Kitobni o'qish: «Дублин»

Эдвард Резерфорд

Shrift:

Посвящается памяти Маргарет Мэри Мотли де Реневилль, урожденной Шеридан

Edward Rutherfurd

THE REBELS OF IRELAND

Перевод с английского Татьяны Голубевой

Оформление обложки Ильи Кучмы

Карты выполнены Юлией Каташинской

Издательство АЗБУКА®

Родословные

Введение

В книге «Ирландия» прослежена судьба шести выдуманных ирландских семей.

О’Бирны, ведущие свой род от союза Конала, наследника верховного короля Ирландии, и Дейрдре, дочери местного вождя во времена святого Патрика.

Макгоуэны, мастеровые и торговцы еще докельтских времен.

Харольды и Дойлы, две семьи викингов, ставших фермерами и торговцами.

Уолши, по происхождению фламандские рыцари, осевшие в Уэльсе; в Ирландию они перебрались во времена англо-норманнского вторжения в XII веке, которое возглавил Стронгбоу.

Тайди, мастеровые и мелкие чиновники, приехали в средневековую Ирландию в поисках удачи.

«Ирландия» – первая книга изумительной саги об Изумрудном острове Эдварда Резерфорда – охватывает одиннадцать веков ирландской истории, излагая ее через приключения и судьбы нескольких семей, о чьей дальнейшей жизни говорится в этом романе.

Рассказ начинается в 430 году с волнующей и трагической истории Конала, племянника верховного короля в Таре, и его страстной любви к прекрасной Дейрдре. Когда верховный король решил взять Дейрдре второй женой, влюбленные сбежали. Несколько счастливых лет они провели в укрытии, но пришла неизбежная расплата. Конал освобождает Дейрдре от ее обязательств перед верховным королем, однако ценой собственной жизни: он соглашается пожертвовать собой в древнем ритуале друидов, чтобы спасти свою любовь и землю от страданий. Здесь языческая Ирландия предстает во всей своей мифической славе: земля воинов и экстатических праздников, страна, в которой распри кланов сдерживает хитрость верховного короля, а друиды определяют судьбы людей.

Двадцать лет спустя Дейрдре живет со своим сыном Морной в маленьком поселении Дуб-Линн. Морна удивительно похож на своего отца Конала. Однажды к ним приезжает небольшая группа всадников во главе с седым мужчиной, и в нем Дейрдре узнает друида, руководившего принесением Конала в жертву. Но друид изменился: теперь он стал последователем Патрика, человека, который проповедует странную новую веру. Эта вера признает только одного Бога и отвергает человеческие жертвы. Через образ святого Патрика Резерфорд показывает, как гений и человечность этого проповедника превратили Ирландию в часть христианского мира.

Окончательный перелом в кельтской Ирландии происходит в IX веке, когда на остров вторглись викинги. Они появились на наводящих ужас кораблях и прославились как грабители монастырей. Но многие из этих завоевателей предпочли остаться в Ирландии, поселиться на плодородных землях и в процветающих портах. Они и дали окончательное имя этой стране: кельтское название острова Эриу совсем иначе звучало на языке захватчиков, так возникло скандинавское название – Ире-ленд. Викинги также переименовали Дуб-Линн в Дифлин, который в дальнейшем стал богатейшим портом Ирландии. Слияние скандинавской и кельтской культуры показано на истории Харольда и Килинн. Харольд – кораблестроитель в Дифлине, он поклоняется древним скандинавским богам, и среди его предков – храбрейшие норвежские воины. Килинн – прекрасная и одухотворенная наследница Конала – даже подумать не может о том, чтобы выйти замуж за нехристианина.

Харольд и Килинн живут в те времена, когда идет спор за престол верховного короля Ирландии. В 999 году великий король Бриан Бору начинает военную кампанию за объединение Ирландии под своей властью. В романе он получает преданного последователя в лице Харольда. Но не все готовы подчиниться власти Бриана: многие ирландцы выступают против него. А Килинн так просто ненавидит короля.

Через четырнадцать лет после того, как Бриан Бору обретает власть, Харольд и Килинн, оба недавно овдовевшие, начинают испытывать нежные чувства друг к другу, но Килинн, узнав о том, что Харольд верен королю Бриану, расстается с ним. Во время исторической битвы при Клонтарфе Бриан Бору одерживает убедительную победу, благодаря которой прекратились дальнейшие набеги викингов, но для Ирландии эта победа стала пирровой, поскольку обошлась слишком дорого, к тому же в этом сражении убивают Бриана Бору. В последовавший затем мирный период норвежец Харольд и кельтка Килинн, забыв о противоречиях, поженились и прожили счастливую жизнь.

В 1167 году, через век после Нормандского завоевания Англии, король Генрих II Плантагенет из Анжу во Франции стал готовить почву для присоединения Ирландии к Англии. Генрих позволил одному своему вельможе – умному и расчетливому Стронгбоу – устроить в Ирландии английское поселение. Изображая этот бурный период, Резерфорд вводит в повествование молодого наемника, чьи фламандские предки осели в Уэльсе. Парень по имени Питер Фицдэвид приплывает в Ирландию вместе с войсками Стронгбоу в надежде разбогатеть.

В Дублине Питер знакомится с семьей потомков Килинн. Глава этой семьи – женатый священник, имеющий детей, что было в порядке вещей в Ирландской церкви. Питер заинтересовался красивой дочерью Конна – Фионнулой. Она ничуть не против того, чтобы завести короткий роман с воспитанным английским солдатом. Их свидания прекращаются, после того как Стронгбоу просит Питера использовать девушку в качестве шпионки, и Фионнула невольно снабжает Питера сведениями, которые приводят к унизительному поражению верховного короля. И это был один из многих ударов, заготовленных для ирландцев сильным новым хозяином.

В 1171 году король Генрих лично прибывает в Ирландию во главе армии в четыре с половиной тысячи солдат, чтобы напомнить Стронгбоу: вне зависимости от его успешной захватнической политики он должен всегда подчиняться королю. Одержанные Генрихом победы в Ирландии вызывают восторг папы римского, и он посылает королю Генриху письмо, в котором хвалит за военное торжество над ирландцами. Папа дает понять ирландским церковнослужителям, что Рим их не поддерживает. В последующие годы король вознаграждает завоевателей Ирландии собственностью, отобранной им у ирландцев. Наконец и Питер Фицдэвид получает свое: в награду за два десятилетия преданной службы короне ему даруют поместье, которым сотни лет владела семья Фионнулы. Фионнула присутствует при передаче поместья и требует, чтобы Питер позволил ее брату и дальше жить на земле, веками принадлежавшей ее семье. Питера ничуть не трогают переживания женщины, но он разрешает ее брату остаться только при условии своевременной оплаты аренды. Фионнула, уже вышедшая замуж за одного из О’Бирнов, предупреждает Фицдэвида, что однажды ее дети могут спуститься с гор и вернуть себе землю, которая принадлежит им по праву.

К 1370 году англичане в окрестностях Дублина живут в постоянных стычках с ирландцами из внутренних районов острова. Резерфорд показывает это на примере пусть и крошечной, но расположенной в стратегически важном месте деревушки Долки. Неподалеку дублинский юстициар, главный представитель английского короля, отдает семье Джона Уолша древний замок Каррикмайнс, чтобы создать еще одно английское укрепление, способное противостоять сопротивлению ирландцев. Распространяется слух, что О’Бирн задумал налет на Каррикмайнс. Предостережение достигает ушей юстициара, и он созывает совет. В него входят Уолш и Дойл из Дублина, который стал успешным виноторговцем. Дойл предлагает устроить О’Бирну ловушку: тайком отправить в Каррикмайнс все отряды солдат, включая и тот единственный эскадрон, что расквартирован в Долки. На самом же деле Дойл готовится провести одну незаконную операцию, и ему необходимо убрать войска из деревушки. И пока возле Каррикмайнса ирландцы изображают нападение, Долки остается без присмотра. И в это время Дойл, потомок датских пиратов, провозит огромное количество контрабандных товаров; под покровом ночи он вместе с жителями Долки разгружает целых три корабля, тем самым избежав уплаты больших таможенных пошлин.

XV век в Англии отмечен войной Алой и Белой розы, кровавой враждой между двумя ветвями королевского дома Плантагенетов. Хотя кульминация наступила в 1485 году, когда было нанесено смертельное поражение Ричарду III и победа досталась Генриху Тюдору, англо-ирландские распри продолжались. Ирландцы короновали юного претендента на английский престол – мальчика, который якобы был графом Уориком, – и попытались свергнуть Генриха. Но результатом стало лишь еще большее подчинение Ирландии, и теперь остров делится на тех, кто живет в Пейле – прилегающих к Дублину районах, населенных в основном англичанами, – и тех, кто живет за пределами Пейла, то есть остальной ирландский мир. И перед нами предстает жизнь четырех семей в XVI веке: Тайди, Уолш, Дойл и О’Бирн.

Для тех, кто живет в Пейле, важно выглядеть по-английски. И эти правила живо описаны на примере невесты Генри Тайди, Сесили. Ее арестовывают лишь за то, что она надевает шарф, цвет которого говорит о родстве Сесили с ирландцами. Генри надеется вскоре получить право участия в выборах, став свободным гражданином Дублина. Олдермен Дойл помогает уладить дело, но предупреждает Генри, что тот должен быть осторожен. Если узнают, что его невеста – ирландка, это может все погубить. И вот такой вроде бы незначительный эпизод ярко показывает, как разделяется дублинское общество в последующие десятилетия.

Этот неустойчивый политический климат ощущается и во владениях Уолша. По своим адвокатским делам Уильям Уолш вынужден поехать на юг Ирландии. Свою жену Маргарет он просит никому не говорить об этом. И хотя его дело вполне законно, шпионы короля Генриха VIII, против которого постоянно строят заговоры, могут подумать, что Уолш отправляется в сердце Манстера с куда более зловещими целями. Однако Маргарет выдает тайну Джоан Дойл, жене члена городского совета. Уильяму в дальнейшем отказывают в возможности стать членом парламента, а муж Джоан, олдермен Дойл, получает там место. Маргарет ненавидит Джоан, и у нее вроде есть причины: когда-то давно Дойлы приобрели земли, принадлежавшие семье Маргарет.

Но всерьез меняет ирландскую историю то, что Генрих VIII решает аннулировать брак с женой, испанкой Екатериной Арагонской. Папа римский обещал дать разрешение на развод, однако в это время племянник Екатерины становится императором Священной Римской империи. И папа не осмеливается оскорбить монарха Габсбурга ради короля Тюдора. Генрих VIII порывает с Римом, и в Англии – а также в Ирландии – начинается Реформация.

Разрыв короля с папой обостряет разногласия между Генри и Сесили Тайди. В праздник Тела и Крови Христовых Сесили во всеуслышание заявляет, что новая королева – еретичка, а потом добавляет еще, что король будет гореть в аду. Генри Тайди в ужасе, и к тому же судьбе было угодно, чтобы Сесили высказалась перед человеком, который вскоре поднимет ирландцев против короля. Это лорд Томас Фицджеральд, влиятельный член аристократического мира, прозванный Шелковым Томасом, поскольку носил одежду из очень дорогого шелка.

Вскоре после праздника Тела и Крови Христовых Шелковый Томас отказывается от своих клятв верности английскому королю и объявляет себя новым защитником Ирландии. Как и многие его соотечественники, мечтающие о возрождении гэльской Ирландии, Шон О’Бирн взволнован таким поворотом событий и даже является к Уолшам, требуя, чтобы Уильям поклялся в верности Шелковому Томасу.

Сесили Тайди тоже заражается этой лихорадкой и обращается к Томасу из окна башни: она выкрикивает обещания, которые разносятся по улице. Ее публичная клятва верности Фицджеральдам ужасает мужа Сесили. Тайди понимает: Сесили уничтожила все шансы на повышение его статуса в гильдии.

Дойлы продолжают противостоять Фицджеральдам в пользу Батлеров, сторонников Тюдора.

Обеспокоенный возможными в близкое время сражениями олдермен Дойл решает отправить Джоан в Долки, относительно безопасное место. Но он не знает, что Маргарет также строит планы – планы мести: она подговаривает Шона О’Бирна похитить Джоан на пути в Долки и потребовать за нее выкуп, который будет разделен поровну между Маргарет и О’Бирном. Однако все идет не так, как задумывали похитители: Джоан невредимой добирается до места, а один из сыновей Шона погибает. Уильям Уолш, узнав о попытке похищения Джоан, рассказывает жене о невероятной щедрости Джоан, которая предложила ему деньги в долг, чтобы он справился со сложными финансовыми обстоятельствами. Маргарет пристыжена. Теперь она ясно видит, что неправильно истолковала все поступки Джоан, что презирала женщину, чьи намерения всегда были только добрыми.

А вот для О’Бирнов все обернулось куда хуже. Шон и Ева воспитывали приемного сына по имени Морис, родившегося в знатной семье Фицджеральд. Когда Морис уже стал юношей, леди Фицджеральд заявила, что настоящим отцом Мориса является Шон О’Бирн; именно поэтому мальчика отдали Шону на воспитание. Видя ярость и унижение Евы, Морис сбегает в Дублин. Там, в самом сердце английского Пейла, живет друг их семьи, и он советует Морису стереть все следы ирландского происхождения. Таким образом Морис Фицджеральд, чья родословная включает принцев О’Бирн, благородных Уолшей, храброго Конала и множество поколений вождей, становится Морисом Смитом.

Теперь уже ясно, что романтический бунт Шелкового Томаса не получает поддержки с континента, от Испании. Генрих VIII отправляет на остров целую армию, и в 1536 году ирландский парламент принимает новый закон, отрекаясь от папы римского и выражая преданность королю Тюдору. Семьдесят пять человек из тех, что действовали заодно с Шелковым Томасом, приговорены к казни. Падение Фицджеральдов – это знак бесповоротного поражения всей Ирландии.

Роман завершается сценой, в которой Сесили Тайди в ужасе наблюдает за костром, что горит перед кафедральным собором Христа. Публично сжигаются иконы в попытке очистить ирландскую веру, и это возвещает новые битвы для каждой души на острове, поскольку религия и политика начинают смешиваться, образуя гремучую смесь. Резерфорд рисует зловещую завершающую сцену, в которой святые реликвии предаются огню, а Бачал Изу – украшенный драгоценностями реликварий, в котором хранился посох святого Патрика, одна из самых почитаемых святынь Ирландии, – исчезает навеки. Это незабываемый момент, и именно теперь наследники принцев превращаются в бунтовщиков.

В «Дублине» описывается история этих семей, но появляются и новые семьи: Смит, Пинчер, Бадж, Лоу, Мэдден и другие.

Колонизация

1597 год

Доктор Симеон Пинчер знал об Ирландии все.

Доктор Симеон Пинчер был высоким, худым, лысеющим человеком, хотя ему и шел всего третий десяток, с болезненной внешностью и суровыми черными глазами проповедника. Он был человеком образованным, ученым, членом колледжа Эммануэль в Кембриджском университете. Однако, когда ему предложили место в новом Тринити-колледже в Дублине, он устремился туда с такой живостью, что его новые наниматели были заметно удивлены.

«Я немедленно приеду, – написал он, – чтобы потрудиться во славу Господа».

С таким заявлением вряд ли кто-нибудь решился бы спорить.

Но он отправился туда не только из миссионерского рвения. Еще до своего переезда в Ирландию доктор Пинчер обстоятельно ознакомился с вопросом. Он, например, узнал, что жители острова, или коренные ирландцы, как их теперь называли в Англии, были хуже животных и что им, как католикам, нельзя доверять.

В Ирландию доктор Пинчер прибыл с твердым убеждением: коренные ирландцы – это низшие существа и сам Господь намеренно пометил их – вместе со многими другими, конечно, – еще в начале времен и предназначил им вечно гореть в адском пламени. Ведь доктор Пинчер был последователем Кальвина.

Чтобы понять, как именно доктор Пинчер толкует учение великого протестантского реформатора, достаточно было послушать одну из его проповедей. Несмотря на молодость, он уже считался отличным проповедником, и его восхваляли за понятность и простоту слов.

– Логика нашего Господа, – мог сказать доктор Пинчер, – как и Его любовь, безупречна. А поскольку мы обладаем способностью рассуждать, которую в Своей бесконечной доброте даровал нам Господь, мы можем понять Его цель. – И, наклонившись немного вперед, чтобы помочь слушателям сосредоточиться, доктор Пинчер мог пояснить: – Подумайте. Невозможно отрицать то, что Бог – источник всяческого знания, для Него все века – это один лишь миг, а потому Он должен в Своей бесконечной мудрости знать все: прошлое, настоящее и будущее. Следовательно, и в данный момент Он знает, кто спасется в Судный день, а кто будет отправлен в глубины ада. Он установил порядок всех вещей с самого начала. И по-другому быть не может. И хотя в Своем милосердии Он оставляет нас в неведении относительно нашей судьбы, некоторые уже избраны для рая, а другие приговорены к аду. Божественная логика непогрешима, и все верующие должны трепетать перед ней. Тех, кто отмечен, кто будет спасен, мы называем избранными. Все остальные прокляты и погибнут. И потому, – доктор Пинчер смотрел на слушателей устрашающим взглядом, – вы можете спросить себя: «Кто же я?»

Мрачную логику доктрины Жана Кальвина о предопределении трудно было опровергнуть. В том, что сам Кальвин, глубоко религиозный человек, руководствовался наилучшими намерениями, никто бы не усомнился. Его последователи стремились жить по всем правилам, быть честными, усердно трудиться и проявлять милосердие. Но некоторые критики этой доктрины считали, что идеи Кальвина рискованны: они могли привести к излишней суровости. Перебравшись из Франции в Швейцарию, Кальвин создал свою Церковь в Женеве. Правила в его общине были намного строже, чем у протестантов-лютеран, и он верил, что государство должно принудить верующих к строгости законом. Соблюдая собственную строжайшую мораль и донося властям на соседей за любое нарушение Божьих законов, эти люди не только рассчитывали получить место в раю, но и доказывали себе и миру, что они-то и есть те самые предсказанные избранные, которым назначено было прийти сюда.

Вскоре кальвинистские общины появились и в других частях Европы. Шотландские пресвитерианцы были известны строгой приверженностью доктринам предопределенности, Английская церковь и ее сестра Ирландская церковь также прониклись духом кальвинизма. «Только набожные принадлежат Церкви» – так заявляли в их общинах.

Могли ли в общине оказаться те, кто на самом деле вовсе не был избран для рая? Вполне могли оказаться, допускали кальвинисты. Признаком этого являлось любое отступление от строгой морали. И все равно, как заявил доктор Пинчер в одной из своих наилучших проповедей, оставалось немало сомнений.

– Ни один человек не ведает своей судьбы. Мы подобны людям, бредущим через замерзшую реку, глупо не думая о том, что лед в любое время может треснуть, расколоться, бросить нас в ледяные воды, под которыми, скрытые глубоко, горят яростные костры ада. А потому не надувайтесь гордостью, следуя законам Священного Писания, а помните, что все мы жалкие грешники и должны быть смиренными. Потому что это есть Божественная ловушка, и избежать ее невозможно. Все предсказано, и ум Бога, будучи совершенен, не изменится. – А затем, оглядев несчастную паству, доктор Пинчер обычно восклицал: – Но даже если все предопределено, если вы обречены, умоляю – не падайте духом! Потому что, как бы ни труден был путь, нам велено всегда надеяться!

Могла ли быть надежда у тех, кто не принадлежал к кальвинистским общинам? Возможно. Никому из людей не ведомы Божественные помышления. Но все-таки это казалось сомнительным. В особенности для католиков будущее выглядело весьма печально. Разве они не признают верховенства папистов, разве не поклоняются святым как идолам, то есть делают то, что в особенности запрещено Священным Писанием? Разве у них не было возможности отказаться от своих ошибок? По мнению доктора Пинчера, все последователи папы римского уверенно идут навстречу гибели, а коренные ирландцы, чей дурной характер хорошо известен, скорее всего, уже находятся в лапах дьявола.

Можно ли их спасти, если они обратятся к истинной вере? Можно ли таким образом исцелить их? Нет. Их грехи, полагал доктор Пинчер, – явный знак того, что все они изначально осуждены на ад. Они, как языческие духи, что были заразой тех мест, принадлежали подземному миру. И именно такие мысли поддерживали твердое решение доктора Пинчера, когда он пересекал море, направляясь в Дублин.

А что он думал о собственной судьбе? Был ли Симеон Пинчер уверен, в самой глубине души, что он действительно один из избранных? Он надеялся, что это так. И если в его собственной жизни присутствовали какие-то грехи, пусть совершённые по неосторожности, могли они служить знаком того, что его натура развращена? Доктор даже думать об этом не хотел. Конечно, к греху было склонно множество людей. Но те, кто раскаивался, могли действительно спастись. А значит, если он сам и грешил, то раскаивался в том с полной искренностью. А его повседневное поведение, его ревностное служение Богу доказывало, как надеялся и верил доктор, что он и в самом деле не последний среди тех, кого избрал Господь.

День, когда Симеон Пинчер прибыл в Дублин, был тихим, дул лишь легкий ветерок. Его корабль бросил якорь в устье реки Лиффи. Лодочник перевез доктора на Деревянную набережную.

Не успел доктор Пинчер ступить на ирландскую землю, представленную старым причалом, как произошло странное событие и мир перевернулся вверх ногами.

Через некоторое время доктор обнаружил, что лежит вниз лицом, слышит ужасный грохот и неожиданно получает сильный удар в живот. Доктор с трудом повернулся, посмотрел вверх, моргая, и увидел человека, судя по одежде джентльмена, который отряхивал с себя пыль и с беспокойством глядел на доктора.

– Вы не пострадали?

– Не думаю, – ответил Пинчер. – А что случилось?

– Взрыв.

Незнакомец показал назад, и Пинчер, развернувшись, увидел, что посреди причалов, где он заметил высокое здание с подъемным устройством по соседству, теперь торчит каменный пень, а дома на противоположной стороне улицы превратились в почерневшие развалины.

Пинчер с благодарностью принял протянутую руку незнакомца и поднялся. Нога у него болела.

– Вы только что приехали?

– Да. В первый раз.

– Тогда идемте, сэр. Кстати, меня зовут Мартин Уолш. Тут рядом есть гостиница. Позвольте мне проводить вас туда.

Оставив Пинчера в гостинице, любезный джентльмен ушел, чтобы осмотреть разрушения. Вернулся он примерно через час.

– Странное дело. Несчастный случай, без сомнения, – сообщил он и объяснил, что, похоже, искра, выбитая лошадиной подковой из камня мостовой, попала в бочонок с порохом, который переносил в пороховой склад большой грузоподъемный кран. – Вся нижняя часть Вайнтаверн-стрит разрушена. Даже здание собора Христа, расположенного выше по склону, дрогнуло. – Уолш сухо улыбнулся. – Я слышал о чужаках, приносящих плохую погоду, сэр, но взрыв – это что-то новенькое. Надеюсь, вы не собираетесь и дальше причинять вред ирландцам.

Вполне добродушная шутка, и Пинчер прекрасно это понял. Но сам он не слишком умел шутить.

– Нет, – ответил он с мрачным удовлетворением, – если они не паписты.

– А-а… – Джентльмен грустно улыбнулся. – В Дублине их много, сэр.

Но только после того, как этот добрый самаритянин проводил его в Тринити-колледж и сдал на руки привратнику, доктор Пинчер обнаружил, что и сам мистер Уолш принадлежит римской вере. Это был неловкий момент, отрицать невозможно. Но разве могло Пинчеру прийти в голову, что этот добрый незнакомец, явно англичанин, явно джентльмен, окажется папистом? И, как и предупреждал его Уолш, он действительно с ужасом узнал, что многие благородные жители Дублина, даже самые высокопоставленные, тоже паписты.

Но это открытие всего лишь показало, понял доктор Пинчер, как много нужно здесь сделать.

1607 год

Вечер летнего дня. Мартин Уолш стоял с тремя своими детьми на мысе Бен-Хоут и смотрел через море. Его осторожный юридический ум был занят тщательными расчетами.

Мартин всегда был вдумчивым – староватым для своих лет, часто говорили о нем. Его мать умерла, когда мальчику было три года, отец, Роберт Уолш, – годом позже. Его вырастили дед, старый Ричард, и бабушка, и Мартин, привыкнув постоянно находиться в обществе пожилых людей, бессознательно перенял многие их взгляды и отношение к миру, в том числе и осторожность.

Уолш нежно посмотрел на дочь, пятнадцатилетнюю Энн. Он с трудом верил, что уже должен принять насчет нее решение. Уолш сжал письмо в кармане штанов и снова задался вопросом, как задавался уже много часов: стоит ли рассказывать ей об этом?

Вообще-то, замужество дочери – частное дело семьи. Но оно таковым не было. Не в эти времена. Уолшу очень хотелось, чтобы его жена была жива. Она бы знала, как с этим справиться. Молодой Смит мог обладать хорошим характером, а мог и плохим. Уолш надеялся на лучшее. Но тут было нужно и кое-что еще. Принципы, естественно. И сила, без сомнения. А также не поддающееся определению и имеющее первостепенное значение качество – талант к выживанию.

Ведь для людей вроде самого Мартина – для преданных старых англичан – жизнь в Ирландии никогда не была еще более опасной.

Прошло четыре с половиной столетия с тех пор, как король Англии Генрих Плантагенет вторгся в Ирландию и, заняв место древнего ирландского верховного короля, силой вынудил вождей ирландских кланов формально признать его своим владыкой. Конечно, по другую сторону Пейла, области вокруг Дублина, вожди все равно оставались вождями, и вельможи Плантагенета, вроде Фицджеральдов, которые вскоре уже перестали слишком отличаться от ирландцев, правили островом на старый лад. Но семьдесят лет назад король Генрих VIII сверг Фицджеральдов и ясно дал понять, раз и навсегда, что Англия намерена напрямую управлять западным островом. Он даже принял на себя титул короля Ирландии.

Несколько лет спустя больной английский монарх Генрих VIII, сменивший шесть жен, умер. Около шести лет правил его сын Эдуард, слабенький мальчик, еще пять лет престол занимала его дочь Мария. А потом корону надела Елизавета, королева-девственница, и уже почти полвека она оставалась на английском троне. И эти монархи пытались управлять Ирландией, и все они находили это весьма нелегким делом.

На остров присылали лордов-наместников, и одним из них доставало мудрости, а другим – нет. Это почти всегда были английские аристократы со звучными именами или титулами: Сент-Леджер, Сассекс, Сидни, Эссекс, Грей. И они всегда сталкивались с одними и теми же традиционными ирландскими проблемами: старинные английские семьи – Фицджеральды и Батлеры – продолжали завидовать друг другу; ирландские вожди не выносили королевского надзора: в Ульстере могущественные О’Нейлы до сих пор не забыли, что когда-то были верховными королями Ирландии. И все – да, все, включая преданных английских сквайров вроде Уолшей, – были только рады отправлять посланников к монарху, чтобы подорвать авторитет и власть лорда-наместника, если его решения им не нравились. Ведь наместники являлись сюда, чтобы превратить Ирландию во вторую Англию, а вовсе не для выгоды ирландцев. Вместе с ними явилась толпа искателей фортуны, так называемые новые англичане, жаждавшие получить землю. Некоторые из этих жуликов даже пытались утверждать, что происходят от давно забытых поселенцев Плантагенета и что у них есть право на ирландскую собственность.

И стоило ли удивляться, когда английские лорды-наместники обнаруживали, что Ирландия сопротивляется переменам, или новым налогам, или английским авантюристам, пытавшимся украсть землю? За время детства Мартина Уолша постоянно возникали бунты, особенно на юге, где Фицджеральды в Манстере ощущали угрозу. При этом многие не просто подозревали, а были уверены в том, что английские официальные лица намеренно пытаются возбудить беспорядки.

– Если они сумеют подтолкнуть нас к серьезному бунту, – приходили к выводу некоторые ирландские землевладельцы, – то сразу конфискуют наши поместья и наложат на них лапу. Вот что они задумали.

Но только в конце долгого правления Елизаветы было поднято настоящее восстание.

Из всех ирландских провинций Ульстер имел репутацию наиболее необузданного и самого отсталого. Ульстерские вожди наблюдали за продвижением английских порядков в других провинциях с отвращением и все нараставшим беспокойством. Самый крупный из них, О’Нейл, получивший образование в Англии и носивший английский титул графа Тиронского, обычно умудрялся поддерживать там мир. Но в конце концов именно Тирон и возглавил восстание.

Чего он хотел? Править всей Ирландией, как его далекие предки? Возможно. Или просто желал так напугать англичан, чтобы они предоставили ему владеть Ульстером как своей собственностью? Тоже возможно. Но он, как и Шелковый Томас за шестьдесят лет до него, воззвал к истинным католикам, в противоположность еретикам-англичанам, и отправил послание католическому королю Испании, прося войска. И на этот раз отряды католиков – четыре с половиной тысячи солдат – действительно прибыли. Граф Тирон и сам был опытным воином. Он разбил первые английские силы, посланные против него в Ульстер, в битве при Йеллоу-Форде, и люди поспешили к нему со всего острова. Это было всего десять лет назад, и никто в Дублине не знал, что может произойти, но затем Монтджой, жестокий и опытный английский военачальник, разбил Тирона и его испанских союзников в Манстере. И после этого Тирон уже ничего не мог поделать. В тот самый момент, когда старая королева Елизавета лежала в Лондоне на смертном ложе, граф Тиронский, последний из вождей Ирландии, капитулировал. Но англичане оказались на удивление снисходительны к нему: они позволили графу сохранить часть древних земель О’Нейлов.

На трон Англии взошел новый король – Яков, один из кузенов Елизаветы. Игра Тирона была закончена, и он это понимал. Но стало ли в Ирландии безопаснее?

Уолш смотрел на море. Справа от него раскинулся широкий Дублинский залив, уходивший к южному мысу и порту Долки. Слева – странный маленький островок с расщелиной в утесе – Ирландс-Ай, так теперь иногда называли этот островок люди. А по другую сторону залива, на севере, поднимались голубовато-серые горы Ульстера. Если он вообще собирался заговаривать на эту тему, решил Уолш, то теперь самое время.