Kitobni o'qish: «Эволюция архитектуры османской мечети»

Shrift:

Государственный институт искусствознания

Издание осуществлено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований по проекту № 21-112-00068

Рецензенты:

И.В. Палагута, доктор исторических наук, Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. А.Л. Штиглица

А.Е. Гриц, кандидат искусствоведения, Государственный институт искусствознания

This book which is a sequel to the monograph Anatolian Mosque of the 11th – 15th Centuries, accurately considers the architecture of Moslem cult buildings from the 14th to the early 20th century. Special attention is paid to formation and development of the architectural type of the Great Ottoman mosque, which has become sort of an identification card of the whole Ottoman culture. The authors analyze the place of Sinan’s architectural workshop in the history of the Ottoman and Moslem cult architecture as a whole, how the Ottoman architecture of the 18th – 19th centuries adapted European samples, what the searches of national style looked like in the building practice of the last decades of the Ottoman Empire. Many of the monuments considered are attracted to the investigation of the history of the Ottoman cult architecture for the first time.

The book is addressed to historians of architecture and fine arts, orientalists, researchers of the culture of the Islam civilization, to readers interested in the culture of the Orient.

В издании использованы иллюстрации из личных архивов

Е. Кононенко, А. Абишева, М. Асхадуллиной, М. Бутырского, Е. Гончарова, О. Евдокименко, П. Коротчиковой, Н. Лаврентьевой, А. Малько, И. Митрофанова, И. Поповой, Е. Рухадзе, Е. Чеховской, Л. Ботеча, Ю. Вурмаза, Ш. Сахиноглу

Предисловие

Данная книга должна была стать частью большой работы «Очерки истории турецкой архитектуры», в которой я предполагал охватить под одной обложкой всю историю мусульманского зодчества на территории современной Турции, очертить основные проблемы, описать наиболее значимые памятники, выделить крупные фигуры и события, поделиться впечатлениями от отдельных культовых ансамблей, прикрывая субъективность отбора материала и его интерпретации самим жанром очерков.

Однако в процессе работы стало понятно, что историю архитектуры мусульманской Анатолии нельзя начинать со знаменитых памятников Конийского султаната: сооружениям, возведенным в XIII в. по заказу Сельджуков Рума, предшествовала архитектурная традиция тюркских княжеств – Артукидов, Данишмендидов, Салтукидов, в свою очередь опиравшаяся на культовое зодчество Великих Сельджуков, включивших Восточную Анатолию в состав Аббасидского Халифата. Исследовательская честность заставила рассмотреть влияние омейядских мечетей на формирование мусульманской архитектуры Анатолии, а сельджукских памятников XI–XII вв. – на возникновение самостоятельных типов культовых зданий в землях Артукидов, Данишмендидов и т. д. В свою очередь немногие дошедшие до нас памятники тюркских княжеств позволили реконструировать формирование особого архитектурного типа – «официальной сельджукской мечети» – в Конийском султанате к середине XIII в. Угасающая после монгольского завоевания, но по-прежнему авторитетная сельджукская традиция повлияла на сложение архитектурных школ в княжествах-бейликах, составивших в XIV в. конкуренцию периферийному государству Османов, и рассматривать становление раннеосманской архитектуры без учета «анатолийской альтернативы» было бы несправедливо…

Таким образом, первоначальный замысел разрастался, обрастал «протуберанцами» и превратился в работу, завершенную в 2014 г. и опубликованную под названием «Анатолийская мечеть XI–XV вв.»¹ Верхней границей рассмотренного материала стало взятие Константинополя в 1453 г. – это событие принципиально важно для сложения «имперской идеологии», восприятия османами себя как преемников Второго Рима и основателей новой мировой Империи, формирования «стамбулоцентричности» османского мира. Падение Византии маркировало вступление Османского государства – и архитектуры этого государства, – в стадию зрелости.

Но «великолепный век» оказался вне объема и задач «Анатолийской мечети». В «Заключении» я, надеясь на продолжение работы, наметил некоторые необходимые темы новых очерков: формирование архитектурного типа «большой османской мечети», творчество Синана, распространение столичной архитектурной традиции на окраинные территории Империи, реакция османской культуры на европейскую моду, «эпоха тюльпанов» и запоздалое «османское барокко», обращение к европейскому опыту в XIX в. и поиски национального стиля… Именно эти заранее сформулированные темы и предопределили содержание новой книги, посвященной собственно османскому культовому зодчеству.

Логично было бы продолжить рассмотрение материала с момента, на котором закончилась «Анатолийская мечеть», т. е. с середины XV в.; однако стало очевидным, что необходимо изложить предысторию и обрисовать контекст становления архитектуры «стамбульского периода». Предполагать непременное наличие предыдущей книги под рукой у читателя было бы самонадеянно, просто сослаться на опубликованную монографию показалось недостаточно, поэтому две первые главы в настоящей работе резюмируют сказанное ранее, – но лишь настолько, насколько это необходимо, чтобы избежать необходимости «смотреть подробнее», постоянно заглядывая под другую обложку.

Следует оговорить, что данная монография – первый опыт изложения истории архитектуры османской мечети от ее появления до распада Османской империи. Прекрасное исследование типологии мечети, предпринятое А. Кураном², прервалось на публикации раннеосманского материала. Авторы фундаментальных обобщающих работ ограничиваются определенным периодом, регионом, группой памятников или сосредотачиваются на конкретной научной проблеме (особенно это характерно для диссертаций)³. Попытки написать «большую историю» всего османского зодчества (включающую не только культовые комплексы, но и дворцы, административные сооружения, жилые здания) предоставили огромное количество фактов, однако само разнообразие рассматриваемых объектов зачастую вынуждало оставлять изложение этих фактов без выводов. Кроме того, авторы хрестоматийных «историй османской архитектуры» оговаривали подчинение своей работы некоей основной проблеме: для Г. Гудвина таковой стало выявление закономерности появления и творческого потенциала «османского барокко» XVIII в.⁴, Дж. Фрили ограничился периодом существования собственно Османского государства и лишь северо-восточной территорией современной Турции⁵; Д. Кубан стремился раскрыть прежде всего социальные связи османского зодчества, уделяя особое внимание документированным особенностям конкретного заказа и его исполнения⁶, при этом отталкиваясь от фигуры Синана, деятельность которого была положена им в основу периодизации материала.

Данная работа не должна восприниматься как претензия на полную и последовательную историю архитектуры османской мечети. Я пытался обозначить и проанализировать основные направления и проблемы формирования и развития различных типов и форм культового зодчества, зачастую объединяемых расплывчатым представлением о «турецкой мечети». Особое внимание уделено архитектурному типу «большой османской мечети», ставшему квинтэссенцией планировочных, конструктивных и композиционных поисков придворных мастеров⁷. Особенности и эволюция этого типа ранее явились предметом диссертационного исследования⁸; но любое расширение контекста предполагает новый взгляд. Необходимое привлечение иного материала, выделение других проблем и групп памятников – архитектурных типов («малых мечетей» Синана, «павильонных мечетей» XIX в. и т. д.), результатов частного заказа, стилистических поисков в последний век существования Османской империи – заставило значительно дополнить текст, пересмотреть некоторые собственные оценки и выводы, осознать и заполнить имеющиеся лакуны.

Очевидная неполнота данной монографии, возможные неточности, спорные суждения должны рассматриваться как стимул для продолжения исследований. Это же касается целого ряда вопросов, безусловно важных для понимания архитектуры, но вторичных (на мой взгляд) для формообразования либо же требующих иной авторской компетенции – например, материалов, архитектурного декора, росписей (как правило, поздних), проблем освещения, оформления михрабов, минбаров, лоджий и т. д.: постановку и решение этих вопросов я оставляю возможным последователям в надежде, что выполненная мной работа в чем-то облегчит их задачи.

Второй исследовательский акцент предлагаемого исследования – выделение политической риторики в качестве одного из основных (если не главенствующего) факторов формообразования мусульманского культового зодчества, т. е. использование архитектуры мечети для выражения идеи могущества государства и отражения его покровительства исламу. Полагаю, что читателям, взявшим в руки книгу по истории архитектуры, нет нужды объяснять пропагандистскую функцию архитектурных форм в целом и их возможности в создании в массовом сознании желаемого монументального образа, воплощающего приоритетные идеи безотносительно к тому, насколько они в действительности будут реализованы (то, что А.В. Иконников называл «прогностической моделью», а Б. Батуман – «идеологическим симулякром»⁹). Отсутствие религиозных нормативов форм мечети обеспечило их способность трансформироваться в результате любых влияний и отражать любые факультативные иконографические программы. Одна из таких программ была определена самим фактом закладки мечетей от имени правителя и заключалась в отражении в культовом здании представлений о легитимности власти, политических ориентиров и претензий¹⁰. Особенности подобных ориентиров и способы их реализации рассматриваются на примере различных типов сельджукских и османских культовых зданий.

В «Анатолийской мечети» внимание читателя было привлечено к памятникам, расположенным в трех десятках городов Турции. В настоящей книге, как и в монографии Дж. Фрили, акцент сделан в первую очередь на столичной архитектуре, и объясняется этот акцент задачей продемонстрировать векторы и проблемы эволюции османской мечети. Во-первых, поиски новых форм культовой архитектуры осуществлялись прежде всего (а иногда и исключительно) в Стамбуле придворными мастерами, работавшими по заказу самого султана, членов монаршей семьи и высших чиновников; провинциальные мечети часто или весьма слабо отражали эти поиски, или же вообще не отразили их. Во-вторых, значительная часть культовых зданий в провинциальных городах (в том числе наиболее крупных) либо подверглись активным (часто губительным) позднеосманским «реставрациям», либо оказались значительно перестроены уже в период Республики, когда их историко-художественное своеобразие было принесено в жертву более насущным потребностям общин.

Необходимо оговорить ориентацию публикуемых архитектурных планов, которая может показаться непривычной, особенно в сравнении с другими книгами по мусульманской архитектуре. В изданиях о европейском культовом зодчестве планы христианских храмов обычно ориентированы так, чтобы более четко выявить планировочный крест (т. е. «алтарем вверх»); эта традиция механически переносится на публикации планов нехристианских культовых сооружений. В данной книге речь идет о мечетях, ориентированных, как известно, на Мекку, что применительно к западной части Турции (в том числе к Стамбулу, о котором преимущественно и пойдет речь) является направлением на юго-юго-восток, а в восточных областях Анатолии мало отличается от «строго на юг». Поскольку мы привыкли к тому, что север на карте расположен вверху, планы мечетей сориентированы по «оси ислама», чтобы михраб, обращенный на юг, оказывался внизу. Важность «оси ислама» (киблы) в пространстве мечети предопределила рассмотрение направления на михраб как продольного, из чего следует, что перпендикулярные михрабной оси нефы обозначаются как поперечные вне зависимости от пропорций здания мечети.

Я глубоко признателен своим учителям и коллегам, сотрудникам Государственного института искусствознания и Государственного музея Востока, которые читали и обсуждали фрагменты текста на разных стадиях готовности, делились литературой, фотоархивами, контактами, впечатлениями. Особую благодарность я приношу Ш.М. Шукурову, многолетнее общение с которым, а также его лекции, доклады и книги сформировали мой интерес к мусульманской архитектуре, за помощь в постановке вопросов, акцентирование целого ряда проблем, а также за постоянное доброжелательное внимание к моей работе; Е.А. Багратиони фон Брандт, обратившей мое внимание на явный недостаток в отечественной историографии обобщающих работ по турецкой культуре (студентам до сих пор приходится пользоваться добротной, но устаревшей за полвека книгой Ю.А. Миллера¹¹); Т.Х. Стародуб, выступившей придирчивым, но неизменно заинтересованным и благосклонным научным редактором текста, положенного в основу книги; Э.А. Саламзаде, Э.Д. Зиливинской, И.В. Зайцеву, А.Е. Грицу, указавшим на ряд упущений и предложившим уточнения.

Было бы несправедливо не отметить важную роль в сборе материалов для этой книги студентов и слушателей различных вузов Москвы, инициатива которых позволяла мне многократно возвращаться в Турцию, а их «образованный дилетантизм» стимулировал поиск ответов на неожиданные вопросы и обратил мое внимание на целый ряд ранее не замеченных деталей. Отдельное спасибо М. Асхадуллиной, работа с которой обогатила исследование новыми памятниками и расширила представление о позднеосманском архитектурном «историзме».

Не могу не поблагодарить и «встречающую сторону» – имамов и служителей мечетей многих городов Турции, сотрудников музеев и реставраторов, позволявших мне заходить туда, где было закрыто, и смотреть то, что было не видно. Не могу не вспомнить добрым словом и многих не называвших своих имен жителей гостеприимной Турции, помощь которых облегчила поиски интересовавших меня памятников.

Без их участия этой книги или не было бы, или бы она была совсем другой.

Генезис зально-купольной мечети

Историю османской мечети невозможно представить в отрыве от предшествующего мусульманского зодчества Анатолии. Правда, такие попытки предпринимались – достаточно обратиться к работам Ю. Миллера, Г. Гудвина, Дж. Фрили, начавших свои обзоры с момента образования Османского государства. Однако такой подход не дает возможности продемонстрировать генезис тех типов культовых зданий, которые обозначаются как «турецкая мечеть» и противопоставляются другим региональным типам – мечетям «арабской» и «иранской»¹. Между тем композиционные отличия зально-купольной мечети, которая обычно описывается как «мечеть турецкого типа», сформировались задолго до появления той модели здания, которая ассоциируется с обликом Стамбула, «великолепным веком» Сулеймана I и архитектурными шедеврами Синана.

В данной главе мне придется кратко изложить материал, который и составил «Анатолийскую мечеть XI–XV вв.». В Предисловии к ней указывалось, что попытка обрисовать историю турецкой архитектуры «крупными мазками», ограничиваясь наиболее крупными явлениями и хрестоматийными памятниками, натолкнулась на необходимость проследить истоки и процесс формирования тех моделей, которые этими хрестоматийными памятниками представлены, и перебросить «мостики» от «больших османских мечетей» Стамбула к «официальным сельджукским мечетям» Конийского султаната, от них – к улу-джами (городским мечетям) XII в., а уже от них – к первым мечетям Анатолии, построенным на рубеже XI–XII вв. династией Великих Сельджуков, распространившей власть Аббасидского халифата на «дикий запад» мусульманского мира. Кроме того, выстраивание магистральной линии эволюции архитектуры «Великие Сельджуки – Конийский султанат – Османская империя» невозможно без обращения к памятникам тюркских эмиратов, на которые разделились анатолийские владения Великих Сельджуков, и княжеств-бейликов, образовавшихся после распада Конийского султаната и составлявших ощутимую конкуренцию Османам.

К моменту падения Византии история собственно Османской державы насчитывала уже полтора столетия², а история мусульманской государственности на территории Анатолии – более 400 лет. Выяснение истоков «классической» османской архитектуры заставляет обратиться ко всей традиции мусульманского культового зодчества Анатолии с момента ее исламизации.

Направленные Халифатом набеги тюрков-огузов (в том числе сельджуков), отодвигавшие северо-западные границы «территории ислама» (dar al-Islam) и затруднявшие проникновение в Сирию египетских Фатимидов и их потенциального союзника – Византии, привели к захвату мусульманами важнейшей пограничной крепости Манцикерта (Малазгирта); попытка отвоевания крепости в 1071 г. обернулась разгромом византийской армии и пленением императора Романа IV Диогена. Эта победа открыла тюркам дорогу в Центральную Анатолию, где на отвоеванных у Византии землях создавались мусульманские государства (эмираты), признававшие духовную власть багдадского халифа и вассальные по отношению к султанам из династии Великих Сельджуков³.

Создание империи Великих Сельджуков оценивается как поворотная точка в истории исламской цивилизации, а осуществленная этой империей тюркизация Ближнего Востока и Анатолии рассматривается как фактор, предопределивший будущее и мусульманского, и христианского мира⁴. Высокое качество художественных произведений, создававшихся под номинальной властью Великих Сельджуков на обширной территории Халифата, и сходство результатов художественных процессов, заметных прежде всего в архитектуре как наиболее показательной части материальной культуры «мира ислама» (распространение одних и тех же архитектурных типов, строительных приемов, принципов декора зданий), заставили исследователей говорить о некоем общем «сельджукском стиле» и о еще более широком «сельджукском влиянии», хронологически и географически выходящем за пределы существования государства Великих Сельджуков.

Бурное развитие мусульманской архитектуры в начале II тысячелетия и быстрое распространение новаций действительно оказались связаны с патронатом Дома Сельджука, и причину этого неожиданного «скачка» легко предполагать в смешении традиций, дополнении достижений арабского, иранского, византийского зодчества некими дотоле неизвестными тюркскими новациями; однако же собственно «тюркскую составляющую» в той мусульманской архитектуре, которую мы обнаруживаем в XI–XIII веках во владениях Халифата (в том числе в Анатолии), вычленить невозможно. Неоднократные попытки выделить и описать эту составляющую неизменно приводили к констатации недостаточности одного лишь «этнического фактора» и признанию нехватки данных для решения «проблемы сельджукского искусства»⁵. Правомернее говорить о том, что в рамках культурно неоднородного государства Великих Сельджуков его правители смогли сформировать единый государственный заказ, в результате реализации которого выработались, в частности, общие модели архитектурных сооружений и принципы их декора.

В качестве источников сельджукской архитектуры в привычном значении – как определенного территориально-хронологического комплекса памятников, – должны рассматриваться все региональные художественные традиции, с которыми тюрки, не имевшие к тому времени собственной развитой культуры, могли познакомиться в процессе миграций на запад. Сплавляя в официальном заказе разные художественные традиции, сельджуки оказались своеобразным катализатором эволюции мусульманской культуры. Появление новых моделей и типов архитектуры следует связывать прежде всего с региональными – иранскими, арабскими, армянскими, византийскими – традициями зодчества и с использованием наиболее доступных образцов, привлечением местных (в том числе немусульманских) строителей для выполнения султанских и княжеских заказов, обучением сельджукских мастеров в локальных артелях, имевших собственные приемы, наработки, пристрастия. Именно такой вариант – приспособление заимствованной модели мечети к местным условиям и архитектурным традициям – был использован на этапе становления анатолийского мусульманского зодчества.