Kitobni o'qish: «Пятеро детей и Нечто»

Посвящается Джону Блэнду

 
Ягненок, тебе эту книжку я дам.
Хоть ты не умеешь читать по складам,
Зато – я уверена – с легкостью ты
Сумеешь помять и исчеркать листы.
 
 
Поэтому пусть эта книга лежит,
Ведь время – увы! – слишком быстро бежит.
Ты вскоре научишься бегло читать,
Тогда эту повесть отдаст тебе мать.
 

© 1С: Аудиокниги

Глава первая. Красивые, как ясное солнышко

Дом находился в трех милях от станции, но не успели колеса пыльного наемного экипажа простучать и пяти минут, как дети начали высовываться из окон и спрашивать:

– Мы ведь уже на месте?

И каждый раз, проезжая мимо какого-нибудь дома (дома здесь попадались нечасто), все восклицали:

– Ой, это он?

Но это всякий раз оказывался не тот дом. Так продолжалось до тех пор, пока экипаж не добрался до вершины холма, который высился сразу за меловым карьером и перед карьером щебеночно-песчаным. Вот тут-то и показался белый дом с зеленым двориком и фруктовым садом, и мама объявила:

– Приехали!

– Какой он белый, – заметил Роберт.

– А какие тут розы, посмотрите! – сказала Антея.

– И сливы есть, – добавила Джейн.

– Выглядит довольно прилично, – признал Сирил.

А малыш Ягненок сказал:

– Хочу гуль-гуль…

Тут экипаж, напоследок громыхнув и подпрыгнув, остановился, и все сразу начали наступать друг другу на ноги и толкаться, торопясь выйти, но никто ни на кого не обижался.

Как ни странно, мама вовсе не спешила. Даже когда она вылезла (медленно, сперва ступив на подножку, а не просто спрыгнув на землю), она предпочла присмотреть за выгрузкой багажа и расплатиться с кучером вместо того, чтобы присоединиться к первой славной беготне по новым владениям. Дети в кои-то веки оказались мудрее и сразу ворвались во двор за сломанной калиткой, а потом пробежались по саду – тернистому, заросшему чертополохом, шиповником и ежевикой, с высохшим фонтаном сбоку.

На самом деле дом вовсе не был красивым. Дом как дом. Маме он показался довольно неудобным, и ее рассердило, что в комнатах нет приличных полок, а шкафов – раз-два и обчелся. Отец часто говорил, что здешние железные украшения на крыше и водостоках похожи на кошмар архитектора. Зато здесь была самая что ни на есть глухомань, где поблизости не увидишь другого жилья, а дети уже два года безвылазно жили в Лондоне, ни разу не выбравшись на море даже на денек со школьной экскурсией. Поэтому белый дом показался им сказочным дворцом в земном раю, ведь Лондон для детей все равно что тюрьма, особенно если их родные небогаты.

Конечно, в большом городе есть магазины, театры, всякие развлечения и тому подобное, но если ваша семья не может сорить деньгами, вас не водят ни в театры, ни по магазинам. К тому же в Лондоне дети не могут играть, не опасаясь перепачкаться или попасть под колеса… Я имею в виду, там нет таких прелестей, как деревья, песок, рощи и речки. И почти всё в Лондоне какой-то неправильной формы – сплошные прямые линии и ровные улицы, другое дело в сельской местности, где каких только странных очертаний не увидишь. Деревья, как известно, в деревне все разные, а не постриженные под линейку, и я уверена, что какой-нибудь дотошный человек уже рассказал вам, что там не найти двух одинаковых травинок. Но на городских улицах, где не растут травинки, все ужасно однообразное. Вот почему многие дети, живущие в городах, такие непослушные. Они не знают, почему так плохо себя ведут, и их отцы, матери, тети, дяди, двоюродные братья и сестры, учителя, гувернантки и няни тоже не знают, но я-то знаю. И ты сейчас это узнал. Детвора в деревне тоже иногда капризничает, но совсем по другим причинам.

Дети успели тщательно исследовать пристройки и сад, прежде чем их поймали и заставили умыться к чаю. Они уже поняли, что им предстоит распрекрасная жизнь, они сразу об этом подумали, как только увидели белый дом. А когда на задах здания дети обнаружили заросли белого жасмина, благоухающего, как флакон самых дорогих духов, подаренных на день рождения, а потом увидели лужайку, зеленую и ровную, совсем не похожую на коричневые лужайки в садах Кэмден-Тауна, и даже нашли конюшню с чердаком, где хранились остатки старого сена, они в этом почти убедились. Когда же Роберт нашел сломанные качели, свалился с них и набил на голове шишку размером с яйцо, а Сирил прищемил палец дверцей клетки (похоже, предназначенной для кроликов), дети больше не сомневались, что чудесно тут заживут.

Главное, здесь никуда не запрещалось ходить и ничего не запрещалось делать. В Лондоне почти везде понатыканы таблички «Не прикасаться», а если даже такой таблички нет, вы понимаете, что ее просто случайно забыли поставить. А если не понимаете, вам очень скоро велят ничего не трогать.

Белый дом стоял на склоне холма, за холмом рос лес, с одной стороны был меловой карьер, а с другой – песчаный. Внизу, у подножия холма, тянулась плоская равнина с белыми строениями странной формы (в них обжигали известь), с большой красной пивоварней и домами для сушки хмеля. Когда большие трубы дымили, долина в свете заходящего солнца выглядела так, будто ее затянуло золотистым туманом, а печи для обжига извести и дома для сушки хмеля мерцали и сверкали, начиная смахивать на заколдованный город из «Тысячи и одной ночи».

Начав рассказывать о деревне, я поняла, что могла бы продолжать в том же духе и превратить эту повесть в интереснейшую историю об обычной жизни детей. Тогда вы поверили бы каждому моему слову. А когда я написала бы, что дети иногда бывали надоедливыми, какими порой бываете и вы, ваши тети, возможно, сделали бы на полях пометки: «Как правдиво!» или «Как достоверно!». Вы прочитали бы эти пометки и, скорее всего, рассердились бы. Поэтому я буду рассказывать только об удивительных событиях. Можете без опаски оставить книгу где-нибудь на видном месте, ведь ни тетушки, ни дяди, скорее всего, не напишут «Как правдиво!» на полях этой истории.

Взрослым очень трудно поверить во что-нибудь по-настоящему замечательное, если они не получат так называемых доказательств. Но дети могут поверить почти во что угодно, и взрослые пользуются их легковерием. Поэтому вам говорят, что земля круглая, как апельсин, хотя вы прекрасно видите, что она плоская и бугристая; а еще вам твердят, что земля вращается вокруг солнца, хотя вы каждый день видите, как солнце встает утром и паинькой ложится спать вечером (тогда и земля замирает и ведет себя тихо, как мышка). И все же осмелюсь предположить: вы верите в рассказы взрослых о земле и солнце, а раз так, вы легко поверите, что не успели Антея, Сирил и другие прожить в деревне и неделю, как нашли эльфа. По крайней мере, это существо называло себя эльфом, а ему было лучше знать, кто оно такое. Но все же оно ничуть не походило на тех эльфов, о которых вы когда-либо слышали или читали.

Все произошло в щебеночно-песчаном карьере. Отцу внезапно пришлось отлучиться по делам, а мама уехала к прихворнувшей бабушке. И отец, и мама уехали в страшной спешке, и после их отъезда дом сделался ужасно пустым и тихим. Дети бродили из комнаты в комнату, смотрели на валяющиеся на полу обрывки бумаги и бечевки, оставшиеся после упаковки вещей, и жалели, что не могут придумать, чем бы заняться. И тут Сирил предложил:

– Знаете что? Давайте возьмем лопатки и покопаемся в песчаном карьере. Можно вообразить, будто это берег моря.

– Папа сказал, что здесь и вправду когда-то был морской берег, – сообщила Антея. – И в карьере есть раковины, которым тысячи лет.

И дети отправились в путь.

Конечно, раньше они уже подходили к краю щебеночной ямы и заглядывали вниз, но не спускались, боясь, что отец запретит им здесь играть. Так же они вели себя и в меловом карьере. Щебеночная яма вообще-то не опасна, если вы не будете пытаться сползти вниз по ее склону, а медленно пойдете по дороге вокруг, безопасным путем, каким ездят повозки.

Все дети взяли по лопатке и по очереди тащили Ягненка. Ягненок был еще совсем маленьким и получил свое прозвище потому, что его самым первым словом было «бе-е». Антею же прозвали «Пантера». В написанном виде это, наверное, выглядит глупо, но если вы произнесете «пантера», вы поймете, что слово звучит немного похоже на «Антея».

Карьер был очень большой и широкий, его края поросли травой и сухими жесткими полевыми цветами, желтыми и фиолетовыми. Чем-то яма смахивала на гигантский таз для умывания. На ее склонах зияли дыры там, откуда вынули песок и гравий, рядом с дырами были небольшие холмики, а выше виднелись маленькие отверстия – норки ласточек-береговушек.

Дети, конечно, построили замок из песка, но строить замок – не такое уж веселое занятие, если нет надежды, что прилив захлестнет ров этого замка, смоет подъемный мост и (счастливый финал) вымочит строителей до пояса.

Сирил хотел выкопать пещеру, чтобы поиграть в ней в контрабандистов, но остальные решили, что их может похоронить там заживо, поэтому в конце концов все начали трудиться, прорывая ход из замка в Австралию. Дети уже знали, что мир круглый, но считали, что на другой стороне Земли австралийские мальчики и девочки ходят вверх ногами, как мухи по потолку.

Дети копали и копали, и копали, и все перепачкались в песке, раскраснелись и разгорячились, и их лица блестели от пота. Ягненок попытался проглотить песок, а когда понял, что это не коричневый сахар, так расплакался, что устал от собственного плача и уснул в теплой песчаной куче посреди недостроенного замка. Теперь старшие братья и сестры смогли работать еще усердней, и дыра, которая должна была привести их в Австралию, вскоре так углубилась, что Джейн (иногда ее называли Киска), стала умолять прекратить работу.

– Вдруг дно хода обрушится, и мы окажемся среди маленьких австралийцев? – говорила она. – Тогда наш песок запорошит им в глаза.

– Ага, – согласился Роберт, – и они возненавидят нас, и начнут бросать в нас камнями, и не покажут нам кенгуру, опоссумов, эвкалипты, страусов эму и все остальное.

Сирил и Антея знали, что Австралия не так близко, но согласились перестать копать лопатами и работать только руками. Рыть было довольно легко, потому что песок на дне ямы был очень мягким, мелким и сухим, как песок морского побережья. И в нем попадались маленькие ракушки.

– Представьте только, когда-то здесь было море, такое мокрое и блестящее, – сказала Джейн. – А в море были рыбы, угри, кораллы и русалки.

– И мачты затонувших кораблей, и ушедшие на дно испанские сокровища. Хотел бы я найти золотой дублон или что-нибудь в том же роде, – сказал Сирил.

– А почему море отсюда ушло? – спросил Роберт.

– Да уж, конечно, не потому, что его унесли в ведерке, глупый, – ответил его брат. – Папа говорит, что на дне стало слишком жарко, как иногда бывает жарко в постели под одеялом, поэтому земля сгорбила плечи, и морю пришлось соскользнуть, как с нас соскальзывает одеяло. Голое плечо земли осталось торчать и превратилось в сушу. Давайте поищем ракушки. По-моему, они вполне могут быть в той маленькой пещере. Я вижу – там торчит что-то вроде обломка корабельного якоря… А в австралийской дыре ужасно жарко.

Остальные согласились заняться ракушками, но Антея продолжала копать. Она всегда любила завершать начатое и чувствовала, что было бы позором вылезти из дыры, не добравшись до Австралии.

Пещера детей разочаровала: раковин в ней не было, а «корабельный якорь» оказался всего лишь сломанной рукояткой кирки. Компания исследователей пещер как раз решила, что песок, если он не на берегу моря, вызывает сильную жажду, и кто-то должен сходить домой за лимонадом, как вдруг Антея закричала:

– Сирил! Сюда! Ой, скорее сюда – оно живое! Убегает! Быстрей, быстрей!

Все поспешили к яме.

– Я не удивлюсь, если это крыса, – сказал Роберт. – Папа говорит, они кишат в разных старых местах… А это место старое, раз море было здесь тысячи лет тому назад.

– А может, там змея? – Джейн содрогнулась.

– Сейчас увидим, – сказал Сирил, прыгая в яму. – Я не боюсь змей. Они мне нравятся. Если это змея, я ее приручу, и она будет следовать за мной повсюду, и пусть спит у меня в постели, обмотавшись вокруг моей шеи.

– Еще чего! Даже не думай, – твердо заявил Роберт. Он спал с одной комнате с Сирилом. – Но если это крыса, тогда ладно, разрешаю.

– Не глупите, – сказала Антея. – Это не крыса, оно намного больше. И не змея. У него есть ноги, я видела! И мех! Нет, лопатой не надо, вы сделаете ему больно! Копайте руками.

– И пусть тогда будет больно мне? Оно может оказаться кусачим! – возмутился Сирил, хватая лопату.

– Ой, не надо! – упорствовала Антея. – Я… это прозвучит глупо, но я слышала, как оно говорит. Честное слово, слышала!

– Что?

– Да, оно сказало: «Оставь меня в покое».

Сирил отмахнулся, заметив только, что сестра, наверное, спятила. Они с Робертом начали копать лопатками, а Антея сидела на краю ямы, ерзая, вне себя от жары и беспокойства. Мальчики копали осторожно, и вскоре все увидели, что на дне австралийской ямы действительно что-то шевелится.

– Я не боюсь! – воскликнула Антея. – Дайте мне тоже покопать.

Она упала на колени и начала когтить песок, как собака, вспомнившая, где зарыла кость.

– Ой, я нащупала мех! – вскричала она, то ли смеясь, то ли плача. – Правда-правда!

И тут из песка вдруг раздался сухой хрипловатый голос, заставивший всех отскочить. Сердца детей подпрыгнули почти так же быстро, как подпрыгнули они сами.

– Оставьте меня в покое, – сказал кто-то.

Дети переглянулись, чтобы понять, слышали другие этот голос или нет.

– Но мы хотим на тебя посмотреть, – храбро заявил Роберт.

– Мне хотелось бы, чтобы ты вылез, – сказала Антея, тоже набравшись смелости.

– Ну ладно… Если уж вам так хочется, – ответил голос.

Песок зашевелился, завертелся воронкой, рассыпался, и в яму выкатилось что-то коричневое, пушистое и толстенькое. Оно отряхнулось, сбрасывая с себя песок, и осталось сидеть, зевая и протирая глаза руками. Потом сказало, потягиваясь:

– Наверное, я задремал.

Дети окружили яму, глядя на найденное создание. На него стоило посмотреть. У него были глаза на длинных стебельках, как у улитки, и оно могло направлять их в разные стороны и вытягивать, как маленькие телескопы; его уши смахивали на уши летучей мыши; пухлое тело, похожее на тело паука, покрывал густой мягкий мех; руки и ноги, тоже мохнатые, напоминали руки и ноги обезьяны.

– Что это такое, скажите на милость? – спросила Джейн. – Может, заберем его домой, пусть будет нашим питомцем?

Существо повернуло к ней глаза на стебельках и сказало:

– Она всегда болтает глупости, или такая тупая только потому, что у нее мусор на голове?

И оно презрительно посмотрело на соломенную шляпу Джейн.

– Она не хотела глупить, – мягко сказала Антея. – И мы тоже не хотим, не думай! Не бойся, мы не собираемся тебя обижать.

– «Обижать»! – повторило существо. – Чтобы я вас боялся? Ну и ну! Тебя послушать, так я никто и звать никак!

Его мех встал дыбом, как у кота, готового броситься в драку.

– Если бы мы знали, кто ты и как тебя зовут, мы могли бы найти подходящие слова, – по-прежнему доброжелательно сказала Антея. – Потому что тебя как будто злит все, что мы говорим. Так кто ты такой? Только не сердись, потому что мы и вправду не знаем.

– Не знаете? – переспросило существо. – Да-а, я слышал, что мир изменился, но чтобы до такой степени? С ума можно сойти! Вы хотите сказать, что не узнаёте псаммиада?

– Саммиада? Похоже на греческое слово.

– Все думают, что оно греческое, – резко сказало существо. – Ладно, тогда скажу на обычном английском: я – песчаный эльф. Вы что, не можете с первого взгляда узнать песчаного эльфа?

Создание выглядело таким огорченным и обиженным, что Джейн поспешно заверила:

– Конечно-конечно, я узнаю́. Как посмотришь – просто вылитый песчаный эльф!

– Ты смотрела на меня еще несколько твоих реплик назад, – сердито сказал эльф, начиная ввинчиваться в песок.

– Ой, не прячься! Поговори с нами еще немного! – воскликнул Роберт. – Я не знал, что ты песчаный эльф, но, как только на тебя взглянул, понял, что ты – чудо из чудес.

После этого песчаный эльф слегка подобрел.

– Я не против разговоров, раз вы начали вести себя воспитанно. Но я не собираюсь развлекать вас светской беседой. Если вы будете вежливо разговаривать, возможно, я отвечу, а возможно, и нет. А теперь давайте, скажите что-нибудь.

Конечно, никто не мог придумать, что бы такое сказать. Наконец Роберту пришла в голову мысль: «Интересно, сколько он тут живет?» – и он тут же задал этот вопрос вслух.

– О, много веков… Несколько тысяч лет, – ответил псаммиад.

– Расскажи нам об этом, а?

– О том, что тогда было, можно прочесть в книгах.

– Но о тебе в книжках ничего нет! – сказала Джейн. – Расскажи нам о себе побольше, пожалуйста! Мы о тебе ничего не знаем, а ты такой милый.

Песчаный эльф пригладил длинные, как у крысы, усы и улыбнулся в них.

– Пожалуйста, расскажи! – попросили хором все дети.

Удивительно, как быстро привыкаешь даже к самому удивительному. Пять минут назад дети не больше твоего знали о существовании песчаных эльфов, а теперь разговаривали с одним из них так, будто были знакомы с ним всю жизнь.

Эльф прижмурил глаза на стебельках и сказал:

– Как здесь солнечно – совсем как в старые добрые времена! Откуда вы нынче берете мегатериев?

– Чего? – спросили дети.

Когда ты взволнован или удивлен, трудно вспомнить, что говорить «чего» невежливо.

– А птеродактилей сейчас много? – продолжал песчаный эльф.

На это у детей не нашлось ответа.

– Что вам дают на завтрак? – нетерпеливо спросил эльф. – И кто вам его готовит?

– Мы едим яйца с беконом, хлеб с молоком, овсянку и всякое другое. Завтраки готовит мама. А что такое мега… Как его там… И птеро – как ты его назвал? Их что, едят на завтрак?

– В мои времена почти каждый завтракал птеродактилем, это нечто вроде помеси крокодила и птицы. Жареный птеродактиль – просто пальчики оближешь. Видите ли, тогда песчаных эльфов было полным-полно, и рано утром люди начинали нас искать, а когда ловили эльфа, он исполнял одно желание. Обычно люди перед завтраком отправляли своих маленьких сыновей на берег моря, чтобы получить ежедневное исполнение желания. Очень часто старшему мальчику велели пожелать готового к приготовлению, освежеванного и разрубленного мегатерия. Понимаете, мегатерий был размером со слона, целая гора мяса. А если людям хотелось рыбы, они просили ихтиозавра. В ихтиозавре от двадцати до сорока футов в длину, его тоже хватало на самую большую семью. За домашнюю птицу сходил археоптерикс. Если старшему сыну удавалось обеспечить завтрак и обед, младшие дети могли пожелать чего-нибудь другого. Но уж когда древние люди звали гостей, без нескольких мегатериев и ихтиозавров было никак не обойтись. Плавники ихтиозавров считались большим деликатесом, а хвост шел на суп.

– Наверное, после ужина оставались целые груды холодного мяса, – сказала Антея, которая собиралась когда-нибудь стать образцовой хозяйкой.

– О нет, никогда, ведь на закате все несъеденное превращалось в камень. Говорят, до сих пор повсюду находят окаменевшие кости мегатериев и тому подобных существ.

– Кто говорит? – спросил Сирил.

Песчаный эльф нахмурился и начал очень быстро копать песок мохнатыми ручками.

– Не уходите! – закричали все дети. – Расскажите еще о тех временах, когда на завтрак ели мегатериев! Мир тогда был таким же, как сейчас?

Эльф перестал копать.

– Нисколько. Там, где я жил, почти повсюду был песок, уголь рос на деревьях, а еще там цвели барвинки размером с чайные подносы… Сейчас их можно найти только в виде окаменелостей. Мы, эльфы, жили на берегу моря. Туда приходили дети с маленькими кремневыми лопатками и кремневыми ведерками и строили для нас песчаные замки. Это было тысячи лет назад, но я слышал, что дети до сих пор строят замки из песка. Как говорится, привычка – вторая натура.

– Но почему вы перестали жить в песчаных замках? – спросил Роберт.

– Это печальная история, – мрачно ответил псаммиад. – Дело в том, что вокруг замков дети выкапывали рвы, и обычно рвы затопляло противное мокрое бурлящее море. Как только песчаный эльф промокал, он, конечно, простужался и мог даже погибнуть. Поэтому эльфов становилось все меньше и меньше. Когда людям все-таки удавалось найти эльфа, они желали получить мегатерия и ели от пуза, ведь могли пройти недели, прежде чем у них подворачивался шанс загадать новое желание.

– А вам тоже случалось намокать? – поинтересовался Роберт.

Песчаный эльф содрогнулся.

– Один раз, – сказал он. – Помнится, намок кончик двенадцатого волоска моего верхнего левого уса… Он все еще ноет в сырую погоду. Такое случилось всего один раз, но мне и этого хватило. Как только солнце высушило мои бедные дорогие усы, я поспешил уйти подальше от моря, вырыл себе дом глубоко в теплом сухом песке и с тех пор там живу. А потом море сменило место обитания. Вот и вся история.

– Скажи еще только одно, пожалуйста, – попросила Антея. – Ты до сих пор умеешь выполнять желания?

– Конечно. Разве я не выполнил твое желание несколько минут назад? Ты сказала: «Мне бы хотелось, чтобы ты вылез» – и я вылез.

– Ой, а можно нам еще что-нибудь загадать? Пожалуйста!

– Да, но поторопитесь. Вы меня уже утомили.

Осмелюсь сказать, вы часто думали о том, что бы вы загадали, если бы вам пообещали исполнить три желания. Вы наверняка презирали старика и его жену из нравоучительной сказки и не сомневались: будь у вас шанс, вы бы тут же выпалили три по-настоящему полезных желания. Дети часто обсуждали этот вопрос, но теперь, когда им внезапно подвернулся удивительный шанс, не могли решить, что же такое пожелать.

– Быстрее, – сварливо сказал песчаный эльф.

Никому ничего не приходило в голову, только Антее удалось вспомнить, о чем они с Джейн втайне мечтали, но никогда не говорили мальчикам. Она знала, что мальчикам это не понравится, но все же лучше такое желание, чем никакого.

– Я хочу, чтобы все мы стали красивыми, как ясное солнышко! – выпалила она.

Дети посмотрели друг на друга, но никто из них не похорошел. Псаммиад вытянул стебельки с улиточьими глазами, как будто затаил дыхание и начал раздуваться. Он раздувался до тех пор, пока не стал вдвое толще и пушистее, чем прежде… И вдруг с протяжным выдохом сдулся.

– Боюсь, ничего не получится, – сказал он извиняющимся тоном. – Должно быть, я давно не практиковался.

Дети были ужасно разочарованы.

– О, попробуй еще разок! – попросили они.

– Ну, вообще-то я придержал немного волшебной силы, чтобы выполнить желания остальных. Если вам хватит одного желания на всех, возможно, я смогу его исполнить. Согласны?

– Да, да! – воскликнули Джейн и Антея.

Мальчики молча кивнули. Они не верили, что песчаный эльф может что-то исполнить. Девочки всегда легковернее мальчиков.

Существо еще дальше выставило глаза на стебельках и снова начало раздуваться. Оно все увеличивалось, увеличивалось и увеличивалось.

– Очень надеюсь, что ему не больно, – сказала Антея.

– А я надеюсь, его кожа не лопнет, – с тревогой заметил Роберт.

Все испытали огромное облегчение, когда песчаный эльф, сделавшись таким большим, что почти заткнул собой нору в песке, внезапно выдохнул и уменьшился до прежних размеров.

– Все в порядке, – сказал он, тяжело дыша. – Завтра пойдет уже легче.

– Тебе было очень больно? – спросила Антея.

– Только мой бедный усик заныл, спасибо за заботу, – ответил эльф. – Ты добрая и чуткая девочка. Ну, всего хорошего.

Внезапно он яростно заскреб руками и ногами и исчез в песке.

Дети посмотрели друг на друга, и каждый вдруг понял, что оказался нос к носу с тремя ослепительно красивыми незнакомцами.

Несколько мгновений все молчали. Каждый думал, что, пока он наблюдал за распухающим песчаным эльфом, его родные куда-то убежали, а эти странные дети незаметно прокрались в карьер.

Антея заговорила первой.

– Извините, – очень вежливо обратилась она к Джейн, у которой теперь были огромные голубые глаза и облако рыжевато-каштановых волос, – вы не видели поблизости двух мальчиков и девочку?

– Я как раз собиралась спросить об этом тебя, – ответила Джейн.

– Да ведь это ты! – воскликнул Сирил. – Я узнаю́ дырку в твоем переднике! Ты Джейн, верно? А ты Пантера: у тебя все тот же грязный носовой платок, которым ты замотала порезанный большой палец. Значит, желание исполнилось! А я такой же красивый, как и вы?

– Если ты Сирил, то прежним ты мне нравился больше, – решительно сказала Антея. – С этими золотистыми волосами ты похож на мальчика из церковного хора на картинке в нравоучительной книжке. Не удивлюсь, если ты умрешь молодым, – все мальчики в таких книжках умирают рано. А Роберт стал похож на итальянского шарманщика со своими иссиня-черными волосами.

– А вы, девчонки, прямо ожившие рождественские открытки, вот вы кто! Дурацкие рождественские открытки! – сердито отозвался Роберт. – У Джейн волосы оранжевые, как морковка.

Волосы Джейн действительно стали того венецианского оттенка, которым так восхищаются художники.

– Что толку друг к другу цепляться? – сказала Антея. – Берем Ягненка и тащим его домой, пора обедать. Слуги будут от нас в восторге, вот увидите.

Малыш только начал просыпаться, когда они к нему подошли, и дети с облегчением увидели, что хотя бы он не стал красивым, как ясное солнышко, а остался точно таким же, каким и был.

– Наверное, он еще слишком маленький, чтобы иметь собственные желания, – сказала Джейн. – В следующий раз нам придется загадать что-нибудь для него.

Антея протянула руки к младшему брату.

– Ну, пошли.

Малыш неодобрительно посмотрел на нее и сунул в рот розовый, облепленный песком большой палец. Антея была его любимой сестрой.

– Ну, пошли, – повторила она.

– Уходи! – сказал мальчуган.

– Иди к своей Киске, – вступила в переговоры Джейн.

– Хочу мою Панти, – мрачно ответил Ягненок, и губы его задрожали.

– Ну, давай, ветеран, – сказал Роберт. – Полезай Вобби на спину.

– А-а, бяка! – взвыл малыш, окончательно теряя самообладание.

Дети поняли, что случилось самое худшее. Младший брат их не узнавал!

Они в отчаянии смотрели друг на друга, и в этой ужасной ситуации для каждого было просто невыносимо встречаться с прекрасными глазами незнакомцев, а не с веселыми, дружелюбными, обычными, блестящими маленькими глазами братьев и сестер.

– Просто какой-то кошмар, – сказал Сирил, пытаясь поднять Ягненка. Ягненок царапался, как кошка, и ревел, как бык. – Мы должны с ним подружиться. Я не могу нести его домой, пока он так орет. Подумать только, мы должны подружиться с собственным младшим братом! Что за тупость!

Однако именно этим им и пришлось заняться. На уговоры ушло больше часа, и задачу нисколько не упрощало то, что Ягненок к тому времени зверски проголодался и хотел пить. Наконец он согласился позволить «чужакам» по очереди нести себя домой, но, поскольку отказывался держаться за незнакомцев и висел в их руках мертвым грузом, старшие дети очень устали.

– Слава богу, мы дома! – сказала Джейн, шатаясь.

Она прошла через железные ворота и зашагала туда, где у входной двери стояла няня Марта и, прикрывая глаза рукой, тревожно вглядывалась в даль.

– Сюда! – окликнула Джейн. – Возьми у меня малыша!

Марта выхватила малыша у нее из рук и сказала:

– Спасибо, хоть он жив и цел. Где остальные, и кто вы, во имя неба, такие?

– Мы – это, конечно же, мы, – ответил Роберт.

– Кто «вы»? Как вас кличут дома? – пренебрежительно спросила Марта.

– Говорю тебе, это мы! Только теперь мы красивые, как ясное солнышко, – сказал Сирил. – Я Сирил, а это остальные, и мы ужасно хотим есть. Впусти нас в дом, не глупи.

Марта выругала Сирила за наглость и попыталась захлопнуть дверь у него перед носом.

– Знаю, мы выглядим по-другому, но я – Антея, и мы ужасно устали и пропустили обед, – сказала Антея.

– Так идите домой обедать, как вас там! А если наши дети подговорили вас разыграть этот спектакль, можете передать им, что они у меня получат по первое число, пусть заранее приготовятся!

С этими словами Марта захлопнула дверь. Сирил яростно позвонил в колокольчик. Ответа не последовало, но вскоре из окна высунулась кухарка и крикнула:

– Если вы не уберетесь, проклятущие жулики, я вызову полицию!

И она захлопнула окно.

– Дело плохо, – сказала Антея. – Ой, давайте уйдем, пока нас не отправили в тюрьму!

Мальчики сказали, что это ерунда, по законам Англии нельзя отправить человека в тюрьму только за то, что он красив, как ясное солнышко, но все равно зашагали вслед за девочками.

– Надеюсь, после захода солнца мы станем самими собой, – сказала Джейн.

– Не знаю, – грустно отозвался Сирил. – Со времен мегатериев все сильно изменилось, и сейчас волшебство может действовать по-другому.

– Ой! – внезапно вскрикнула Антея. – А вдруг мы окаменеем на закате, как это случалось с мегатериями, и на следующий день от нас ничего не останется?

Она заплакала, Джейн тоже. Даже мальчики побледнели. Ни у кого не хватило духу возразить.

Потянулся ужасный день. Поблизости не было ни одного дома, где дети могли бы выпросить корку хлеба или хотя бы стакан воды. Они боялись идти в деревню, потому что видели, как Марта шла туда с корзиной, а в деревне дежурил местный констебль. Когда ты голоден как волк, и жаждешь напиться, как губка, слабо утешает, что ты красив, как ясное солнышко.

Три раза дети напрасно пытались уговорить служанок впустить их в белый дом и выслушать их рассказ. В конце концов Роберт отправился к дому один, надеясь, что получится залезть в окно на задах, а потом открыть дверь остальным. Но он не смог дотянуться ни до одного окна, а Марта вылила на него со второго этажа кувшин холодной воды и крикнула:

– Проваливай, противная маленькая глазастая обезьянка!

Наконец дети уселись рядком под изгородью, свесив ноги в сухую канаву, и стали в ожидании заката гадать, превратятся ли они в камень или только в прежних самих себя. Каждый продолжал чувствовать себя одиноким чужаком и старался не смотреть на других, ведь хотя голоса братьев и сестер не изменились, лица их стали так ослепительно прекрасны, что на них было неприятно смотреть.

– Я не верю, что мы превратимся в камень, – сказал Роберт, нарушив долгое печальное молчание. – Песчаный эльф обещал завтра выполнить другое наше желание. А если мы окаменеем, он не сможет этого сделать, ведь так?

Остальные ответили:

– Так.

Но это их нисколько не успокоило.

Еще более продолжительное несчастное молчание внезапно нарушил Сирил:

– Не хочу пугать вас, девочки, но я начинаю окаменевать. Нога совсем онемела. Я превращаюсь в камень, знаю, и с вами случится то же самое через минуту.

– Ничего страшного, – ласково успокоил Роберт. – Возможно, ты единственный из нас окаменеешь, а с остальными ничего подобного не случится, и тогда мы будем заботиться о твоей статуе и украшать ее гирляндами.