Kitobni o'qish: «В Тихом Омуте»

Моим родителям с благодарностью за то, что в меня верили

Пролог

Старый Олаф Вулфонсон… Впрочем, тогда ещё молодой Олаф Вулфонсон стоял у ограды своего сруба и полной грудью вдыхал морозный весенний воздух. Олаф любил весну, хотя на Всеостровии она наступала поздно и проходила быстро. Вот и сейчас: заканчивался апрель, а куда ни глянь – всюду расстилалось мягкое одеяло пушистого снега.

Олаф в последний раз вдохнул, и только собирался вернуться в сруб, как разглядел в ночной тьме худенькую девичью фигурку. Девчонка, съёжившись, брела с корзинкой наперевес к тёмной громаде леса.

– Что за блажь? – пробормотал Олаф, прихватил фонарь и направился вслед за девицей.

Он нагнал её у самой кромки леса.

– Не страшно, красавица? – спросил Олаф. Девочка… Нет, не девочка, молодая девушка, обернулась… И Олаф пропал, утонув в синеве громадных волооких глаз.

– Страшно, – сказала она, вздохнув. – Сама бы ни за что не пошла. Меня мачеха послала. Морошка ей срочно к утру понадобилась.

– Морошка…– пробормотал Олаф. – Морошка. В апреле. Конечно.

Их много таких ходило по снежному лесу. Кто пирожки носил, кто подснежники искал. В голодные годы чуть ли не каждый месяц появлялись.

– А ты знаешь, что в этом лесу свирепствует стая Старого Гарма? – помолчав спросил Олаф. – Лютого чёрного волка с серым ухом?

– Знаю, – вздохнула девушка и добавила тише: – И мачеха знает.

Олаф только головой качнул.

– Пошли, покажу поляну, где по осени было много морошки.

– А как же Старый Гарм? – не поднимая глаз, спросила девушка.

– Отобьёмся, – беспечно махнул рукой Олаф.

– Фонарём? – хихикнула девчонка.

– Хотя бы и им, – согласился молодой храбрец.

…А потом они собирали морошку, выкапывая её негнущимися пальцами из-под снега. Ели горстями и смеялись. Швырялись снежками и бегали друг за другом, совершенно не боясь стаи Старого Гарма. Наконец, когда вдали, на востоке, заалел горизонт, они направились обратно к деревне. Олаф нёс корзинку, счастливая девица бежала рядом.

У сруба Олафа остановились.

– Не надо, дальше я сама, – сказала грустно девушка. – Мачеха заругает.

–Тебя как звать-то красавица? – спросил Олаф. – И где ты живёшь?

– Иддун. А дом мой – третий от околицы, – махнула рукой девушка. –Прощай, Олаф.

– До свиданья, красавица, – усмехнулся добрый молодец.

…Под чьей-то тяжёлой поступью хрустнул талый снег. Олаф скосил глаза. В трёх шагах от него стоял громадный чёрный волчара с серым ухом.

– Вы бы потише орали, – недовольно проворчал Старый Гарм. – Всю добычу распугали. Я понимаю, дело молодое, но стае тоже кормиться надо. Одной морошкой сыт не будешь, – и фыркнул.

– Отец, я хочу на ней жениться, – без обиняков заявил Олаф. – Зашли завтра сватов.

– Что ты в ней нашёл-то? – буркнул оборотень. – Ветер дунет – снесёт!

– Мама откормит. Она ждёт не дождётся, когда я её невесткой осчастливлю, – усмехнулся Олаф, встряхнулся и обернулся серым волком. – Не возражаешь, если я к будущей тёщеньке сбегаю? Объясню ей правила обращения с сиротками?

– Беги уж! – махнул лапой старый Гарм, и Олаф побежал.

Занимался рассвет. В воздухе разливался пьянящий запах весны.

Запах новой жизни.

Глава 1, в которой мы узнаём о странных гейсах, а также знакомимся с конунгом Сухопутной Крысой и его семейством

Много-много лет спустя

В своей поломанной судьбе конунг¹ Инхвар Локинсон², по прозвищу Сухопутная Крыса, не без оснований винил местного колдуна. Именно этот старый хрыч…. (в пылу гнева конунг клеймил колдуна другими, куда более крепкими словами, но их порядочным читателям до восемнадцати лет знать не полагается). Так вот, этот старый хрыч наложил при рождении на будущего наследника престола Всеостровии роковой гейс³: Инхвар никогда не должен всходить на палубу корабля. А вы представляете, что такое конунг морского государства, да без драккара⁴? Над ним, не то, что свои всеостровцы, всё Перепутье ржать будет!

То ли выпил чего лишнего в тот день поганец, то ли подкупил кто…

Доказательств, конечно, не имелось. Но когда Инхвару стукнуло восемнадцать лет, его отвёл в сторону дядька по матери и сообщил: аккурат накануне наделения гейсом к колдуну забегала Бергдис⁵…

***

Уже восемнадцать лет назад у сей предприимчивой девицы имелись виды на конунга Гудмунта, отца Инхвара. А уж когда его жена скончалась через неделю после рождения Инхвара, охота началась по всем правилам. И не удивительно, что на тридцатый день после предания земле тела неудачницы-супруги Гудмунт объявил о новой женитьбе.

Вторая половинка немедленно занялась вопросами улучшения демографической ситуации в отдельно взятом дворце. К моменту восемнадцатилетия Инхвара его осчастливили пятью сестричками и одним братиком. Правда, последний прожил всего пять дней и понимающе отошёл в мир иной. К чести молодого наследника, без его непосредственного участия.

***

Инхвар с лёгкостью сложил два и два. Вечером он, по своему обыкновению, зашёл к мачехе пожелать ей доброй ночи. А в полночь её сонное величество спускалась по лестнице по какой-то только ей известной надобности да так неудачно стала на очередную ступеньку, что скатилась кубарем вниз и сломала шею.

– Что же вы так неаккуратно, маменька? – пустил Инхвар над гробом скупую мужскую слезу.

По возвращении с похорон он немедленно наградил дворцового полотёра кошелем золота и шубой с конунгова плеча.

***

Гудмунт особо не горевал: за годы семейной жизни сварливая Бергдис успела ему порядком надоесть. Побив собственный рекорд, на пятнадцатый день после смерти опостылевшей супружницы он представил двору новую королеву. Конунга совершенно не смущало, что сия молодая красавица состояла всего-навсего рабыней при его столь рано почившей второй половинке.

Третья родительница Инхвара оказалась столь любезна, что, вплоть до кончины любимого супруга, не подарила ему ни одного ребёнка. За что и была щедро вознаграждена новым конунгом: ей выплатили неплохое денежное содержание и отправили первым же кораблём на родину, откуда она была похищена десять лет назад. Двор стоя аплодировал великодушию правителя: ведь мог и отравить! В те времена человеческая жизнь ценилась дёшево.

***

Живи при дворе Инхвара юристы поумнее, они за хорошую мзду подсказали бы раздосадованному правителю способ обойти требование гейса⁶. Но всеостровцы испокон веков слыли нацией воинов, а не крючкотворов. Последнего юриста, который посоветовал крестьянам разрешить земельный спор по обычаю, а не кулаками на тинге⁷, те же крестьяне утопили в ближайшем озерце. Неудивительно, что служители правосудия предпочитали обходить стороной опасные острова. И тем более неудивительно, что конунг всю свою сознательную жизнь ни разу не вышел в море.

Вместо него королевский драккар вёл ярл⁸ Эймунд, тот самый дядя по матери, который уже однажды сослужил Инхвару добрую службу.

Выйдет, бывало, в море на корабле с отрядом вооружённых до зубов воинов и высматривает купеческое судно побогаче. А как увидит – остановит, представится по всем правилам и предложит нанять его с командой в качестве охраны. А то в этих водах пираты свирепствуют. Не ровён час – нападут. Что же тогда с кораблём и товарами-то будет?

На памяти ярла Эймунда никто не посмел отказаться.

***

И вроде бы Всеостровия процветала и не без основания слыла мощнейшей морской державой Перепутья. Всеостровию боялись. С правителями Всеостровии стремились заключить брачные союзы, могущие впоследствии перерасти (и перерастающие!) в союзы военные. Однако за спиной Инхвара-конунга обидно шептались. И прозвище «Сухопутная Крыса» приползло не откуда-нибудь, а с материка. Конунг только зубами скрипел. Проклятый гейс!

***

Детям конунга не в пример повезло. Старшей дочери, Хельге, колдун (новый и куда понятливее прежнего) заповедал никогда не наступать на фиолетовых жуков. Хельга-то по молодости ходила и всё на землю поглядывала, не переползёт ли ей дорогу коварное насекомое. А как науки стала изучать, так и узнала: фиолетовые жуки на всём Перепутье проживают лишь в пещерах Приграничья-У-Тварей⁹, далеко на юге, и не выносят солнечного света: дохнут сразу. Сыну же конунга, маленькому Эрику, запрещалось есть мясо брандохлыстика пупырчатого. Эта тварюга испокон веков обитала в глубине болот, отчего мясо её страшно воняло, пропитанное ядовитыми испарениями. Согласиться отправить в рот хоть кусочек мог лишь бедолага, месяц блуждающий по пустыне в поисках еды.

Именно на Эрика, любимого сына, дорогую кровиночку, возлагал несчастный отец надежды на восстановление авторитета власти конунга. Колдуны, все как один, сулили мальчику славную будущность и великие свершения. Но когда говорили так, отводили глаза, мялись, и добавляли тихо: «Если доживёт до шести лет». Конунг супил брови, хмурился, но запирать неугомонного бесёнка не собирался: как доказал пример его недальновидного собрата по престолу, даже изъятие всех веретён в отдельно взятой стране не обмануло судьбу.

Что до дочери, то её удел был удачно выйти замуж. Конунг давал за Хельгой неплохое приданое (целых семь островов!). Но как кандидатку на престол ни её саму, ни её будущего мужа не рассматривал. Женихов сей факт, впрочем, совершенно не смущал, и к конунгу выстроилась многокилометровая очередь страждущих кандидатов.

По зрелым размышлениям конунг остановил свой выбор на принце Фолькере фон Румпельштинцхене¹⁰, младшем сыне короля Западной Атьдватии. Папу осчастливили, что сын прошёл конкурсный отбор, заняв почётное первое место, и стали ожидать приезда дорогого гостя.

Глава 2, в которой на Всеостровию прибывает Инхвар-псарь, а мы впервые слышим упоминание о Тихом Омуте

В тот самый день, когда страдающий от морской болезни принц Фолькер во главе свиты высадился на берег Альтинга (острова, где и располагалась резиденция конунга), другой молодой человек, лет двадцати двух-двадцати трёх на вид, выполз на карачках из телепортационного центра.

Во времена Сухопутной Крысы телепортация ещё не достигла того уровня комфорта, что гарантировали маги своим клиентам через три тысячи лет.

Побочный эффект перемещений проявлялся у путешественников через одного: тошнота, рвота, сильное головокружение… Порою симптомы не проходили по несколько дней. Стоит ли удивляться, что даже сами маги предпочитали ездить верхом и в повозках, прибегая к телепортации лишь в случае крайней нужды? Что уж говорить о простых людях?

Стоила телепортация, впрочем, не так уж и дорого, поэтому каждого, кто решил прибегнуть к ней, пренебрежительно называли нищебродами.

Судя по одёжке юноши, знававшей лучшие времена, он и на телепортацию-то с трудом наскрёб. Теперь бедняга стоял посреди базарной площади, озирался вокруг голодными глазами и пытался решить, как ему быть дальше.

На растерявшегося паренька обратил внимание пожилой возница, неспешно пересекавший площадь на добротной телеге.

– Ищешь чего, паря? – спросил он сострадательно, сразу опознав в юноше иноземца. Больно уж легко был тот одет. Это на материке лето жаркое, можно позволить себе в одной рубахе рассекать. А на Всеостровии добро, если полушубок накидывать не придётся.

– Отец, – обрадовался молодой человек неожиданной поддержке, – далеко ли до дворца конунга? В слуги к нему хочу наняться.

Говорил парень бойко и почти без акцента.

– День пути, – прикинул возница. – Но тебе повезло, я в ту сторону направляюсь. Высажу, чуть не доезжая, там с полчаса ходу будет. Запрыгивай.

– Вот спасибо тебе, отец. Только… – юноша замялся. – У меня и денег-то почти нет. Нечем за провоз заплатить.

– Садись уже, бедолага, – махнул рукой возница.

***

Они ехали уже часа два по ухабистой дороге, и всё это время возница трещал без умолку. Пытался втянуть в разговор и нежданного попутчика, но тот всё больше отмалчивался или отвечал односложно.

– Прости, отец, – без обиняков сказал он. – Тошно после этой проклятущей телепортации. А ты говори, не стесняйся. Мне интересно.

Так паренёк стал обладателем целого вороха сплетен, начиная от количества друзей сердечных у некоей косоглазой упырихи и заканчивая ценой на прошлогодний урожай жита торвальдского. Юноша с большим удовольствием послушал бы про своего будущего работодателя, но тему повелителя Всеостровии возница обходил стороной. Свараденж знает, кого он посадил на свою телегу. Вдруг соглядатай? Кто ж тогда семью кормить будет, если родителя в тюрьму за чересчур длинный язык упекут?

***

Вдруг сзади раздался громогласный рёв труб и топот множества копыт. Возница побледнел:

– Отец Милостивый, не успели! – и принялся спешно править на обочину.

– Что случилось, отец? – с тревогой спросил парень.

– Жених едет к Хельге нашей! – соизволил ответить возница, едва убравшись с дороги. И вовремя.

Из-за поворота выехал отряд закованных в броню всадников – человек в пятьдесят. Впереди ехал знаменосец со штандартом; на золотом фоне четыре чёрных креста: знак Отца и трёх его сыновей. За ним, чуть поотстав, – два герольда. Именно они трубили, надув щёки, оповещая окрестных жителей о приближении рыцарей. Затопчут какого смерда – невелика потеря. Но начинать сватовство с крови – плохая примета. Вот и приходилось стараться, напоминая сброду, кто к ним пожаловал.

Колыхались разноцветные плюмажи, развивались белоснежные накидки всё с теми же чёрными крестами. Рыцари ехали чинно, не спеша.

– Кто это, отец? – осмелился спросить иноземец, когда вооружённый до зубов отряд скрылся в клубах пыли на горизонте.

– Говорю же, жених к нашей Хельге едет, – терпеливо повторил возница, аккуратно выезжая на тракт. – Принц Фолькер. Из Западной Атьдватии.

– Проклятье! – вырвалось у парня. – Проклятье!

«– Беги на Всеостровию. Только тамошний конунг не связан с Атьдватией. Совсем. Он может себе позволить не ввязываться в распри на материке.

– Бежим со мной, Ярослав! Ты же понимаешь, что мы обречены?!

– Бежать? Мне?! Нет. Я останусь здесь и приму свою судьбу, что бы ни случилось!»

***

Возница внимательно посмотрел на попутчика.

– Слышь, паря! – спросил он, помедлив. – А ты не из Аринеллы ли часом?

– Оттуда, – ответил юноша после долгой паузы.

…Три месяца назад многотысячное войско под чёрными крестами вторглось в пределы соседней Аринеллы. Иноземцы безжалостно убивали всех без разбору, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей. Грабили и рушили храмы. Мужчин покрепче угоняли в рабство.

Борьбу с захватчиками возглавили царь Аринеллы Додон Черноморов и трое его сыновей.

В битве на речке Листвянке все четверо пали смертью храбрых.

Отныне никто не мог противостоять нашествию атьдватийцев. Прежде цветущая страна погрузилась в кровавый хаос…

– То-то я слышу, выговор у тебя… ненашенский, – продолжил разговор шустрый возница (не говорить же, что по одёжке вычислил). – А всеостровский откуда знаешь?

– Мать у меня из Всеостровии. Она меня языку и научила.

– Хорошая у тебя мама, паря, – и возница щёлкнул кнутом: хитрая лошадь, увидев, что хозяин увлёкся разговором, решила поволынить и остановилась прямо посреди дороги. Добро бы просто остановилась. Так ещё и тракт весь перегородила! Оттого-то крестьяне на повозках и кучера на козлах и желали доброго здоровьичка растяпе-хозяину. А особо спешащие так и вовсе рукава закатывали и явно с не самыми добрыми намерениями со своих телег слезали.

– Да ты не переживай так, – продолжил возница, когда импровизированная пробка рассосалась и они поехали дальше: с испорченным настроением, зато ни капельку не помятые. – Свадебку по зиме сыграют, и Фолькер с молодой женой на один из семи островов укатит. Потерпи маленько. А от крестоносцев этих сейчас нигде на Перепутье не скроешься. У Атьдватии длинные руки.

– Только и остаётся, – невесело усмехнулся паренёк.

«…эту наглую моську он на всю жизнь запомнил. И пообещал убить везде, где бы ни встретил».

– Да и вообще, Фолькер… Он из семейства тамошнего короля самый нормальный. Даром, что седьмой сын. Мне золовка троюродной сестры тётки по отцу говорила, что у её племянника четвероюродная сестра служанкой при атьдватийском дворе служит. Так вот сестра та рассказывала, как обходителен и вежлив принц Фолькер. Сам тихенький, скромненький, дамам ручку целует и комплименты говорит. Ни разу ни на кого из слуг голос не повысил. Мясо ножом и вилкой ест, а не руками рвёт. И в платочек кружевной сморкается, а не в портьеру или скатерть. Достойный муж нашей Хельге попался!

Аринелец ничего не ответил.

***

Так, в молчании, и доехали до развилки. Возница свернул налево, пареньку же велел идти прямо по дороге, никуда не сворачивая и особенно не забирая вправо, если жизнь дорога.

– А что там справа, отец? – задумчиво спросил юноша, посматривая на сумрачную громаду леса. – Волки лютуют, что ли?

– Разве что по голодной зиме, – пожал плечами возница. – У нас с волками мир. Ещё со времён Старого Вулфонсона повелось¹¹. И хотя старик давно умер, но стая его заветы блюдёт и людей не трогает.

– Тогда что? – продолжал настойчиво расспрашивать юноша. Возница только головой покачал: вот настырный попался! Такому дай палец – руку откусит.

– Тихий Омут там, – буркнул он, но, что за Омут, разъяснить не пожелал. – Бывай, паря! – хлестнул лошадь и двинулся по широкой дороге налево, по направлению к деревне. А юноша долго ещё стоял и смотрел на лес.

– Стая Старого Вулфонсона, значит, – пробормотал он с усмешкой. – Забавно. Вот и не верь после этого в судьбу.

«Телепортируй на Альтинг. Там обитает стая Старого Олафа Вулфонсона. Если совсем припечёт, обратись к ним. Они помогут»

 Усмехнулся ещё раз и отправился в путь. Как и велел возница, «прямо по дороге, никуда не сворачивая». А Фолькер… Что Фолькер? Будто ему только и дела, что лица слуг рассматривать.

***

На то, чтобы найти в дворцовой суматохе человечка, отвечающего за наём рабочей силы, пареньку понадобилось почти полдня. Некий неуловимый Бьярни мелькал то тут, то здесь, и пребывал сначала «во-о-о-н в том подвале», потом «убежал к колодцу, за углом», откуда подался… «да к самому конунгу подался, зуб даю! Что? У меня нет зубов? Давай тогда твой дам!»

И когда парень уже совершенно отчаялся, перед ним вырос человек, похожий на медведя, и рыкнул коротко:

– Ты меня искал?

Аринелец, уже совершенно измученный, заплетающимся языком изложил Бьярни нижайшую просьбу взять его на работу. Медведь скептически оглядел выдохшегося соискателя и спросил с усмешкой:

– А что ты делать-то умеешь?

Паренёк замялся, смущённо протянул: «Ну-у-у…» – и тут же торопливо добавил, что готов взяться за любую работу, даже самую грязную.

Бьярни задумчиво почесал бороду. Тут же в голову ему пришла гениальная мысль. Давеча принцу Эриху исполнилось пять лет. Разумеется, со всех концов Перепутья молодому наследнику понаприсылали подарков: ссориться с могущественной морской державой никому не хотелось. И больше всего среди даров оказалось щенков: Эрик страсть как любил возиться с собаками.

Конунгов псарь, Старый Ульф, как увидел, сколько их, так за голову схватился и заявил бескомпромиссно:

– Не справиться мне с ними, хоть вешайте! Ещё один человек нужен!

О свирепом нраве дворцовых пёсиков знали все. Эти чудовища не признавали никого, кроме Эрика и Старого Ульфа; даже конунг предпочитал любоваться сворой на расстоянии. А потому желающих стать сытным обедом для любимчиков Эрика не нашлось от слова «совсем». Конунг топотал ногами и обещал обезглавить Бьярни, если тот не найдёт нужного человечка за три дня.

Срок истекал завтра на закате.

– На псарню пойдёшь? – коротко спросил Бьярни и даже кулачки мысленно сжал.

«Фолькер боится собак. Собак и… волков…»

– Пойду! – радостно согласился паренёк и добавил застенчиво:

– Я собачек люблю.

– Вот и хорошо, – кивнул Бьярни и утёр пот. Казнь откладывалась до следующей провинности. – Как звать-то тебя, смертни… герой?

– И… Инхвар, – запнувшись, сказал юноша. По зрелому размышлению он решил скрыть своё аринельское происхождение и назваться жителем Торнбурга – одного из южных островов Всеостровии. Именно на Торнбурге больше, чем где бы то ни было, имелись сильные торговые связи с Аринеллой, а жители чаще заключали брачные союзы с южными соседями. Оттого и говорили торнбуржцы со звучным акцентом, на который и обратил внимание ушлый возница.

– Тёзка конунга, значит? – хохотнул Бьярни. – Будешь у нас Инхвар-псарь. Ну так, во избежание недоразумений.