Мои живописцы

Любопытный взгляд автора на известные мировые шедевры, возможность посмотреть на это новым взглядом, заметить то, что раньше сам не замечал. Непревзойденный стиль Лимонова, книга точно не разочарует поклонников его творчества. Трезвый взгляд, без приукрашивания великие картины. Все репродукции есть в тексте.

Прекрасно написанная книга и о живописцах, и о Лимонове. Основные факт из жизни художников и субъективный взгляд на их творчество автора книги

Книга очень понравилась. Сначала было трудно воспринимать отрывистость фраз. Но после нескольких страниц втягиваешься. Это оригинальный ироничный путеводитель по миру изобразительного искусства. Вызывает желание посмотреть новым взглядом и на другие картины упомянутых художников.

Было некоторое опасение, что получилось у Лимонова на этот раз плохо. Живописцы все же не его тема и как бы не вышло так, будто старик вырастил на мизинце длинный желтый ноготь и любуется им. Но ничего подобного, автор не подкачал. Более того, мысли Лимонова, выраженные в книге "Мои живописцы", с возрастом как будто приобрели невиданный ранее аскетизм и простоту, характерную для настоящих предметов искусства. Раньше он писал куда более цветисто. Для того, чтобы выяснить, какой из Эдуарда Лимонова искусствовед и гид по художественным галереям мира , нам придется вначале вместе поразмышлять о феномене его гомосексуальности -- темы, которую после романа "Это я -- Эдичка" никак не обойти.

Да, надо признать: обе страны -- откровенно жлобские! Но если в США обывателю эксперты доходчиво расскажут, что "Лолита" Владимира Набокова не детская порнография, а большая литература, то он примет это как непреложный факт жизни. В РФ же, если заявить, что писатель Эдуард Лимонов -- это тонко, люди продолжат упрямо бухтеть свое, личное: "Лимонов! В Нью-Йорке! На пустыре! С негром!" И в этом коренное отличие России от Америки, говорящее о несомненном превосходстве русского характера над американским. Это шутка.

Действительно, в "Это я -- Эдичка" главный герой совершает ряд гомосексуальных актов с двумя афроамериканцами, носящими в скандальном романе имена Крис и Джонни. Но вот можно ли полностью верить Эдичке? Этот литературный герой (надо разделять автора нашумевшего романа и его героя -- русского эмигранта Эдичку, это все же читательские азы) регулярно пьет алкоголь, не брезгует частенько и набитой кое-чем сигареткой. Так что рассказчик он очень ненадежный -- часто находится то под воздействием галлона калифорнийского шабли, а то и известных веществ... Поэтому, было ли у него там с неграми на нью-йоркском пустыре, или не было, так и остается неясным. Может, привиделось ему это в горячечном сне жарким летом в Нью-Йорке. В общем, дело темное...

В 80-е годы прошлого века писатель Лимонов выступает в образе гетеросексуала, мало того -- мачо и "укротителя женщин" (роман "Укрощение тигра в Париже"). Однако постепенно, с ходом времени, гомосексуальность как бы вновь "просачивается" в автора. И гомосексуальность эта латентная, скрытая, как это бывает в чисто мужских коллективах -- закрытых школах, армии, тюрьме. Вот неполный ее "анамнез". Уже в Париже Лимонов интересуется французскими наемниками. В 90-е годы начинает ездить на югославские фронты, вначале как корреспондент, а затем и доброволец. После 1991-го он появляется в Приднестровье и Абхазии, где идут гражданские войны. В книгах о тех годах ("Убийство часового", "Смрт") Лимонов любуется окружающими солдатами. Перед нами проходят образы молодых, красивых, смелых сербских диверсантов, приднестровских волонтеров, абхазских добровольцев. Фронтовая мужская дружба, крепкие обьятия, похлопыванья... Все это приперчено близостью смерти. Конечно, писатель находится при этом в контексте подавленной армейской дисциплиной гомосексуальности, но в собственном тексте выступает только как гетеросексуал ("солдат и б...").

После возвращения в Россию, Лимонов создает себе "карманную" партию (НБП -- запрещена в Российской Федерации). Возможно, что эту идею он позаимствовал (без указания авторства) у известного японского писателя Юкио Мисимы, о вероятной гомосексуальности которого также много говорилось и у которого также есть роман о гомосексуалисте. (Мисима в 60-е годы ХХ века создал и содержал на свои средства военизированное юношеское "Общество щита"). Можно только позавидовать писателю в его упорстве существовать в таком гомосексуальном контексте. Ведь общество и государство в те годы хотело бы, чтобы он смирно поплелся в загончик к совписам патриотической направленности -- шестидесятилетним, лысым, животастым, рыгающим водкой... К какому-нибудь похожему на пьющую картофелину Проханову! А Лимонов не захотел и пошел к нацболам. Точнее, именно он их придумал, создал как демиург по своему видению -- такими, какими они нам и запомнились на митингах в 90-е и "нулевые": грубые берцы, бритые головы и тонкие кадыкастые шеи мальчишек из ворота черных курток из дешевой турецкой и китайской джинсы... Знающий человек тут же поймет эту характерную эстетику (посмотрите хотя бы рисунки Tom of Finland).

Принято считать, что гомосексуалисты (не могу назвать их так, как этого сейчас требует ложно понятая политкорректность, "гомосексуалами" -- такого слова нет в русском языке, это прямая калька с английского homosexual) преуспевают в искусствах и тонких ремеслах -- живописи, литературе, музыке, моде. Это чистая правда, некоторые гомосексуалисты действительно талантливые творцы. Об этом говорят имена Элтона Джона, Стивена Фрая, Бориса Моисеева. И в этом смысле тонкому ценителю красоты и эстету Лимонову можно доверить быть нашим экскурсоводом по личному виртуальному музею мировой живописи. Это очень личный его список и без искусствоведческого диплома трудно сказать, почему писатель выбрал именно этих знаменитых художников, а не других. Перед нами своеобразные воспоминания об очень личных встречах с великими мастерами прошлого. Не исключено, что эту книгу Лимонов обдумывал еще в тюрьме, писатель отбыл четыре года тюремного заключения за приобретение оружия. (Тогда вышла другая книга о мировых знаменитостях -- "Священные монстры"). Под рукой у Лимонова в камере не было художественного альбома! Но можно представить, какие яркие флешбэки он временами видел на фоне тюремных стен! Те в российских тюрьмах выкрашены или в грязно-синий, или в цвет ядовитой берлинской зелени, или иной гадости.

В книге перед нами проходит череда живописцев мирового значения, Лимонов как ребенок, широко раскрытыми глазами разглядывает шедевры Микеланджело и Ботичелли, Рубенса и Дюрера, Климта и Шиле, Ван Гога и Магритта... Книга снабжена иллюстрациями. Всем живописцам дана краткая и вдумчивая характеристика. Лимонов как всегда меток. Немецкий рыцарь с гравюры Дюрера у него "тупо едет", мясные женщины с полотна Рубенса -- "передвижные печки". Язык 76-летнего писателя в целом аскетичен, он даже посетовал на себя прошлого -- за цветистость и излишнюю фантазию (конкретно, на рассказ "Чужой в незнакомом городе"). Местами же автор смело вставил в текст выдержки из "Википедии"! Книга издана в авторской редакции и, как кажется, Лимонов то ли случайно,то ли сознательно оставил в рукописи свой черновик-конспект. А может ему просто надоело писать книги. Впрочем, министр иностранных дел Наполеона и французский аристократ князь Талейран-Перигор до конца своих дней писал по-французски с орфографическими ошибками, считая что аккуратность -- это для третьего сословия, для буржуа.

Разумеется, такой человек-нарцисс как Эдуард Вениаминович Лимонов является главным, центральным экспонатом на этой впечатляющей выставке картин.

Эдуард Лимонов давно достиг всех мыслимых и немыслимых высот в мировой литературе. Лучшие образцы его поэзии стали нашей классикой. Проза переводится на все языки мира. Биографии, написанные российскими и европейскими литературоведами, расходятся сумасшедшими тиражами и становятся настольными книгами первых лиц государства. Он может позволить себе все. Что, собственно, и делает. Во-первых, Лимонов пишет по несколько книг за год. Не успеваешь их прочесть. Но это только полбеды. Больше удивляет жанровое своеобразие этих книг. Были эссе о гениях[1], экстравагантное богоборчество[2], прогулки по кладбищам[3], генеалогическое исследование[4], сборники публицистики и, конечно, стихи и отчасти проза. И вот — «Мои живописцы». Во-вторых, прежде чем разбирать эту книгу, надо сказать еще об одной «непозволительной роскоши»: писатель то ли из-за экономии средств и увеличения гонорара, то ли еще по каким-то не совсем понятным причинам отказывается от редактора и корректора. Поэтому тексты изобилуют опечатками (но у кого их нет?) и повторами каких-то мыслей, сцен, образов (а вот это уже страшно!). Издательства насели на Лимонова (или наоборот?), поэтому будущим исследователям, которые станут готовить академическое собрание сочинений, придется потрудиться и заново вычитать и поправить чуть ли не каждый текст, написанный за минувшее десятилетие. Все это касается и разбираемой книги. Лимонов — не искусствовед и не эрудит, но пламенный любитель живописи. Чего он не знает, выискивает в Интернете (и не считает это зазорным). Иной бы ушел в энциклопедии, библиотеки, каталоги репродукций — и остался бы там навечно. Наш герой обращается к живописи как все тот же писатель-эксцентрик. Ему важно отрефлексировать увиденное полотно. Поэтому ощутимую часть «Моих живописцев» занимают истории о посещении выставок или храмов, о компаниях неподцензурных советских художников и т. д. Практически за каждой картиной — конкретный эпизод из жизни. Это вписывается в парадигму творчества Лимонова: есть величественное «я», во многом схожее с автором, и есть весь остальной мир. То есть все незыблемо: ровно то, что мы читали лет сорок назад, сохранилось и по сей день. Но за это постоянство мы и любим писателя. Новое и самое интересное — разброс имен: Джотто и Рублев, Боттичелли и Дюрер, Россетти и Бердслей, Врубель и Климт, Ван Гог и Павленский, Шиле и Уорхол, Мунк и Беленок. От Лимонова можно было бы ожидать рассказов о «бульдозерной выставке», Евгении Кропивницком, Анатолии Звереве, Оскаре Рабине, Вагриче Бахчаняне и Михаиле Шемякине — о тех, кого знал лично и с кем было прожито немало юношеских лет; но он бежит от прямого мемуарного высказывания к экспрессивным заметкам автобиографического характера. Что ж, можно и так. Казалось бы, когда заходит речь о классиках, должны включиться пафос и некоторая надменность, но Лимонову удается этого избежать. И даже разрушить идиллическую обстановку. Для этого он оттеняет полотна собственной фигурой (лежал в одной психиатрической больнице с Врубелем; видел в Антверпене росписи Рубенса в церкви Святого Якова) или попросту фантазирует, уходя в область «телесного низа»: каких проституток рисовали художники, какими натурщицами себя окружали, как часто меняли жен и т. п. Что же получается на выходе? Хорошо оформленный блог с богатым иллюстративным материалом (в том числе с редкими фотографиями), читая который иногда спотыкаешься о шероховатости стиля; но это не важно, так как такая литература читается не столько ради эстетического удовольствия, сколько ради причастности к жизни интересующей нас личности. Может быть, Лимонов намеренно так пишет? Играет с жанром? Что ж, ответ повисает в воздухе, поэтому критика умолкает, уступая место литературоведению.