Kitobni o'qish: ««Детский мир» Ушинского и западноевропейская учебная литература. Диалог дидактических культур»

Рецензенты: канд. ист. наук, доц., ст. науч. сотр. Института этнологии и антропологии РАН М.К. Любарт; д-р пед. наук, проф., декан факультета искусств, социальных и гуманитарных наук Тульского государственного педагогического университета им. Л.Н. Толстого Е.Ю. Ромашина.

Монография подготовлена при поддержке гранта ОГОН РФФИ 17-06-00066а

© Безрогов В.Г., Артёмова Ю.А., Никулина Е.Н., Тендрякова М.В., 2020

© Тендрякова М.В., ред., 2020

© ООО “Образовательные проекты“, 2020

Вся часть I,

главы 1, 2, 4, 5 части II,

а также главы 1, 2, 4, 5 части IV

написаны В.Г. Безроговым

при участии М.В. Тендряковой.

Вся часть III и глава 2 части IV

написаны Ю.А. Артёмовой.

Глава 3 части II

написана Е.Н. Никулиной и В. Г. Безроговым.

Эта книга была задумана Виталием Григорьевичем Безроговым как один из этапов многолетнего исследования истории учебной литературы. Причём, никак не завершающих тему того, как и чему в разные исторические эпохи учили детей. Знакомство с каждым новым-старым учебником и его автором порождало у В.Г. Безрогова множество новых вопросов, открывало новые грани исследования: какая картина мира формировалась в головах учеников? Какими хотели их видеть наставники? Какой багаж знаний давали с собой в дорогу? И как всё это сочеталось с общей историко-политической ситуацией?.. Исследование должно было продолжаться ещё многие-многие годы… Наверно так и будет, с его лёгкой руки, его вдохновением – Виталий Григорьевич успел вовлечь в сферу истории педагогики многих исследователей разных поколений, но это будет уже без его прямого участия и не под его руководством.

В.Г. Безрогов – главный соавтор этой коллективной монографии. Он очерчивал круг анализируемой учебной литературы, собирал материалы и писал совместно с нами статьи, предложил для обсуждения план будущей книги, вот только завершить работу над нею не успел.

Необычное сочетание: эта книга выходит в свет за авторством В.Г. Безрогова, и становится посвящением его – Виталия Безрогова – светлой памяти.

Введение
Диалог на поле восхищения и брани: иностранные источники учебников К.Д. Ушинского

В общество мало-помалу проникло сознание —

не пользы науки, а неизбежности её.

Николай Помяловский «Очерки бурсы»

Отечественная история педагогики часто склонна говорить о «месте Ушинского в российской и мировой педагогике», об отрицании им европейской образовательной практики и теории¹. Иногда даже путают исторический феномен К.Д. Ушинского с его феноменальностью². На порядок меньше уделяется внимание значительному и значимому месту мировой педагогики в становлении самого Ушинского³. Тема влияния европейских дидактических традиций на создание русских школьных учебников, в том числе на «Родное слово» и «Детский мир», заслуживает серьёзного внимания. Представление об Ушинском как о лидере, который возглавил борьбу против влияния немецкой педагогики на нашу школу, распространённое среди советских авторов⁴, претерпевает существенные изменения по мере анализа европейских источников, с которыми он работал. Становится очевидным, что речь идёт не о борьбе или заимствованиях, а о диалоге дидактических традиций. За каждой стороной диалога стоят своя культура и свои представления о мире, с которым надо познакомить ребёнка, а также образ ребёнка и представление о том, как «преодолеть» детство и из маленького человека вылепить взрослого.

О продуктивности диалога как методологии порождения нового знания говорилось неоднократно (см. работы М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, В.С. Библера). Имеется в виду диалог в широком смысле слова, диалог как соединение многих голосов и наслаивание различных смыслов: «Гуманитарная мысль рождается как мысль о чужих мыслях, волеизъявлениях, манифестациях, выражениях, знаках, за которыми стоят проявляющие себя боги (откровения) или люди…»⁵. А также диалогичность самого существа культуры: культура как диалог между людьми, между поколениями, между многообразными коммуникативными системами и языками культуры⁶.

В нашем случае этот глобальный принцип диалогичности преломляется и реализуется в виде диалога авторов различных учебных пособий, диалога различных направлений и концепций образования и предстаёт в виде выбора учебных изданий для работы с ними российских педагогов, в виде переводов, адаптаций и появления отечественных пособий, создающихся в ходе такой работы.

В России вторую половину восемнадцатого столетия можно назвать «переводческим бумом» – на русский язык переводилось и издавалось множество иностранной литературы, включая учебные пособия. Первоисточники при этом указывались далеко не всегда. Необходимо особенно тщательное бинарное исследование каждого из контактов для воссоздания в итоге многомерной картины взаимодействия реципиента с различными воспринимаемыми традициями и примерами. Был ли смысл переводов в интеграции и создании поля для беседы? Или, скорее, в осознании достижения возможности «говорить на языке большого общества и взрослой педагогики и науки», поскольку европейское мыслилось как образцовое. Или это был смысловой перевод, подразумевающий адаптацию к русскоязычному читателю? При этом в процессе диалога приоритеты менялись – подчас весьма кардинально. Прочитанное (=услышанное) и воспринятое применялось для утверждения своего как лучшей версии того, что приходило с переводами, в частности для утверждения национального характера образования, выстраиваемого под сенью и для нужд российской монархии.

В нашем исследовании, в центре внимания которого находятся пособия Ушинского, мы решили прежде всего сконцентрироваться на контактах российского мира учебной литературы с немецко-язычными и некоторыми англоязычными пособиями.

Взаимодействие русской и немецкой педагогических традиций уходит своими корнями в конец XVII века и начинается с работы над созданием учебников для освоения грамоты, с создания азбук, букварей, книг для чтения на родном языке.

В трёхвековом процессе взаимодействия дидактических традиций можно выделить несколько последовательно сменявших друг друга стадий. Первая – перевод и подражание (конец XVII – вторая половина XVIII века). В этот период в российском обществе просыпается активный интерес к учебной литературе, переводится с нюрнбергского издания 1755 года и дважды издаётся (1768 и 1788) «Видимый мир» Я.А. Коменского⁷.

По мере того, как переводимые учебники адаптировали к российской аудитории, на смену точному переводу приходил пересказ. Тогда один немецкий прототип давал жизнь целому ряду самостоятельных учебных пособий.

Далее прямой перевод и пересказ уступают место диалогу-дискуссии. Это было обусловлено влиянием немецкого романтизма, поэтизацией в немецкой философско-педагогической культуре и в учебниках родного края, народа и страны. Зарождавшееся после 1812 года российское национальное самосознание восприняло немецкий национал-романтизм за основу своего, сформировавшегося во внешнем скрытом или явном отталкивании от собственного идейного и ментального источника.

Первые отечественные учебники формируются в содержательном диалоге с европейскими дидактами, но заявляются полностью самостоятельными. Вероятно, кульминацией третьего периода взаимодействия может считаться «Родное слово» К.Д. Ушинского, составленное на основе переработки австрийских и немецких учебных книг⁸.

Судьба пособий К.Д. Ушинского «Детский мир» (1-е изд. 1861 год) и «Родное слово» (1-е изд.1864 год) весьма показательна. Если в первых четырёх изданиях «Детского мира» автор-составитель открыто признавался в любви к двенадцати иностранным пособиям, в том числе девяти немецким (см. Ч. I, Гл.1, 2), опираясь на которые он создал свой учебник по чтению и хрестоматию к нему, то начиная с 5-го издания (1864) он уже не упоминает ни одного из них, равно как и в появившемся в том же году букваре «Родное слово» (1-е изд. 1864 год) не говорит ни слова о его иностранных источниках.

При всём том именно с К.Д. Ушинского, его «Детского мира» и «Родного слова» начинается история учебников для начального образования, ориентирующихся на основы народной культуры. Поэтому они воспринимаются как национальное издание. К ним восходят истоки многих современных национальных учебников. С них начинается педагогическая антропология Ушинского, которая обращается не только к ученику, но и к учителю, заботится о его подготовке, кругозоре и его базовых знаниях прежде всего о человеке.

Настоящая монография – попытка всесторонне рассмотреть западноевропейские учебные издания, в диалоге с которыми Ушинским созданы собственные знаменитые учебники, и проследить истоки отдельных компонентов учебных пособий Ушинского.

Что было взято на вооружение Ушинским, а что отвергнуто?

Как была организована подача учебного материала в западноевропейских учебниках для начальной школы и в учебниках Ушинского?

Как адаптировались к российским реалиям содержание учебных материалов и форма его подачи?

«Детский мир» и «Родное слово» написаны за границей, куда в 1862 году Ушинского отправили для лечения и изучения школьного дела (по сути, в ссылку) после конфликта с руководством Смольного института благородных девиц, где он служил инспектором и успел ввести ряд прогрессивных преобразований в педагогический процесс. Однако вынужденный отъезд из России позволил Ушинскому воочию увидеть, как организован процесс школьного обучения во Франции, Бельгии, Италии, и в первую очередь, в Германии и Швейцарии и творчески осмыслить педагогический опыт этих стран.

Вслед за многими авторами западноевропейских учебных пособий, Хардером, Хюсом, Раффом, Ушинский развивал энциклопедически системное, научно-популярное направление учебной литературы, он делал ставку на позитивные знания, на естественные науки, считая, что это важнее для ребёнка, чем художественная литература, а тем более прямое нравоучение (см. Ч. II, Гл. 4, 5).

Монография включает четыре раздела. Первый посвящён истории создания Ушинским «Детского мира». В статьях этого раздела рассматривается структура и основные принципы организации материала; выделяются основные прорабатываемые с учениками темы, а также основные немецко- и англоязычные учебные пособия, на которые ориентировался Ушинский. Над «Детским миром» Ушинский продолжал свою работу много лет, изменяя и редактируя уже ставший известным и востребованным учебник. Проанализированы принципы построения первых двух изданий, показана эволюция этих принципов вплоть до 11-го, последнего при жизни автора, переиздания. Прослежено, как начиная со второго и по шестое издание «Детского мира» (1861–1865), идёт выработка оптимального стиля, размера, состава, последовательности текстов; меняются и сами тексты, добавляется фольклор, исторические сказания, меняется тональность повествования, становясь более доверительной. Показано, что само название «Детский мир» заимствовано из немецкоязычных изданий начала и первой половины XIX века (см. Ч. 1, Гл.1). Реконструирован список и восстановлены выходные данные всех указанных Ушинским 12-ти немецких и английских пособий, которые он упоминает в первом издании «Детского мира» (см. Ч. 1, Гл.2).

В разделе «Диалог с немецкими дидактами» рассматривается, как содержательно повлияли на пособия Ушинского основные немецкоязычные пособия, на которые он так или иначе опирался; анализируются основные темы, красной нитью идущие в учебной литературе того времени: представления о человеке, о вселенной, о Боге, о многообразии профессий, о правильных и неправильных поступках. Наконец, анализируется то, в какого рода текстах эти дидактические посылы реализуются.

Учебник берлинского учителя Самюэля Людвига «Городской друг» (1787) не входит в «список 12-ти» Ушинского. Тем не менее, сопоставление его с «Детским миром» наводит на мысль, что Ушинскому он мог быть знаком; в любом случае налицо следы знакомства с пособиями такого типа, как у С. Людвига. Свидетельством тому сходство построения разделов, связанных с «естественной историей» (Naturgeschichte, Naturkunde), а также с упражнениями на логику (см. Ч. II, Гл. 2).

Отдельное внимание уделяется теме аберраций перевода европейской учебной литературы, так как перевод, особенно в сфере педагогики и воспитания молодого поколения – это всегда не столько перевод с одного языка на другой, сколько взаимодействие разных культур. Рассматриваются оригинальные и переводные издания таких авторов, как J. Blumenbach (1-е рус. изд. 1796), G. Große (1794), G. Raff (1785), а также учебные книги В. Зуева (1786), Н. Озерецковского и В. Севергина (1792–1794), С. Усова (1843), К. Ушинского (1861). Анализируется, как переводу-переосмыслению подвергается тема религии. Показано, что в зависимости от исторического момента российские издания уделяют религиозной атмосфере то больше внимания, то меньше, по сравнению с переводимыми немецкими пособиями, и как по-разному толкуется сакрализация власти, божественное предназначение, волевое начало в человеке и живых тварях (см. Ч. II, Гл. 2, 3).

Особый интерес представляет глава, посвящённая переводу Ушинским известного в своё время пособия А. Дистервега «Der Unterricht in der Klein-Kinder-Schule». Название Ушинский переводит как «Начатки детского школьного учения». Современному русскоязычному читателю эта глава даёт возможность не только составить общее представление о взаимодействии учителя и ученика и содержании учебного процесса по Дистервегу, но и о тех изменениях, которые счёл необходимым внести в перевод Ушинский. Изменения эти коснулись не только структуры, но и самого замысла, лежащего в основе начального обучения. Кроме того, Ушинский пропустил религиозно-поэтический раздел пособия – «Упражнения для развития памяти и отклик на них ума и сердца». Здесь же описывается и частично приводится изъятое Ушинским содержание, даются примеры религиозных стихов и излагаются возможные причины такой редактуры.

Анализ влияния немецкой дидактической культуры на «Детский мир» продолжается сопоставлением учебного процесса, отбора материала, формы его подачи, а также и представлениями о позиции учителя и ученика у Г.Х. Раффа и у К.Д. Ушинского. Лёгкий разговорный стиль Раффа, когда ребёнок выступает почти что как равноправный собеседник, а автор пособия – как рассказчик-советчик, противопоставляется строгости Ушинского, который исключает диалоги и дискуссии как приём обучения. Учитель Раффа беседует с учениками, следует за их вопросами, увлекает путешествиями в неведомое, учитель же Ушинского радеет за «положительные знания» и стремится избежать развлекательности в учении.

В разделе «Английский ужин: Константин Ушинский и британская педагогика» рассматривается применение Ушинским опыта английских педагогов, прежде всего Эдварда Хьюса: сопоставляются подходы к организации и тематике обучающих текстов, особенности обращения к иллюстративному материалу, способы подачи материала, содержание и формат текстов, а также базовые этико-идеологические и мировоззренческие установки педагогов. Аналитическое сопоставление избранных для изучения учебных книг невозможно без более или менее обстоятельного изложения их содержания. Именно оно даёт представление о дидактических приёмах и возможность прочувствовать сам дух педагогических практик, моделируемых британскими и российским авторами. Сопоставление британского и российского подходов подводит к вопросу: «Учебник для ребёнка или взрослого?» «Педагогические установки британской и российской школ в книгах для чтения», выработанные в XIX веке анализируются с позиций гуманистической психологии, в частности, транзактного анализа Эрика Берна, теорий Фредерика Перлза, Грегори Бейтсона.

В последнем разделе книги «„Детский мир“ и другие миры российской педагогики» показано, что диалог с западноевропейской учебной литературой вели и авторы других учебников: И.И. Паульсон, Н.А. Корф и даже Л.Н. Толстой. Будучи современниками, они так или иначе вступали в полемику с Ушинским. Их пособия, их понимание сути педагогического процесса, их стиль взаимодействия с учащимися создавали разнообразные течения в отечественной педагогике. Так, Ушинский, развивавший энциклопедическое, научно-популярное направление учебной литературы для начального обучения словесности, противостоял не менее популярному в его время Паульсону, который в своих учебниках делал упор на художественную литературу и на тексты назидательно-морализаторской тематики. Классик мировой литературы Л.Н. Толстой выступает в качестве автора собственной «Азбуки» и книг для школьного чтения, создававшихся под влиянием и в диалоге с американскими учебными изданиями (до 1872 года), присланными в Ясную Поляну. Среди англоязычных учебных пособий, сохранившихся в библиотеке Ясной Поляны, выделены две группы учебников из серии пособий Чарльза Уолтона Сандерса (1805–1889) и Марция Уилсона (1813–1905), которые серьёзно повлияли на оформление замысла толстовских азбук. Толстой не следовал прямо американским образцам, и в отличие от большинства авторов учебников, он не был профессиональным педагогом, так что трудно сказать, что в большей мере отражают созданные им детские книги: диалог и спор дидактических установок и разных культур или личное мировоззрение писателя огромного масштаба. Большое внимание в этом разделе уделяется книгам друга и во многом единомышленника Ушинского, барона Н.А. Корфа. Реконструируется полное библиографическое описание приведённого Корфом списка отечественных и зарубежных пособий, которыми он пользовался при составлении «Нашего друга». Анализируется то, как создавался Корфом специализированный учебник для сельских школ, как выстраивалась тематика пособия, как открывается мир за пределами деревенской жизни, какие новые для отечественной педагогики приёмы применяются. Особое внимание уделяется тому, как формируется представление о городе у деревенских детей, и как оно меняется при переиздании «Нашего друга»: от традиционного представления о доиндустриальном городе как центре сакральной власти в первых восьми изданиях (1871–1880) к городу как культурно-историческому центру, где сосредоточены торговля, образование и производство – в девятом издании (1881).

Предлагаемая читателям книга берёт за отправную точку исследования «Детский мир» К.Д. Ушинского и разворачивает широкую панораму учебной литературы конца XVIII–XIX веков, «озвучивает» многоголосый диалог учителей и наставников, разных школ, поколений и стран. Диалог дидактических культур отражает основные религиозные, политические и идеологические представления, царящие в обществах, перевод становится переосмыслением европейских педагогических традиций и путём построения своих. Универсальные принципы европейской начальной школы предстают в многообразии культурных вариантов и в лицах выдающихся педагогов, отражая не только социальные и этнокультурные различия, но и личностные позиции и системы приоритетов мэтров образования.

Часть I
История создания К.Д. Ушинским «Детского мира»

Глава 1
Ясный взгляд на детский мир: первые годы «Детского мира» Ушинского

Русский ученик чувствует себя в своей сфере, когда должен пустить в ход одну память, а мышление может оставаться в покое.

К. Д. Ушинский

«Обо всём и о разном»

Фигура К.Д. Ушинского, стоящего у истоков отечественной педагогики, за прошедшие два столетия обрела монументальные очертания великого классика и непреклонного авторитета. Мы же попытаемся представить «живого Ушинского» в контексте его времени, таким, каким он входил в диалог с читателем, учителем, родителем, учеником с первых страниц своего знаменитого впоследствии «Детского мира» – его одиннадцати прижизненных изданий. Детальное исследование всех переработок пособия, комплексные сопоставления с изданиями других авторов, имевшимися до, одновременно и после появления учебников Константина Дмитриевича, также остаются за пределами исследовательских интересов данной работы, как и не входит в её задачу перечисление всех авторов, писавших на эту тему ранее: мы чрезвычайно признательны им всем (см. Кабашева 2014: 45–53).

В 1861 г. первое издание «Детского мира и Хрестоматии» появилось в издательстве «Общественная польза»⁹. Второе издание печаталось в том же 1861 году одновременно в двух местах – там же в «Общественной пользе» и в Санкт-Петербурге, где было опубликовано общественным деятелем и литератором Иосафатом Огрызко (1826–1890). Это второе петербургское издание «Детского мира и Хрестоматии» было взято для нашего исследования в качестве центрального.

Первая версия учебника мыслилась как педагогическое средство в руках учителей и родителей. «Детский мир и Хрестоматия» были изданы в одном томе объёмом свыше 560 страниц. Каждая статья сопровождалась объяснением её целей, сформулированным для взрослых. Это издание предназначалось, прежде всего, домашним и школьным учителям для проведения уроков с их подопечными. Кардинальным приближением к ученику стало только шестое издание 1865 г., которое, собственно, и положило начало истории «Детского мира» – такого, каким мы его обычно себе представляем. Ограничим же мы наше исследование изданием 1871 г. – одиннадцатым, последним, над которым ещё мог работать сам Ушинский.

К моменту выхода пособия в свет в 1861 г. первенцу автора – сыну Павлу – шёл уже девятый год¹⁰. Вероятно, в процессе его домашнего обучения приходивший на дом учитель «обкатывал» и совершенствовал пособие, составленное отцом ученика. В это время Ушинский активно формирует и редактирует Журнал Министерства народного просвещения¹¹. Не проходит он и мимо вопросов о начальном школьном и домашнем обучении. В конце 1860 г. (уже, вероятно, во время набора в «Общественной пользе» первого издания своего «Детского мира») Ушинский помещает в журнале реферат В. Игнатовича на «Общедоступный справочник по педагогике для учителей начальной школы, образованных родителей и друзей школы» Игнаца Томаса Шерра (1801–1870), опубликованный в виде трёхтомника объёмом более полутора тысяч страниц в Цюрихе в 1839–1847 гг. (см. Scherr 1839–1847). В предисловии к реферату Ушинский отмечает большую потребность отойти от «преобладания механизма» в первоначальном школьном и домашнем обучении. Одной из серьёзнейших причин подобной механистичности он почему-то называет полное отсутствие и у учащихся, и у учителей «рациональных руководств к первоначальному обучению» (см. Архив К.Д. Ушинского 1960 Т.2: 80). Вероятно, именно таким руководством К.Д. Ушинский видел свой учебник «для классного чтения, приспособленный к постепенным умственным упражнениям и наглядному знакомству с предметами природы», как будет обозначено на титуле «Детского мира». Первоначальное обучение закладывает первое «семя добра и зла», и Ушинский видит свою задачу не в теоретическом обременении учительства, а в подборе и предоставлении ему подобранного, систематизированного и привлекательно изложенного «готового научного материала», «расположенного в системе постепенности, изложенного по одной из тех метод, которых облегчительное действие и польза в первоначальном обучении признаны многолетним опытом искуснейших педагогов». Мы можем предполагать, что именно себя видел автор этих слов «уже взявшимся за труд подобного рода» (см. Архив К.Д. Ушинского 1960, Т. 2: 81–82).

В воспоминаниях о собственных гимназических годах Ушинский пишет о важности учебника, осознавая свою задачу ещё и на основе собственного ученического опыта: «Учение далеко не достигало той полноты подготовительных сведений, которой можно и должно требовать от гимназии. Мы узнавали только кое-что то из той, то из другой науки; но любили и уважали то, что узнавали, и это уже было много. Плохие тощие учебники и отсутствие всяких педагогических сведений в преподавателях всего более были причиной такой неполноты сведений, потому что при хорошем учебнике и благоразумной методе и посредственный преподаватель может быть хорошим, а без того и другого и лучший преподаватель с такими редкими способностями и таким рвением к делу, которые трудно предположить в человеке, ограничившемся скромною учительскою карьерою и скудным учительским жалованьем, долго, а может быть и никогда, не выйдет на настоящую работу» (см. Собрание сочинений К. Д. Ушинского 1952: 45–58).

Важным подспорьем стало знакомство с образовательными системами и начальными школьными руководствами в других странах, особенно в Германии и Англии. Среди книг, на основе которых был составлен «Детский мир», Ушинский не указал ни одной из имевшихся на тот момент отечественных книг для чтения, но перечислил 12 различных пособий немецких и английских авторов (см. Ч. I, Гл. 2). Автор-составитель таким образом заявил, что прежде всего именно под их влиянием сформировалось у него представление о чтении на третьем и четвёртом году школьного обучения, охватывающем не столько художественную литературу, сколько естествознание, географию, историю с биографиями. Представление о чтении, возводящем ученика от «физической природы» к «духовной природе», то есть о чтении просвещающем, чтении энциклопедическом, «сообщающем много фактических сведений» и через популяризацию науки приготовляющем к поприщу избранного предназначения (см. Архив К. Д. Ушинского 1959, Т.1: 343–344; Днепров 2008).

В статье «Народные школы в Соединённых королевствах Великобритании и Ирландии» (1861) мы видим формирование такого взгляда на горизонт чтения: «Для обучения чтению употребляются читательные таблицы, буквари и классные книги для чтения, содержащие в себе биографические и исторические отрывки… В большей части школ обучение чтению менее успешно, чем обучение другим предметам, и идёт вообще лучше у девочек, чем у мальчиков. Инспектора часто жалуются, что ученики не понимают того, что читают и заучивают наизусть, особенно по географии и истории, но и в этом отношении в последнее время сделано много улучшений… В некоторых из них введена система детских садов Фребеля; успехи детей в таких школах изумительны: до семилетнего возраста дети успевают выучиться в них чтению, отчасти письму и нумерации, пению и приобретают некоторые сведения из естествознания и библейской истории» (см. Архив К. Д. Ушинского… Т. 1.: 165, 167–168). Последние слова из цитаты прямо отсылают нас к работам Эдуарда Хьюса 1840–1850-х гг., чью серию энциклопедических учебных книг для элементарного чтения Ушинский использует в подготовке «Детского мира». Идея книги для чтения как набора элементарных, базовых знаний о мире, опираясь на которые можно затем проследовать в любую из сокровищниц знания, была воспринята Ушинским с большим энтузиазмом. Английская идея общей образованности как мозаики элементарных знаний в самых различных областях, оказала существенное влияние на архитектонику учебника Ушинского. Вопрос о «необходимых знаниях» для детей 8–12 лет решался им в пользу вариативности и пестроты, черпаемой у природы. Наличие элементов общего образования уже в начальной школе должно было облегчить практику жизни – как в случае завершения, так и продления образования на среднем уровне. «Большая точность и ясность изложения» учебников для двух первых лет гимназического (лицейского) обучения отмечена Ушинским «неоспоримой заслугой» французских пособий (см. Архив К. Д. Ушинского… Т. 1.: 317). Французский же опыт выработал у Ушинского или подтвердил сложившееся в детстве стойкое неприятие учебников по чтению, состоящих только из художественных произведений: «Во Франции не употребляют пёстрых хрестоматий и в каждом классе читают целые сочинения или большие отрывки классических авторов с надлежащими объяснениями. Последнее обстоятельство особенно важно; чтение в школе целых классических сочинений делает их общественным достоянием и служит не только к усовершенствованию языка, но и к развитию вкуса и умственных способностей учеников» (Там же. С. 320). Интересно, что в «Письмах о воспитании наследника русского престола», написанных в 1859 – начале 1860 г., Ушинский отрицает саму необходимость французского и немецкого влияний на воспитание, по крайней мере на воспитание самого главного россиянина.

Большое влияние на Ушинского оказала сама журналистская практика, особенно обзоры иностранной периодики для «Современника» и «Библиотеки для чтения», делавшиеся в 1852–1856 гг. Умение отобрать материал, аранжировать его, изложить «интересные подробности» «увлекательно и общепонятно», передавая читателям свою порывистость и широкий интерес к миру, – такие качества очень помогли Ушинскому найти себя в работе над созданием учебников (см. Иностранные известия 1854 г. // Архив К.Д. Ушинского… Т. 4.: 161)¹². Любовь к написанию небольших текстов «обо всём и о разном», умение расположить их оптимальным образом, вызвать доверие и соучастие читателей обусловили положительные черты его пособий. И если рассказы о разных природных явлениях и достижениях человеческого разума и воли не всегда могли нравиться взрослым читателям русских журналов, то детям подобные повествования и объяснения, украшенные поэтизированным отношением к науке о природе, нравились, по-видимому, гораздо больше. Учителям, родителям и детям импонировала увлечённость составителя передачей знаний¹³. На фоне вполне ещё живой традиционной книжной грамоты, получаемой через азбуку, часослов и псалтырь, и европейского морального воспитания просветительско-сентиментального рода, «реальное пособие» с опорой на национальное самосознание имело большие шансы на успех.