Kitobni o'qish: «Бездна»
Все персонажи и описываемые события являются вымышленными.
Любое совпадение с реальными людьми или событиями является случайностью.
Начало
Холодная бездна. Тьфу ты! Придумают же! Семён читал, что слово бездна пришло из мифов. В энциклопедии для школьников так и написано: «Бездна – в религиозно-мифологических представлениях: мрачный потусторонний мир». Так тогда какого чёрта все называют космос бездной? Что в нём потустороннего?
В иллюминаторе обзорного купола появились первые вспышки, Семён сцепил за спиной руки и замер. Астронавта сложно удивить видами: новогодние фейерверки не сравнятся с северным сиянием, что волнами разливается над планетой, но полёта после десятого уже всё кажется привычным. А вот грозы Семён любил. Ещё в детстве выбегал на улицу или припадал к окнам и восхищённо взирал на буйство стихии. Сколько лет прошло, а до сих пор любуется.
Что там сегодня? Ага, гроза в Массачусетсе, даже ураган обещают. Семён предвкушающе зажмурился. Вот уже видны всполохи, разрезающие бездну. Тьфу ты! Опять эта бездна, прицепилось же. А всё туристы виноваты: «Ах, в этой ледяной бездне чудится дыхание вселенной!» или «Чёрная бездна космоса скрывает страшные тайны!». Прав был Серёга, чудаки они, причём большинство на букву «М».
– А вот и наш экскурсовод, Семён Аркадьевич Казанцев! – заверещал за спиной один из этих чудаков – очередной блогер с малиновыми волосами и козлиной бородой. – Семён Аркадьевич, помашите нашим зрителям!
– Приветствую подписчиков и случайных гостей канала, – фальшиво улыбнулся в камеру Семён и бросил тоскливый взгляд на иллюминатор. Полюбовался грозой, называется.
– Расскажите, где мы сейчас находимся, – попросил козлобородый парень и оскалился в улыбке, показав неестественно белые виниры.
И Семён принялся повторять заученные фразы, про себя поминая пресс-секретаря недобрыми словами. Как он пел, как разливался соловьём перед камерами: «Бортинженер Казанцев самый опытный, самый стрессоустойчивый, оптимистичный и коммуникабельный в команде». Можно подумать, в космос пустят не опытных и не стрессоустойчивых. Десять раз он коммуникабельный, и столько же оптимистичный – просто физиономия у Семёна донельзя фотогеничная – на видео и фотосъёмках смотрится как надо, вот и обрядили таскаться с богатенькими полудурками по просторам вселенной. Тьфу ты!
Эх, сейчас бы к Людке под бочок или с друзьями в баньке посидеть! Надо Серёге позвонить, что ли, узнать – как он там после развода. А то и встретиться после приземления. Чёрт! Семён отвесил себе мысленный подзатыльник. Камера засняла, как улыбка самого оптимистичного астронавта поползла вниз. Сколько летал, а первый раз не удержался: ведь знает, что нельзя даже думать о планах.
– Сегодня в понедельник… – голос Казанцева дрогнул на мгновение, но быстро выправился. – В понедельник восемнадцатого сентября вы можете наблюдать одно из самых великолепных зрелищ – грозу в Массачусетсе. Посмотрите, как молнии расчерчивают кривыми зигзагами холодную бездну.
Чтоб тебя! Опять эта бездна. Семён глянул на часы и попрощался с главным чудаком этой увеселительной прогулки. Что-то расклеился он, неужто старость? Рановато – всего-то тридцать восемь. Да и телом ещё крепок. Казанцев не считал кубики на прессе, но тренажёрный зал посещал каждый день, да и как без тренировок? Ослабнешь – так и скафандр натянуть сил не хватит.
– Аркадьич, в приборный метнись, – перехватил Семёна Лёнька, он же Леонид Васильевич Матвеев, второй бортинженер и давний соперник за сердце и руку Людки Филимоновой.
– Что там? – тут же нахмурился Казанцев, перебирая в памяти вчерашнюю диагностику – всё было в порядке. Отчего-то сердце бешено стукнуло в рёбра, сползая противным липким страхом к животу, и на спине выступил пот.
– Антенны барахлят. Показали сближение, а с кем нам тут стыковаться? С инопланетянами разве что, – Лёнька усмехнулся, но глаза остались серьёзными. – Я в рабочке буду.
– Туристов предупредить? – на всякий случай уточнил Семён и провёл ладонью по лицу, стирая пот с висков.
– Пока не надо, командир не велел, – Матвеев почесал лысую макушку. – Бортовые системы в норме.
– Принял, – кивнул Семён и поспешил к приборно-агрегатному отсеку.
Стандартная, на самом деле, процедура, но какое-то неясное предчувствие скреблось внутри – пока ещё не страх, а смутная тревога или чуйка, которая до этого редко подводила. Не успел Казанцев дойти до оптического визира, как вдруг корабль тряхнуло – стандартная дрожь при стыковке, знакомая, привычная. Семён замер и прислушался к вязкой тишине, почти такой же, как в открытом космосе. Командир молчал, туристы не визжали и не пытались размазать его по отсеку.
