Kitobni o'qish: «Проект «Индиго»»

Пролог

«Добрый день. Хотя нет, не хочу лгать. Добрых дней в моей жизни уже не осталось. Но думаю, что каждый день, который я проживаю, не столкнувшись с убийцами, можно назвать частично хорошим. Не знаю, чем закончится сегодняшний день. Возможно, скоро я буду мертва, так и не успев ничего рассказать.

Холодно. Два драных одеяла почти не греют. На руках перчатки, но это не спасает. Пишу на ящике, надеюсь, что не развалится. Фонарик держу в зубах, закрепить его негде. Ручка скользит в пальцах, но перчатки я не сниму. Иначе совсем замерзну. Сейчас не до удобства, надо сохранить остатки тепла. Да простят меня те, кто найдет мой дневник и будет расшифровывать эти каракули.

Не знаю, стоит ли здесь называть настоящие имена. Но, пусть вам, незнакомцам, которые найдут эти записи, будет проще.

Меня зовут Клео. Полное имя Клеопатра, но я его ненавижу и не использую. Мои родители… Мои приемные родители – археологи. И о том, что они мне не родные, я узнала совсем недавно. Марго и Алекс были, да и все еще, повернуты на Древнем Египте. И из-за их фанатизма я получила это идиотское имя. Не знаю, о чем они думали, потому что мне пришлось ходить в школу среди Маш, Даш и Насть.

Хотя, соглашусь, сокращенная версия имени не так уж и плоха.

Хотите узнать, как так получилось, что сейчас я прячусь на продуваемом ветром чердаке, хотя у меня есть квартира? Почему меня могут убить, а в полицию я не иду? Их там больше всего. К сожалению, не сразу, но я поняла, что выживать придется самой. Полагаться нельзя даже на таких, как я.»

1 глава

Помню, несколько лет назад мне на глаза попалось видео про необычных детей. «Дети-индиго» – значилось в заголовке. Дети, умеющие читать с закрытыми глазами, различать цвета. Один мальчик мог двигать небольшие предметы. Это казалось забавным надувательством до тех пор, пока я не увидела место, где жили эти дети. Загородная школа-интернат. Трехэтажное, ничем не примечательное, здание на участке у леса, огороженное кованым забором со старыми витыми узорами.

Камера двигалась по дороге, ведущей к крыльцу, и у зрителя возникало ощущение, что он сам направляется к этой школе.

В момент просмотра меня пробрала дрожь, и возникло странное ощущение, будто место кажется знакомым. Какие-то смутные воспоминания проявились расплывчатыми пятнами перед внутренним взором, но как только я попыталась ухватиться за них, рассмотреть получше, растворились в дымке времени. Что-то упрямо твердило, что я уже бывала в этой школе, но факты говорили об обратном.

До шести лет я все время была с родителями в разъездах. Египет, Греция, Италия. Раскопки, музеи и снова раскопки.

Затем в шесть лет обычная школа. Мне приходилось часто жить с тетей. А после школы начался университет.

Интернат никак не мог втиснуться ни в один из промежутков времени.

Сейчас, оглядываясь назад, я проклинаю свое любопытство и желание все выяснить. Лучше бы тогда я закрыла эту вкладку и выкинула видеоролик из головы. Не следовало ворошить прошлое.

За несколько недель до настоящих событий

Третий курс. Факультет журналистики. Сентябрь. Несколько месяцев, и мне стукнет двадцать один. Но я все еще чувствую себя маленькой  девочкой лет шестнадцати.

Пустая темная квартира вечером  уже стала для меня привычной. Родители со временем хоть и поубавили пыл к поискам приключений, но работу не бросили. Реже, но все с такой же охотой они отправляются на раскопки старинных храмов и гробниц, а я на несколько месяцев оказываюсь в холодном сером одиночестве.

Сижу за заваленным столом и бездумно листаю страницы сети в поисках интересной идеи для статьи, которую мне необходимо сдать через несколько дней.  Рядом с настольной лампой возвышается гора из грязных тарелок. Смотрю на них и все откладываю мытье на потом. Все равно никто, кроме подруги, не увидит этого бардака. А она и так знает, что я не любитель частой уборки. Ну и зачем себя лишний раз изводить?

Я вылавливаю глазами слово «интернат» и тут же вспоминаю о давнем видео про детей-индиго и их школу. Вбиваю в поисковик ключевые слова и получаю только старый видеоряд, адрес и номер телефона. И все. Больше никакой информации, словно школа давно перестала существовать и осталась только в этом видео.

Набираю номер и жду ответа. Кажется, проходит вечность, когда мне отвечают.

– Да? – слышится раздраженный мужской голос в трубке.

– Здравствуйте. Это же школа для одаренных детей, верно? – не зная, как начать, интересуюсь я.

– Да, – коротко отвечает мне голос на той стороне, а потом спустя несколько секунд добавляет. – Была. Нет тут уже никого. Все развалилось. Вы что-то хотели?

– Меня заинтересовала ваша школа, собиралась написать про нее статью, – честно признаюсь я, сожалея, что сенсации не будет.

– Тут не о чем писать, – злится мужчина, но потом замолкает и, словно обдумав, спрашивает у меня. –  Как вы узнали об этом месте?

– Видео нашла в интернете, – отвечаю, но не понимаю, зачем ему надо это знать.

– А впрочем, приезжайте. Расскажу, что здесь было, пока мы не закрылись.

Такая перемена в настроении удивляла. Сначала он был против, но как только узнал про видео, почему-то согласился.

– Спасибо. Простите, а с кем я разговариваю?

– Иннокентий Алексеевич Бородин, я создал эту школу и был ее директором, пока нас не перестали финансировать.

– Сочувствую, – тяну я, ожидая, что мужчина поинтересуется моим именем, но ему, похоже, все равно.

– Я подъеду к вам тогда… в субботу?  – взглянув на свое расписание пар, предлагаю я.

– Да хоть сейчас. Приезжайте, коль интересно. Как ваше имя, кстати?

– Клеопатра Александровна Ключникова, – уже готовясь к недоверчивым восклицаниям, произношу я и морщусь, словно меня бить собираются.

– До свидания.

Раздаются гудки.

Обычно все переспрашивают, а этому мужчине, кажется, было абсолютно наплевать на мое имя.  Если бы кто-то представился так мне, я бы решила, что это шутка.

***

Тащиться одной в этот интернат не хотелось совсем. Кристина, моя подруга и одногруппница, согласилась, скрепя сердце. Но категорически отказалась ехать без Эдика – своего парня. А я, превозмогая неприязнь к Эдику, позволила взять его с собой.

У нас с Эдиком взаимная нелюбовь. Причина простая – он тот еще бабник. А я таких на дух не переношу.

Каких-то год-полтора назад, когда Кристина нас только познакомила и вышла в магазин, он начал ко мне приставать. Получил звонкую пощечину. Потом надулся от обиды и попросил ничего не рассказывать Крис. Слово я сдержала, но пообещала, что если при мне что-то подобное повторится, он лишится своего детородного органа. После этого случая Эдик при мне ни разу не прокололся, наверное, поверил.

До сих пор не понимаю, как эти двое вообще сошлись. Крис – невысокая блондинка с уймой комплексов, постоянно сидящая на диетах, каким-то образом смогла подцепить Эдика – высоченного, под два метра ростом нарцисса с глуповатыми шуточками, считающего себя неотразимым во всех спектрах. Ему почти двадцать пять, уже года два, как окончил вуз, но все продолжает сидеть на шее у девушки.

Крис носится с ним, как с маленьким, все верит, что он ищет работу. Наивная. Да я заходила как-то к ним. Он, не переставая, рубится в компьютерные игры. А как только у Кристины хватает сил ему что-то высказать, начинает закатывать истерику, мол, она его не любит, а он изо всех сил ищет работу. А то, что ему еще никто не ответил, так это они плохие, а он вообще ангел во плоти.

Меня тошнит от их отношений. Она души в нем не чает, а он пользуется ей, как прислугой. Мне бы не лезть в это. Но однажды сил промолчать не хватило, и я все высказала Кристине. Та только обиделась на меня и около недели дулась и не разговаривала. Наверное, опять Эдик насоветовал. Больше я ей ничего не говорила. Сама теперь пусть решает, не маленькая.

И вот мы тащимся в школу-интернат.  Почти всю дорогу в автобусе Эдик не переставая ноет, что мы теряем время впустую, что все равно ничего я там не найду, и материала на статью не хватит. Конечно, лучше бы он продолжал сидеть дома и бездумно пялиться в экран компьютера.

В двенадцать часов дня мы стоим у школьной калитки. Дергаю ее. Закрыто.

– Отойди, – фыркает Эдик и несколько раз с усилием тянет на себя, затем толкает. И соглашается. – Действительно, заперто.

Раздраженно закатываю глаза, но молчу – обещала Крис, что не буду цепляться. Вместо этого набираю номер Иннокентия и жду, когда мужчина подойдет к телефону.

– Алло?

– Здравствуйте, Иннокентий Алексеевич, это я – Клео, мы с вами созванивались пару дней назад. Я статью собираюсь написать. Вы нам не откроете?

– Совсем забыл про вас. Подождите. Сейчас пошлю кого-нибудь.

Несколько минут мы стоим в полной тишине около старого ржавого забора.

– У меня от этого места мурашки по коже, – признается Крис, и я с ней полностью согласна.

Обветшалое здание, пожухлые клумбы, на которых ничего давно не растет.

Дверь школы открывается, и к нам по дорожке спешит мальчик лет шести-семи. На нем отутюженная форма, лакированные ботиночки. Выглядит как обычный школьник. Только у меня волоски на руках дыбом встают при взгляде на этого ребенка.

– Разве, ты не говорила, что школа закрылась? – бормочет Крис, испуганно глядя на мальчишку. Она вцепляется в руку Эдика и прижимается к нему всем телом. Зная Крис и ее бесстрашность, я усмехаюсь про себя. Обычная уловка, чтобы хоть как-то привлечь внимание парня. Тот в свою очередь окидывает ее взглядом и неловко похлопывает рукой по макушке. Держись, мол. Сам Эдик тоже заметно струхнул. Я отмечаю это по его бегающим глазам.

– Спокойно, детишки, я вас защищу, – бойко говорю я, рукой отбрасывая назад темные волосы.

– Проходите, – взгляд мальчика пригвождает меня к месту. Этот ребенок кажется слишком взрослым для своего возраста. Темно-синие глаза смотрят куда-то вглубь меня, словно рентгеновский луч, просвечивают все тело, сканируют.

– Можно я тут постою? – тихо шепчет Эдик, прижимаясь к Кристине.

– Нет, милый, мы все идем, я не просто так выслушивала твое нытье весь путь, – говорю ему,  и первым заталкиваю на территорию школы.

– Тебе сколько лет? – улыбаясь, интересуется Крис у паренька, шагающего рядом с нами.

– Шесть, – кратко отвечает он, больше ни о чем не распространяясь.

– А нам сказали, что школа закрыта. Что же ты тогда здесь делаешь? – Кристина все пыталась наладить разговор с этим странным мальчиком, от которого и мне, и Эдику хочется держаться как можно дальше.

– Они думали, что если прекратят ее финансировать, все развалится. А мы перестанем собираться группами и постигать науки. Глупые, глупые люди. Они боятся нас, поэтому не хотят, чтобы эта школа существовала. Но мы все равно здесь. Все рано или поздно оказываются на этом пороге. Даже если не хотят, все равно приходят. Тебе вот тоже пришлось вернуться, – мальчик снова сканирует меня своим взглядом.

Дрожь пробегает  по всему телу. Теперь я почти уверена, что ехать сюда не стоило. Жуткое место. Жуткий мальчик, говорящий странные вещи. Что значат его слова?

– Не была я здесь, что ты выдумываешь? – бормочу тихо, но он все равно слышит.

Мы подходим к металлическим дверям школы.

– Не ври хотя бы сама себе. Да и вообще, глупо врать тем, кто и так знает правду.

Меня начинает это пугать. А когда меня пугают, я злюсь. Такая вот защитная  реакция. Сажусь на корточки и грубо хватаю мальчишку за плечи.

– Хватит говорить ерунду. Я пришла написать статью, маленькая ты балаболка.

– Эй, Клео, ты чего? Отпусти мальчишку, – тяжелая рука Эдика ложится мне на плечо.

– Отстань! – рычу я, оборачиваясь к парню подруги. Тот отшатывается назад, словно я собралась откусить ему пальцы.

– Девушка, ваш друг прав, не могли бы вы отпустить моего ученика? – на пороге стоит, опираясь на трость, мужчина лет шестидесяти. Самая запоминающаяся деталь в его внешности – пышные, ныне седые, усы.

Разжимаю руки, и мальчишка юрко проскальзывает в здание. А я не успеваю подняться, как у меня начинает рябить в глазах. Сквозь пелену проступает далекий, словно из сна, фрагмент.

Стою и держу в руках листок бумаги. Глаза у меня завязаны, ничего не вижу, но твердо знаю – листок этот красного цвета. Меня спрашивают, и я отвечаю. Затем повязку снимают с глаз. Передо мной лицо Усача. А в маленьких ручках красный листок.

– Клео? Клео?! – несколько раз моргаю, чтобы вернуться в реальность. Крис обеспокоенно тормошит меня за плечи. – Ты чего? Нам уже давно предложили пройти внутрь и все осмотреть.

Я встаю. Ноги и руки почему-то затекли, и при движении их колет иголками. Странное воспоминание. Но откуда оно? Ведь в моем прошлом просто не было места для этой школы.

– Это вы Иннокентий Алексеевич, да? – интересуюсь я, проходя вслед за мужчиной.

– Да, это я. Мне совсем не хотелось вам говорить, что школа работает. Официально мы закрыты. Я наивно предполагал, будто в субботу ребята решат отдохнуть, но дети все равно пришли, несмотря на мои уверения, что они могут остаться дома. Эти ученики очень способные. Я не мог просто взять и бросить их на произвол судьбы, понимаете? – он как-то странно смотрит на меня. И почему-то мне становится грустно от его взгляда, будто я встретилась со старым знакомым, который когда-то меня обидел. Приходится прогнать странное чувство и сконцентрироваться на интервью.

Я киваю. И стараюсь не забыть вопросы, которые тут же возникают в голове.

– А откуда вы берете деньги на оплату аренды? – готовлю блокнот и ручку.

– Хоть многие из детей сироты, есть те, у кого есть родители. Часть денег дают они. Больше половины присылают мои бывшие ученики. Что-то из своего кармана. Часто мои воспитанники находят подработку. Перебиваемся как можем.

 Я старательно записываю его ответ, не забыв на всякий случай включить диктофон.

Нам показывают несколько пустующих классов и только один рабочий. Здесь сидят дети и что-то тщательно разучивают. Показаны их спальни с двухэтажными кроватями. Столовая.

У плиты стоит девочка лет четырнадцати. У нее явно что-то пригорает, но никто не спешит ей помочь.

– Это Вика. Очень способная девушка. Умеет внушать людям то, чего на самом деле нет, – сообщает нам Иннокентий, похлопывая одобрительно Вику по плечу.

– Например? – интересуюсь я. Ручка и блокнот давно наготове. Записываю каждое слово.

Нам предлагают присесть за один из столиков. Вика приносит поднос с тремя тарелками супа.

– На вкус он такой же ужасный, – признается девочка, заметив, как мы смотрим в тарелки. А потом просит. – Ешьте одну ложку быстро. После этого пусть каждый из вас посмотрит мне в глаза.

Я беру в рот ложку супа. Он ужасен. Чувствуется, что что-то пригорело, он пересолен, в общем, есть невозможно. Еле сглатываю, чтобы не выплюнуть.

Смотрю Вике в глаза. Они такие синие, как небо. И ресницы пушистые. Забываю на мгновение, где нахожусь. Потом девочка моргает и все очарование проходит.

Опускаю взгляд в тарелку. Вместо ужасного супа, в тарелке творение шеф-повара. Зачерпываю немного и касаюсь слегка языком. Вкусно. Очень. Ничего лишнего. Кажется, я могла бы есть и есть этот суп не переставая.

 Когда тарелки полностью пустеют, нам предлагают второе. Сначала блюдо на тарелке кажется очень аппетитным, но сконцентрировавшись, я понимаю, что нам предложили горелую гречку и маленькую, похожую на уголек, котлету.

Эдик и Крис уплетают за обе щеки, а я не могу даже притронуться к еде.

– Почему не ешь? – удивляется Вика, все это время неотрывно наблюдающая за нами.

– Это не съедобно, прости, Вик, – признаюсь я, отодвигая от себя тарелку.

– Как это? Это же идеально выполненное мясное рагу, – девочка явно раздосадована.

– Это подгорелая гречка с котлетой, – отвечаю я.

Вика хмурится.

– Я ведь использовала на тебе свой дар. И почему ты видишь реальность? – она словно обвиняет меня в том, что фокус провалился.

Девочка дует губы и смотрит на учителя, обеспокоенно теребя кончик светлого хвоста.

– Настоящую еду я вижу, только если напрягу зрение, – сознаюсь, чтобы не совсем расстроить ученицу.

Вика косится на Иннокентия, чтобы увидеть его реакцию. Тот многозначительно поднимает брови и что-то отвечает беззвучно шевеля губами. К сожалению, мне не удается его понять.

– Пройдемте дальше?–  тут же обращается он к нам.

Меня не покидает странное чувство дежавю, пока мы обходим школу. Изо всех сил концентрируюсь на интервью и, пытаясь успокоить расшалившиеся нервы, кручу в пальцах кулон с синим, как и мои глаза, камешком. Эта безделушка была у меня столько, сколько я себя помню. И я почему-то всегда была уверена, что он меня защищает.

– Можем мы понаблюдать за уроком? – интересуется Крис, больше меня увлекшаяся этими паранормальными детишками.

– Если только по очереди, а то собьете их настрой. Думаю, ребята могут на вас попрактиковаться, если вы, конечно, не против, – Иннокентий улыбается, и от его глаз в стороны разбегаются лучиками морщинки.

Этот человек единственный, кто пока не вызывал у меня необъяснимого ужаса. Рядом с ним я чувствовала себя спокойно и легко. Как будто знала, что мужчина может меня защитить.

Кристина решает идти первой, оставляя меня один на один с Эдиком. Ее выбор не нравится никому из нас. Однако, Крис остается неумолима.

Эдик прислоняется к стене, становясь похожим на одного из этих загадочно-роковых красавчиков, которые прислоняются ко всему – к стенам, дверям и даже к особо крупным грузовикам. Набросив на себя скучающий вид, парень начинает разглядывать картины учеников, развешанные по стенам.

Эти рисунки привлекают и мое внимание. Везде изображены люди: женщины, читающие книги, дети играющие в песочнице, мужчины за рулем автомобилей. Но самое странное, что вокруг каждого человека изображены цветные круги, словно свечение.

– Что за странная хрень вокруг всех этих людей? – недовольно бормочет Эдик, подходя к картине с мальчиком, держащим в руках футбольный мяч. У паренька, тоже есть этот странный кокон, только у него он целиком синий.

– Если память мне не изменяет, это аура, – произношу я деловито, подходя ближе к картине. У мальчика на ней такие же черные волосы и синие глаза, как у меня.

Мама часто говорила, что иметь светлые глаза при темном цвете волос это большая удача. Благодаря ей я чувствовала себя особенной.

До этого дня.

Эдик возвращается к своей стене и вновь подпирает ее.

– В дрожь бросает от этих рисунков. Они словно следят за нами, – его голос сочится недовольством, но мне кажется, что так парень пытается скрыть примитивный страх неизвестного.

Очень хочется как-то уколоть Эдика, сказать ему что-нибудь едкое, но ощущение слежки есть и у меня. Делаю несколько шагов назад, но чувство не проходит.

– Ты прав. Они все очень странно нарисованы. И мне это тоже не нравится, – признаюсь я. Противный спазм сжимает горло.

Эдик гогочет, нарушая зловещую тишину этого места.

– Ого! Неужели бесстрашная Клео вдруг испугалась рисунков? – парень ухмыляется своей самой противной улыбкой. Наверняка он ее перед зеркалом тренировал.

– Как поживает детородный орган? – как бы невзначай спрашиваю я, делая шаг в направлении Эдика.

– Прекрасно, – бормочет он, на всякий случай заслоняя руками причинное место, как футболист, и отступает назад.

Я усмехаюсь. Крис нет всего несколько минут, а мы уже успели поцапаться. Да и на статью пока очень мало информации, ведь самое интересное сейчас скрывается за дверями класса. Мне не терпится узнать, что же такого эти дети вытворяют на уроках. Почему их называют «индиго»? И что Иннокентий может им там преподавать?

Через десять минут Крис все еще не выходит, а стоять и ничего не делать, да еще и в компании Эдика мне совсем не хочется.

– Знаешь, – говорю я ему. – Пойду, осмотрюсь.

– Ты меня тут одного, что ли, оставишь? А если они выйдут и увидят, что тебя нет?  Что говорить этому Усачу?

Я тру переносицу. Просеки Эдик, что эта привычка у меня срабатывает на не очень умные вопросы, обижался бы раза в два чаще, чем обычно.

– Ты же не маленький, верно? Придумай что-нибудь.

– Ну, – тянет он и замолкает.

– Ох, ну скажи, что ушла в туалет. Андерстенд? – я тяжело вздыхаю, словно с ребенком общаюсь, ей богу.

– Ну-у-у, – опять тянет Эдик, ероша рукой себе волосы. – Может, все же не пойдешь?

Я ехидно улыбаюсь.

– Скажи, что боишься, и я не пойду.

Парень поджимает губы и фыркает.

Вот и славно! Разворачиваюсь на каблуках, и быстрым шагом иду по коридору, заглядывая в каждый класс в поисках чего-нибудь действительно интересного. Если Эдик будет так мычать перед Иннокентием Алексеевичем, то я школу успею обойти вдоль и поперек аж несколько раз.