104 страницы про любовь

Он пришел в Дом моделей, уселся в заднем ряду, смотрел, как она выходила в ослепительном платье (туалет для новобрачных), и вдруг понял, что у них изменилось: пропала та счастливая легкость, та радость необязательности.

Теперь он хотел все знать о ней, и злился, и ревновал, если не знал.

Актрису опять вывели на площадку.

– Надеюсь, мне хотя бы в минуту съемки скажут, что говорить! Вы все время меняете текст!

– Милая, хорошая, добрая, забудьте, что у вас дурной характер и слушайте сюда! – кричал Режиссер. – Значит, идете, идете, идете от него! И вдруг у вас будто вырвалось: «Я тебя люблю!» И все! Поняли? Люблю! И все! И никаких его идиотских слов! Репетиция!

– Тишина! – заорал Сережа.

– Тишина, – повторили Женщины с никакими лицами.

– Мотор!

– Кадр 333, дубль 1.

– Я тебя люблю!

– Стоп! Нет! Нет! – страдал Режиссер. – Соберитесь! «Люблю» – это главное слово человечества! Это – глыба! Ради этого слова – все! Все предательства, все убийства, все подвиги! Ну! Ну, родная! Соберитесь!

– Просто я хочу знать, где ты сейчас работаешь. Это естественно.

– В Доме моделей.

– Врешь! Вчера я случайно зашел в Дом моделей.

– А я все думаю себе: кто такой знакомый в последнем ряду.

– Но вчера мне сказали, что ты совсем ушла из Дома моделей! Мне наплевать, где ты работаешь, мне неприятно, что ты мне врешь!

– Есть такая передача – «Хочу все знать». Один мой знакомый называет ее «Хочу хоть что-нибудь знать».

– Меня не интересуют твои дурацкие знакомые с кретинскими фразами! Где ты проводишь дни? Где ты была, например, сегодня?

– Сегодня я ходила с одним человеком и покупала мыло его маме ко дню рождения. Он мой старый друг… и он попросил меня.

– Меня не интересует сегодня! Где ты вообще работаешь? Где? Где?

– На меня нельзя кричать, а то я уйду.

– Перестань паясничать! И перестань врать! Раз и навсегда! Я не хочу, чтобы ты… – он хотел сказать – «шлялась», – была черт знает где! Я не хочу слышать про твоих кретинских знакомых! Ты… ты…

Она тихо-тихо ахнула и зашептала:

– Как же? Ты что?

– Тишина!

– Попробуем еще раз снять!

– Мотор!

– Кадр 333, дубль 2.

И Актриса рванулась к камере:

– Я тебя люблю!

– Стоп! Назад! Еще раз! Съемка!

– Тишина в павильоне!

– Мотор!

– Кадр 333, дубль 3.

– Ну?!

Актриса не двинулась с места.

– Ну?! Ну?! – вопил Режиссер.

И, не выдержав, Женщина с никаким лицом истерически выкрикнула:

– Я тебя люблю!

– Стоп! Стоп!

Она плакала.

– Как же ты мог. Все правильно! Это мне за все! Ну конечно, если я с тобою, значит, я… Боже мой! Как ты обо мне думаешь! Спасибо! Будь я проклята! Спасибо тебе!

Ее било. Начался взрыв, рожденный из пустяка. Все, что накопилось, молчало, распирало, – рванулось наружу. Она плакала страшно, горько, она кричала.

– Я тебя люблю! Еще раз! Начали! Съемка!

– Тишина!

– Мотор!

– Кадр 333, дубль 4.

– Я тебя люблю!

– Кадр 333, дубль 5.

– Я тебя люблю!..

– Я тебя люблю!

– Я тебя люблю!!!

Он целовал ее, просил прощения и был счастлив, потому что понимал, что она его любит.

Она долго счастливо всхлипывала, потому что она тоже понимала, что он ее любит.

– Не буду я с тобою, клянусь. Сегодня мы в последний раз. Как же ты относишься ко мне? Ну что за дела такие! Все на меня кричат – мама, ты, бабушка Вера Николаевна, хоть удавись, честное слово!

Потом они лежали в кровати, и он спросил:

– Ну и где же ты все-таки работаешь?

Она засмеялась.

– Знаешь, что я сейчас вспомнила? В детстве мама меня наказывала – ставила в угол на коленки, на горох. Сколько я там простояла! Но зато так было хорошо, когда после всех слез мама меня прощала, и мы мирились. Помнишь, ты рассказывал что кто-то очень умный сказал… «Надо возделывать свой сад»… Каждый человек должен трудиться физически, только труд физический, тяжелый дает покой душе и верную точку зрения на жизнь. А еще ты цитату мне сказал из Толстого, помнишь?

Он с ужасом вспомнил. Да, он разговаривал с ней как с собой, то есть попросту размышлял вслух, и оттого нес много бреда. Он забывал, что она ему верила, потому что думала: он знает. И еще он вспомнил, как однажды встретил ее в библиотеке Ленина с тетрадочкой под мышкой. Она попыталась спрятаться за колонну, но он извлек ее оттуда. Она все равно убежала, а потом объясняла:

– Я просто не была готова к встрече с тобой. Когда иду к тебе, мне надо немножко собраться. И вообще, я могу настраиваться только на что-нибудь одно.

Вот тогда он узнал у нее и про тетрадочку.

– Я после твоих разговоров всегда иду в библиотеку и читаю все, о чем ты рассказываешь. И записываю все это в тетрадочку. Я таких тетрадочек много исписала, я всегда их на ночь перечитываю – умнею…

– Ну и где же ты работаешь? – спросил он почти со страхом.

– Только ты не смейся, слово?.. Нет, ты скажи, скажи!

– Слово.

– Я устроилась землекопом в Ботанический сад. Там бригада, прекрасные люди, цветы сажаем. Представляешь: весна, дымок от костров. Ты посмотри, какие у меня стали руки. Хочешь, потру о щечку? Чувствуешь? Чувствуешь?

Потом она обнимала его своими новыми, шершавыми руками, и он с ужасом сказал вдруг:

– Я тебя люблю.

– Ну что, единственная и прекрасная, ты можешь сыграть простую сцену: «Я тебя люблю»? Можно или нельзя? У тебя было что-нибудь подобное в жизни?!

Актриса молча ушла из павильона.

– Нахалка! – сказала Женщина с никаким лицом.

– Отдохнем! – сказал Режиссер.

– Федор Федорович, – сказал Сережа, – по-моему, ей не нравится парик.

– Перерыв для всех! – сказал Режиссер.

Погасли юпитеры, и Режиссер подошел к нему:

– Маска, я тебя знаю. Я нашел гениального актера на роль контролера.

– Какого контролера?

– Я тебе не сказал? После первой ночи они у тебя гуляют по парку, так вот. Представь: они заходят в комнату смеха, а там контролер… Да ты не бойся, это ничего не испортит, иначе все получается, как ты любишь – нестерпимо сентиментально. Кстати, почисти язык. Ты видел Актрису. Ну можно с таким лицом произносить все твои «влопалась», бессмысленные междометия, идиотски переспрашивать и хихикать?

Она переспрашивала, потому что волновалась, потому что…

– Кстати, эпизод с Ботаническим садом мы все равно не успеем снять – ушла натура. Я его объединил с эпизодом в театральной кассе. Грандиозный эпизод! И то, что ей деньги не пришли, – это такая правда!.. И эти твои грустные грузины в кепках… Это на сливочном масле!

В Ботаническом саду окончился сезон, и она устроилась в театральную кассу продавать билеты. Она с энтузиазмом рассказывала покупателям о спектаклях, объясняла, рекомендовала – и около ее кассы толпился народ и разгуливали молодые грузины в огромных кепках, введенные в заблуждение ее общительностью. В кассе у нее случились денежные неприятности, и она вскоре уволилась. И целый ряд вещей навсегда исчез из ее гардероба.

– Как так можно? Представляешь, подходит женщина, интеллигентная, с ребенком на руках, и говорит, что ее обокрали, а ей надо лететь с больным ребенком во Владивосток. И что она мне оттуда тотчас же вышлет. Нет, как так можно. Разве ты не поверил бы?

Я ей отдала из выручки. А может быть, с ней просто случилось несчастье и она еще вышлет?

Но деньги не пришли, а так как адреса женщины она, конечно, не взяла, история эта осталась невыясненной.

– Кстати, я вспомнил ту реплику, – сказал Режиссер.

– Какую реплику?

– Ну ту, которую я хотел, чтобы ты вставил… Значит, она звучит так: «А существует ли любовь? – спрашивают пожарники». Хорошо, да? Почему смешно – непонятно, но хорошо. Да, еще. Эпизод с плащом улетел. Очень сентиментально.

Да, еще с плащом. Наступила теплая осень. Она разгуливала – старое кожаное пальто через руку – в единственном оставшемся после театральной кассы туалете.

– Туалет – в нем куда хочешь: и во дворец, и на паперть.

Вся зарплата у нее уходила на бесчисленные мелкие подарки – ему, сослуживцам, маме. Она дарила ножички, торты, цветные клеенки, синтетических медведей, чай в коробках – и с трудом дотягивала до зарплаты. А в это время его важные дела наконец-то принесли результат – он получил премию за рассказ на конкурсе журнала «Огонек». Он решил сделать ей подарок. В университетском общежитии по случаю продавали белый французский плащ, и он с торжествующим видом принес плащ ей. И она заплакала.

– Как же ты мог! Неужели я такое ничтожество… неужели без французского плаща я – ничто? Я ведь с тобою без этого проклятого плаща. Не надо меня обижать, ладно? Слышишь? Не надо никогда меня обижать!

– Очень сентиментально, – сказал Режиссер. – Как ты это дело любишь. Но все это мелочи. А с главным-то я от тебя не отстану, парень.

И добавил весело:

– Почему она погибла?

– Как с гостиницей?

– Бродецкий занимается. Почему она погибла?

– Знаешь, я поступила в «Аэрофлот».

Там ее тоже очень уважали. Но она все чаще приходила печальная.

– Меня нет на свете! Что я есть, что меня нет – все равно. Я ведь абсолютно бесполезный человек. Я даже сходила в «Мосгорсправку». Я взяла о себе справку, чтобы удостовериться, что я – есть! Что ты молчишь?

В это время решались его важные дела, ему было не до нее, и он слушал все это невнимательно и вяло, давал какие-то советы. После его премии она начала читать все газеты от корки до корки, все искала статью о его рассказе. И все удивлялась и обижалась, почему не пишут о таком интересном рассказе, о таком выдающемся литературном событии – о третьей премии на конкурсе журнала «Огонек». Его рассказ она выучила наизусть и разговаривала с ним только цитатами.

– «На столе лежали два комочка – носки ребенка». Ха-ха! Комочки! Потрясающе! Комочки, комочки.

Однажды они шли по улице, она вдруг остановилась и сказала тихо и торжественно:

– Я чувствую – к тебе идут успехи!

Она и это почувствовала – в тот год у него было много успехов. Он все чаще встречался с ней днем, чтобы вечерами видеться с важными людьми. Люди эти прежде его не знали, и оттого, что теперь они его знали и даже встречались с ним, он пребывал в щенячьем восторге. Это древняя, достаточно обычная и много раз описанная история. И она со своей страшной интуицией уже все чувствовала.

– Приветик! Я на секундочку к тебе, очень спешу! Да и у тебя, наверное, тоже делишки?

Так она теперь говорила, приходя к нему на свидание. Она ждала, он молчал. Он был ей благодарен, потому что в это время он уже познакомился с другой. Другая была очень красива, умна и великолепно училась в университете. И вот это совершенство его полюбило. Он так был потрясен случившимся, что не успел хорошенько разобраться, полюбил ли он. Впрочем, это подразумевалось само собой. И это тоже древняя, достаточно обычная и много раз описанная история.

– У тебя кто-то есть. Только молчи! Ты когда ко мне прикоснулся… после нее… – она засмеялась. – Я все поняла. Сразу. Я даже могу сказать, какого она роста. И какая у нее грудь. С интуицией у девушки все в порядке, это ей вместо ума. Как осязание у слепых. Ты не грусти… я была готова к этому с первого денечка. Девушка держала себя в мобилизационной готовности. Это тебе.

Она протянула ему открытку. На открытке было написано «С Новым годом», изображен счастливо-лукавый кот, а под ним стихи о том, что этот кот – бархатный живот хотел съесть мышек в серых пальтишках, но они от него ловко убежали.

– Кот – бархатный живот – это ты. С Новым годом, удачи тебе! Я буду помаливаться за тебя.

Но и на этот раз уйти она не сумела. Он несколько раз встречал ее у своего дома – она тотчас перебегала на другую сторону. Он понимал, что она нарочно так делает, чтобы он пошел за нею. Но ему не хотелось, и он делал вид, что не замечает ее. Тогда она написала ему отчаянное письмо и попросила увидеться.

Было тридцатое декабря. Он уезжал в Крым, где они решили встретить Новый год вместе с красавицей студенткой. Когда она позвонила ему и, задыхаясь, нехорошо спросила, получил ли он ее письмо, он, неприятно мучаясь, попросил ее прийти на вокзал (только не к поезду, а к метро – за час до поезда).

У метро в назначенное время ее не оказалось, и он с облегчением тут же пошел прочь. Тогда она вышла из-за колонны в своем старом кожаном пальто. Она вдруг показалась ему совсем некрасивой, даже какой-то неряшливой.

– Я оказалась твоим рабом… так не хотела, но оказалась. Не дай Бог тебе узнать, что я пережила… ты не выдержишь. Но я надеюсь, что в мире справедливости нет – и все у тебя по-прежнему будет отлично. Потому что я хорошо отношусь к тебе! Я понимаю, ты сейчас хочешь, чтобы я побыстрее ушла… Ты – нормальный и оттого мало что можешь понять… А надо бы, ведь ты писатель. Я желаю тебе… Я желаю тебе… Я… Я…

Она говорила еще что-то ужасное, но все это показалось ему тогда ненатуральным, истерическим, потому что тогда он ее уже не любил.

У поезда он встретил студентку-красавицу и толпу провожающих университетских знакомых. Купили шампанское и сорок минут провели около поезда в празднично падавшем снеге, в шуме и разговорах. Когда поезд тронулся, он стоял у окна и рассеянно смотрел во тьму сквозь падающий снег.

И тогда он увидел ее. Она стояла на самой дальней платформе, у самого края. Стояла, видно, долго, и на голове у нее выросла огромная снежная шапка. Когда поезд проходил мимо, она подняла руку и махнула вслед.

Больше она не звонила и не писала. Встретил он ее только однажды.

В павильон вернулась вся толпа – съемочная группа.

Зажгли юпитеры, и опять осветился этот гигантский тусклый сарай с беспощадно обнаженными стенами, похожий на катакомбы. И совсем немножечко на ад.

И группа в беспощадном свете стала толпою забавных бесов.

Увидел он ее через два года на аэродроме в Сочи. Он сошел с самолета и шагал к зданию аэровокзала, когда увидел ее. Она бежала навстречу по летному полю, размахивая спортивной сумкой. Она совсем не изменилась и снова была (как в тот летний день) радостной девочкой.

– Привет! – она сказала это так, будто они виделись только вчера.

– Как ты живешь? – тупо спросил он.

– Живу. В институт поступила. Ты когда-то очень хотел, чтобы я поступила в институт. Я даже о тебе подумала, когда прочла себя в списке.

Ее окликнул мужчина у трапа самолета.

– Тренер волнуется… я вернулась в спорт.

– Помнишь, тогда ты сказала на вокзале…

– Тогда – сегодня, сказала – мазала. Какое все это имеет значение? Все правильно. За грехи все это было, за никчемность. Жила гадко, для себя. А надо по-другому, милый. Видишь, сбылось: стоим мы с тобой как два старичка и беседуем. А ты, кстати, не изменился – совсем мальчонка в этих джинсах. Они тебе очень идут.

Тренер опять позвал ее.

– Тишина в павильоне!

– Мотор!

– Кадр 333, дубль.

– Я тебя люблю! – крикнула Актриса.

– Стоп!

– Надо идти. Удачи тебе!

– Послушай… – начал он. (Он уже не был тогда с красавицей студенткой.) – Послушай.

– Не надо. Все у тебя будет хорошо! Я ведь помаливаюсь за тебя – всегда. Я побежала. Побежала!

Она взбежала по трапу и, обернувшись, махнула ему рукой. И исчезла в самолете.

– Я все понял – почему не получается! Великолепная моя, это – ошибка! Несравненная, моя, это не надо снимать абстрактно! Будем снимать в его комнате! Осветите его комнату! Это утро! Там солнце!

И юпитеры осветили темную декорацию.

– Свет! Свет на дверь!

Господи, как все было похоже. Это был угол его комнаты, так же стояли стулья, и узкая кушетка у окна, и смешная фигурка на этажерке. И такое же солнце на стене – как в то утро самого длинного дня. Страшно подглядывать из будущего на свою прошлую жизнь.

Режиссер подошел к нему:

– Парень, придумай реплику к эпизоду «Утро понедельника». А то как-то глупо: она уходит от него, машет ему рукой – и все. Это от бедности. Помучайся! Надо что-то очень простое. Подумай, родненький, пока мы тут ставим свет. Напрягись немного, а завтра уедешь, и снова у тебя будет море, а мы останемся тут вкалывать за тебя. Но главное за тобой: почему она погибла?

Почему она погибла?

Она погибла уже тогда, на эскалаторе, когда он увидел ее в первый раз. Как там сказано: «Мы все убиваем тех, кого любим. Кто трус – коварным поцелуем, кто смел – клинком в руках». Но все мы убиваем тех, кого любим. Но Режиссер был прав: ее смерть он придумал в повести. Она попросту исчезла из его жизни. Он написал ей письмо, когда ему стало совсем плохо, но она не ответила. Он очень удивился – он знал, что она не могла ему не ответить.

Он пошел к ней домой. Дверь открыл мужчина. И сказали коротко:

– Такие здесь не проживают. Они уехали в другой город.

Когда он возвращался, все вспоминал человека, отворившего дверь. Как странно был одет этот человек – в белой рубашке, перечеркнутой у горла старомодной черной бабочкой. Как посмотрел на него, будто давно его ждал. Как суетливо, страшно сказал про ее отъезд и как поспешно, будто боясь вопросов, захлопнул перед ним дверь.

– Такие здесь не проживают. Они уехали в другой город.

Наверное, это все ему показалось, но он никак не мог отделаться от ужаса и тоски. И еще он знал: если бы она была – она пришла бы к нему! Она почувствовала бы, что ему плохо, потому что она все всегда знала про него…

И тогда ему все чаще стало представляться шоссе в горах, пылающий день и стайка велосипедисток. И поворот.

Он видел, как она лежала, у парапета, видел луч солнца на ее виске и как кружилось колесо упавшего велосипеда.

Он даже знал, как потом пошел дождь, смывая кровь с шоссе. Он так часто все это видел, что поверил в это.

– Сейчас автор скажет нам реплику! Актриса и группа – все внимаем! Тишина в павильоне!

С тех пор он влюблялся в женщин, которые были на нее похожи (точнее, вначале были на нее похожи), – милая игра в Синюю птицу.

– Ну, автор! Давай! – орал Режиссер. – Реплику! Любую! В эпизод «Утро»! На ее уход! Реплику! Автор!

Он засмеялся и сказал:

– «А существует ли любовь?» – спрашивают пожарники.

104 страницы про любовь

Часть первая

Над сценой – светящаяся вывеска «Молодежное кафе “Комета”». В кафе. Два столика. За одним столиком сидит ДЕВУШКА. Она одна. На стуле стоит ее чемоданчик. На чемоданчике – букет в целлофановой обертке. За другим столиком – ПАРЕНЬ. И он тоже один. За сценой мальчишеский голос поэта читает стихи.

Мотогонки по отвесной стенке в Огайо

Мы – мотоциклисты —

Мчимся вверх,

Ввинчиваясь в стенку

Круг за кругом.

Над нами звезды,

А внизу – огонек у входа,

Так похож на червовую карту

Или – проще – на чье-то сердце.

А кругом почтеннейшая публика,

Как ей спокойно

Смотреть за пятиалтынный,

Как мчатся к звездам,

Круг за кругом,

Шальные мотоциклы,

Играя с судьбою в червовую карту.

А потом сердце у входа гаснет,

И публика расходится,

И ты говоришь мне немного устало,

Снимая со лба мокрый шлем:

– Придет время – мы станем толстыми

И будем смотреть,

Как другие мальчишки,

Круг за кругом,

Рвутся к звездам

По отвесной стенке.

Но пока.

Мы – мотоциклисты.

Поэт закончил читать стихи. Аплодисменты.

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ОБЩЕСТВЕННОГО СОВЕТА КАФЕ. Мы обсуждаем стихи и песни «молодого, начинающего. и т. д. и т. п». поэта Жени Даля. Кто-нибудь хочет высказаться? Ну давайте, ребятки, в бой!

ДЕВУШКА (за столиком). Только два слова. Можно? (Встала.) Мне очень понравились стихи. Большое спасибо.

Смех, аплодисменты за сценой.

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. Еще кто-нибудь. Только помногословнее.

Молчание.

Ну, ребятки. Кто родил хоть какую-то идею?

ПАРЕНЬ. Я родил. (Встает.) Вы знаете… передо мной здесь выступала девушка.

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. Ваша профессия?

ПАРЕНЬ. Анкета необязательна. Я продолжаю. Вот передо мной здесь выступала девушка. Довольно необычная. Мне даже показалось, что она…

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. Не понял. Вы собираетесь обсуждать стихи или девушку?

Смех.

ПАРЕНЬ (тоже усмехнулся, невозмутимо). Нет. Стихи я обсуждать не буду. А девушка мне понравилась. Все.

Смех, аплодисменты.

ГОЛОС ПРЕДСЕДАТЕЛЯ. Ясно. С идеями у нас не густо… По этому печальному случаю предлагается радостная врезочка в наш вечер. Прошу!

И тотчас женский голос за сценой запел песенку. А парень преспокойно подходит к столику, где сидит девушка, снимает со стула ее чемоданчик, аккуратно укладывает на чемоданчик ее цветы и садится рядом.

ДЕВУШКА (даже задохнулась). Ну!..

ПАРЕНЬ. Да, такие шутки я ценил в средней школе. Думал, что вырос. Как видите – нет.

ДЕВУШКА. Но это… но… на нас все смотрят!

ПАРЕНЬ. Несущественно. Кстати, стихи довольно дрянные. Вам всегда нравятся дрянные стихи?

ДЕВУШКА. А может быть, этот товарищ писал их от чистого сердца? Может быть, у него просто не получились хорошие?

ПАРЕНЬ. Тоже довод. Вы, видно, очень чуткая девушка?

ДЕВУШКА. А вы очень приставучий товарищ.

ПАРЕНЬ. А вам нравится, что я к вам пристаю. Красивые девушки тщеславны. У вас сегодня целый вечер будет чудесное настроение.

ДЕВУШКА (засмеялась). Вы… веселый товарищ.

К столику подходит спортивного вида, тщательно одетый ОЧКАСТЫЙ ПАРЕНЬ.

ОЧКАСТЫЙ (дружелюбно). Привет.

ПАРЕНЬ (сухо). Салют.

ОЧКАСТЫЙ (обескураженный его тоном). Ну, я к тебе лучше потом подойду.

ПАРЕНЬ. Да, лучше потом.

Очкастый уходит.

ДЕВУШКА. Это ваш знакомый?

ПАРЕНЬ. Это мой знакомый. Что же это вы одна?

ДЕВУШКА. Одна – не одна. Не все ли равно?

ПАРЕНЬ. Не все. Я боюсь, что к вам сейчас кто-то придет.

ДЕВУШКА. Чепуха какая. Я просто с аэродрома, ужасно проголодалась и зашла. (Махнула рукой.) А! Все это не важно. Часто вы так пристаете к девушкам?

ПАРЕНЬ. Часто.

ДЕВУШКА. Не надоело?

ПАРЕНЬ. Нет. Людям моложе ста двух лет свойственна вера в «необыкновенную встречу». Без этой веры можно было бы умереть от скуки. Идет по улице человек. Упал и умер. Все думают – он от инсульта. А он – от скуки.

ДЕВУШКА (засмеялась). Вы невероятно веселый товарищ.

ПАРЕНЬ. Вы уже два раза об этом сказали.

ДЕВУШКА. Вы грустный?

ПАРЕНЬ. Да, я пессимист. (Чуть насмешливо, чуть серьезно.) Иногда вдруг отчетливо понимаешь, что жизнь проходит. И довольно быстро. Люди смешны. Вот если потерял деньги – огорчусь. А каждую секунду мы теряем секунду жизни. И ничего, не замечаем.

ДЕВУШКА. Да. Вы очень странный.

ПАРЕНЬ. Товарищ.

ДЕВУШКА (опять засмеялась). Вот именно, товарищ.

ПАРЕНЬ (встал, перенес бутылку вина со своего столика). Выпьем. По поводу моей странности.

ДЕВУШКА. А зачем?

ПАРЕНЬ. Только не надо ханжить, хорошо?.. Кстати, это сухое вино.

ДЕВУШКА. Сухое – мокрое, не важно. Терпеть не могу, когда меня кто-то угощает.

ПАРЕНЬ. Хотите оставаться независимой?

ДЕВУШКА. Хочу!

ПАРЕНЬ. Проблема. Ну что ж. Будем пить как мужчина с мужчиной. Кончим эту бутылку – вы купите следующую. Подходит такое решение?

ДЕВУШКА (отважно). Подходит.

ПАРЕНЬ. Ну вот. А теперь поехали?

ДЕВУШКА. Поехали.

Он наливает.

(Торопливо.) Только немного. А то я рано утром опять улетаю.

Парень засмеялся.

Чего вы смеетесь?

ПАРЕНЬ. Так. Значит, то прилетаете, то улетаете? Веселая у вас жизнь. Где же вы работаете?

ДЕВУШКА. «Где», «что» – кому нужны эти уточнения! И вообще. А! Вы все равно этого не поймете.

ПАРЕНЬ. Я отлично понял.

ДЕВУШКА. Что же вы поняли?

ПАРЕНЬ. Человек – не тот, кто он есть на самом деле, а тот, кем он мечтал стать. Просто в силу тех или иных причин часто что-то не получается в жизни. А вот встретишь незнакомого человека – и ничего он о тебе не знает, и ты можешь держать себя с ним так, будто все у тебя вышло. С незнакомыми людьми легко. Вы это хотели сказать?

ДЕВУШКА Что ж, вы… понимаете.

ПАРЕНЬ (так же). Вам со мной легко?

ДЕВУШКА. А! Ерунда! Просто вы мне попали под настроение (засмеялась).

ПАРЕНЬ. Часто смеетесь. Вам, наверное, кто-то сказал, что у вас красивый смех. А он у вас довольно глуповатый.

ДЕВУШКА. Ну!..

ПАРЕНЬ. Простите, сорвалось.

ДЕВУШКА. Нет, это даже хорошо. Я люблю людей, которые говорят то, что думают.

ПАРЕНЬ. Налить?

ДЕВУШКА. Как мужчина мужчине. Вообще, правда, я сегодня часто смеюсь. Вы знаете, я заметила, есть какой-то закон: если плачешь, всегда потом будешь смеяться. И наоборот. Вот однажды я плакала два дня подряд. Мне это так надоело. И вот на третий день я решила: буду смеяться – и все! И целый день ходила и смеялась сквозь слезы, как идиотка. А! Странно. С той минуты, как мы познакомились, трещим, трещим.

ПАРЕНЬ. И все равно мы ничего не сможем сказать друг другу.

ДЕВУШКА. Знаете, это тоже правда. Я тоже об этом часто думаю. Хорошо бы все люди лет на пять замолчали. Вот тогда у всех-всех слов появился бы снова смысл. Непонятно? Вот когда я думаю – понятно, а говорить не умею. Юморочек один. Что вы так на меня глядите? Вообще, что вы все время улыбаетесь?

ПАРЕНЬ. Так.

ДЕВУШКА. Так, да?.. (Чтобы что-то сказать.) У вашего знакомого очень грустное лицо. Нет, но почему вы все-таки улыбаетесь?

ПАРЕНЬ. Так.

ДЕВУШКА. Так – не так. Я ненавижу, когда улыбаются. Вы… вы просто мне попали под настроение.

ПАРЕНЬ. Нет. Я вам понравился. Еще когда там сидел и на вас смотрел – уже понравился. Да?

ДЕВУШКА. А! Да – не да. Чепуха все это.

ПАРЕНЬ. Понравился?

ДЕВУШКА. Нет. Ну понравились! Ну и что с того! Мало ли кто мне нравится.

ПАРЕНЬ. На будущее. Мы постараемся говорить друг другу только правду. Этого еще никто не сумел. Идет?

ДЕВУШКА (засмеялась, потом спохватилась и… опять засмеялась). Буду смеяться своим глуповатым смехом. Кстати, неплохо бы узнать, как вас зовут.

ПАРЕНЬ. Неправда первая. Вы давно хотите, чтобы я вам сказал это. И вас ужасно бесит, что я молчу. Да?

ДЕВУШКА. Нет!.. То есть – да.

ПАРЕНЬ. Как вас зовут?

ДЕВУШКА. Наташа.

ПАРЕНЬ. А меня – Евдокимов.

ДЕВУШКА. Как?

ПАРЕНЬ. Евдокимов. Я люблю, когда меня называют по фамилии.

Заиграли танго.

Вам очень хочется, чтобы я вас пригласил сейчас танцевать?

НАТАША. Нет. То есть хочется. Ну хочется. Что тут особенного? Я люблю, когда меня приглашают танцевать, вот и все.

Они танцуют.

Давно не танцевала. Не надо. Не смотрите на меня все время. Мы сегодня будем здесь недолго, хорошо?

ЕВДОКИМОВ. Плохо. Когда мы с вами встретимся?

НАТАША. Не знаю. Завтра я, возможно, улетаю. Завтра или через несколько дней.

ЕВДОКИМОВ. Вы не улетайте завтра. Улетайте через несколько дней.

НАТАША. Это от меня не зависит.

ЕВДОКИМОВ. Все зависит от нас. Если вы очень захотите.

НАТАША. Вообще, действительно все зависит от нас.

ЕВДОКИМОВ. Так вы хотите встретиться со мной завтра?

НАТАША. Ну, ладно. Хочу! Ну и что с того? Ну почему вы все время смотрите. А!

ЕВДОКИМОВ. Здорово у вас звучит это «а!».

НАТАША. Это раньше, когда мне мама что-нибудь неприятное говорила, я всегда хмыкала. Потом мы решили покончить с хмыканьем, и я ей теперь на все неприятное говорю «А!» Ну не смотрите на меня все время!

ЕВДОКИМОВ. Буду смотреть. Здорово, что вас зовут Наташа.

НАТАША. «Здорово», да? Почему «здорово»?

ЕВДОКИМОВ. Не знаю. Здорово – и все!

НАТАША. Чепуха какая. Ну не смотрите на меня так.

ЕВДОКИМОВ. Буду. У вас невероятные глаза. У вас желтые глаза. У вас, наверное, лучшие глаза в СССР.

НАТАША. Желтые, серые, зеленые. (Вдруг кокетливо.) Вот один человек называет меня лучшей девушкой Москвы и Московской области.

ЕВДОКИМОВ. Он дурак. Вы лучшая девушка в СССР.

НАТАША. Не надо смотреть.

ЕВДОКИМОВ. Буду. (Тихо.) Вы хотите, чтобы я вас поцеловал.

НАТАША. Нет!.. То есть. А! Хочу – не хочу… Нет… это кошмар какой-то.

Одинокий столбик с шашечками. Надпись: «Стоянка такси». Прямо на тротуаре, под столбиком, сидит ПАРЕНЬ. Он что-то чертит в записной книжечке.

Подходят ЕВДОКИМОВ и НАТАША.

НАТАША (парню на тротуаре). Простите, вы на такси?

ПАРЕНЬ (с достоинством). Нет, я на троллейбус.

НАТАША. Разве еще ходят троллейбусы?

ПАРЕНЬ. В час двадцать «букашка» по кольцу. Таксистов подбирает.

НАТАША. Сколько сейчас?

ПАРЕНЬ (услужливо). Двенадцать сорок.

НАТАША. Мне осталось спать шесть часов.

Евдокимов чуть обнял ее. Она отстранилась.

ЕВДОКИМОВ. Ты не бойся. К часу ты будешь дома.

НАТАША. Я не боюсь – ты сам не бойся.

ЕВДОКИМОВ. А знаешь (показывает на виднеющийся силуэт дома), это мой дом.

НАТАША (будто не слыша). Ну ни одной машины. Вот всегда так, когда тебе нужно что-нибудь позарез.

ЕВДОКИМОВ. А вон мое окно. Шестой этаж, первое справа.

НАТАША (неловко, чтобы что-то ответить). У вас темно.

ЕВДОКИМОВ. Просто нет никого в квартире. Я там один сейчас живу.

Молчание.

ПАРЕНЬ. Прости, закурить не найдется?

ЕВДОКИМОВ. Найдется. (Передавая сигарету, взглянул в записную книжку парня.) Мыслишь? Не так уравнение написал, Топтыгин. (Наклонился, что-то черкнул в записной книжке парню.)

ПАРЕНЬ. Понял. (Доброжелательно.) Стрельни мне еще сигарету, про запас.

Евдокимов протягивает сигарету.

(Словоохотливо.) Начал боксом заниматься, выбросил сигареты. Смех: девушку проводишь, пока сидишь здесь, ждешь «букашку», так закурить разбирает – обязательно согрешишь. Ничего, с понедельника начнем жизнь сначала.

ЕВДОКИМОВ. Ага. Пятьдесят процентов людей каждый понедельник начинают жить сначала.

Появляется веселый ГРАЖДАНИН с цветком георгина.

ГРАЖДАНИН. За Саврасушкой очередь, ры-бочки мои, воробушки? Кто последний?

ЕВДОКИМОВ. Мы.

ГРАЖДАНИН. Все Саврасушки в парк едут. Храп-храп делать. Да здравствует ночь – друг молодежи. Ночью нахально блестят скамейки и по пустым улицам пощелкивают каблучки. «А я усталый старый клоун, и в испуге даже дети убегают от меня». (Строго.) О прекрасная наша молодежь! Вы не подумайте, что я пьян. Не подумали?

ПАРЕНЬ. Ну что вы.

ГРАЖДАНИН. Просто я – балалаечник. Представляете, в двадцатом веке быть балалаечником? Ужас. Каждый вечер я порчу настроение современной публике. Трагедия. Ну можно быть после этого трезвым? Ведь правильно? Ведь точно?

ПАРЕНЬ. Несомненно.

ГРАЖДАНИН. А я трезв. (Вынимая из-под пальто четвертинку.) Малыш еще не начат. (Парню.) «Бип-бип-бип, я Земля, ищу спутника».

ПАРЕНЬ. Нет, мил человек, поздновато.

НАТАША (Евдокимову). Всегда так, когда машина нужна позарез.

ЕВДОКИМОВ. Есть предложение.

НАТАША. Не надо никаких предложений.

ГРАЖДАНИН (Евдокимову). Можно к вам обратиться?

ЕВДОКИМОВ. Нет, нельзя.

ГРАЖДАНИН. А я нарушу и обращусь. (Протягивая Наташе цветок.) Возьмите этот георгин. Как дань восхищения.

НАТАША. Спасибо. (Вынимает из чемоданчика яблоко.) А вы возьмите яблочко. Очень хорошее, из Ташкента.

ГРАЖДАНИН. Прекрасно. Вся история человечества началась с яблока. Прекрасно. Вы добрая. А он злой. Вы от Чернышевского. А он от Достоевского. Я тоже добрый. А мир не приемлет доброту. Вот я говорю: «Дайте мне большое, чистое, настоящее». А мне отвечают: «Возьмите слона и вымойте его в ванне». Вот тебе большое, чистое, настоящее. Уйти из мира, рыбочки мои, воробушки?

ПАРЕНЬ. Сделайте одолжение.

ЕВДОКИМОВ (тихо). Слушай, Наташа.

НАТАША. Нет, нет!

ЕВДОКИМОВ. Ну перестань. Пойдем ко мне, и от меня вызовем такси по телефону.

НАТАША. Я не спешу!

ЕВДОКИМОВ. Ну, пойдем. Ты с трудом держишь этот чемодан. Я все могу вытерпеть в жизни, только не ханжество! Ведь днем ты бы пошла?

НАТАША. Но я не спешу.

Шепотом, бессвязный разговор.

ЕВДОКИМОВ. Ты спешишь.