Kitobni o'qish: «Шаг в окно»
Короткий декабрьский день подходил к концу. Было воскресенье, ничем не отличающееся от череды таких же, что последовали после моего развода и переезда к матери. Мы сидели с нею за столом. Наш ужин затянулся, хотя ни я ни она не любители долгих трапез. Просто передо мной на подставке стоял планшет, а перед мамой – ее компьютер. Я лениво перелистывала новости и комментарии к ним, а мама изучала какую-то хитрую программу для пенсионеров. Каждая из нас ждала, кто первым встанет из-за стола и прекратит вечернее бдение, вошедшее у нас в привычку.
– Тебе завтра рано вставать, – сделала мама робкую попытку.
– Не напоминай! – мой взгляд наткнулся на статью, где говорилось о жуткой трагедии. – Послушай, какие страсти тут пишут. Прошлой ночью в соседнем районе из окна своей квартиры выбросилась девушка. Знакомые и друзья отзываются о ней, как о вполне благополучной, адекватной, без суицидальных наклонностей. Это не первый случай в этом уходящем ходу. Всего зафиксировано значительное превышение прошлогодних показателей по самоубийствам, причем подавляющее большинство несчастных выбирают смерть, выбрасываясь из окон своих квартир. Вот жуть, да, мам? – Я поежилась.
– Спасибо, дочь, что прочитала мне это перед сном, – мама захлопнула крышку компьютера и поднялась убирать со стола.
Начало.
Если бы вы знали то, что вижу я, что чувствую, когда это со мной происходит, вашей ноги бы на этой планете больше бы не было. Вот так категорично и буквально! Ей-богу: буквально – ноги бы не было! Даже не одной ноги, а двух!
До того, как я смогла сделать это по-настоящему, не во сне, как многие, моя жизнь была серой словно дождливая осень. Я рада переменам, произошедшим со мной, хотя и обратного пути для меня нет. Еще не было ни единого случая, когда Парящая желала перестать быть таковой. Это мне Марианна Васильевна поведала, а уж она знает, о чем говорит.
Ей скоро девяносто, впрочем, только ненормальный мог бы решить так. Марианна Васильевна застыла в том возрасте, когда впервые поднялась в воздух. Ей было тогда за пятьдесят, трое взрослых детей и вечно обозленный муж не давали отдохновения ни душе ее ни телу…
Что оставалось Марианне? Только подходить ночью к открытому окну на тринадцатом этаже и вглядываться в лимонно-желтую луну. Не знаю точно, как там у нее было, и даже боюсь подумать, если быть честной. Неужели, вылезла в окно, а сумасшедший ветер подхватил ее и понес? Страшно подумать, что осталось бы от ее бренного тела после падения с такой-то верхотуры! Она же не знала, что умеет парить… Да и кто знает!
Со мной все было проще, безопаснее. Однажды я увлеклась акробатическими занятиями на пилоне. Это моя точка невозврата.
Нет, в целом то, со стороны если за мной наблюдать, ничего не изменилось. Работаю там же, живу там же. Выгляжу иначе, но не кардинально. Я стала тоньше, изящнее, сильнее. Но у меня те же глаза, рот и нос, цвет волос и улыбка. Ни один человек не заметит, что я умею подниматься над землёй.
Для этого мне не нужны никакие приспособления, даже метла – прародитель пилона – ни к чему. Можно, конечно, озорства ради, таскать с собой метлу, распускать волосы в полете и одевать лохмотья. Да, так можно добиться сходства с ведьмой, но куда деть все эти атрибуты, когда ты приземлишься? Ты же не можешь заколдовать увидевших тебя людей, ты, вообще, не можешь никого заколдовать. Потому что нет никакого колдовства, никакой магии. И не было никогда. Только в сказках. В обычной жизни ты обладаешь только одной особенностью, талантом, если хотите. Ты умеешь парить. Всё!
Кому из нас не хотелось исчезнуть хотя бы на время из своей жизни? Пусть все горит синим пламенем, пусть случится потоп, но бывают моменты, когда и это не трогает. Ведь незаменимых нет?
В детском саду я представляла себе невидимые ступени в воздухе, по которым ступаешь наверх и уносишься от неприятностей, от не родной воспитательницы, от посторонних детей, от тугого постельного белья, которое пахло холодной чистотой, лишенной даже намека на уют.
– Тебе нравилось в садике, не выдумывай, – хмурится мать.
Я пожимаю плечами и примирительно отвечаю:
– Наверное. Тебе виднее…
Ребенок, а в особенности девчонка, будет вести себя так, как ожидает любимая мама. Зачем ее огорчать? Я просто буду на прогулке воображать себе лестницу, ведущую прочь из детского сада. Я буду представлять себе, как такие же несчастные ребятишки из моей группы, как и я, раскрыв рты, смотрят на мою всё уменьшающуюся фигурку, которая поднимается над разноцветным заборчиком детского сада.
Еще были сны, когда я летала. Подозреваю, что не у меня одной. Впервые мы парим еще в материнской утробе. Все мы парим, летаем, нас носит словно щепку, когда мы только зарождаемся и представляем собой крохотную частичку бога, различимую разве что под микроскопом.
Потом люди летают в своих мечтах, во сне, при медитации, под действием веществ, изменяющих сознание. Ну и естественно, мы улетаем после смерти. Наша душа, не тело. Оно то бедное гниет себе потихоньку, если не было сожжено. Вот и все случаи левитации, доступные людям, которые не умеют парить.
– Глупые… – Марианна Васильевна налила мне третью чашку кофе. Моё сердце от избытка кофеина мелко-мелко подрагивало где-то в районе горла.
– Почему глупые?
– Потому что все женщины умеют парить, только не догадываются об этом. Про мужчин я знаю мало. Охота на ведьм начисто лишила смелости слабый пол.
Если современная женщина почувствует однажды, что поднимается над землёй, она своими же руками запишет себя в сумасшедшие. Понимаешь?
Женщине легче полжизни провести в поисках выхода из сложной ситуации, чем поверить в свои способности к левитации. Когда начинаешь летать, все трудности исчезают словно кошмарный сон при дневном свете.
Марианна Васильевна, особенно не напрягаясь, после первого же полёта нашла со своими домочадцами общий язык. Бытовые неурядицы становятся тем незаметнее, чем ты выше взлетаешь.
Так вот, однажды после очередного восьмичасового прозябания в офисе, я плелась нога за ногу домой. Было холодно, зима набирала обороты, хотя новый год уже случился, и можно было бы утихнуть: мы поняли – весну ждать долго…
И вот иду себе, перебираю мысленно мелкие события своей неяркой жизни, казню себя за несовершенство души и тела, досадую, что в волшебную новогоднюю ночь не произошло ни капли волшебства, как обычно.
Мои глаза, воспаленные от долгого бдения за компьютером, останавливаются на вывеске с надписью: “Полдэнс”. Я мигом представляю себе грациозную девушку в окружении мужчин, пускающих слюни. Прохожу мимо и внезапно понимаю, что вывеска не перед входом в злачное заведение, а на вполне себе приличном доме, у входа на цокольный этаж.
Рядышком пристроился минизал с тренажерами. Я даю себе обещание разузнать, что это за контора скрылась за вывеской “Полдэнс”, а ну, как там дают уроки акробатики на пилоне? Это пока еще экзотично, модно, а, главное, способствует похудению и не скучно…
Велотренажер в моей квартире давно заржавел за ненадобностью, он почти скрылся под ворохом накиданной одежды. Мать и бывший муж предрекали мне быструю потерю интереса к домашним тренировкам, и правда, вспоминая о велотренажере, мне всегда хотелось зевать.
Занятия на пилоне обещали развлечение, я с нетерпением предвкушала первый урок. Могла ли я представить, что вместо девушек, жаждущих интересно и весело сбрасывать лишние килограммы, среди некоторых из них я встречу парящих. Тех, кто не боится отрываться от земли, ловить поток ветра и становиться невесомой.
Вначале была разминка, изматывающая непривыкшее тело. Девчонки охали и стонали, а наша главная ведьмочка с ангельской улыбкой подходила к каждой и растягивала негнущиеся ноги, руки, спины. Ведьмочка была по совместительству нашим тренером, опытным гуру по пилонолазанию. Ее звали Наталья, и поначалу казалось, что она легкомысленная блондинка с острыми коготками, ничего более. Она любила смеяться, показывая ямочки на щеках. После особенно тяжелого трюка на пилоне Наталья с веселой улыбкой оглядывала нас.
– Девочки, вперёд!
С первого своего урока я принесла на себе несколько не маленьких гематом. Черные, пугающие синяки появились на талии, бёдрах и предплечьях. Хорошо, что я уже не замужем, а на дворе зима! Так я размышляла, оглядывая свою фигуру дома перед зеркалом. Муж бы приревновал и начал бы допытываться о природе возникновения моих гематом. Это и к бабке не ходи…
А я не собиралась никому рассказывать о своём увлечении пилоном. Стереотипы о стриптизе процветают и здравствуют. Если бы непосвященные знали о том, как ноет кожа под коленом при висе вниз головой! По ощущениям очень похоже на адскую “крапивку” из детства, когда руку несчастного ребятенка стягивают в двух разных направлениях, крепко скользя по коже. Только сейчас не друг из песочницы проводит надо мной экзекуцию, а я сама подвергаю себя боли.
Но какая радость, какое удовлетворение почувствовала я на пятом или шестом занятии. Мне удалось словно пожарному влезть по крутящейся вокруг своей оси трубе, а попросту по пилону, под самый потолок. Это было чудесно! Ведь в школе на уроках физкультуры залезть на канат я даже не мечтала… Но хватит об акробатике.
Почему я люблю летать? Разве из-за мыслишки: о, боже, мне дана удивительная способность преодолевать земное притяжение? Я – избранная? Совсем нет… Марианна Васильевна давно спустила меня, образно говоря, с небес на землю.
– Ты оказалась в нужное время в нужном месте. Была пустым сосудом, поэтому заметила… что Наталья иногда, вообще, не держалась за пилон. Она танцевала вокруг него в воздухе, касаясь металла кончиками пальцев.
– Кто хотел это увидеть, тот увидел! – с упреком возразила я.
– Женщина предпочитает не видеть того, чего не хочет видеть. Как много учениц продолжили ходить на занятия после первого года? А? Именно такого срока достаточно для того, чтобы понять свои силы… – Марианна Васильевна задумчиво раскладывала пасьянс на ноутбуке.
– Вот я вам удивляюсь, вы такая серьезная и умная, обожаете эти игры компьютерные. Эти шарики разноцветные, пасьянсы, змейки… Такая скука…
– Это здорово разгружает мозг, – улыбнулась женщина, – ты же знаешь, я даю консультации несколько раз в неделю. Меня это выматывает. Я уже не девчонка, не «свистушка», как ты…
– А мне было бы интересно о чужих грехах послушать, – ответила я, слегка обидевшись на “свистушку”.
– Когда я помру, отпишу тебе мои консультации в наследство, идёт? – Марианна Васильевна пристально изучала моё лицо. И непонятно было, шутит она или нет.
Любая парящая знает, что недостойная мысль или поступок могут обернуться смертью в прямом смысле слова, если их скрыть от всех. Для этого и существуют консультации, иначе – исповеди. Также любая парящая понимает, насколько тяжело взваливать на свои плечи чужие грехи. Трудно и опасно летать, когда в ушах еще слышится чужое признание. Поэтому Марианна Васильевна летает теперь редко. Только тогда, когда стопроцентно уверена, что вернется живой. Ведь у нее дети, внуки, консультации для тех, кто жаждет оторваться от земли и бесконечно боится внезапного возникновения тяжелых мыслей.
– Сложность в том, что нельзя однозначно определить чёрное и белое. Для кого-то может стать смертельным воспоминание столетней давности. Вот, допустим, я пнула в детстве собаку. Прошло много времени с тех пор, но сегодня, находясь на высоте десятиэтажного дома, я почему-то подумала об этом, запаниковала и не сумела справиться с эмоциями. Мне конец, думаю я, и земля летит мне навстречу со скоростью света, – Марианна Васильевна отвлеклись от ноутбука и встала закрыть окно.
В комнате было свежо и оттого как-то зябко и неуютно. Я поняла, что женщина хотела сказать и продолжила:
– А для другого такая мелочь как пинок собаки не будет иметь никакого значения. Я с утра отшлепала своего малыша, но это мне не мешает наслаждаться парением вечером. Так?
– Ты утрируешь, деточка. Но от смысла недалеко, – Марианна Васильевна обвела глазами полутемную комнату.
В ее квартире всегда было слегка пыльно, прохладно и мрачновато. Вместе с тем в комнатах имелся какой-то свой особый уют и шарм. Дом был солидный, крепкий. После смерти мужа Марианна Васильевна сменила тринадцатый этаж новостройки на третий этаж этого дома. Квартира была большая, с высокими потолками, большими окнами, всегда задернутыми темными тяжелыми портьерами. Только в кухне, где Марианна Васильевна обычно консультировала, иногда бывало даже излишне светло.
Московское солнце слепило и безжалостно высвечивало жирную пыль на черной электрической плите. Что я больше всего любила в этой квартире, так это пол… Наливной, блестящий, гладкий, цвета молочного шоколада. Когда я думала, что Марианна Васильевна не видит меня, то я непременно пробовала ее пол в качестве обледеневшей дорожки: скользила словно на лыжах.
– Ты – трюкачка! Мало тебе парить… Ты и парение-то воспринимаешь всего лишь, как торжество тела, не духа! – качала головой хозяйка квартиры. Впрочем, она знала, что не права. Если бы я не относилась к парению серьезно, то,
во-первых, никогда не консультировалась бы, а, во-вторых, меня и в живых-то уже бы не было!
Еще в квартире Марианны Васильевны мне нравились две невысокие ступеньки, скорее даже порожки, которыми со всех четырех сторон заканчивалась квадратная прихожая с огромным шкафом во всю стену. С одной стороны ступени спускались к спальне, с другой – к гостиной, с третьей – к кухне, с четвертой – к детской. Однажды я проходила мимо детской и в приоткрытую дверь увидела большую кровать, на которую было в беспорядке навалено неглаженое белье.
Детская уже давно не использовалась по назначению. Марианна Васильевна последние годы жила одна. После смерти ее мужа ходили нехорошие слухи. Поговаривали, что он был тяжелый человек, и жена его приложила руку к тому, чтобы поскорее освободиться от него.
Возможно, Марианна позволила своему супругу понять то, что не следовало. Ведь оно как бывает? Когда Парящей приходится взлетать или приземляться в присутствии других людей, опасаться особенно нечего. Человеческий разум надежно защищает себя от безумия и не разрешает увидеть то, что не поддаётся объяснению.
Если какому-то событию нельзя присвоить порядковый номер и навесить привычный ярлычок, то это событие остаётся незамеченным. Всё просто…
А в случае с мужем Марианны – не знаю. Неужели, ненависть жены к мужу была так велика, что вместо банального развода случилась смерть? Сделать полет Парящей видимым для обычного человека, значит, свести его с ума, вот, что я скажу.
Однако муж Марианны Васильевны не свихнулся, а сошёл в могилу. Не сходится. Темная история для любопытных умов.
На деле, всё просто. Мужчины, вообще, долго не живут, и Марианна Васильевна тут не причём. Так мне хочется думать.
Эта женщина для меня учитель, поэтому я неосознанно стремлюсь обелить ее во всем. Год назад я начала парить и примерно в это же время познакомилась с Марианной.
Тренер по занятиям на пилоне – та, что умеет виться вокруг него в воздухе, в один чудесный день посоветовала мне сходить на консультацию.
Ничто не предвещало: мы переодевались в уличную одежду после изматывающей тренировки. Девчонки из моей группы уже упорхнули из цокольного помещения, где проходили наши занятия. Осталась только Наташа и я.
Меня разбирало любопытство, и вопросы вертелись на языке после того, как я увидела то, чего видеть нельзя. Обычно никто ничего и не видит, но у меня был такой период сразу после развода с мужем, что душа моя требовала оголенной правды и честности во всем, от всех.
Мой муж изменял мне с моей же подругой. Дело житейское, распространенное, но оттого бьет под дых с первобытной жестокостью. И как я справилась с этим? Мне пришлось пройти все круги отчаяния, все уровни принятия и испытать все грани эмоций. За полгода моих переживаний я сумела восстановиться. Я даже изредка общаюсь с бывшим мужем и с подругой. Зла к ним нет, одно холодное равнодушие. Они расстались, а у меня все к ним перегорело.
На момент моего знакомства с пилоном я была словно выжатая губка или, как говорит Марианна Васильевна, пустой сосуд. Меня можно было наполнять чем угодно, я бы все приняла. Поэтому любое отклонение от истины, от нормы я видела четко, мне резало глаз. Словно ребенку мир мне открывался впервые.
Первая тренировка, вторая – чувствую мысленно каждую мышцу, как кровь бьется в капиллярах, выгоняет из моего тела душевную хворь и пустоту.
С каждым новым занятием тело крепло, и многие упражнения из разминки я выполняла автоматически. Мой внутренний взор больше не обращался к тому, как полно и горячо течет во мне кровь. Я уже могла оглядываться на девчонок из своей группы, наблюдать за нашим тренером, не только бессловесно восхищаться мастерством Натальи, но и подмечать, как она делает трюки на верхнем уровне пилона, почти касаясь головой потолка.
Наша тренер не только «трюкачила», а именно, что танцевала. Трюки и крутки были вишенками на торте, но сам торт – это чудесное соединение в единую безупречную и гармоничную композицию.
Большинство учениц, в том числе и я были еще очень и очень далеки от танца. Максимум, на что мы могли быть способны – это повторить за Натальей один из простеньких трюков.
Мне никак не давался вис головой вниз. Уж я и так, и эдак, правая рука туда, левая нога здесь, корпус вдоль пилона. Смотрю, как тренер это делает. Смотрю, сморщив лоб, путаясь в ее ногах и руках. Вот Наталья незаметно глазу молниеносно забирается словно пожарный на средний уровень пилона. Гладкая металлическая труба вертится вокруг своей оси, окончательно запутывая меня: где – право, где – лево. Наталья скрещивает голые ноги, зажимая пилон, и откидывается всем своим гибким корпусом вниз головой. Руки свободно раскинуты в разные стороны, распущенные волосы свисают до нижнего уровня пилона, лукавые глаза и улыбка.
Тут я перевожу взгляд снова на ноги и… Боже мой! Почему никто не видит? Ау? Ноги, и вправду, скрестились вокруг пилона, плотно, но зазор между металлом и нежной кожей бедер с добрую ладонь! Как это понимать? Как такое возможно? Я вытаращила глаза, а в ответ у Натальи только ямочки на щеках от улыбки.
Поэтому, после занятия я сижу на длинной лавке напротив тренера. Она сидит на такой же лавке передо мной и озабоченно просматривает сообщения на своем мобильном. Наконец, она почувствовала мой взгляд:
– Что? – с ее лица исчезла привычная улыбка. Я поразилась, насколько, оказывается, у нее может быть тяжелый взгляд.
– Хочу кое-что спросить у тебя. Только ты не думай, я не сумасшедшая. И зрение у меня отличное…
– И? – от угрозы в голосе Натальи мне стало неуютно.
Где ее жизнерадостность и легкость? Это, что? Маска? Глаза из прозрачных голубых стали почти черными, непроницаемыми. Мы с нею одни в этом полуподвальном помещении, вокруг тишина и полумрак. Все ушли.
На вешалках позади скамьи, где сидит Наталья висят соблазнительные сценические костюмы. В них танцуют возле пилона или по-другому – возле шеста девчонки, с которыми Наташа занимается индивидуально. Она с некоторым пренебрежением как-то упоминала об обеспеченных дамочках, которые пытаются удержать мужчину экзотическими танцами.
– Вообразите, – говорила она, – себе ту степень расслабленности и легкости, которая появляется у женщины в туфлях на платформе высотой 15-20 см. Шест и каблук – неплохо, но напряжение и зажим тела, а также страх в глазах убрать нелегко. То-то же…
Так вот, эти костюмы: красные бархатные корсеты, зеленые перья и бахрома, – они откидывали тени на стену. Тренерша продолжает смотреть на меня в полном молчании, а мне начинает казаться, что я под гипнозом, как в трансе. Тени от костюмов шевелятся что ли? Увеличиваются в размерах?
– Да, что это за чертовщина! – громко говорю я.
Наташа вздрагивает и внезапно улыбается мне, мягко, почти нежно:
– Ты чего? Что ты хотела спросить?
– Не пойму, как ты держишься за пилон? Руки в полёте, ноги с пилоном не соприкасаются…
– Всё очень просто. Я за него и не держусь.
– Но…
– У меня кожа чувствительная. Синяки появляются быстро, муж ревнивый. Пока объяснишь ему, отчего, да как, никаких нервов не хватит! Ясно? – Наталья быстро оделась и пошла к выходу. Она вытащила ключи из кармана и выжидательно подняла брови:
– Пойдём, я спешу.
– Да, да, конечно, – я вскочила со скамьи, машинально заметив, что перья на костюмах исполняли какой-то бешеный танец, хотя ветра в этом полуподвальном помещении отродясь не бывало.
На улице мы разошлись в разные стороны. Я пошла к дому, Наташа села в маленькую красную машинку и резво бросилась в поток машин. В голове у меня был какой-то морок, туман. Вообще, говорит, не держусь за пилон.
Муж – ревнивый. Синяки… Ага, понятно. И снова – вообще, говорит Наталья, не держусь за пилон! Стоп! Как это? Я даже остановилась. Женщина с коляской сзади не заметила моего маневра и не успела затормозить. Одно колесо наехало мне на ногу.
– Извините, ради бога, – молодая мать принялась извиняться.
– Ничего страшного, – я растерянно улыбнулась спящему малышу в коляске.
Женщина пошла дальше. В голове у меня прояснилось. Я напомнила себе, что работала юристом в компании недвижимости и по долгу службы знала миллион и один способ мошеннических схем.
Когда тебя, взрослого человека, обманывает такой же взрослый человек, возникает весьма специфическое ощущение чего-то неправильного, нелогичного, театрального. Ни с чем нельзя перепутать это ощущение.
После разговора с Натальей я испытывала его во всей красе. Ничем, говорит, не держусь! Она меня за дурочку принимает? Я, конечно, далека от физики, но закон всемирного притяжения никто не отменял. Или как там этот закон называется? Я унеслась мыслями далеко от окружающей меня действительности. Ноги сами несли к дому. Ветер забирался в рукава и холодил руки.
Я почему мечтала уйти из юридической службы? Потому, что эти законы и крючкотворство прибавляли мне морщин и лишних килограммов, действовали мне на нервы еще со времен института. В школе с математикой у меня было туго, с литературой и историей гораздо лучше. Моя мама – кассир, отец – юрист. Угадайте, куда я пошла учиться?
Голова пухла от информации, а смысл любого текста по юридической тематике терялся для меня ближе к середине. Но усидчивость, упрямство и желание порадовать родителя заставили меня окончить юрфак.
Работу я нашла по протекции отца. Место было хлебным, и знакомые удивлялись тому, что я не порхаю от радости. Мне было грустно. С мужем я разошлась, фигура не радовала, постоянно возникающие лазейки в законах не вызывали азарта, только скуку.
Целыми днями я документально оформляла сделки и присутствовала на переговорах совместно с риелторами, продавцами и покупателями. Моё участие было номинальным, не влияющим на решения сторон – участников сделки, если речь, конечно, не шла о прямом подлоге.
Четко отработанными и заученными наизусть приемами я проверяла документы на подлинность и составляла договора. Однако основная живая работа с участниками сделки проводилась за дверями переговорной. Кстати, оплачивалась такая работа на порядок выше…
По терминологии, принятой в нашем агентстве недвижимости, общение с обеими сторонами называлось «выездом в поле». Для меня полевая деятельность была наполнена азартом, она манила. Частенько я наблюдала за риелторами, которые забегали в офис, буквально напиться воды из кулера, и снова кидались обратно, на улицу, окучивать потенциальных клиентов.
Естественно, такое поведение не было характерным для важных, сделавших себе репутацию агентов. Те подъезжали к офису редко, на дорогих машинах с кожаными папками, полными бумаг. Они не спешили, как и их клиенты, а чаще доверенные лица клиентов. Эти люди занимали самую лучшую переговорную комнату и просили обеспечить их юристом, тишиной и кофе.
Именно на таких встречах я чутко начала слышать, где ложь, где сокрытие информации, где оговорки и прочие отклонения от нормального хода событий.
В подавляющем большинстве участники сделки были честны, а недостоверность их сведений происходила из чьей-то лени или небрежности. На каком-то этапе сделки рядовой сотрудник забыл, завертелся-закрутился, не успел, пролил кофе на ксекорс, поругался с девушкой или потерял важный документ в единственном экземпляре.
У нас однажды случился сбой компьютерной программы, и мы не могли распечатать платежные поручения, а молодой человек из сервисной службы попал в пробку, не успев доехать до нашего офиса. Моя начальница, дабы не сорвалась важная сделка, использовала некоторые данные продавца с его же слов, не проверив по компьютерной программе. Моё присутствие на переговорах спасло начальницу от большой ошибки.
Что-то в поведении, в речи ли продавца подсказало мне: врёт, мерзавец, не ту сумму называет, которую в компьютерных документах зафиксировали. Решил воспользоваться нашей оплошностью, потом по судам затаскает. Наше агентство не захочет портить свою репутацию, не будет судиться и потеряет в деньгах.
У продавца бегали глаза, он ерзал и внезапно стал спешить, когда понял, что в офисе случился форс-мажор… Я покинула комнату переговоров, предупредила начальницу, и что вы думаете? Правда оказалась на моей стороне.
Продавец той недвижимости хотел прикарманить средства, гораздо больше обещанных.
Тот случай лишь подчеркнул: взрослый человек лжет крайне редко, когда на кон поставлено по-настоящему что-то ценное. Зачем головная боль, зачем невыносимо рваный ритм сердца, грозящий инфарктом? Врать тяжело, физически тяжело.
Так зачем Наталья мне сказала эту чушь? Что было поставлено на кон?
Я очутилась у двери своей квартиры. После развода мне пришлось вернуться обратно в дом, где я лет с двадцати проживала вместе с матерью и бабушкой. Отец давно женился на другой женщине, и теперь мы жили с матерью вдвоём в квартире, которую она получила в наследство от своей матери.
– У каждой женщины должно быть место, куда она может всегда вернуться, если у нее не заладиться с мужем, – часто говаривала моя бабка, прожившая душа в душу со своим единственным супругом аж до девяноста лет.
Моя мать удостоверилась в истине бабкиного утверждения на своей шкуре. Однажды ей позвонила женщина и более, чем внятно объяснила причины нечастого пребывания в доме моего отца. За этим последовало позорное в кавычках возвращение моей матушки в родные пенаты с ребенком в подоле. Ребенок в подоле – это я, а было мне на тот момент слегка за двадцать. Конечно, ребёнок! Мама долго переживала, что скажут соседи, пока бабушка не отчитала ее:
– Те люди, что тебя знали, уже давно померли, а те, что живы – находятся в глубоком беспамятстве!
– А их дети? – спросила мама, не сдаваясь.
Бабушка махнула рукой и устало предложила вернуться обратно к мужу, заниматься делением совместно нажитого имущества.
– Ни за что! Пусть пользуется, разрешаю!
Я со своим мужем прожила гораздо меньше, чем мама. Каких-то два года стирки носков и варенья супов закончились для меня неприятным признанием подруги:
– Между нами любовь, между вами – быт.
– Верно, – парировала я, – можешь забрать моего мужа со всеми потрохами.
– Как это? Куда забрать? Мы будем жить с ним в этой квартире. Она ведь ему принадлежит.
Я отвернулась, чтобы скрыть поражение в глазах. Мне было противно от таких наглых заявлений некогда достаточно близкого друга. Ну, что ж! Любая женщина должна иметь маленькую квартирку, чтобы было, куда возвращаться? Так, бабуля?
– Забирай всё, дарю! – Я ушла.
Однако мои дары встали у подруги комом, проглотить она их не смогла. Муж попытался было начать со мной всё сначала: ворох грязных носков и пустые кастрюли, видимо, крепко удручали его.
– Нет, спасибо, – ответила я на его неловкие ухаживания.
Он стал для меня парадоксально чужим, хотя я знала этого мужчину даже лучше, чем себя. Как и мама, я с опущенной головой и поджатым хвостом, вернулась домой.
По установившейся в нашей семье традиции мне стало казаться, что я чрезвычайно интересна для всех соседей. Вот что странно, меня не так трогало моё разбитое сердце, как мнение чужих для меня людей.
Наверное, это как-то ненормально, не по-людски. Тем не менее, я уверена, сердце моё быстрее зажило потому, что думала я не о муже, а о соседях.
После работы ноги несли меня в мужнину квартиру, а гордость и разум – в мамину. Пока побеждала гордость, я чувствовала себя сильной, но однажды, когда, казалось бы, уже можно было привыкнуть, почему-то после работы я обнаружила себя у дома, где жил муж. Именно тогда я увидела вывеску “полдэнс”.
Счастливый случай подстерегает в самых неожиданных местах.
Теперь-то, когда я умею летать, мне безразлично, если в своем районе меня заметит бывший муж. А ведь он видел меня… Бедный. Полагаю, боялся, что я буду преследовать его. Нет, этот этап завершился. Назад не хочу, прошлое для мертвецов, а меня зовёт небо, чувство невесомости, легкости мыслей, любви к жизни.
Я люблю парить и теперь не мыслю себя в отрыве от этого. Это не просто хобби, увлечение, это что-то совсем другое. И всегда парение происходит
по-разному.
Чаще мне нравится летать ночью, жаркой летней ночью. Наша с мамой квартира находится относительно невысоко. Даже люди, далекие от того, чтобы парить, могут остаться живыми после падения с нашего четвертого этажа. Переломаются все, будут калеками, но сохранят способность существовать. Случается, что обходятся и вовсе без переломов, но, как намекает Марианна Васильевна, речь тогда идет о скрытых Парящих.
А я июльскими ночами выхожу в коридор подъезда, убедившись, что родительница моя крепко спит. Коридор у нас длинный и заканчивается он открытой лоджией, соединяющей лестничные пролеты этажей. С лоджии открывается великолепный вид на ночной город, который утопает в огнях.
Обычно я надеваю легкую ветровку, на высоте может быть прохладно, особенно, если мне захочется увеличить скорость. Поскольку я регулярно разучиваю новые трюки на пилоне, то тело у меня крепкое и гибкое, руки натренированные и сильные.
Мне ничего не стоит перелезть через лоджию и, держась за перила пальцами, повисеть над землёй, привыкая к невесомости. Женщинам, которым не по душе акробатика, для полета пришлось бы спуститься на первый этаж.
Когда моё в тело и душу проникает звенящая чистота, доверие и любовь, я отпускаю пальцы. По инерции какую-то долю секунды меня притягивает земля, и я чувствую, как стремительно падаю.
Но вот воздух становится ватным, осязаемым, он превращается в прозрачные волны океана, я принимаю то положение, которое мне сегодня захотелось – параллельно земле, словно стрела, слегка отталкиваюсь босыми ступенями от кирпичной стены дома и парю. Можно обойтись и без отталкивания, но мне нравиться начинать своё ночное путешествие с разгона.
