Kitobni o'qish: «Рубеж Стихий. Книга 1. Забытая правда»
© Е. В. Коробова, 2020
© Ю. С. Биленко, 2021
© ООО «Издательство „Абрикос“», 2022
Эпиграф
«Область Себерии все еще не включена в пределы Рубежа. Последняя попытка не увенчалась успехом…
…На сегодняшний день имеется выход ко всем океанам, необходимо укреплять позиции флота.
Мы видим большие трудности в том, что подавляющая часть творцов, а также наиболее сильные мастера сосредоточены здесь, в столице, что значительно усложняет контроль над берущими в других городах, а также способствует возникновению бунтов…
По мере расширения Рубежа Стихий необходимо и усиление частей, контролирующих его неприступность, целостность и непроницаемость.
…на данный момент ресурсы, сосредоточенные внутри Рубежа, покрывают все потребности жителей империи.
Император един, и власть его неоспорима.
Неповиновение всякого карается смертью».
Выдержки из доклада генерала Рыся Зенита Его Величеству императору Авруму VII Тысячелетнику,1007 год от сотворения Свода
Пролог
1009 год от сотворения Свода, Главный двор, двадцать восьмой день третьего летнего отрезка
Окна детской выходили на закрытый садик, нарядный даже в эту пору. Творцы Земли, служившие при Дворе, отлично потрудились здесь: на фоне сочной травы горели всполохи поздних цветов, на ветвях кустов поспевали ягоды, нигде не было видно ни одного опавшего листа. По подстриженной лужайке бегали два белоснежных кролика Анны. Маленький, счастливый мирок, надежно спрятанный от посторонних глаз. Где-то там, за его границами, была совсем другая жизнь. Там столица империи – Предел, а вокруг него – Элемента (Мария всегда думала о ней как о чем-то едином и живом, словно об огромном ненасытном монстре) распласталась своим железным брюхом по всему континенту: от Себерии до опаленных песков Ангории. Ужасающая, великолепная, заключенная в Рубеж Стихий, полнокровная и алчная – она вся принадлежала и ей тоже. Как обычно, Марии сделалось жутко от этой мысли. Словно почувствовав страх матери, Анна и Авель завозились во сне.
Застыв, Мария наблюдала, как солнечные зайчики пляшут по лицам дремлющих детей. Малыши то и дело недовольно хмурились и терли глазки, Анна что-то рассерженно пролепетала сквозь сон. Даже сейчас она была напористее и громче своего робкого далла, который в итоге просто сполз на другой край подушки. У Марии сжалось сердце. Она сердитым шепотом приказала служанке задвинуть шторы.
Аврум опаздывал. Едва ли больше пяти раз за жизнь Он бывал в комнате, и Мария даже на секунду позволила себе усомниться, что Его Величество вспомнит дорогу.
Будто в ответ на эту мысль за спиной раздался звук осторожных шагов.
– Выйди, – без приветствия бросил Аврум опешившей служанке, только закончившей возиться со шторами.
Мария обернулась.
– Ваше Величество?
Она устала от этого. Так устала, что хотелось взвыть. Иногда, развлечения ради, она представляла, как кричит на Него, швыряет вещи, крушит все вокруг себя и туго натянутая струна внутри нее наконец-то лопается. Потом она хватает детей и убегает куда-то очень далеко за Рубеж, туда, где тихо и безопасно, где жизнь в вечном страхе покажется им всем ночным кошмаром. Но такого места не существовало, и Марии это было известно лучше, чем остальным.
– На этот раз это не просто бунт, Мария.
Она вновь обернулась к спящим малышам. Всякий раз наступает новый день, и приходится открывать глаза и делать еще один маленький шаг вперед. Держать голову высоко поднятой и стоять за Его плечом, так упрямо и бесстрашно. Быть причастной к тайнам, о которых она предпочла бы никогда не знать.
– У нас есть основания подозревать, что они попытаются повторить ту историю и на этот раз пойдут до конца.
Ее всегда поражало, насколько тихо звучал Его голос в обычной жизни. Иногда даже приходилось напрягать слух, чтобы разобрать то, что Он говорит. Как будто так Аврум отдыхал от громогласных речей и приказов, сопровождавших каждый его день. С ней Он мог позволить себе звучать иначе.
– Ты должна быть осторожна.
Каждый ее день складывался из миллиона маленьких «должна». Но вот это вот, произнесенное Им, всегда было первее всего. Не имело значения, расчесывала она волосы перед сном в своей спальне или стояла перед бушующей толпой – обманутой и все же превозносящей ее, – важнее всего была осторожность. Ему не было нужды напоминать об этом.
– Да, Ваше Величество.
Она низко склонила голову в поклоне. Ведь выше и сильнее Него – одна лишь Стихия. Что остается ей, кроме подчинения и поклонения?
– Я буду осторожна.
Авель во сне перевернулся на другой бок и уютно свернулся клубочком. Он был тихим и нежным мальчиком, всем играм на свете предпочитал книги и рисование. Мария набралась храбрости и задала мучающий ее вопрос:
– А что насчет Авеля?
– О чем ты? – Аврум смотрел на нее с таким удивлением, будто забыл, что Мария все еще находится в детской.
– Вы… – от волнения ее голос охрип. Мария не привыкла просить. – Я подумала, возможно, Вы поменяли решение.
– Нет, не поменял, – отрезал Аврум, развернувшись к выходу. – И не собираюсь.
Часть 1
1009 год от сотворения Свода, Дубы, тридцать первый день третьего летнего отрезка
Мик
Мик знал, что надо бежать. Туман, тяжелый и плотный, будто мешал сделать вдох, путался в широких ветках елей, сбивал с пути. Красноватые блики мелькали на пожухлой траве, проглядывая сквозь гущу деревьев. Занималось раннее утро, сырое и промозглое, хвойный лес обступал со всех сторон. Вдали слышался женский крик – но Мик не мог понять, кто кричит. От осознания, что он может не успеть, все внутри каменело. Этого никак нельзя было допустить, ну же, скорее…
Сон прервался так же резко, как и начался. Потребовалось время, чтобы прийти в себя, как это часто бывает после ночных кошмаров. Дыхание сбилось, будто он и вправду бежал, а мозг отказывался переключаться с одной реальности на другую. Светлая, согретая щедрым летним солнцем спальня казалась чем-то ненастоящим.
«Лика!» – мысленно позвал Мик без всякой цели. Просто хотелось почувствовать отклик, окончательно сбросить с себя морок кошмара.
Тишина. Ни малейшего признака того, что его услышали. Даже в самом крепком сне далла бы обязательно ответила, пусть и невнятно.
Реальность вдруг разом навалилась осознанием того, почему Лика не отвечает, и остатки сна мигом улетучились. Внезапно и ночной кошмар показался не таким уж страшным, так сильно захотелось забыться вновь.
Мик до последнего верил, что это все неправда, какая-то глупая ошибка или нелепая случайность. Что все они одумаются, не смогут так с ними поступить. Но вот этот день настал – и Лики больше нет рядом, и никогда уже не будет. Мысль о том, что она, может быть, сейчас тоже проснулась и попыталась по привычке позвать его, отзывалась глухой знакомой болью.
Мик сел в кровати и машинально вызвал Стихию. Огонь красной искрой вспыхнул между пальцев, согревая их ласковым теплом. В этом не было никакой необходимости, в комнате было светло и жарко, но привычное чувство дарило мимолетное ощущение покоя. Чувствовалось, что лето на исходе – сила Стихии иссякала, и с завтрашнего дня Огонь уступит место Земле.
Земля. Стихия Рут, теперь уже бывшая. Мысли раз за разом возвращались к неизбежной теме. Мик тяжело вздохнул: Огонь свидетель, он обещал себе не судить предвзято. В ту, самую первую встречу, пока он шел к нужной комнате, он искренне пытался поставить себя на место новой даллы. Вот она одна, в чужом доме, вырванная из привычной обстановки и круга общения, уставшая от сборов и дороги, растерянная и напуганная…
Мик не был уверен, что смог сдержать вздох разочарования, когда впервые увидел Рут. Слишком тяжело было поверить, что это несуразное создание – тоже творец Огня. Она, а не Лика.
Пламя слабело с каждой секундой. Погруженный в свои мысли, Мик не пытался его удержать. От духоты и тяжелых снов начало ломить в висках. Еще никогда в жизни ему не было так одиноко.
Мик вырос здесь, в Дубах, своем родовом поместье, и не знал другой жизни. В семьях творцов чтили порядки и традиции, частью которых были и Мик с Ликой. Мик всегда знал: твоя далла – это почти с самого рождения на всю жизнь. Это казалось естественным, как сама сила творений. Не важно, какая Стихия подчинялась семье творцов: если в ней рождался мальчик, он оставался дома, и через несколько дней туда же приносили еще одного младенца, теперь уже даллу новорожденного. Если же рождалась девочка, за ней вскоре приходили, чтобы забрать в другую семью навсегда. «…И эти двое – родной мальчик и приемная девочка – будут предназначены друг другу всю жизнь, предначертаны Великой Стихией, дабы приумножать и славить ее». Строки Свода, знакомые с детства. И у самого Мика были две младшие сестры, но он никогда их не видел.
Лика, конечно же, была рядом, сколько он себя помнил.
И в тот ужасный день в кабинете его отца, генерала Рыся, Мик просто остолбенел.
– Так… Так разве бывает? Ошибка? – от шока Мик мямлил что-то несуразное.
– Как видишь, – обыденным голосом отвечал отец, словно речь шла о самых простых, будничных вещах. – Но мы в силах все исправить. И виновные понесут наказание, если вдруг вам от этого станет легче. У Лики есть ровно неделя на сборы. Не стоит тянуть, покончим с этим поскорее.
Лика стояла бледная, неестественно выпрямившись. Она явно была ошарашена не меньше его самого. Мать за спиной Рыся старательно отводила глаза. Алые блики стихийного камина мелькали на их лицах.
– Вы можете быть свободны, это все. – Отец занялся бумагами, лежавшими на столе. Он ясно дал понять, что больше ни на какие вопросы отвечать не намерен.
– Мама… – Мик отчаянно искал помощи, все еще не в силах поверить до конца. Она ответила ему полным сочувствия и вины взглядом.
– Мик, вы нас задерживаете. – Рысь уже не поднимал головы, когда говорил это. – У нас с твоей матерью много дел. Будьте добры, появитесь на ужине вовремя.
Мик тогда едва нашел в себе силы вот так просто развернуться и уйти. Он точно знал – пытаться продолжать сейчас спор бессмысленно: отец никогда не шел на уступки.
– Эй… Ты как? – Лика тихонько окликнула его, когда дверь кабинета закрылась за ними. – Думаешь, они правда сделают это?
Она нервно теребила подол своей тренировочной рубашки – ткань вся была в подпалинах, на одном рукаве пятна сажи: их вызвали сразу после возвращения с занятий. Мик вгляделся в ее лицо, такое знакомое и родное. Он просто не мог потерять ее.
– Они одумаются. – Мик выдавил из себя улыбку и взял даллу за руку. Лика нашла в себе силы улыбнуться в ответ.
Но бросать слова на ветер было не в правилах Рыся. Через неделю воздушный корабль навсегда увез Лику в сторону Земляного двора.
Не соврал отец и насчет наказания виновных. Это воспоминание тоже отдавалось своей, опаляющей болью. Видит Огонь, Мик не желал мести. Ему было так паршиво в первые дни после отъезда Лики, когда их мысленная связь прервалась, что едва ли он в принципе желал хоть чего-то. И всегда ненавидел публичные казни. Не идти было нельзя, но и находиться среди бушующей толпы на раскаленной площади было просто испытанием на пределе его возможностей. Мику уже доводилось видеть, как человека предают Стихии, но впервые в жизни он, пусть и косвенно, оказался к этому причастен. Тошнота до сих пор подступала к горлу, когда перед глазами вставал чтящий, Эрест, за секунду до того, как стать Огнем, Землей, Водой и Воздухом. Мик навсегда запомнил его бескровное, совершенно лишенное эмоций лицо и опустевший, стеклянный взгляд. Кругом твердили, что чтящий заслужил это, допустив роковую оплошность, нарушив естественный ход вещей. Мик и сам чувствовал, что его судьба поломана, и все же мечтал в тот момент оказаться где угодно, лишь бы не там.
Воспоминания прервались стуком в дверь.
– Мик, ты проснулся? Можно войти? – Мама всегда предпочитала использовать голос, а не мысленную связь, когда была возможность.
– Входи. – Он быстро сжал ладонь, и крошечный огонек погас. – Доброе утро!
Вошедшая Элеонора остановилась посередине комнаты, рассеянно оглядывая царивший в ней бардак. Мик уже очень давно не впускал никого к себе, не убирался при этом и сам. У стихийного камина кучей были свалены книги и бумаги, ворох рубашек венчал спинку старого кресла, повсюду, покрытые слоем пыли, вперемешку лежали письменные принадлежности, чашки, скомканные записки и прочая мелочь. Мать удивленно вскинула брови, но никак не прокомментировала окружающий хаос.
– Я пришла узнать, как ты. Сегодня… непростой день, – голос звучал преувеличенно бодро, Мик чувствовал, как тщательно она выбирает слова. – Ты хорошо спал?
– Бывало и лучше.
«Стихия, да и с чего бы мне хорошо спать, когда кругом такое творится?» – подумал Мик.
– Я прикажу принести тебе завтрак поплотнее, надо набраться сил. Чего бы ты хотел?
«Лику обратно домой. И чтобы нас все оставили в покое».
– Я не голоден, спасибо, мама. Может быть, попозже.
Недосказанность между ними витала в воздухе. Мать по-прежнему стояла посреди комнаты – как всегда, бодрая и подтянутая, все эмоции спрятаны за вежливой улыбкой – и явно не знала, куда себя деть. Элеонора была здесь редкой гостьей. Весь ее вид – элегантный и сдержанный – резко контрастировал с окружающей обстановкой и самим растрепанным, сонным Миком.
– У тебя все готово к вечеру? – наконец заботливо спросила Элеонора, улыбаясь ему.
Мик рассеянно покивал головой.
Вечер. Первый выход в свет в качестве далла Рут. Он поежился, представив взгляды, устремленные на них, нервные смешки, перешептывания за спиной. Кажется, он отдал бы многое, чтобы оказаться где угодно, лишь бы не в Главном дворе сегодня.
– Я понимаю, некоторая неловкость неизбежна. – Мама пристально посмотрела на него, Мик не отвел взгляд. – Но ты должен помнить, что все это исключительно ради твоего блага. Вашего блага.
«Некоторая неловкость», – Мик едва сдержал горький смешок.
Перед глазами тут же встала Рут, такая, какой он видел ее в последний раз. Куцая мышиная косичка, затравленный взгляд из-под светлых ресниц. Благо! Смена далла среди творцов – дело просто немыслимое, ошибка, случающаяся раз в несколько веков. Невозможно было до конца поверить, что двух девочек действительно когда-то могли перепутать и отдать не в те семьи, что Дубы никогда не были настоящим домом для Лики. Обретение младенцем-даллой новой семьи – не просто обязанность чтящих, это таинство, воля Стихий, история единства и силы. Как можно было допустить подобное?
Так будто одного этого было мало, ему еще и подсунули эту землеройку.
– Любая на ее месте была бы плоха для тебя, Мик, – внезапно произнесла мать. – Тебе придется смириться. Мне правда очень жаль, что все так вышло. А теперь извини, мне пора. Я хотела убедиться, что ты в порядке и к вечеру все готово. До скорого.
Неожиданно мать подошла и легко поцеловала его в щеку. Знакомый запах ее духов – что-то легкое, пьяняще-цветочное – на секунду вернул его в детство, пору, когда такие нежности для них были в порядке вещей. Мик вгляделся в лицо матери. Окружающие часто говорили, что он похож на нее куда больше, чем на Рыся. И правда, хотя черты Элеоноры были женственнее и мягче, но они повторялись и безошибочно угадывались в нем: чуть удлиненный овал лица, спокойный взгляд серых глаз, высокие скулы. Для творцов Огня их внешность была довольно невзрачной.
– Держись. Все наладится.
Мик не нашелся что ответить.
Он привел себя в порядок после сна и какое-то время бесцельно слонялся по комнате. Пора было на тренировку, но Мик старательно оттягивал момент, когда ему придется зайти за Рут.
Раньше ему нравились боевые занятия. Он не слишком успевал в других предметах (к большому разочарованию матери), но для своих лет прекрасно владел Огнем. Лика дополняла и чувствовала его Стихию как никто другой, хоть ее творения были в большей степени светом, чем жаром. Обычно неторопливые, плавные, почти невесомые, они не способны были сильно обжечь, но, тем не менее, могли озарять или даже ослеплять, в зависимости от ее желания. Творения Мика, напротив, казались сжатыми, напористыми, практически испепеляющими, если дать им полную силу. Их общая Стихия могла быть смертоносной.
Теперь же все тренировки превратились в медленную пытку. Сперва Мик еще надеялся, что это вопрос времени, но вот прошел месяц – и все, казалось, только ухудшилось. И ведь это был третий летний месяц, когда сила Огня максимальна. Он с тоской ждал, что с приходом осени Стихия начнет угасать и тренироваться станет еще тяжелее.
Рут искренне старалась, это было заметно. Но она выросла при Земляном дворе и едва ли до этого месяца была хоть на одной серьезной боевой тренировке. Мик даже не знал толком, чем конкретно занималась ее прежняя семья: были ли они лекарями, земледельцами, животноводами, или чем там еще занимаются творцы Земли. Каждый в детстве учил, что все Стихии равны и одинаково значимы, но жизнь порой не соответствует красивым словам Свода. Приближенные к императору воины не были ровней тем, под чьими ногтями нередко можно было увидеть черную каемку земли.
1009 год от сотворения Свода, Дубы, тридцать первый день третьего летнего отрезка
Рут
Рут нервно вышагивала по комнате, в сотый раз разглаживая ладонями тренировочную одежду, отчего рубашка мялась только больше. Они уже почти опаздывали, но Мика все не было. Как будто мало им всеобщего внимания на каждом занятии, ему необходимо еще и ворваться в зал прямо в середине тренировки – тогда уже все взгляды точно будут обращены на них. Но ее нового далла все это, казалось, совершенно не трогало.
Рут вообще была не уверена, что его хоть что-нибудь трогало в этой жизни. Она ужасно скучала по Лайму, с его теплой улыбкой и привычными широкими объятиями по десять раз на дню. Мик по большей части не демонстрировал вообще никаких эмоций – разве только изредка презрительное разочарование мелькало в его взгляде, когда ее попытки совладать с Огнем были совсем уж провальными.
При мысли о своей новой Стихии Рут грустно вздохнула. Огонь совершенно не слушался ее – Рут раз за разом пробовала ощутить жар между ладонями, но все старания были тщетны. Стихия либо не приходила вовсе, и Мик творил слабый Огонь в одиночку, либо вырывалась бесконтрольным потоком, абсолютно бесполезным и неуправляемым. Даже творение Мика – изящное, прекрасно регулируемое Пламя – не в силах было помочь.
Рут очень тосковала по Земле. Здесь, в Огненном дворе, эта Стихия практически иссякала, хоть и приближалась осень. Слишком много камня, обожженного тысячелетними кострами. Огонь выжигает, в то время как Земля взращивает и создает.
Даже новая комната, казалось, противилась присутствию Рут, скучая по предыдущей хозяйке. Вещи то и дело терялись, углы появлялись в неожиданных местах и оставляли ноющие ссадины, одежда и книги, которые Лика не забрала с собой, глядели с немым укором. Сама спальня была непривычно большой и пустой, а все попытки Рут сделать ее хоть немного уютнее выглядели жалкими – любимое лоскутное одеяло смотрелось полинявшей тряпкой на спинке изящного старинного кресла, цветы все время вяли. Несмотря на огромный стихийный камин, стоявший в каждой комнате дома, Рут постоянно зябла.
Родовое поместье Мика, Дубы, было огромным и ужасающе пустым. Массивное здание из серого, пахнущего дымом кирпича разительно отличалось от небольшого деревянного особняка в глубине старого сада, где она жила раньше. В прошлой жизни Рут с утра до вечера была окружена шумом и хохотом, рядом все время были Лайм, его старший брат со своей даллой, их родители, пациенты, приходящие на дом, – бесконечная круговерть прекращалась лишь в ночи. Теперь же одна только Элеонора навещала ее изредка, но и эти визиты были холодны и официальны. Рут попробовала было заниматься местным садом, но быстро оставила эту затею: многочисленный штат слуг-берущих и без того содержал его в идеальном состоянии. Правда, блуждая вокруг поместья, она как-то раз набрела на заброшенный, заросший сорняками уголок с покосившимся сараем, но там Рут вдруг стало так уныло, что больше она туда не возвращалась.
Время поджимало. Рут вздохнула и решительно направилась к двери – раньше в подобной ситуации она давно уже была бы в комнате Лайма, поторапливая его шутливыми замечаниями. Придется и сейчас взять все в свои руки: ей надоело раз за разом опаздывать на тренировки, приковывая к себе всеобщее внимание.
Резко распахнув дверь, Рут нос к носу столкнулась с Миком.
– Вижу, ты уже готова, – вместо приветствия равнодушно заметил он. – Тогда пойдем.
– Доброе утро! – все же сказала Рут. – Пойдем.
Не глядя на нее, далл молча двинулся к выходу из здания. Рут шла чуть позади – казалось, их обоих это полностью устраивало.
Они не воспользовались воздушным судном. Идти было недалеко – высокое положение Зенитов в обществе позволяло иметь поместье вблизи Главного двора. Последний день лета выдался удивительно погожим, радостный свет лился сквозь едва тронутую желтизной листву.
Они шли через жилые улочки вблизи Двора, немноголюдные в утренние часы. Слуги-берущие подметали дорожки, поливали клумбы или несли с рынков полные корзины овощей и хлеба. Встречались им на пути и немногочисленные творцы, спешившие, подобно им с Миком, в Главный двор. Аккуратные сады по обе стороны дороги утопали в цветах. Прозрачная, полная прохлады тишина позднего лета окутывала все вокруг.
Районы вблизи Двора считались зажиточными, а сам Огненный двор был наиболее приближен к Авруму. Роскошные старинные особняки насквозь пропитались огненной стихией, накопленной десятками поколений творцов. Рут все время чудился запах дыма горящих костров и казалось, что из-за высоких закопченных стен даже небо видно меньше. Хотелось обратно, в густую, сочно пахнущую тень круглогодичных теплиц и прохладную зелень огородов Земляного двора.
Поддавшись внезапному порыву, Рут на минуту остановилась и зажмурилась, подставляя лицо приветливым лучам. Она всегда так делала в погожие дни – в той, прошлой жизни.
– Эй! – недовольный голос Мика грубо прервал приятный момент. – Ты вечно там стоять собираешься? Мы вообще-то опаздываем!
«Из-за тебя!» – рассерженно подумала Рут, но ничего не сказала. Ускорив шаг, она догнала далла. Остаток пути они проделали молча.
Величественные строения Главного двора вскоре показались из-за крыш особняков. Стихия ощущалась здесь полнокровной, пьяняще-всесильной. Двор был средоточием жизни большинства творцов – тут они учились, женились, праздновали и горевали, оплакивали своих умерших, трудились и пировали, здесь же была обитель правящей династии. В воздухе стоял мерный гул воздушных кораблей, снующих туда-сюда над головой.
В самом сердце Главного двора стоял Храм Четырех, где служили верховные чтящие. Большинство чтящих по своей природе были слабее творцов, являясь лишь мастерами, способными преобразовывать Стихию, но не создавать ее. Однако без них жизнь империи казалась немыслима. Едва ли существовало такое знание о Земле, Воде, Огне или Воздухе, которым бы они не обладали. Молчаливые, всегда облаченные в ритуальные черные рубашки, чтящие обучали юных творцов, вершили суды, служили в храмах Стихий и выполняли еще сотни работ, подчас незаметных, но жизненно важных для существования Элементы. Проходя мимо, Рут привычно кивнула в знак почтения к Стихиям.
* * *
Мик и Рут подошли к учебным корпусам творцов Огня, стены которых были возведены из серого в подпалинах камня. Тренировочный зал представлял собой вытянутое помещение с высоким сводчатым потолком. Во время общего курса Рут была здесь раз или два – она помнила, каким неприятным ей показался тогда запах гари и вид почерневших, закопченных стен. Здесь всегда было жарко от многочисленных творений Огня.
Каким-то чудом они умудрились не опоздать, или, во всяком случае, прийти раньше наставника-чтящего. В зале стоял гул десятков голосов, небольшая компания прямо у входа шумно обсуждала предстоящий вечером праздник Земли. Бросив Рут, Мик решительно направился к ним.
Рут осталась в одиночестве. За прошедший месяц она успела узнать многих товарищей Мика, но не осмелилась бы вот так просто подойти и заговорить с ними. Рут сторонились – как будто страшная ошибка, которая, по несчастью, произошла с Миком и Рут, была заразна. Она оставалась для них чужачкой, способной к тому же испортить любую тренировку.
В толпе рядом с Миком Рут заметила пару его лучших друзей, Мирру и Риккарда, – значит, сегодня они тренируются с творцами Воды. И без того кислое настроение окончательно испортилось: обычно такие тренировки оказывались самыми тяжелыми. Нужно было очень хорошо владеть Огнем, чтобы не позволить творениям Воды погасить его прежде, чем удастся совершить задуманное.
Поначалу, входя в зал, она всегда искала глазами Лайма, но быстро поняла, что это глупо. В чем тренироваться вместе творцам Огня и Земли? Первые годы при Дворе их всех учили одному и тому же: грамоте, арифметике, основам воздухоплавания и простейшим творениям всех четырех Стихий.
Но по мере взросления творцы все больше углублялись в изучение своих Стихий, совершенствуясь в том, что было дано им по праву рождения. По окончании общего курса уроки творцов Земли проходили по большей части в оранжереях или целительных.
Рут еще какое-то время в растерянности постояла у входа в зал и наконец решилась подойти к своему даллу. Мик о чем-то весело болтал с друзьями и сделал вид, что не заметил ее приближения. Стало совсем неуютно и колюче одиноко. Обожженный кирпич голых стен показался особенно грязным и унылым, а будущая тренировка – непреодолимо сложной.
Мирра столкнулась с Рут взглядом и приветливо улыбнулась, отчего на душе сразу потеплело. Рысь много лет дружил с адмиралом Кромом, отцом Риккарда, и их семья часто бывала в Дубах. Рут нравилась Мирра: невысокая, даже ниже самой Рут, с копной непослушных черных кудрей и неизменной улыбкой на хитром, как будто немножко беличьем лице, она всегда буквально лучилась энергией и жизнелюбием. Риккард, долговязый и светловолосый, под стать своей далле был весельчаком и задирой. Творцы Воды до знакомства с этой парой казались Рут в основном нелюдимыми и высокомерными, но теперь Рут знала, что ошибалась.
Мирра что-то со смехом рассказывала собравшимся, а Риккард с улыбкой слушал, чуть наклонившись и небрежно приобняв ее за плечи. От этой простой картины у Рут защемило в груди – ей мучительно не хватало таких вот обычных проявлений связи, существовавшей между даллами с рождения.
Вскоре подошел чтящий, бывший сегодня их наставником. Как и большинство служащих, занимавшихся обучением творцов, он был очень стар. Разбив их на четверки для первой партии упражнений, он молча удалился в угол наблюдать за происходящим. В последний год обучения его роль сводилась почти исключительно к этому.
В противники Мику и Рут достался невзрачный темноволосый творец и его высокая худая далла. По неприятной улыбке противника и кислой мине своего далла Рут поняла, что Мик знаком с ними.
– Во славу Четырех, Мик! – в голосе творца Воды слышались язвительные нотки.
– Да благословит Стихия тебя и Майю, Кай, – спокойно ответил Мик.
Их бой был проигран еще до начала. Рут старалась изо всех сил, но ее Огонь был слишком слаб, к тому же она никак не могла ощутить Стихию Мика. Кай с Майей работали слаженно и без труда гасили Пламя, которое творил Мик, – сколь бы сильным оно ни было, двое выступали против одного. Два разрозненных огня раз за разом оседали на одежде жаркими облачками пара. Рут совершенно взмокла и выбилась из сил.
Во время короткого перерыва между сменой соперников они с Миком стояли молча, не глядя друг на друга. Разочарование и досада, повисшие между ними, повторялись изо дня в день и все же продолжали ранить Рут. Творения Земли давались ей легко, с любовью и радостью, она не привыкла терпеть поражения так часто. Если уж на то пошло, она вообще не привыкла сражаться.
Пришло время для нового боя, и в напарники им достались Мирра с Риккардом. Вначале бой шел по предыдущему сценарию, но в какой-то момент Рут стала замечать, что ее Огонь держится чуть дольше и гаснет не так легко. Конечно, этого было недостаточно, чтобы одержать победу, но все же в сравнении со всем остальным казалось успехом. Приободрившись, Рут попыталась поймать взгляд Мика, но с удивлением обнаружила, что тот осуждающе смотрит на Мирру.
Рут вдруг поняла то, о чем Мик догадался раньше: Мирра просто-напросто поддается ей, из симпатии жалея слабую, никчемную соперницу. Разочарование и обида захлестнули Рут с головой – из-за себя, своей беспомощности, глупых попыток заслужить одобрение Мика, унизительной жалости Мирры, всего того, чем стала ее жизнь за последний месяц. Прикрыв глаза, она ощутила, как огромная тугая волна нарастает где-то внутри…
Рут чувствовала, что теряет себя. Это было даже не творение, не Огонь в привычном понимании – просто она сама будто на какое-то время стала Стихией. Образы, рождающиеся в сознании, необходимые для любого творения, казалось, обгоняли саму мысль. Пламя ослепляло, отвратительный дымный запах горящей плоти резко бил в нос; Рут была в каждом углу огромного зала, полыхала на вековых стенах, заставляла их рушиться под своей мощью, она сжигала кости и вздувала пузырями кожу, оплавляла металл и стирала в порошок саму суть материи… Этому невозможно было противиться, Рут была каждым пожаром в мучимом засухой лесу и каждым затухающим угольком в стихийном камине, вечной, как само время, мимолетной, как вспышка на ветру. Не было ни страха, ни боли. В опьяняющей, бурлящей власти Рут чувствовала, что эта Стихия – ее и не ее одновременно, был в ней кто-то другой, второй, необходимый и не менее сильный, из чьего источника она так упоенно черпала Пламя. До слуха стали доноситься отдаленные стоны, на краю сознания промелькнула мысль, что ей нужно остановиться. Кто-то резко, с силой сжал ей запястья, пытаясь оборвать смертоносное творение.
Темнота обрушилась разом.
По давящей тишине вокруг Рут поняла, что все закончилось. Она не знала, сколько времени длилось ее творение и как давно завершилось. Еще не успев до конца прийти в себя, она просто стояла, не решаясь открыть глаза, и вслушивалась в эту звенящую пустоту. Едва ли когда-нибудь раньше в этом зале бывало так тихо. Рут попыталась восстановить сбившееся дыхание.
Открыв наконец глаза, она увидела, что Мик стоит напротив и продолжает сжимать ее руки. Далл со смесью тревоги и страха вглядывался в ее лицо. Таким Рут видела Мика впервые.
Ее ладони оказались обуглены до бурого мяса, и резкая, тошнотворная боль накатывала все сильнее, вместе с осознанием ужаса всего произошедшего. Рут зазнобило и начало трясти мелкой дрожью.
