Kitobni o'qish: «Украденный свет»

Shrift:

Для моей дочери Эштин.
Желаю тебе найти крылья, чтобы взлететь.

И когда замыслившие свергнуть Создателя были побеждены, низвергли их с Небес и обрекли на презренную участь.
«КНИГА СЕРАФИМА», ГЛАВА 3, СТИХ 2

В то время были на земле Нефилимы – особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди.
«КНИГА БЫТИЯ», ГЛАВА 6, СТИХ 4

Julie Hall

Stealing Embers

Cover design by Mirela Barbu

Interior artwork by Salome Totladze and Kalynne Pratt

Глава 1

Тишину раннего утра разрывает звук автомобильной аварии. Резко открываю глаза – и вот я, еще не успев проснуться, уже на ногах, с сумкой за спиной. Я бегу к дальнему концу переулка, громко топая по асфальту. Замечаю краем глаза мерцающие вспышки света.

Вижу или воображаю?

Бросив взгляд через плечо, вижу, как клешня мусоровоза опускает на землю бак. Его крышка ударяется о металлический бок, и звук отражается от стен домов, смотрящих окнами в переулок. Каждая волна шума заставляет свет пульсировать – и угасать вместе с ней.

Сердце стучит как бешеное от выброса адреналина, хотя разумом я и понимаю, что мне на самом деле ничего не угрожает.

Остановившись, приваливаюсь к стене дома и прижимаю руку к груди, чтобы унять сердце. «Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо», – повторяю я, стараясь дышать глубже.

Мороз обжигает раскрасневшиеся щеки и холодит лоб, влажный от пота. Я закрываю глаза и пытаюсь сосредоточиться на ощущениях, которые не дают мне выпасть из реальности.

Вонь гнилой еды и мусора.

Шершавый кирпич под пальцами.

Смутный, становящийся все более заметным горький привкус во рту после недолгого ночного сна.

Я здесь, я проснулась – по крайней мере, я на это надеюсь. Намеренно медленно открываю глаза, молясь про себя о том, чтобы увидеть реальный, а не спектральный мир.

Я громко и с облегчением выдыхаю, когда взгляд падает на стену напротив, изрисованную граффити. Асфальт покрыт мусором и разнообразным хламом: вот туфля, вот лопнувшая велосипедная шина и тельце мертвой крысы.

Кажется, ни разу до этого я не чувствовала радости при виде крыс. В спектральном мире их нет, так что этот покрытый мехом трупик – однозначное подтверждение тому, что я все еще в реальности.

Раз. Два. Три. Четыре.

Один из моих способов успокоиться – посчитать количество ударов сердца, это помогает замедлить выброс адреналина в кровь.

Я живу в страхе перед этими выбросами.

Главным образом из-за этого я и вижу другой мир – несуществующий, как мне говорили. Я всеми способами избегаю таких выбросов, в том числе самоизолируюсь. Хотя это нетрудно, учитывая, что людям рядом со мной не слишком комфортно. За годы жизни я отточила умение концентрироваться на мире вокруг, но мне все же требуется несколько часов для сна, и тогда дела идут паршиво.

Как жаль, что на ночь обязательно нужно закрывать оба глаза.

За последний год реальность ускользала от меня чаще, чем за последние десять лет, вместе взятые. Один из многочисленных недостатков жизни бездомной – постоянное чувство напряжения. И все же у жизни на улицах Денвера есть один жирный плюс, перевешивающий минусы: она спасла меня от заключения в психиатрическую больницу.

Ради своей свободы я готова стерпеть что угодно.

Мои размышления прерывают звуки пробуждающегося города. Разбудивший меня писк мусоровоза прекращается: водитель выключает задний ход, и грузовик, громыхая, едет дальше. Мимо с грохотом проносятся машины, выхлопные газы поднимаются в воздух клубами дыма. Скрипят и лязгают ржавые рольставни магазинов – владельцы поднимают их, готовясь к новому трудовому дню. С другого конца квартала доносятся приглушенные крики, а из квартиры надо мной слышится резкий собачий лай.

Уже скучаю по темноте.

Оттолкнувшись от холодной стены, я ощупываю шапку, чтобы убедиться, что волосы полностью убраны под ней.

Они растут слишком быстро, а за последний год я их даже ни разу не подстригала. Испачканные и спутанные пряди оттенка платины покрывают несколько слоев грязи. Я прячу их не из смущения, а из желания походить на парня. Не стоит привлекать к себе еще больше ненужного внимания – его и так предостаточно.

Люди считают меня слабачкой.

Это не так, но если я не хочу случайно выпасть из реальности, то важно прожить день без стычек.

Еще один выход – обрезать их. Я думала об этом не один раз, но мне и так от многого пришлось отказаться. Я не выдержу, если потеряю что-то еще. Лучше уж прятать.

Убедившись, что волосы прикрыты, я натягиваю бини¹ на уши и бреду за угол дома. Прижимаясь всем телом к кирпичной стене, смотрю на пробуждающийся за пределами темного переулка мир.

Солнце только начинает подниматься. Небо цепляется за серовато-синее ночное полотно, но уже скоро зарождающийся свет прогонит темноту прочь.

При виде разгорающегося дня у меня сами собой опускаются уголки губ.

Ночь нравится мне больше. Темнота дарит чувство уюта, которое никогда не сможет дать яркий дневной свет.

Живот скручивается от голода, и в то же мгновение мой желудок жалобно урчит, напоминая, что ела я в последний раз уже слишком давно. Ем и сплю я меньше, чем обычные люди, но три дня без пищи – это слишком даже для меня.

Я крадучись иду по переулку, обдумывая варианты.

Обычно я спасаюсь тем, что копаюсь в мусорных контейнерах, беру еду у благотворительных организаций и иногда выполняю подвернувшуюся работу. К миссионерам я пойти не могу – они задают слишком много вопросов, а сытый желудок не стоит того, чтобы меня записали как несовершеннолетнюю беглянку. Попрошайничать не выйдет: слоняться в общественном месте тоже слишком рискованно.

Найти себе укрытие несложно… до прихода зимы. В холодные месяцы жить в Колорадо рискованно. В прошлом году я столько раз тайком пробиралась в дом к чужим людям – просто чтобы убраться с холода, – что сбилась со счета.

Когда мне исполнится восемнадцать, я смогу спокойно вздохнуть. Как только по закону я достигну совершеннолетия, меня больше никому не смогут отдать на попечение – или куда похуже. Последние мои приемные родители хотели отправить меня в психиатрическую больницу. И чтобы избежать этой участи, необходимо достичь нужного возраста. Остается потерпеть это унизительное существование еще всего лишь полгода.

Уехать из города в поисках более спокойной жизни – просто мечта. Было бы здорово поселиться где-нибудь в горах. Где-нибудь подальше от любопытных глаз, чтобы никто не видел моих странных приступов погружения в спектральный мир. Еще лучше будет, если получится обустроить жилище прямо в скалах, чтобы защищаться от оживших кошмаров.

А пока безопаснее прятаться в толпе – на виду у всех, но оставаясь почти невидимой.

– Всего полгода, – напоминаю я себе. Фраза вызывает приятное чувство уверенности, поэтому произношу ее снова, на этот раз вслух.

Разговор с самой собой стал для меня странным способом подбодрить себя. Люди не обращают на бездомных никакого внимания – на это я и рассчитывала, когда сбежала от последних приемных родителей. Стать невидимкой было необходимо для выживания, но чего я совершенно не учла – это того, насколько такая жизнь тебя обесчеловечивает. А болтовня с самой собой напоминает мне, что я все-таки человек, пусть и странный.

Желудок скручивается в узел, заявляя, что самая насущная моя проблема – это пища, которая поможет мне продержаться еще несколько дней.

Я мысленно пробегаюсь по скудному списку возможностей. На Шестой авеню есть бакалея, в которой раз в неделю выбрасывают просроченную еду – но это будет только через два дня. Сейчас раннее утро, я могла бы заглянуть в «Денверский хлеб» и спросить, не могу ли я помочь им с доставкой муки в обмен на несколько долларов или даже на еду. Свежий хлеб очень вкусный, и достать его сейчас непросто. Люди не выбрасывают в мусорку свежие буханки хлеба, чтобы ими могли поживиться бродяги вроде меня.

В центре города есть несколько ресторанов, можно было бы в них зайти. Неподалеку от меня «Ньюберри» и «Сассафрас», но он откроется только через несколько часов. А вот «У Аниты» открывается рано. Я была там… хмм… две недели назад? Может, и сработает.

Крепко затянув лямки рюкзака, я выхожу на тротуар и быстрой трусцой направляюсь в сторону дешевой закусочной в двенадцати кварталах от меня.

Эта расстояние не тянет даже на разминку. Я могу без устали бегать часами. Просто очередная моя странная черта, которую я прячу от мира.

Я размеренно бегу, а мимо проплывает город. По дороге проезжают несколько машин, но улицы Денвера практически пусты. Еще слишком рано для толпы. Через несколько часов пешеходные дорожки заполнятся прохожими, спешащими на работу и с нее. В полдень туристы заполонят улицы и тротуары города, а позже их вытеснят спешащие на поезда или к своим машинам жители, которым предстоит несколько часов торчать в пробке.

Этот цикл повторяется ежедневно – порочный круг, который никогда не меняется. И я научилась использовать его в своих интересах.

Я сворачиваю на Пятнадцатую улицу и иду к реке, пытаясь вспомнить, какой сегодня день – я на семьдесят два процента уверена, что вторник. Это важно, потому что Карен работает по вторникам. Ей не жалко остатков ресторанной еды, поэтому я стараюсь ходить в «У Аниты» только в ее смену.

Я ускоряюсь и едва замечаю пролетающие мимо здания. Небоскребы в деловом районе – размытое серое пятно, их внешний вид никогда мне не нравился. Я сопротивляюсь желанию закрыть глаза и вместо этого сосредотачиваюсь на свежем утреннем воздухе, который бьет в лицо. Когда я была младше, то бегала так быстро, как могла, и притворялась, будто лечу. Время от времени у меня возникает непреодолимое желание сделать это снова.

Руки дергаются в порыве сорвать шерстяную шапку, скрывающую волосы, и позволить им вырваться наружу. Кожа головы под копной волос от толстой пряжи чешется. Мне нравится чувствовать, как щекочет пряди легкий ветерок. Появляющийся вместе с ранней осенью холод полностью еще не вступил в свои права, и надевать шапку поплотнее еще не время, но о том, чтобы снять ее совсем, не может быть и речи.

Мой вздох тонет в шуме ветра.

Снова повернув за угол, я вижу «У Аниты». Низкий и широкий одноэтажный ресторан, зажатый между двумя двадцатиэтажными жилыми домами. Красная крыша из испанской черепицы и желтый оштукатуренный фасад на фоне окружающих его элегантных зданий выглядят неуместно. Однако эта закусочная была важной частью архитектуры района уже более полувека, так что вряд ли она в ближайшее время изменится.

Отбросив мысли о волосах и переключив внимание на горячую еду, я подхожу к боковой части здания и заглядываю в окно, из которого частично видно кухню.

Карен, одетая в узкие джинсы с высокой талией и фирменную футболку закусочной, стоит у стены, заваленной сухими ингредиентами и банками. В одной руке она держит планшет, а в другой – карандаш, которым покачивает в воздухе: она проводит инвентаризацию.

При виде нее у меня на губах появляется тень улыбки.

Пять месяцев назад Карен заметила меня, свернувшуюся калачиком между мусорными контейнерами за рестораном. Отличное место для сна: я была укрыта с трех сторон, и пролезть через забор позади было несложно. Должно быть, выглядела я довольно жалко, потому что с тех пор Карен пару раз в месяц кормила меня завтраком. Я всегда прихожу до открытия ресторана и внутрь не захожу. В общественных зданиях слишком легко оказаться зажатой в угол. Если дело дойдет до погони, лучше уж пусть это случится на улице – так шанс сбежать значительно выше.

Зная об этом моем заскоке, Карен всегда выносит тарелку в переулок.

Она хороший человек. Я хожу к ней не каждую неделю, чтобы она не знала, когда меня ждать. Вдруг однажды она начнет слишком сильно обо мне беспокоиться? Из-за своего волнения она может и властям позвонить, не понимая, какой вред это мне причинит.

Я ценю ее щедрость, но не хочу рисковать свободой из-за доброты какой-то незнакомки.

Наблюдая за тем, как она выполняет свой ритуал перед открытием, я осторожно стучу по отделяющему нас друг от друга стеклу, стараясь сильно не шуметь. На второй раз она поднимает голову и переводит взгляд на меня. На ее лице расцветает приветливая улыбка, отражающаяся и в светло-голубых глазах.

Я машу в знак приветствия и тоже растягиваю губы в улыбке, подражая ей. Когда она делает знак рукой, я понимающе киваю и иду к задней двери.

Я не очень хорошо разбираюсь в людях, но Карен моя неловкость пока не отпугнула. Она то ли прячет свою тревогу, то ли действительно не чувствует ее, не знаю – я просто ей за это благодарна.

Прислонившись к стене переулка и скрестив руки на груди, я смотрю, как небо светлеет, а тени укорачиваются.

Я готова к тому, что дверь сейчас с грохотом распахнется, так что не вздрагиваю, когда так и выходит. Сначала, спиной вперед, появляется Карен, а за ней – тележка с едой. Я хмурю брови при виде нескольких переполненных тарелок, стакана апельсинового сока и кружки кофе.

Мясной аромат бекона в кленовой глазури будоражит вкусовые рецепторы, и рот наполняется слюной. Когда дело касается бекона, я превращаюсь в собаку Павлова и полностью теряю контроль над слюноотделением.

Когда Карен проходит мимо, я вижу – и чую – яйца, ягоды, поджаренные рогалики с маслом и джемом и картофельные оладьи.

Здесь чересчур много еды.

– Ты не могла бы перевернуть эти ящики, Лиззи? Я подумала, мы можем сегодня посидеть позавтракать вместе. Похоже, день будет прекрасный, а у меня еще есть немного времени до прихода других сотрудников.

Карен думает, что меня зовут Элизабет, и называет меня Лиззи. Зовут меня не так, а своего настоящего имени я больше не называю.

Я хватаю перевернутые ящики из-под овощей и ставлю их так, чтобы мы обе могли присесть. Карен ставит поднос на еще целую картонную коробку.

Я смотрю на нее и на еду с небольшим трепетом.

Карен – красивая женщина, у нее блестящие черные волосы, спадающие ниже плеч. Мы уже ели вместе раз или два, но она, зная о том, какая я пугливая, каждый раз держалась на расстоянии. Обычно она стоит, прислонившись плечом к стене здания, и перекусывает чем-нибудь, потягивая кофе, пока я доедаю оставшиеся с прошлого вечера блюда. Я всегда захожу сюда до начала рабочего дня, поэтому повара никогда нет на месте.

Объедки меня более чем устраивают. Я давным-давно отучилась привередничать. Отсутствие необходимости рыться в мусорных баках в поисках еды – роскошь, которая дорогого стоит.

Однако сегодня она устроила пир, и такая перемена вызывает подозрение. Она приготовила все это, пока я ее ждала? На то, чтобы приготовить так много блюд, точно понадобилось бы куда больше пары коротких минут.

Заметив, что я молча разглядываю награду, она улыбается еще ярче.

– Хочешь – верь, хочешь – нет, но в прошлой жизни я была поваром.

Полагаю, другого объяснения я не получу. Я тоже не люблю, когда задают вопросы, поэтому спрашивать самой кажется мне лицемерием.

Когда по моему горлу растекается вкус сладкого апельсинового сока с мякотью, складка между бровями разглаживается. Я смакую это сахарное блаженство, будто глоток дорогого вина.

– Тут слишком много. Я и половины не съем, даже если постараюсь.

Это не совсем так. Возможно, я ем нечасто, но когда ем, то сметаю все до последней крошки. Обычно сдерживаюсь, ведь при виде девушки, которая уплетает еду как здоровый спорстмен, многие удивленно приподнимают брови.

Она вскинула руку, словно отмахиваясь от моих слов.

– Просто съешь, что захочется, а остальное оставь. Я старалась лишь для того, чтобы сегодня ты наелась досыта.

Я киваю и с натянутой улыбкой тянусь за ломтиком бекона, гадая, уж не начала ли она ко мне привязываться. Если я права, то этот мой визит в «У Аниты» будет последним. Вдруг Карен ко мне привыкнет – а я не могу так рисковать. Кроме того, привязаность – это не про меня. Я к такому не привыкла, и те немногие связи, что у меня были, всегда обрывались весьма болезненно.

Нет уж. Я хочу, чтобы в моей жизни присутствовал лишь один человек – я сама.

Я по природе своей одиночка. Иначе зачем меня еще младенцем оставили на пороге? Если уж я не была нужна собственным родителям, то с чего мне быть нужной кому-то еще?

Когда-нибудь я найду себе местечко, в котором меня никто не побеспокоит. Где-нибудь, где меня никто не осудит.

Такие вот у меня жизненные цели, других нет.

– Ну что, какие планы на день?

Я пожимаю плечами. Жизнь у меня не слишком-то захватывающая.

– Думала попозже заглянуть в Уолдорф на чаепитие. – Я подмигиваю, пережевывая кусочек яйца, чтобы показать ей, что я не умничаю, а поддразниваю ее.

– О да, – подхватывает она, – я слышала, что их блюда совершенно божественны.

– Этому завтраку ни в коей мере не сравниться с пиршеством, которое там устраивают.

Это что, французский тост?

Я пробовала такие только раз. Когда мне было лет восемь или девять, семья, в которой я тогда жила, решила отпраздновать мой день рождения сладким завтраком. Это был один из лучших дней.

Отбросив грустные мысли, я подношу ко рту кусок пропитанного сиропом хлеба.

Господи.

– Это восхитительно.

– Спасибо. – Она «улыбается» глазами, и от этого ее лицо светится. Это мне в ней нравится – она может передать столько эмоций одним только выражением лица. – Я его по бабушкиному рецепту готовила.

– Мм-ммм, – тяну я, набивая рот третьим кусочком лакомства.

– Я тут задумалась кое о чем. – Карен смотрит на меня, поджав губы. Ее внезапная скованность почему-то отзывается тяжестью в животе. Я с трудом сглатываю и запиваю еду глотком апельсинового сока, дожидаясь, когда она продолжит.

Развитая за годы интуиция подсказывает, что завтрак подошел к концу.

– Я никогда не видела тебя без шапки. Можно спросить – какого цвета у тебя волосы?

Вопрос безобидный, но у меня в голове с пронзительным воем срабатывает красный сигнал тревоги. Моя интуиция слишком редко ошибается, чтобы сейчас от нее отмахнуться.

Я вскакиваю, хватаю сумку и отступаю, не сводя глаз с Карен.

– Лиззи, что ты делаешь? – У нее на переносице возникает тревожная морщинка. Она тоже встает – в ней почти сто восемьдесят сантиметров, как и во мне, – и делает шаг вперед. Она выставляет перед собой руки ладонями ко мне в понятном каждому жесте – «Успокойся».

Она не хочет меня спугнуть?

Слишком поздно.

– Большое спасибо за завтрак. И вообще за все. Но мне, наверное, пора. – Я продолжаю стремительно отступать, а вот она останавливается. И из-за этого моя тревога немного ослабевает.

Она не преследует меня. Хорошо.

– Это потому, что я спросила про волосы? Ты не обязана отвечать, я просто…

Внутри закусочной что-то грохочет, и мы обе поворачиваем головы к задней двери.

Нормальный человек предположил бы, что это повар или кто-то из обслуживающего персонала.

Нормальный человек не стал бы бросать обвиняющий взгляд на того, кто по доброте своей его кормил.

Нормальный человек тепло улыбнулся бы, сел и ел этот восхитительный завтрак, пока места в желудке хватало.

Мне до нормальных далеко.

– Эмберли, я не…

Одно это слово вызывает у меня всплеск адреналина в десять раз сильнее, чем утреннее пробуждение.

Эмберли. Она знает мое имя. Мое настоящее имя.

Глава 2

Глаза Карен расширились, выдавая, что она не собиралась произносить это вслух.

Нужно немедленно сматываться.

Именно так и надо поступить, но я замечаю боковым зрением вспышки света и невольно застываю на месте.

Это нехорошо. Совсем нехорошо.

– Прости. Все должно было случиться по-другому. Мы так долго тебя искали. Мы просто не знали точно, что это именно ты.

Ага. Нетушки. От таких разговоров жуть берет.

Плевать на вспышки, я сваливаю.

Я разворачиваюсь так быстро, что сумка задевает стену ресторана, и бегу прочь. Не сдерживая себя, во весь дух, так, как никогда не бегаю, чтобы не привлекать слишком много внимания. Я бегаю быстрее, чем полагается нормальным людям, и сейчас такая скорость очень кстати.

Через долю секунды я уже стою у входа в ресторан – но слишком поздно.

Я резко останавливаюсь. Всего в нескольких сантиметрах от моего лица появляется грудь высокого и широкоплечего темноволосого мужчины.

Я пячусь, оглядываюсь через плечо – и вижу в шести метрах позади Карен.

– Она здесь! – кричит мужчина гулким голосом.

К великану тут же подбегают еще несколько человек, они преграждают мне путь живой стеной.

Я оцениваю ситуацию.

Восемь человек. И мужчины, и женщины. Высокие. И темноволосые. Я определенно с ними не справлюсь. А позади меня Карен. Если перепрыгну через забор на заднем дворе, то смогу сбежать.

– Ты пойдешь с нами, – произносит этот Голиаф.

Ага, чур, я пас.

Вспышки света подбираются все ближе к зрачкам.

Нет, нет, нет, нет, нет, нет!

Сейчас не время выпадать из реальности.

– Дикон, ты ее пугаешь. Так же нельзя, – говорит Карен неодобрительно.

– Нам некогда нянчиться с ней, как с…

«Беги!» — кричит все во мне.

Надо убираться.

Да. Сейчас.

Я понятия не имею, кто они и чего хотят. Но я уверена, что если промедлю еще немного, то стану для них легкой добычей. Если застряну между двумя реальностями, эти чокнутые похитители играючи поймают меня, пока я бегаю от чудовищ, которых никто, кроме меня, не видит.

Я поворачиваюсь и бегу прямо на Карен, а за секунду до столкновения ныряю вправо. Я двигаюсь так быстро, что человек, кажется, не смог бы за мной уследить – но, когда я проношусь мимо, она вскидывает руку и хватает меня за рюкзак.

Опустив плечи и руки назад, я выскальзываю из лямок. Внутри рюкзака нет ничего, ради чего стоило бы жертвовать независимостью.

Я прыгаю и повисаю на заборе, словно белка, – по меньшей мере в двух метрах над землей. Металлическая проволока впивается в ладони, пока я забираюсь наверх.

Я спрыгиваю на землю по ту сторону забора, и в глазах вспыхивает свет.

– Она почти в фазе!

Когда я поднимаюсь с корточек, две реальности сливаются друг с другом.

Нет! Только не сейчас!

Я все еще вижу здания реального мира, но словно через цветной экран.

Дом слева от меня, должно быть, жилой, потому что он залит светом. От него, будто огромная радужная аура, исходят сразу несколько цветов. Преобладают в ней красные и синие тона с вкраплениями желтого, зеленого и фиолетового.

Вокруг меня движутся потоки воздуха – осязаемые волны света и звука, от которых у меня на руках встают дыбом волосы, а ноздри щекочет приторно-сладкий аромат.

Я не обращаю на это внимания, потому что все оно сконцентрировано на темных пятнах высоко в лавандовом небе.

Это существа из моих кошмаров, живущие в этой искаженной реальности: теневые твари.

Темноты я не боюсь, а вот их – да. Они настоящие чудовища, которые нападают по ночам, и мои шрамы это доказывают.

Черные пятна мечутся в воздухе, как летучие мыши, и высчитать их траекторию почти невозможно.

Укрытие. Надо спрятаться. Срочно.

Я мчусь по переулку – ноги отбивают дробь по тротуару. Одним глазом я слежу за тварями в небе.

Когда на меня нападают, есть лишь два выхода: найти укрытие или смешаться с толпой. Первое всегда лучше, потому что не врезаться в плывущие по воздуху цветные пятна – а так в этой реальности я вижу людей – сложно. Кроме того, люди и видят, и слышат меня отчетливо, а вот теневые твари… Они удобно устроились, их невооруженным взглядом не увидеть. И если я отбиваюсь или убегаю от бесформенных темных теней с острыми когтями, которых другие видеть не могут, то я определенно выгляжу сумасшедшей.

Учитывая, что сейчас раннее утро – может, чуть позже шести, – спешащих по делам людей немного, так что смешаться с толпой явно не выйдет.

А значит, надо найти одно из своих укромных местечек. Где-нибудь затаиться, пока спектральный мир не померкнет.

Я мысленно перечисляю на бегу безопасные места. Ближайшее – закуток под мостом через реку Платт, примерно в восьми кварталах отсюда. Белая аура, окружающая мое тело, с тем же успехом легко может послужить летающим в небе созданиям вывеской «КУШАТЬ ПОДАНО», но проточная вода меня спрячет. Обнаружив это, я стала всегда держать в голове список укрытий, до которых я смогу добежать.

Вылетев на полной скорости из переулка, я сосредотачиваюсь на своей конечной точке. Преследующим меня людям за мной ни за что не угнаться. А раз на выходе из переулка меня не караулит цепочка светящихся аур, можно предположить, что они отстали.

Я игнорирую звуки и образы, привлекающие мое внимание.

Мысленно я уже наметила себе маршрут: четыре квартала прямо и три квартала на восток.

Мои глаза по-прежнему прикованы к дороге.

Я пролетаю три квартала всего за несколько секунд. Остается надеяться, что люди, проезжающие мимо, не заметили размытое пятно, несущееся по улице.

Я уже собираюсь повернуть за угол четвертого квартала, когда с неба срывается тень и приземляется передо мной.

Резко остановившись, чтобы не столкнуться с ней, я слышу позади себя характерный глухой удар.

Страх огненной дорожкой ползет вверх по позвоночнику и взрывается в мозгу, как хлопушка.

Монстры меня нашли.

Окружающие меня темные фигуры – просто бесформенные сгустки тьмы. Они напоминают движущиеся черные дыры. Их края нечеткие, я словно вглядываюсь в плотный туман. И я не могу посмотреть сквозь их тела – если эту тьму действительно можно считать их телами.

Если в этой реальности я словно вижу мир через залитый солнцем калейдоскоп, то существа передо мной выделяются отсутствием цвета. Как будто впитывают в себя красоту этого мира. Им мало просто затмевать свет, они стремятся поглотить его.

Фигуры по обе стороны от меня колышутся и двигаются, словно позируют. Я не знаю, кто они и чего хотят помимо того, чтобы причинить мне боль. Мое тело покрыто шрамами от их острых когтей – я никогда не вижу их, но чувствую, как они рассекают мою плоть.

А так как никто больше не видит этих отвратительных тварей, мои приемные родители и социальные работники всегда думали, что я сама наносила себе увечья.

Я научилась отлично это скрывать, но полгода назад попала в больницу после особенно жестокого нападения. Мне наложили тридцать четыре шва и перелили два литра крови, чтобы восполнить потерю.

Поскольку эти травмы явно были не первыми, социальные службы решили, что я что-то с собой сделала. И как мне надо было оправдываться? Основной теорией стал прыжок из окна заброшенного промышленного здания. Думаю, это объясняло порезы на теле и сломанные кости.

Лежа на больничной койке, я подслушала, как мои приемные родители разговаривали с лечащим врачом о том, чтобы положить меня в психиатрическую больницу. Это был последний день моего официального пребывания под опекой государства.

Отмахнувшись от воспоминаний, я осматриваюсь вокруг, пока остальной мир просыпается, не подозревая о моем личном аде.

Слева от меня проносятся по улице машины. Справа – крытая автостоянка.

Я в нерешительности перекатываюсь с пятки на носок. У меня не так много вариантов, но, как только теневая тварь наносит удар, я инстинктивно бросаюсь вправо и ныряю на стоянку.

Найдя лестницу, я бегу вверх по ступенькам и попадаю на верхнюю площадку. Я бегу в дальний угол – и выясняется, что за карнизом лишь перспектива падения с шестого этажа на беспощадную землю.

Умница, Эмберли. На этот раз ты точно вляпалась.

О чем я только думала?

Выбежать на крышу стоянки было худшей идеей на свете.

С чего-то вдруг я стала тупой девицей из дурацкого фильма ужасов, которая вместо того, чтобы выбежать на улицу, несется на чердак.

Так бы и придушила саму себя.

В разные дни меня можно обозвать по-разному – но вот тупой обычно быть не приходится.

Подняв глаза к небу, я замечаю несколько темных фигур, несущихся ко мне. Две страхолюдины позади уже тоже добрались до крыши.

Мне и раньше приходилось попадать в сложные ситуации, но этот раз, наверное, худший из всех.

Мое единственное оружие – скорость и ловкость. Даже после стольких лет я понятия не имею, как бороться с этими существами. Когда дело доходит до стычек в этом мире, я придерживаюсь принципа «прячься любой ценой».

Я не двигаюсь с места, выжидая, когда чудовища до меня доберутся. Перед глазами появляется, оставляя за собой шлейф золотой пыли, знакомое мерцание. Я с досадой отмахиваюсь. Этот мерцающий свет появляется время от времени, но я так и не поняла, что это, и он, похоже, не может мне навредить, поэтому на него можно не обращать внимания.

Сконцентрировавшись на другом, я начинаю составлять приблизительный план действий.

Если получится отогнать двух теневых тварей от лестницы, то, может, я смогу спуститься на землю. И убегу в ближайшее здание, если будет нужно. Не важно, обратят на меня внимание или нет. Это вопрос выживания.

Время все тянется, а у меня по спине стекает пот.

Подойдите поближе, вы, уродливые жирные кляксы.

Словно услышав мои мысли, тени направляются ко мне.

Я бросаю взгляд наверх. Те, что еще летят, спускаются так же быстро. Как будто твари на земле и в воздухе соревнуются, кто первый доберется до приза – меня.

Они набросятся на меня все разом. Я стану неудачницей, окончившей свои дни.

Три. Два. Один. Вперед!

Когда теневые твари уже в миллиметре от меня, я ныряю вправо, делаю сальто и вскакиваю на ноги.

Земля дрожит, когда твари сталкиваются друг с другом, но я не оглядываюсь посмотреть ни на это побоище, ни на то, сколько из них гонятся за мной и насколько они близко. Вместо этого я бегу к лестнице, молясь о том, чтобы успеть.

Она всего в паре метров.

Я справлюсь!

Как только нога зависает над порогом, что-то врезается в меня сбоку, и я отлетаю в ближайшую машину.

Я врезаюсь в серебристый седан со стороны водительского сиденья, разбиваю окно и оставляю на двери вмятину размером с себя.

Приземляюсь с глухим стуком, ударяясь лбом о бетон. Мир, светящийся красками, то вспыхивает, то гаснет, но усилием воли я не даю себе потерять сознание.

Так мне не выбраться.

Я выживала семнадцать мучительных лет, отстаивая свое тело и свою свободу. И планирую жить еще долгие годы.

Я отталкиваюсь от земли и вскакиваю на ноги. Голове это не по вкусу, но я велю ей заткнуться.

Меня все еще преследуют лишь двое. Похоже, остальные сражаются друг с другом. Я не уверена, что все именно так, но выглядит, будто чудовища злобно набрасываются друг на друга.

Это было бы даже забавно, если бы на кону не стояла моя жизнь.

Двое, которых не привлекает эта странная игра, подходят спереди.

По лицу струится кровь, и я ничего не вижу левым глазом. Я нервно прикусываю нижнюю губу, но лишь морщусь. Я не подумала, что она тоже в крови.

Несмотря на огромное количество адреналина в организме, мозг работает вяло. Вместо того чтобы действовать, я просто стою, будто ноги приклеили к земле.

1.Бини – плотно облегающая вязаная шапка.