«Мои живописцы» kitobidan iqtiboslar
крокодилоподобный Дьявол. Один кривой рог на башке, ещё два спускаются витые с висков, как пейсы у старого еврея, а над ними – два горизонтальных поросячьих уха. В руке – палка-багор, то ли вылавливать трупы, то ли зацепляться за скалы, то ли причинять боль, вонзив в человека и разрывая плоть. Вверху над головами рыцаря и смерти – средневековый замок-крепость с башнями. Внизу под лошадью в разные стороны бегут собака и ящерица. У Тевтона высокомерное упрямое выражение лица. Он тупо продолжает путь по жизни, прямой, как барон Унгерн, не реагируя на часы, демонстрируемые Смертью. Тевтон – идеальное воплощение человека воли, упрямо следующего своей судьбе, не позволяя себе быть ни смущённым, ни испуганным Смертью и Дьяволом. По сути гравюра Дюрера демонстрирует победу рыцаря над Смертью и Дьяволом. Под доспехи надевали особую одежду, чтобы железо не натирало ран на теле. Но раны всё равно были, представьте себя, ходящего в железном костюме. Да ещё не только ходящего, но натужно манипулирующего мечом и копьём. Я думаю, помимо тканей и кожи, перетянутых через тело рыцаря в самых натужных местах, в этих же местах тело смазывали жиром, салом. Рыцарь, должно быть, адски вонял от смеси сала с ядовитым потом воина. Зимой латы примерзали, а летом жгли, как жжёт раскалённое тавро. Смерть в саване, налегке, Дьявол в своей шерсти, им легко, а рыцарю невыносимо. Но он набычился и следует между скал своим путём. И неизвестно, кого и скольких поразят его меч и копьё, прежде чем весь песок из верхней чаши песочных часов окажется в нижней.
Художников в Москве того времени было хоть пруд пруди. Даже если просто попытаться перечислить их, даже только тех, с кем я был знаком, то, пожалуй, заполнится целая книжная страница. Пётр Иванович превосходил их всех в оригинальности. Упрямо изображая свои однообразные катаклизмы – смерчи-воронки, они же рваные кольца атмосферы, и бегущие в ужасе от них толпы, он словно запечатлевал один и тот же сон привидевшегося ему Страшного суда. На грубом упаковочном картоне, который и гвозди с трудом пробивали, он оставил нам этот будущий ужас, до которого я, переживший их всех, ещё не дожил и, вероятно, не доживу. Но вы доживёте.
был 1528 год, ему, следовательно, было не так много лет по нынешним меркам, родился он в 1471 году, было ему 57 лет) говорил, что с ним всё хорошо, он отдаётся музыке и гимнастике. Гимнастике – это да, гимнастика в 1528-м – это невероятно, скорее всего, для Германии того времени. Многие, нет, не занимались в те века гимнастикой. Тем более он был из сословия ремесленников. Вот рыцари, я полагаю, все вынужденно занимались гимнастикой. Ещё одна его гравюра – «Святой Иероним в келье». Собака и лев спят на переднем плане, а далее мы видим внутренности кабинета Святого Иеронима. Лавки вдоль стены, два широких и высоких окна – витражи, сундуки под лавками, подушки (!) на лавках, череп на подоконнике, старые широкие книги с застёжками. Сам Святой сидит у дальней стены, закутанный в рясы, и пишет на наклонной подставке, о такой я всю жизнь мечтаю, но никогда не имел. И опять песочные часы в углу висят. Без времени было нельзя. Святой Иероним сделан в ту самую эпоху, когда по германской земле ходили Лютер и Фауст. И видимо, и их кабинеты выглядели так же. То есть Дюрер вот этими двумя гравюрами создал, нет, запечатлел, нет, обратил внимание, нет, воскликнул о двух германских самых главных архетипах и того времени, и всех времён, – рыцарь и святой учёный. Во всех книгах о Дюрере сказано, что его основное произведение,
сделавшее его знаменитым в Европе, это пятнадцать гравюр к тексту «Апокалипсиса». Что не соответствует действительности. От гравюр «Апокалипсиса» болят глаза. Там слишком много всего наворочено. Там утопаешь в толпах. Рыцарь, Смерть и Дьявол – сконцентрированное торжество силы воли. Это – бесстрастный парад сверхчеловека мимо смерти и искушений.
Врубелем. Я читал в украинской прессе ещё до Майдана, что в Сабурке (другое название – Сабурова дача. Эту одну из первых психлечебниц в России основал
Его вершина – гравюра «Рыцарь, смерть и дьявол», конечно же. «Рыцарь, смерть и дьявол» – солдатская гравюра. В сравнении с ней – все мягкотелое. И Джоконда, стареющая библиотекарша в шали, и даже собственных рук его, Дюрера, «Апокалипсис». В «Апокалипсисе» он пугает. В «Рыцаре» – железный солдат катит через запрещённые области Смерти и Дьявола, не согнув спины. Разумеется, пейзаж условен. На самом деле горы – это трудности, песочные часы показывают смерть. Смерть заставляет глубоко думать. Женщина заставляет глубоко думать… Суровый Тевтон, слившийся с железом и сталью доспехов, грубое и угрюмое большое лицо воина, шлем как грозный скафандр окаймляет тевтонские черты. Прямо сидит на скорее хрупкой для него лошади. В правой руке – вертикальное копье, слева – узкий горизонтальный меч. И даже куски незащищённого тела выглядят бронёй. Сопровождаем Смертью, у той лошадёнка похуже, в руке Смерть подняла, подсовывает взору рыцаря, песочные часы с циферблатом, дескать «Помни о времени, рыцарь!». Сквозь космы из змей на черепе и вокруг позвонков шеи – дикая борода. Бородатая смерть с двумя невысокими рогами из шевелюры на черепе. Бородатая Смерть есть только у Дюрера. И наконец, за лошадью рыцаря-тевтона – свиноподобный и одновременно
Петра Ивановича Беленка я близко-близко-близко знал. В обычной жизни он был худой лысеющий хохол, почему-то знающий французский язык. Бедно одетый, обычно в клетчатой рубашке. Была ещё одна и немаловажная деталь: по художественной профессии он был скульптором, и в мастерской в ванной у него, в подвальной мастерской на Абельмановской улице сидел бюстом Герой гражданской войны – Чапаев. Но Пётр Иванович имел и третье лицо. Или же точнее будет сказать, что имел своё историческое измерение. Он был автор живописных произведений, изображающих страшный белый катаклизм как смерч, или как всасывающаяся в раковину воронка. А от катаклизма спасаются, беспомощно разбегаясь в стороны, маленькие люди. И вот в этих своих выполненных на индустриальном толстом картоне видениях Пётр Иванович был Велик.
Живопись – напускание гипнотического
