Kitobni o'qish: «Химера»
На следующий день Женя с трудом заставил себя заняться делами, кое-как дождался обеда и тут уж набрал номер. На первые звонки никто не ответил, и он успел забеспокоиться, вдруг она не хочет с ним разговаривать? Сомневаясь, стоит ли проявлять настойчивость, он позвонил снова, и теперь трубку взяли.
– Алло? – голос был женский, но совершенно незнакомый.
– Простите, – растерялся Женя, – а Тоню… с Тоней можно поговорить?
– Тося умерла, – ответила женщина и всхлипнула.
Она попала под машину. Через каких-то двадцать минут после прощания с ним. Через двадцать минут после невероятно счастливой, чудесной встречи…
Мысли толкались в голове, застаивались, звенели в ушах, заслонялись друг другом, но не исчезали.
Женя тогда даже подумал, что ему показалось. Люди заполнили площадку, загородили девушку, и он уже не только не мог убедиться, что она действительно улыбнулась ему, но даже не видел, оставалась ли она еще в вагоне.
– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция… – объявил электрический голос, но продолжения Женя не услышал, потому что она вытянула шею, тоже пытаясь разглядеть его за спинами вошедших.
Поймав его взгляд, она улыбнулась, скорчив задорную гримаску, и он не удержался – тут же улыбнулся в ответ.
Поезд тронулся, плечи и головы пассажиров сместились, и девушка снова исчезла. Весь перегон Женя думал об этой пойманной улыбке и о девушке. О том, как она вошла с тетрадкой в руках и посмотрела по сторонам, задержав на нем взгляд. Размышлял, стоит ли растолкать всех и подойти. Искал слова, которыми стоило бы начать разговор. Поезд с шорохом и лязгом катил по тоннелю, а Женю одолевало малодушие. Ну, улыбнулась, но он ведь даже не разглядел ее. Может, она не так и миловидна. Может быть, даже вовсе не красивая, или улыбалась не ему. Он будет стоять перед ней, тупо барахтаясь в своих заготовленных фразах. Может быть просто ничего не делать? Лучше хранить светлое воспоминание о счастливо пойманной улыбке, чем о неловкости и разочаровании.
На следующей станции снова закрутился поток пассажиров, и в кратком просвете Женя увидел, как она села на освободившееся место, уже не оглядываясь. Вот и определилось, решил он. После перегона опять открылись двери и Женя вышел на пересадку. Однако в дверях вновь поймал ее взгляд. Как будто она сожалела.
А ведь и ему было жаль, что больше не надо ехать с ней в одном вагоне. Скованный одновременно четкостью этой мысли и собственной нерешительностью, он остановился у вагона. Почему-то стоял и поезд. Двери оставались открытыми, молчал электрический голос. Как будто это было не метро, вечно спешащее и суетливое.
В этот миг Женя словно почувствовал неслышный ритм происходящего. Сквозь окно вагона увидел ее волнистые волосы цвета спелой пшеницы и сделал небольшой шаг в сторону. Здесь она могла увидеть его, если бы обернулась. Поезд продолжал стоять, она подняла голову и посмотрела в окно. Заметила, положила тетрадку в сумочку, поднялась и вышла на платформу. Она сделала это быстро, но без спешки, как будто поезд ждал именно ее. Двери захлопнулись, вагоны один за другим укатили в темноту тоннеля. «Зеленые?», подумал Женя, вспоминая цвет ее глаз за стеклом вагона.
Девушка поглядела вслед исчезающим в туннеле огням, потом повернулась к нему и улыбнулась.
– Сходим в кино? – спросил он.
Она пожала плечами и кивнула.
«Зеленые», – решил Женя, – «и чуть вздернутый носик».
Вечер вышел чудесным. Она не спешила, он мог позволить себе вернуться поздно. Сходили в кино на фильм, который ему показался совершенной чушью. Она же отнеслась к фильму с чудесной легкостью.
– Если это тебя развлекает, почему бы не поверить? – улыбнулась она, отрывая лоскут сахарной ваты.
– Кажется ошибкой – сказать «развлечение» и «вера» в одной фразе, – заметил он, желая продемонстрировать свою начитанность и намекая на некоторых отцов церкви, считающих веселье грехом.
– Ай! – сморщила она нос, явно оценив его посыл, – серьезность портит весь вкус.
Все остальное было легко так же, как ее слова, как пряди ее длинных волос, поднимаемых дуновениями ветра. Все было как-то само собой, как подвернувшийся сеанс в кино, сладкая вата и набережная. Как вечерняя прохлада.
Он накинул ей на плечи свой пиджак и заметил, что майским вечером стоило бы одеваться чуть теплее.
– Одеваться по погоде так же скучно, как одеваться модно, – ответила она.
В действительности он не мог оценить, насколько соответствует моде ее платье. Ему нравилось, как она одета, как выглядела, как держалась. Понравилось, как легко она дала свой телефон перед прощанием.
Заснул он тогда поздно. Вспоминал ее слова, пытался угадать, как она восприняла его. Несколько часов беседы создали ощущение, что они понимали друг друга с полуслова. Она ему нравилась – острая на язык и очень приятная внешне. Он вспоминал черты ее лица, разгадывал черты характера. Образ выходил вполне подходящий, чтобы влюбиться. Он все думал написать ей сообщение или даже позвонить. Но не решился – чувствовал неловкость за само прощание.
Гуляя, они проходили мимо остановки, откуда шли маршрутки к его дому, и как раз стояла подходящая. Теперь уже она накинула пиджак на его плечи, предлагая попрощаться, раз все так удачно сложилось. Он заявил, что всегда успеет догнать нужную ему маршрутку. Но она настояла:
– Папа наставлял друзей: никогда не бегай за автобусами и женщинами – все равно не догонишь, только опозоришься.
– Если это по пути развлекает – почему бы не попытаться? – попытался он поспорить, – А еще бег – это тренировка и вообще хорошая возможность держать себя в тонусе.
– К чему спорить с природой вещей? – сморщила она носик и отступила на шаг, давая понять, что свидание окончено.
Женя еще попробовал удержать ее, но она повернулась и зашагала прочь, легкая, летняя, изящная.
Теперь он то с удовольствием вспоминал, как она выглядела и что говорила, то вертел на языке ее имя, то корил себя, что не проводил до дома. Решил даже, что когда вышли к той остановке, она придумала, что это он сознательно вывел сюда, и таким образом намекнул, что ему пора. Ведь это она по учебе была почти свободна, а ему рано утром на работу. Надо было объяснить ей, что не было в том ни намека, ни умысла. Однако, когда он сочинил пригодную sms, то обнаружил, что час уже поздний и отправить его не решился.
Но даже если бы решился…
Он входил в свой подъезд, а она уже не дышала. Если бы он проводил, была бы жива…
Доработал Женя сумрачно. Позвонил еще раз, узнал, где и когда похороны. Решил, что не пойдет.
Пошел. Теплилась еще мысль, что это все обман, что она жива. Просто решила так вот глупо отказаться от его ухаживаний.
Нет, все было по-настоящему. Он не подходил близко, но видел, что в гробу лежит именно она. Именно на ее гроб сыпались гулкие комья глины.
Смотрел на процессию и траурные лица. Не мог увязать деревянный ящик в яме и ту изящную девушку, что выглядывала из-за спин пассажиров в метро. Даже не подошел, чтобы кинуть свою горсть земли.
В течение следующего полугода Женя хоть и подзабыл этот случай, но новых увлечений не имел, отдался работе. Компания, в которой он работал, участвовала в обширном проекте – региональных выставках-ярмарках. Осенью начинался сезон, и нужно было многое успевать.
Работа так закрутила, что лишь иногда перед сном всплывало в памяти лицо Тони и тут же исчезало в кутерьме сновидений, не напоминая ни о чем и не тревожа.
Тем с большим удивлением он в первой поездке сезона вдруг узнал ее черты в одной из девушек, которых организаторы привлекали к работе из числа местных. Выставка-ярмарка дело суетное, за оптовиком приходит единичный покупатель, потом праздный зевака, потом подбегает коллегу из числа других участников. Лишь несколько раз мелькнули в углу, за столом организаторов пшеничные локоны, вздернутый носик и зеленые глаза. Ни разглядеть, ни убедиться.
В такой же суете были и организаторы, у которых Женя попытался расспросить про эту местную. На бегу оба лишь помотали головой, не припоминая такой среди привлеченного персонала. Значит – показалось. Впечатления от той майской встречи были сильные, немудрено было увидеть в другой девушке что-то похожее.
Можно было бы забыть обо всем, но вечером Женя снова ее увидел.
Обыкновенно в первый день работы организаторы устраивали общий ужин. Заинтересованные в том, чтобы участники продолжали поездки, они стремились создать дружественную обстановку и ужин этот всегда носил неформальный характер. Участники были разношерстной группой. Имелись торговцы или производители строительных материалов, мебели, одежды канцелярских или кондитерских товаров, какого-то оборудования или инструментов. При таком разнообразии у кого-то день обязательно удавался, и редко, когда ужин проходил в унынии.
Славили город, в котором находились, славили организаторов, обсуждали дела и планы на вечер. Стучали по тарелкам приборы, звенели бокалы и рюмки, звучали старые анекдоты, дважды рассказанные истории и никто никого не слушал.
– …я ему: вот вы же берете тот же товар, что у нас, только у наших посредников…
– Во! Слушайте! Там еще пресс-конференция была сначала, и он, местный, который нас встречал, так и упился с нами. Утром выступать ему, а он, ну понимаете, спал полчаса и то, пока в такси ехал…
– Проводила сестренку к поезду, возвращаюсь, а мне прокололи два колеса по одной оси, представляете?
