Kitobni o'qish: «Хорошая кошка»

Хорошая кошка

Каждая кошка хочет найти себе настоящую хозяйку. Разумеется, если она – настоящая кошка.

Я – хорошая кошка. Не мечу хозяйские вещи, не скребу по ночам в лотке, характер – нордический. Не царапаюсь, мурлычу. Не пошлая британка или сиамка, а чистопородная норвежская лесная.

В начале жизни не повезло – первые хозяева были городские, жили в маленькой квартирке на дикой высоте: из окна деревья выглядели как игрушки. Как выглядят настоящие, вспомнила, только когда проснулась родовая память.

На следующий же день сбежала. В жуткий ливень. Выскользнула из приоткрытой двери квартиры, долго-долго спускалась по лестнице, выскочила на улицу. Свобода!

Дождь – не лучшая погода для побега, но дожидаться солнечного дня в Калининграде осенью – не смешите мои усы. А главное – подслушанный разговор о намеченной на сегодня стерилизации…

До нужного места добралась легко, прямо во дворе учуяла попутку. Запрыгнула в багажник – и через пару часов на месте.

Теперь нужно пристанище найти. Пробежалась туда-сюда по деревянному променаду, свернула в переулок и сразу увидела её, идеальную хозяйку.

Невысокая блондинка, чуть полноватая, такая уютная на вид, задумчиво стояла у калитки. Кирпичный дом под черепичной крышей, флюгер в виде выгнувшей спину кошки. Подошла, прихрамывая, потёрлась о ногу, села и жалобно мяукнула. Будущая хозяйка ожидаемо заохала, завосхищалась. Присела, погладила, почесала за ушком. А потом неожиданно сильными пальцами бесцеремонно прощупала лапы, живот, спину.

– Можешь не притворяться, с лапой всё в порядке. И не беременная. Так что можешь войти. Как себя вести – нужно объяснять?

Вымыла меня мерзким шампунем, высушила, накормила куриной грудкой. Показала, на каком кресле можно спать, и убежала. Я исследовала оба этажа, потопталась на кресле, свернулась клубком и уснула.

Хозяйка вернулась вечером, вместе с громогласным и добродушным мужем. Потискали меня в четыре руки, погладили, продемонстрировали мисочки, лежанку и прочие глупости. И наконец-то убрались в спальню.

Немного подождала, выскользнула через окно в сад. Через забор, по тёмной улице, по сосновой просеке, вверх по склону дюны Эфа. Вот она, смотровая площадка. Тихо, ветра нет. Убедилась, что всё правильно, спокойно вернулась домой, досыпать.

На следующий день улучила минуту, пробежалась по соседям. Слева – пусто. А вот справа – удача. Огромный чёрный мастифф. Познакомились, обнюхались. Надеюсь, что поняли друг друга.

Вечером долго прислушивалась – ничего. И только задремала – вот оно! Пронзительный звук охотничьих рогов, свист ветра, далёкий удар молнии. Стрелой метнулась на улицу. Пёс – какая я умница, не ошиблась! – уже ждал. Вскочила на спину, вцепилась когтями. Полубег-полуполёт по знакомой дороге, площадка. Не задерживаясь – прыжок. И вот мы уже летим. Вместе со сворой призрачных гончих несёмся вслед за черными адскими жеребцами, за мчащейся в вихре сияющих песчинок грозной Холле.

Справа и слева – эскорт ведьм. Прекрасные, с развевающимися волосами и горящими глазами. Лёгкий свист сбоку. Скашиваю глаза: моя хозяйка. Куда-то исчезла девичья пухлость, светлые волосы порыжели, завились буйными кудрями и вьются на ветру золотым плащом. Перепрыгиваю на ручку метлы, летим вместе. Убийственно красивые и жаждущие.

Домой вернулись под утро, абсолютно вымотанные, но спокойные и довольные. Проснувшийся муж застал нас за завтраком. Хозяйка в уютном халатике пила кофе, я лениво лизала сметану из своей мисочки.

При виде хозяина обе почти одинаково встрепенулись. Хозяйка заулыбалась, я мяукнула.

Хозяин довольно потянулся, мимоходом погладил меня, обнял хозяйку:

– До чего же, вы, девочки, у меня хорошие!

Последний остров

Кошки с острова Мэн оказались на тропическом острове, посреди бескрайнего океана. Смогут ли они приспособиться? И захотят ли возвращаться?

Солнце ещё не показалось из-за бесконечно далёкого горизонта, лишь первые его пронзительно-голубые лучи пробились через легкие облачка и нарисовали на морской глади, темно-зелёной в предутреннем мраке, яркую бирюзовую дорожку.

Внезапно в самом центре сияющей полосы появились очертания нескольких фигур, стремительно приближающихся к берегу. На фоне блестящей воды они казались черными силуэтами театра теней. Четко просматривались остроконечные уши на круглых головах, мощные плечи, да изредка взлетающие над поверхностью перепончатые лапы с длинными то ли пальцами, то ли когтями.

Пловцы достигли линии прибоя и выбрались на берег. Выпрямились по весь рост, отряхнулись. С распушившегося меха во все стороны понеслись серебряные веера мелких брызг. Предутреннюю тишину, нарушавшуюся лишь чуть слышным плеском волн, разорвали звонкие девичьи голоса и смех.

– А Бальт точно сегодня приплывёт? – с надеждой в голосе спросила самая маленькая из девушек. Аккуратные мохнатые ушки слегка дернулись, высокие скулы зарозовели.

– Что, Бара, все ещё на что-то надеешься? Ну и зря. Выпускник храмовой школы наверняка привезёт из столицы какую-нибудь красавицу, и уж ясно, что не из рода Лонги.

Бара вызывающе дернула довольно длинным хвостом и резко ответила: – Все знают, что Рампи и Райзеры женятся только на девушках из нашего рода. И уж никак не на таких, как ты, – и она с презрением посмотрела на почти незаметный пушистый обрубочек подруги.

Сияние за горизонтом поднялось выше, в пронзительную голубизну вплелись сапфировые и серебристые лучи, ещё секунда – и край солнечного диска покажется над морем. Девушки замолчали, накинули лежавшие на песке разноцветные туники и, войдя в прибой, повернулись к солнцу. Над бескрайними водами понеслась вечная песнь:

– О, Мимир, породивший нас! О, великий, подаривший нам мир! Прими наши души, когда настанет час! Сбереги наши души! Верни наши души, когда минует срок! Мы – твои дети.

Солнце поднималось над горизонтом всё стремительнее.Девушки коснулись пальцами воды, развернулись и побежали к видневшимся на холме домам поселка, шутливо – или не очень – переругиваясь на ходу.

***

Даже верховная жрица главного храма на Ааре не знает, почему дети Баст были изгнаны на эту планету – без клеверных полей, бескрайних вересковых пустошей и лесов. Но на каждой службе она повторяет, что, мол, нужно всей душой молиться Баст, чтобы не покинула совсем. И что разум был дан племени Мэнкс не для сочинения глупых песен, а лишь для того, чтобы они поняли, чем провинились перед богиней, и исправили свои ошибки.

Жрецы на островах в один голос утверждают, что если молиться усерднее, мать-богиня может смилостивиться и вернуть племя на прародину, а бог-отец не станет противиться и отпустит всех домой. Туда, где листва у деревьев зелёная, а не серо-голубая.Туда, где бескрайние поля, пустоши и леса, где вместо вечного лета – четыре времени года. Где холмы зимой покрывает сияющий снег, в котором так здорово валяться и играть!

А старая Кулга рассказывала каждому, кто попадался на пути – да только кто будет слушать выжившую из ума дряхлую кошку – что богиня обиделась на племя Мэнкс за почитание морского бога Мимира. И он в отместку дал им разум и спрятал на этой планете, такой чуждой для кошачьего племени – лишь горстка мелких клочков суши в бескрайнем океане, собранные в жалкие ожерелья трех архипелагов, да десяток одиноких островков, разбросанные бело-голубыми блёстками по зеленой морской глади.

***

Испокон веку на каждом острове стоят две статуи, одна на закатном берегу, другая – на восходном. Баст сидит на высокой резной колонне, величественно выпрямив спину, обвив лапы длинным хвостом, и презрительно щурится на закат. Мимир, вальяжный кот с мощным рыбьим хвостом вместо задних лап, удобно развалился на беломраморной теплой глыбе, и широко открытыми глазами смотрит на восход.

Бара прислонилась спиной к холодному и влажному от утренней росы мрамору постамента статуи Мимира, и задумалась. Ну не бред ли все эти проповеди? В старых священных книгах написано, что Мать и Отец случайно встретились на берегу маленького холодного моря того, старого мира. И полюбили друг друга. А потом поссорились и навсегда расстались. Но все равно любят своих детей. Пусть многие из нас – почти бесхвостые, пусть мы не можем жить в море – ну, вот такие получились, ни в мать, ни в отца.

Бара, как и многие из их деревни, чаще молилась морскому богу – ведь до статуи Баст на противоположном берегу острова хоть и не очень далеко, а всё равно добираться нужно. Да и море она любила больше, чем мифические вересковые пустоши. Подумаешь, какие-то непонятные мыши – разноцветных ящерок в голубой траве ловить уж точно интереснее. На состязаниях в честь последнего дождя сезона Бара поймала их больше всех. Ну, почти, второе место – тоже здорово. А уж про сомнительные радости кувыркания в хлопьях замерзшей воды она даже подумать не могла без содрогания. Нет, их мир – прекрасный, солнечный, щедрый – здесь.

Вот вернётся Бальт, и они вместе отнесут дары и Мимиру, и Баст. А потом уплывут по закатной дорожке на самый дальний мыс…

***

Прибытие корабля из столицы ожидалось только к вечеру, но уже к обеду у статуи Мимира стала собираться толпа. Во впадинах мраморной глыбы прибавилось перламутровых раковин.Вызывающе блестела крупная жемчужина.Между ног ожидающих пробрался мелкий котенок рода Стампи и гордо положил на самое видное место очищенные до блеска огромные челюсти хищной зубатки.

Появившаяся на горизонте маленькая точка вызвала восторженные крики. Корабль стремительно приближался, подгоняемый большим буруном, особенно заметным на зеркальной глади моря – наверняка Мимир помогает. Вот уже видны паруса и мачты, красные в белую полоску туники моряков, оскаленная кошачья морда под бушпритом. Бурун немного переместился, замедлился, аккуратно подтолкнув шхуну к причалу. Не дожидаясь полной остановки, с борта спрыгнул молодой кот. Небрежно поклонился, вернее, просто кивнул головой Мимиру, повернулся к дальнему берегу и хрипло крикнул:

– Слава Баст! Слава Сехмет!

Толпа отшатнулась – неистовую львицу, сестру Баст, побаивались, да и не особенно почитали – так, поминали среди других богов. Чужая она была, недобрая.

Как всегда, выяснение отношений начала скандальная Кулга.

– Бальт, котёнок паршивый, ты что это за фокусы из столицы привез? За что нам Сехмет благодарить, разве она нам родная?

Бальт поправил новенький пояс младшего жреца, сурово оглядел встречающих, и напыщенно ответил:

– Совет жрецов постановил, что выше прочих богов должны мы почитать Баст и старшую сестру её, Сехмет.Наша мать слишком добра и слаба, и не может одна защитить народ свой. Теперь и на рассвете, и на закате все будут взывать к божественной львице.

Из толпы послышались недоуменные возгласы:

– Как на рассвете? А Мимир?

– А от кого нас защищать?

– Ты что, мятной настойки перебрал?

Вперед выдвинулся Альфа острова:

– Бальт, это слишком необычные вести, чтобы обсуждать их вот так, на ходу. Ты наверняка привез письма из храма, сейчас отнесёшь их в общинный дом и пойдем праздновать, там такой пир в твою честь приготовили! А завтра соберём Совет и все эти новости обсудим.

– Нет, я должен объявить всё здесь, сейчас, и всем.

Бальт выпрямился и, подняв лапу с выпущенными из подушечек пальцев когтями, угрожающе повернулся к толпе.

– Вы здесь закостенели в глупых суевериях. Пёс его знает, кто придумал глупый миф о душах, которые нужно отдавать морю, чтобы они потом вернулись обратно и возродились в наших котятах. И о Мимире, которые бережёт и очищает эти души. Но мы теперь знаем истину! Слушайте! Нас нашли наши старшие братья!

Толпа, вздрогнувшая и отшатнувшаяся при непристойном ругательстве «пес», замерла. Стоявшая в первом ряду, прямо за спиной мужа, беременная жена Альфы вскрикнула, инстинктивно прикрыла лапой уже сильно выступающий живот, и тяжело опёрлась на плечо поддерживающей её подруги.

– Да, да, львы! Народ Лабу. Они огромные, прекрасные и добрые. У них солнечно-песочный мех и прекрасная грива. Они поклоняются Сехмет и признают Баст.

Вдохновленный всеобщим вниманием, Бальт экзальтированно продолжал:

– Воздушный корабль Лабу приводнился возле Мэнкс-Аара три луны назад. Пришельцы со звёзд обещали подарить нам настоящую планету! С полями, лесами, реками и всего с двумя маленькими морями! Как на прародине, откуда нас предательски выкрал Мимир, укрыв среди всей этой воды от глаз Матери. Лучшие из лучших уже отправились на новое место. А мне обещано место во второй партии, и я могу взять с собой ещё десятерых. Ну, кто со мной? Отплываем на рассвете.

Из толпы начали выбираться коты – первый, второй… Бара попыталась присоединиться к группе, но была остановлена грубым:

– А ты куда? Девчонки остаются здесь. До следующего корабля вы должны собрать весь, вы слышите, весь жемчуг вокруг острова – за дорогу придётся платить.

Коты встревожено заворчали. Вышедшие вперед добровольцы неуверенно затоптались на месте. Бальт, не обращая внимания на недовольство, продолжил:

– И главное. Совет храма категорически запрещает умирать в море. Все слышали? Уже вторую луну мертвых приказано сжигать у статуи Баст, а пепел развеивать с вершины холма. Все архипелаги уже оповещены и согласны, что незачем поганить воду и привлекать морских хищников – они помешают добывать жемчуг.

Старая Кулга, застывшая перед толпой, неверяще воскликнула:

– Это же невозможно! А наши души – если они не уйдут в море, то кто же вернёт их обратно перерожденными? Как будут рождаться дети без души? Как без души будет жить море? Оно умрет, и мы вместе с ним.

Бальт усмехнулся: – Да сдалось вам всем это море. За десяток лун соберём весь жемчуг, и переберёмся в наш новый мир. А там – никакого моря. Поля, луга и простор.

Развернулся, бросил через плечо:

– Старые времена закончились. Мы ночуем на корабле, на рейде. К рассвету выберете тех, кто поедет со мной, и пусть подходят к пирсу. Ваш остров – последний, все остальные уже готовятся к переезду.

Кто-то в толпе гортанно завыл. Кулга сделала несколько шагов к статуе Мимира, пошатнулась и упала. К ней бросились сразу несколько котов, попытались привести в себя, а когда не удалось – подняли и понесли в дом.

– Вряд ли доживет до рассвета, – горько сказала Бара, подняла взгляд на Мимира. – Как мы теперь будем жить? И как ты без нас…

***

Солнце ещё не показалось из-за горизонта, лишь одинокий бледно-голубой луч пробился через тяжелые тучи и безуспешно попытался прочертить на тёмных волнах хотя бы тонкую дорожку. К обрезу воды приблизилась мрачная процессия с носилками. Кулга, поддерживаемая под руки, тяжело сползла на берег и вошла в воду.

Альфа вгляделся в бушующее море и властно произнес:

– Рассвет близко. Пора.

Старая кошка все более уверенными шагами пошла в глубину. Набежавшая волна накрыла её, повлекла за собой. За волной последовал мощный вал, разбившийся ажурной пеной. Когда он откатился, на поверхности никого не было. Наступившую тишину нарушал лишь торжественный речитатив: