому что она вредная. А вы там как-нибудь без меня. Пейте на полдник свой кефир в столовой. По ночам пугайте девчонок стуками в окно и мигающим фонариком».
Даже анекдот вспомнил:
«Пришёл, значит, сын с родителем в ресторан быстрого питания.
Отец такой: “Что тебе, ребёнок, заказать?”
Сын: “Ну давай картошку фри, чизбургер и колу”.
Отец: “О’кей. Замётано”.
Подходит на кассу: “Мне картошки – три. Только нормальные дайте, круглые”.
Кассирша: “Желание клиента для нас – закон”. (И кладёт ему на поднос три сырые картофелины.)
Отец: “Что там ещё? А, да, чиз… Сыр, короче, положите”.
Кассирша: “Сыр тоже можем положить”.
Отец: “Так, ну, колу вредно. Дайте простую воду”.
Вот и получил сын на обед вместо чизбургера, колы и картошки фри три сырые картофелины, треугольник плавленого сырка и бутылку воды».
И у меня не лучше. Вместо лагеря, друзей и летнего отдыха – Сочи, бабуля и «джиджи». «Джиджи» – это из игры. Когда проигрываешь, говорят «гуд гейм» – «GG». Типа «спасибо за хорошую игру» и «всё просто замечательно».
– Бабуль, не хочу я никуда ехать.
Бабушку просто так не проймёшь. По-моему, в нашей семье у неё самый сильный характер. Я ей как-то загадал загадку. Угадай, говорю, слово. На «ля» начинается, на «гушка» кончается. Что это? А она мне отвечает: «Телефон». А потом взяла и задачу по математике быстрее меня решила. Ну как это вообще?
– Никита, не смеши бабушку. Я тоже не хочу. Надо. Иногда нужно взять себя в руки и вытащить из привычного окружения.
– А почему нельзя вытаскивать себя туда, где хотя бы друзья? И движуха какая-то.
– Никита, ну ты как маленький. Ну какие могут быть проблемы с друзьями и этой самой, как ты смел заметить, движухой в курортном городе?
У бабушки точно с движухой проблем не будет. Мы когда с ней по улице идём, почти все здороваются. И не просто здороваются, а говорят типа: «Здравствуйте, Тамара Дмитриевна». Прямо вот так, по имени-отчеству. Как будто не бабушка, а президент идёт. Это её просто по старой работе знают. Она раньше на меховой фабрике работала.
– Никаких, бабуль, что ты! Особенно когда приходишь на пляж в шесть утра, а в девять уже сидишь дома. Прячешься от активных солнечных лучей. Целых два часа пляжного отдыха и общения с друзьями в клубе «кому за 65».
– Мне кажется, или ты не в духе? Между прочим, тётя Лэся тоже ходит загорать только до восьми часов. А ей всего-то пятьдесят три.
Я с трудом представлял себе тётю Лэсю, которой пятьдесят три. Но с каждым шагом оказывался к ней всё ближе. Имел все шансы познакомиться в кратчайший срок.
Мы шли вдоль поезда и оказались возле нашего вагона. На входе спрашивали документы.
Бабушка раскрыла молнию в сумочке, из сумочки достала ещё одну сумочку, а из неё – розовую папочку на заклёпках. За нами уже успела собраться очередь, но никто не рискнул здоровьем пролезть вперёд Тамары Дмитриевны. Бабушка отдышалась, вытащила наконец из папки наши документы, и мы прошли в вагон.
В вагоне с нами оказалась целая группа младших школьников. Их родители отпустили в лагерь на море. Одних. Без бабушки. Они галдели, тыкали в телефоны и выглядели вполне самостоятельными. На перроне стояли их родители. Провожали.
– Вот ребята меня года на четыре младше – и то в лагерь едут одни.
Я это даже не бабушке сказал, а так просто пробубнил. От безысходности.
– Подумаешь, лагерь. Я специально твоих родителей отговорила от лагеря. Что там в этих лагерях? Вожатым на всё наплевать, а дети пробуют алкоголь и курят.
Рили?! Она отговорила маму?! Я не верю. Мама никогда раньше бабушку не слушалась. А вдруг и правда? Если бы не бабушка, я бы завтра сидел в автобусе рядом с Гришкой. Разговаривал бы про Fortnite. А может, и Юлька бы с нами в смену попала. Мы теперь знаем, что надо за дверью следить.
– Что вы такое говорите?!
Я сначала даже не понял, кто это возмущается. Мысленно я уже почти доехал до лагеря. Оказывается, в купе со мной и бабушкой сидела вожатая. Она сопровождала детей в лагерь. Совсем не была похожа ни на Юльку, ни тем более на Жабу. Ей было лет сорок, светлые волосы, стрижка «каре». Я почему-то решил, что она какая-то спортсменка или тренер. Похожа на школьную училку по физре.
– Сейчас всё по-другому. Дети под присмотром: на каждые семь человек – вожатый. Мы играем в развивающие игры, слушаем интересные лекции, у нас концерты. В этот раз планируем обучение по спортивному ориентированию на местности. А вечером мастер-класс по хип-хопу, стрит-дэнсу и световое шоу.
Вот везёт им. Я люблю дискотеки. Не то чтобы я танцор какой-то, нет. Танцами я никогда не занимался. Просто слушаю музыку. Иногда смотрю прикольные движения в Интернете. Они как-то сами собой запоминаются. Папа однажды увидел и сказал, что это я в бабушку пошёл. Будто бы бабушка была как самая настоящая Айседора Дункан. Погуглил. Наткнулся на Дункана Маклауда, решил, что папа совсем уже. Дункан Маклауд на бабушку совсем не похож.
А потом в школе Есенина проходили, и я понял, что никакой это не Дункан Маклауд, а Айседора Дункан. Танцовщица такая. В неё поэт был влюблён. У меня-то танцы совсем другие. Я тогда обиделся и на отца, и на бабушку и больше при них движения не показывал. В лагере мы ходили на дискотеку. Меня там никто с бабушкой не сравнивал. Наоборот, говорили: «Кул, бро, где так скиллы прокачал?» Только медляки меня дико бесили. Фу. Все встанут и смотрят друг на друга: кто кого пригласит. А иногда говорят – белый танец. Девочки приглашают мальчиков. Гришка в туалет убежал прятаться. А я сначала не понял, стою себе. Подходит ко мне Алёнка и говорит: пошли, типа, танцевать и всё такое. Я как представил, что мы с ней выйдем на середину танцпола, где никого нет – и давай в танце кружиться. А все на нас будут целую песню пялиться. Нет уж, спасибо. И не пошёл с Алёнкой танцевать.
А она как будто застеснялась и исчезла по-быстрому. Лучше так. Потом будут обсуждать. Это всегда так. Один раз позвонил – влюбился, пару слов сказал – встречаешься. А если танец станцевал, то это всё равно что женился уже.
А бабушка мне и говорит, не обращая на вожатую-спортсменку никакого внимания:
– Мы тоже можем с тобой в шарады сыграть, если ты, конечно, хочешь… На дискотеку Роза проведёт. Я и сама с удовольствием схожу. Зря, что ли, я с собой столько платьев набрала? Вот помнишь эту… как её… такую симпатичную женщину из мультика?
– Ты про кого? Про Золушку или про Рапунцель?
– Ой, Никита, не смеши бабушку! Я про маму дяди Фёдора, которая выступала на телевидении и ещё на лыжах каталась. Такая яркая женщина, уж очень она мне нравится. Вот её, между прочим, папа на курорт возил. А меня никто никогда не возил. Слышишь? У меня вся надежда только на тебя, Никита. Только на тебя.
Папа рассказывал мне, что в детстве он ездил с родителями, то есть с моей бабушкой и дедушкой, первый раз на море. В Анапу. Путёвка на двадцать один день. Красота. Дед как приехал в чёрном пиджаке, так весь двадцать один день в этом пиджаке и проходил. На море не был ни разу. Зато ходил на рыбалку на речку Анапку. Там клевали карась и какая-то рыба, похожая на камбалу.
Треш, конечно. Кому – Турция, кому – Испания, кому – лагерь языковой. А меня впереди ещё и дискотека с бабушкой ожидает. За деда отдуваться. Ему, значит, карась на Анапке. Мне – на дискотеку идти с бабушкой. Представляю:
«Привет, бро, ты с кем здесь?»
«Да, я тут с девчонками – с бабой Томой и с бабой Розой. А вот, кстати, и они…»
Запрусь в комнате и выходить не буду, чтобы не позориться.
Глава 2
– Игорь Владимирович, ты когда собаку заберёшь? Общий курс дрессировки мы на отлично прошли, ну и ещё там кое-что в качестве бонуса. Приезжай принимай работу – забирай.
Когда Игорь Панайоти услышал в трубке голос кинолога Топчеева, он даже не сразу понял, о чём речь. В голове маячил годовой отчёт перед советом директоров, а до этого ещё нужно уладить дела с новым оборудованием на производстве, съездить в Тулу, в Смоленск…
– Слушай, пусть она пока у тебя побудет. Некогда мне сейчас, – невольно нашёлся выход. А там, может, что и поменяется. Сейчас он точно не готов к тому, чтобы эта зверюга ночью роняла его макбук в лужу сомнительного происхождения.
– Как это «побудет»?! Игорь, ты чего?! У меня же здесь не пионерлагерь. Собачка неглупая, на лету схватывает. С ней можно даже бандитов по горячему следу задерживать – она не дрогнет.
Игорь Владимирович никаких бандитов по горячему следу задерживать не собирался. Ему больше хотелось поехать куда-нибудь в отпуск. После совета директоров. Куда-нибудь на Бали. Или в Мексику. Нет, в Мексику банально. В Бразилию? Туда лучше во время карнавала, а это билеты нужно заранее покупать и отель бронировать. Может, на родину Фредди Меркьюри – в Занзибар? В Танзании он ещё не был. Ну не тащить же с собой эту собаку-террористку.
И почему он не завёл себе акита-ину, как у соседа по коттеджному посёлку! Поспешил. Думал тогда, правда: ведь маленькая овчарка. Умная, как овчарка, только малюсенькая и удобная во всех отношениях. Ещё заводчица эта наплела с три короба про титулы. Вот он и повёлся, дурень. А сосед по коттеджному посёлку со своей «шикарной акитой» глаза мозолит каждый день. Сразу видно, что собака у него учёная. С полуслова выполняет команды и хозяина слушается. «У моей собаки врождённые охранные качества. Ни за что не даст хозяина в обиду», – хвастался сосед.
Игорю Владимировичу почему-то тоже хочется, чтобы его не давали в обиду. Но разве можно кого-то защитить на таких коротких лапках? Надо было брать овчарку, а лучше вот такую акиту. Модно. И охранник хороший.
– Ты же профессионал, Толя. Должен понимать, что это не для охраны собака, а для баловства. Я вот подумываю акита-ину завести. Как у президента. Присмотрюсь, выберу щенка в надёжном месте. А может, вообще из Японии закажу. Тебе привезу на воспитание. И чтоб не только «сидеть-лежать» умела, но и хозяина охранять.
– Подожди, Игорь Владимирович, а Умницу куда? Она знаешь, как охраняет!
Куда-куда… На кудыкину гору. Ну что за глупые вопросы! Ему ведь лучше знать. Тем более сам сказал, что с ней можно бандитов задерживать. Вот пусть и задерживает. А в приличном доме на неё ноутбуков и итальянских диванов не напасёшься. Как будто по новой ремонт пришлось делать.
– Я не знаю, сейчас корги уже не в моде. Что я тебе, английская королева – собаку на коротких лапках заводить?
– Тьфу ты, что же мне с ней делать? Забери её, Игорь, слышишь? А потом делай что хочешь. Хочешь – как у президента заводи, хочешь – крокодила. Твоё дело. А иначе всё это несерьёзно. Завести собаку и бросить – это безответственно.
Ещё теперь нравоучения слушать. Спасибо. Плавали, знаем, где ответственно, где безответственно.
– Дядь Толь, ты давай не заговаривайся. Ты же знаешь, кто я? Вылетишь как пробка со своей псарни на заслуженную пенсию. А собаку себе можешь оставить или пристрой кому-нибудь. Я за неё деньги немалые, между прочим, отдал. Развели меня как лоха. Овчарка, овчарка… Такса какая-то, а не овчарка. Да ещё спит на ходу. Я тебе её просто так дарю, по старой дружбе. Не благодари. Ну всё. Куплю нормальную собаку – позвоню.
Вместо привычной утренней тишины в музее царил хаос. Все сотрудники стояли на ушах. Даже Элеонора Фёдоровна – заслуженный смотритель с тридцатилетним стажем – не верила своим глазам: со стенда из зала «Археология» пропал один из экспонатов – древнегреческая игрушка-погремушка. За всё время своей работы Элеонора Фёдоровна такого припомнить не могла. Только недавно водили экскурсии – экспонат был на месте, а сейчас вдруг исчез.
Улица Воровского теснилась в утренней пробке: люди спешили на работу, искали парковочные места, полагаясь на удачу благополучно избежать встречи с эвакуатором.
У здания припарковалась полицейская машина.
Колесникова на входе в музей встречала Элеонора Фёдоровна. Отработанным годами жестом она пригласила старшего следователя пройти в вестибюль, будто собиралась провести ему увлекательную экскурсию по музею.
– Старший следователь Константин Смба-тович Колесников. Что у вас тут произошло? – Колесников махнул перед лицом Элеоноры Фёдоровны удостоверением.
– Уважаемый старший следователь Константин Смбатович, дело в том, что у нас пропал экспонат.
– Давайте всё подробно и по порядку. Когда точно пропал?
– Я не знаю. Я пришла утром на работу – экспоната нет.
– Где он был? Покажите место.
– Пойдёмте, пойдёмте.
Элеонора Фёдоровна провела Колесникова через зал «Флора и фауна Большого Сочи». На Колесникова из-за стёкол смотрели зубробизоны и скалились чучела волков.
– Экспонат пропал из этого стенда. Вот его место – рядом с гуттусом1.
– Рядом с чем? А от стенда ключи у кого?
– В ящике ключи. Они, представьте себе, на месте.
– В смысле в ящике? В сейфе?
– Нет, просто в ящике от письменного стола. Стол – в комнате сотрудников, комната закрывается, когда мы уходим. Там надёжный замок и дверь хорошая. И никогда никаких происшествий не было. А я здесь уже более тридцати лет работаю.
Точный возраст Элеоноры Фёдоровны определить было невозможно: выглядела она потрясающе. Стройная, подтянутая, аккуратно уложенные тёмно-каштановые волосы, глаза подведены, а на губах едва заметный блеск. Блузка простого кроя в сочетании с юбкой цвета «королевский синий» необыкновенно шла ей. Из украшений было только кольцо с небольшим бирюзовым камнем. Если не знать, что перед тобой старший хранитель музея, Элеонору Фёдоровну можно было запросто спутать с Майей Плисецкой. Грация, осанка, необыкновенная внутренняя энергия и любовь к своему делу создавали ощущение, что Элеонора Фёдоровна, как и знаменитая балерина, словно сияет изнутри.
Колесников встречал её и раньше. Она много лет занималась историей края, читала лекции для школьников, на День города не раз участвовала в праздничных мероприятиях.
– Юра, звони этому… как его… Бабаеву. Пусть высылает бригаду.
Пока ждали опергруппу с собаками, проверили сигнализацию.
Сигнализация срабатывала исправно. Колесников позвонил в охрану:
– Вызов из музея поступает?
– Поступает.
– А почему не выезжаете?
– Мы думали, что это свет коротит. Ночью же отключение было. Нам откуда только сигнал не приходил! У нас столько бригад нет – ко всем выезжать.
– К кому-нибудь выезжали?
– К Вазгену выезжали. У него дочь женился, то есть сын замуж выходил. В общем, свадьба был.
– А по вызовам, которые на станцию приходят, ездили?
– Нет, ждали, пока свет включат, – зачем просто так кататься?
– Чёрт знает что! В музее экспонат пропал, а они на свадьбу уехали! Ждите, я вам повестку пришлю.
Приехала опергруппа с собаками.
– Найдём ваши черепки, да, Джек? – молодой курсант Сергей Воевода держал на поводке немецкую овчарку.
Джек вилял хвостом и посматривал на хозяина.
– Что-то он очень крутится у тебя, – Константин Смбатович подозрительно посмотрел на пса. – Успокой собаку-то.
– Да это он мячик просит поиграть. Молодой ещё. Поиграть любит.
– Нам надо, чтоб он след взял, а не в мячик играл. Сможет?
– У Джека даже диплом есть по аджилити2.
– Не знаю я никакого аджилити. И диплом мне не нужен. Мне нужно, чтобы он экспонат нашёл. Ладно, тащи его сюда. Проверим сейчас, какой у него диплом – настоящий или липовый.
Колесников попросил Элеонору Фёдоровну принести ключи и открыть стенд.
– А он экспонаты не испортит? – засомневалась смотрительница.
– Не должен, – вздохнул курсант Сергей Воевода. Он подвёл Джека к стенду и скомандовал «искать».
Джек понюхал гуттус, потом фрагменты краснофигурной вазы. Обошёл кругом Элеонору Фёдоровну и сел возле своего хозяина, уткнувшись носом в его карман.
– Это что ещё такое?! – рявкнул Колесников. – Ты, что ли, экспонат спёр?
– Да нет. Бунтует он, мячик требует.
– Ну и день! Ключи в письменном столе, вневедомственная охрана на свадьбе, а служебная овчарка не собирается ничего искать, потому что хочет в мячик поиграть!
– Не волнуйтесь, Константин Смбатович, я его сейчас кликером3 успокою. – Курсант достал какой-то брелочек с кнопочкой. – Джек, сидеть.
Джек сел, а курсант быстро нажал на кнопочку. Брелок щелкнул.
– Джек, лежать.
Джек лёг. Опять щелчок.
– Ну вот видите, – обрадовался курсант. – Сейчас всё будет. Дело пошло на лад.
– Пока не вижу ничего, – развёл руками Колесников.
– Джек, ищи.
Джек вскочил, потянул поводок и потащил курсанта за собой.
У входа в музей сидела кошка Олимпиада. Она не увидела, а, скорее, почувствовала надвигающегося Джека и рванула на другую сторону улицы. Джек – за ней. За Джеком – курсант Сергей Воевода. За курсантом – Колесников. А Элеонора Фёдоровна только и успела, что выйти во двор.
Олимпиада взлетела на огромную магнолию и оттуда наблюдала за визжащим Джеком, покрасневшим курсантом и старшим следователем Колесниковым, возмущённо скрестившим руки на груди. Олимпиаду Элеонора Фёдоровна с самого утра накормила, поэтому на магнолии кошка могла просидеть ещё очень долго.
– Джек, нельзя! Нельзя! – орал Воевода. – Что-то совсем сегодня работать не хочет.
– Так щёлкни ему своей щёлкалкой, – посоветовал Колесников.
– Нельзя сейчас щёлкать. Щёлкают тогда, когда собака команду правильно выполнила. А если я ему сейчас щёлкну, он всегда будет так себя вести.
– По-моему, он у тебя всегда так себя и ведёт, и эта щёлкалка ни при чём. Ему что щёлкай, что не щёлкай. Кому-то из вас двоих ремня не хватает. Скажи, а поумнее вас с Джеком на станции кто-нибудь есть?
– Навряд ли. Диплом по аджилити только мы с Джеком получили. Нас Бабаев сам специально направил. Больше ни у кого такого диплома нет.
– По горячему следу раскрыть не получится, – заключил Колесников. Надо свидетелей опрашивать. Вон, кстати, Элеонора Фёдоровна. Элеонора Фёдоровна, так кто вчера последний уходил?
– Вчера был понедельник, Константин Смбатович. В музее выходной. Вчера вообще никого не было. Роза только приходила, она уборку делает по понедельникам. А в воскресенье мы все были. И экспонат был на месте.
– Мне нужно поговорить с Розой. Она сейчас здесь, в музее?
– Зачем же ей здесь быть, если она только вчера сделала уборку? Она дома. Но мы можем её вызвать, если это так необходимо. Если же вас хоть чуточку интересует моё личное мнение, это совершенно ни к чему.
– Почему же?
– Розу Джамовну невозможно в чём-то подозревать, она столько лет работает у нас, очень ответственная. И это несмотря на то, что жизнь у неё тяжёлая. Муж давно умер. А сын настоящий оболтус, можете себе представить? Такое несчастье.
– Очень интересно. Не звоните ей. Я, пожалуй, Розу Джамовну прямо в отделение вызову и сам с ней обо всём поговорю. А что, вы говорите, с её сыном? И давно ли в музее начался ремонт?
– Что говорю? Оболтус. Самый настоящий. Работы нет, семьи нет, перебивается случайными заработками. А насчёт ремонта… У нас нет никакого ремонта. Ах, вы про крышу? Это же невозможная ситуация! Мы столько писем писали – во все инстанции. У нас музей! А крыша течёт. Вы, как местный житель, знаете, какие у нас бывают дожди. Нам приходится держать в кладовой бочки и тазы для сбора дождевой воды прямо в стенах музея. А если дождь ночью? Вы только представьте – я встаю среди ночи и бегу в музей, чтобы расставить тазы. Это же неслыханно! Но надо признаться, это помогает мне быть в форме в моём слегка немолодом возрасте. Но у нас на втором этаже наиболее ценные экспонаты. Поэтому наши письма возымели действие, и музею выделили средства из бюджета на ремонт крыши. Пару недель назад приехала бригада, разобрала старую кровлю. Видимо, моим ночным пробежкам под дождём в скором времени придёт конец. – Элеонора Фёдоровна взяла на руки воображаемый таз и изобразила бег на месте.
– Элеонора Фёдоровна, а у вас есть список бригады? Желательно с контактными телефонами.
– У меня есть номер прораба. Хороший парень, не местный. Примерный семьянин. В бригаде работают разные ребята. Тоже можно понять: кто-то заболеет, уедет на родину или мало ли что ещё. У нас претензий нет, нам главное – крыша. Ну вы понимаете.
– Не очень. У неустановленных лиц имеется доступ в музей.
– Вы думаете, это кто-то из них? Я вас умоляю! Зачем им это?
– Элеонора Фёдоровна, не нам с вами судить. Во-первых, мотивом могут быть деньги. Во-вторых, какой-нибудь коллекционер мог заплатить, чтобы специально для него выкрали определённую вещицу.
– Как интересно. Почему же вашему коллекционеру не выкрасть золото, найденное в гробнице в Лоо, или другие более ценные экспонаты фонда?
– А от золота ключи тоже в ящике стола?
– Ну конечно же нет. Те ключи в сейфе. Сейф в кабинете директора. А директор уехал на научную конференцию. Вернётся, а у нас здесь такое.
– Будем надеяться, что найдётся ваш экспонат. Вы уже связывались с директором?
– Пока нет. Я даже не знаю, как ему сообщить. Он человек в возрасте, мало ли что.
– И всё-таки свяжитесь. Пусть возвращается со своей конференции.
– Константин Смбатович, мне так неудобно, но могу ли я попросить вас об одном одолжении?
– О чём же?
– Дело в том, что на сегодня назначены экскурсии. А у нас здесь полиция, собака. Нельзя ли нам продолжить работу?
Колесников выглянул в окно. У входа собиралась группа туристов. Дети носились по улице, один мальчик лет семи залез на крышу дольмена, который когда-то привезли из Лазаревки и установили во дворе музея.
Дольмены – одни из самых загадочных сооружений в Кавказских горах. Строить их начали более пяти тысяч лет назад. Большинство дольменов представляют собой некие домики, сложенные из больших каменных плит с отверстиями (лазами) на фасаде, закрывавшимися каменной пробкой. Каждый дольмен имеет свои особенности. Для чего они? Наверное, дольмены можно сравнить с египетскими пирамидами – это место сакрального ритуального погребения. В одном дольмене обнаруживали до семидесяти захоронений!
