Kitobni o'qish: «Легенда о старом маяке»

Shrift:

* * *

1

Ветер сотрясал оконные рамы дома третьего смотрителя маяка Грейвинг, пытаясь проникнуть внутрь. Стёкла беспрерывно дребезжали. Клубы тумана за окном складывались в ухмылку, становившуюся всё шире и шире. Туман уставился на Гленнона Маккью.

Бесшумно ступая, в комнату вошла мама Гленнона с кастрюлей овощного рагу, которое он терпеть не мог. Запах брюссельской капусты и зелёной фасоли смешивался с запахом сырости с улицы. От такого аромата Гленнона замутило.

– Прекрасный вечерок… – Мама налила себе чаю, придерживая крышку чайника, чтобы она не свалилась.

Гленнон задумчиво посмотрел в окно: порывы ветра словно клацали зубами и царапали когтями стекло.

– Духи ветра, – пробормотала Лина за его спиной.

– Не говори так. Духов ветра не бывает, – сказал Гленнон.

Разницу между настоящим и выдуманным Лине всегда объяснял папа. Но сейчас он был далеко, и эта обязанность перешла к Гленнону. Гленнон не знал, какие сказки и предания имела в виду Лина, но он твёрдо понимал необходимость всё время напоминать ей, что волшебных существ не бывает.

– Я люблю говорить о них, – заявила Ли.

– Папе это не понравилось бы!

– Но его здесь нет!

Он начал было говорить, что если папы нет здесь, то это не значит, что не надо его слушаться, но тут лестница возле маленькой столовой заскрипела, и по покосившимся ступенькам спустился дядя Джоб. У него были настолько широкие плечи, что он даже не помещался в дверной проём. Ещё несколько месяцев назад он работал на маяке на побережье озера Верхнего¹, но сильный шторм затопил маяк и сломал настилы. Правая рука дяди была вся в красных шрамах от ранений, полученных во время шторма. Гленнону было больно на них смотреть. Так дядя Джоб оказался на острове Филиппо – его перевели сюда на время ремонта маяка.

Дядя Джоб уселся во главе стола. Как обычно, он внимательно оглядел стулья и тех, кто на них сидел. Он поднял брови, словно не понимая, откуда в его доме взялись гости. Честно сказать, Гленнон и сам этому удивлялся. Его отец заключил контракт и уехал преподавать где-то «за морями», однако они вовсе не собирались жить у дяди. Обычно, когда отец уезжал, они перебирались к бабушке Гленнона. Но в прошлом году она умерла, и мама решила, что они переедут на север к её брату.

Отлучки отца становились всё длиннее. Сперва его не было неделю, в следующий раз – уже три. Месяц превращался в два. В этот раз он уехал на целый семестр занятий. Семейство Маккью прибыло на маяк Грейвинг на острове Филиппо в начале сентября и планировало уехать в конце декабря – оставалось ещё четыре дня, до того как перестанет ходить паром и глава семьи вернётся домой.

Мама поставила чашку на блюдечко и опустила руки на колени. Ли сидела в такой же позе, выпрямив спину, будто готова просидеть так вечность. Гленнона мелко потряхивало от напряжения. Все ждали. Наконец дядя тяжело вздохнул и приступил к еде.

Гленнон скучал по отцу. Тот всегда болтал за обедом. А сейчас Гленнон слышал только волчий вой, раздававшийся с улицы. Но это были не волки. Мальчик насадил фасолину на вилку. Это ветер…

В столовой раздался пронзительный вопль, проникший в комнату через щели в окнах, и волосы у Гленнона на затылке встали дыбом.

В какой-нибудь сотне метров завыл ревун маяка. Звук переполнил комнату. Гленнон закрыл уши руками, у него заболела голова.

Ли вскочила. Она словно забыла обо всех приличиях: лицо сморщилось, спина согнулась горбом, губы сжались. Ей стало тяжело дышать. Гленнон не успел проследить за сестрой, только краем глаза он уловил, как её тощенькое тельце исчезает под столом.

Мамина чашка задребезжала. Мама попыталась придержать её рукой, а Гленнон заглянул под стол. Но Ли уже сбежала из столовой, как будто её тут и не было.

Ревун снова взвыл. Когда туман с озера Верхнего застилал остров Филиппо, смотрители маяка включали ревун, чтобы корабли могли определить его местоположение.

Дядя Джоб протянул Гленнону широкую ладонь, на которой лежали две пары ярко-красных одноразовых берушей. Гленнон вставил их себе в уши, и жуткие звуки притихли. Дядя Джоб огляделся в поисках Ли.

Гленнон уставился на оставшуюся пару берушей и напрягся: когда Ли убегала в панике, никто её не разыскивал, предполагалось, что она сможет успокоиться сама. Но это был дом дяди, а не папин: здесь были совсем другие правила, так что Гленнон взял вторые беруши и отправился искать Ли в кладовке под лестницей.

Дверь была нараспашку. В глубине, среди одежды, сидела Ли, обхватив коленки. Дома она всегда пряталась между кроватью и стеной, накрывшись с головой одеялом. Но здесь не было такого укрытия, и она выбрала кладовку.

Такая Ли была совсем не похожа на обычную. В чём-то она напоминала папу: могла спорить с Гленноном до тех пор, пока у него ум не заходил за разум, и была так уверена в себе, что Гленнон не знал, что сказать. Но другая её часть – испуганная, сжавшаяся в комочек – словно поглощала ту, первую. По крайней мере, на время.

– Вот тебе беруши, чтобы заглушить звук ревуна, – сказал ей Гленнон.

Потом он снял с вешалки свой плащ и надел его, прежде чем закрыть дверь. Ему нужно было выйти наружу.

Гленнон вернулся в столовую и увидел, что дяди там нет. Мама сидела и неторопливо пила чай, как будто никто и не уходил.

– Как там Лина? – спросила она.

Гленнон едва слышал её слова сквозь затычки в ушах.

– Ли – это Ли, – ответил он, словно это всё объясняло.

Мама понимающе кивнула, и тут ревун испустил новый вопль.

Гленнон подскочил.

Мама лишь чуть вздрогнула.

– Скажи спасибо, что у тебя есть крыша над головой. – Она подняла чашку, как будто чокаясь с невидимым гостем, сидевшим перед ней.

– Говорю, – ответил Гленнон, хотя быть благодарным и быть счастливым – это совсем разные вещи. Ему-то хотелось быть счастливым. – Я выйду.

– Не разговаривай с посторонними, а если придётся, обязательно упомяни дядю, чтобы люди знали, что ты здешний, а…

– …Не посторонний. Да знаю я, мам!

Она говорила это каждый раз, когда он или Ли уходили.

Гленнон попятился из столовой, расстроенный. Он знал, что мама одиноко сидит за столом, а Ли одиноко плачет в кладовке. Мальчик не представлял, как им помочь, и это причиняло ему невыносимую боль. Поэтому, чтобы отвлечься, он решил прокатиться на велосипеде.

Гленнон толкнул дверь и вышел на улицу. Ветер подхватил его и обмотал ноги полами плаща, словно хотел утащить. За спиной мальчика виднелся берег озера Верхнего, над которым громоздились высокие утёсы со стоящим на них маяком Грейвинг. За маяком располагались три домика смотрителей. Первого, второго и третьего – третьим был дядя Джоб. Вокруг был лес из сосен и берёз, заросший кустарником. Опавшие листья, голые деревья – всё уже готовилось уснуть на зиму.

Гленнон выкатил велосипед из небольшого сарайчика у главной дороги к маяку. Дома, в Миннеаполисе, в это время уже горели бы уличные огни. А на острове Филиппо не было электросети, словно время остановилось где-то в 1909 году.

Мальчик вскочил на велосипед и включил фонарик на руле. Гравий скрипел и хрустел под колёсами, а Гленнон, напрягая мышцы, крутил педали. Холодный воздух обжигал лёгкие, и внезапное решение уехать на велосипеде подальше от тёплого дома смотрителя показалось мальчику ужасно глупым.

Лес тесно обступал Гленнона.

Что-то в этом лесу было не то. Мальчик осмотрелся. Вершины деревьев склонялись над ним. Голые ветви, словно пальцы скелетов, тянулись к его волосам. Ветер бил в лицо, хлестал по щекам и шее. С озера поднимался туман и расстилался вокруг, поглощая остров. И на небе, в тумане, среди ветвей-скелетов, стало проявляться лицо.

«Да ну, – подумал Гленнон, – лицо в тумане – что за ерунда! Домой пора!»

Он развернул велосипед и снова закрутил педали, торопясь вернуться к Грейвингу. Гравий под колёсами скользил так, будто мальчик ехал по льду.

Краем глаза он заметил зверька, вынырнувшего из леса. Крыса бросилась через дорогу, прямо ему под колёса. Гленнон закричал, стараясь увернуться, и крыса проскочила как раз между колёс.

Мальчик засмеялся, удивляясь, как он её не задавил. Оглянувшись, Гленнон увидел, что крыса сидит на обочине. Её глаза горели ярким зелёным светом неприятного оттенка, который он видел однажды в небе, перед тем как на город налетел ураган. Смешок застрял у него в горле, и Гленнон сосредоточился на дороге.

Внезапно прямо на его пути возник мальчик. Туман клубился за его спиной, а в глазах, которые были такого же цвета, что и у крысы, отражался луч велосипедного фонарика.

Гленнона охватила паника. Он вцепился в руль и резко затормозил. Гленнона швырнуло в сторону. При падении он почувствовал острую боль в рёбрах, прямо под грудиной. Леденящий холод охватил мальчика, словно он нырнул в глубины озера. Страх душил его: он сковал его руки, ноги, голову – всё, что заставляло работать его тело.

Гленнон упал на дорогу, а велосипед – ему на ногу. Гравий впился в кожу и порвал штанину. Гленнон лежал в тени деревьев, тяжело дыша и слушая торопливые удары сердца, сильно бьющие в уши из-за берушей.

Леденящий холод отступил, остался только озноб от страха, который он испытал минуту назад. Грудь болела так, будто он налетел на толстый сук и сломал рёбра.

– Я не задавил тебя? – спросил Гленнон, хотя не почувствовал удара от столкновения с мальчиком. Он поморгал. Сумерки… на дороге никого нет, кроме Гленнона и…

– Ах ты, глупый кот! – закричал он.

Их кот Симус уставился на него с большого плоского камня возле дороги. Ли любила расчёсывать его густой и длинный серый мех. Кот поднял лапу в белом носочке и принялся вылизывать её до блеска. В сумерках светились кошачьи зелёные глаза.

Гленнон сел, опустив голову на колени. Он глубоко дышал, пытаясь прийти в себя.

«Рассуждай здраво!» – говорил отец, когда Гленнон чего-то пугался.

– Рассуждай здраво! – сказал себе Гленнон. Не было на дороге никакого мальчика. Он просто кота видел.

– Дурак ты! – сказал он Симусу.

Мальчик поднял велосипед и потихоньку покатил его к дому третьего смотрителя. По дороге Гленнон несколько раз оборачивался: ему казалось, что кто-то следует за ним по пятам.

2

Гленнон, хромая, вошёл в дом дяди Джоба. Он сразу почувствовал себя в безопасности, и сердце его стало биться спокойнее. Теперь, вернувшись в Грейвинг, он готов был сам над собой посмеяться. Папа не раз говорил ему, что в тринадцать лет уже нельзя так легко пугаться.

Вслед за Гленноном в дом проскользнул растрёпанный Симус с прижатыми ушами. Гленнон хотел перенести кота через двор, где ветер дул свирепее всего, но Симус зашипел, лишь только он нагнулся. Кот никогда особо не любил мальчика, но прежде на него не шипел.

Распахнув дверь, Гленнон сразу же с силой её захлопнул, чтобы защёлкнулся замок. Ветер завыл в щелях – это было так похоже на плач Ли, что Гленнона передёрнуло.

– Что-то здесь не так, – раздался голос Ли у него за спиной. – Ты тоже это чувствуешь?

Обернувшись, он увидел, что дверь кладовки чуть приоткрыта. В щёлочке блестел глаз Ли. Слёзы прочертили дорожки на её бледных щеках. Гленнон всегда поражался, что она забывает свои страхи так же легко, как и погружается в них.

Гленнон сощурился, как кот, и не стал отвечать Ли – она, конечно, права: что-то странное творится на острове Филиппо. Но он не понимал, что именно.

– Может быть, это банши, – сказала Ли, кивнув на дверь, за которой бесновался ветер.

Симус попытался просунуть голову в приоткрытую дверь. Ли впустила его, и он исчез в тёмных глубинах кладовки.

– Это не банши, – сказал Гленнон, хотя и не знал наверняка, кто такие банши. Пускай Ли объясняет все странности острова наличием чудовищ. Гленнон был, наверное, не слишком умён – к сожалению, он не унаследовал ум от отца, – но и такой безграничной фантазией, как Ли, тоже не обладал.

– То ты утверждаешь, что снаружи разгулялся ветер, то говоришь, что это банши. Выбери уже что-то одно.

– А почему не может быть всего сразу?

– Потому что так не бывает, – Гленнон плюхнулся на ступеньки, обессиленный после падения с велосипеда. – Откуда ты знаешь про всех этих созданий?

– Кино смотрю.

– Я тоже смотрю. Но про банши первый раз слышу.

– Так ты смотришь про Индиану Джонса, а я про всякие полезные вещи!

– Ну да, фильмы про чудовищ.

– Да. – Ли с треском захлопнула дверь и добавила: – Между прочим, у тебя на штанах огромная дыра. Вид жуткий!

Гленнон взглянул вниз и убедился, что она права: левая штанина была разорвана выше щиколотки сантиметров на десять. Он чувствовал себя ужасно. И этот ужас угнездился где-то глубоко в груди. Мальчик потёр ушибленное место, пытаясь понять: это скверное ощущение от ушиба или это что-то другое. Ему казалось, что вот-вот случится нечто ужасное… или уже случилось, но он об этом пока не знает.

Ревун снова завыл, но теперь шум бури почти заглушал его.

Порывшись в кармане, Гленнон вытащил оттуда измятую открытку от папы. Его почерк с завитушками иногда было трудно разобрать. Он походил на волны озера Верхнего, налетающие одна на другую и исчезающие во тьме.

Папа был краток:

«В Брюсселе прекрасный исторический музей!»

На открытке был изображён бельгийский университет, где папа преподавал в этом семестре.

– Это скверная лужа, – сказал папа, когда узнал, что мама собирается переехать на озеро Верхнее на всю осень. Он попытался найти в атласе остров Филиппо, но острова на карте не было: слишком маленький.

– Озеро Верхнее любит топить корабли, – сказала Ли.

– Озеро не может «любить» топить корабли, Ли. Оно просто существует, и погода случается разная. На этом озере часто бывают сильнейшие шторма, и те, кто здесь плавает, это знают и умеют их предсказывать.

Гленнон потряс головой, чтобы избавиться от воспоминания, и вслух пожаловался, что подлец Симус оцарапал его (словно и правда говорил с папой).

«Страх – животный инстинкт», – ответил бы папа. Он часто так говорил, когда Гленнон просыпался от ночных кошмаров. «Мы не животные, Глен…»

– Значит, мы не должны вести себя как животные, – закончил Гленнон вслух.

Он вспомнил мальчика на дороге. Гленнон попытался забыть о своём страхе и рассуждать здраво.

– Глен, – сказал он сам себе, понизив голос, чтобы было похоже на папу, хотя он терпеть не мог своё уменьшительное имя, – ты должен понимать, что наш мозг эволюционно развивался тысячи лет, чтобы научить тебя защищаться от хищников. Сегодня свет твоего фонарика на руле отбросил гигантскую тень от Симуса. Тень была похожа на мальчика, а глаза Симуса светились в темноте. Всё так просто, мог бы сразу сообразить!

– Сам с собой разговариваешь? – спросила мама, выходя из столовой.

Гленнона прошиб пот.

– Да нет, я… Здесь был Симус, это я с ним… – хотя Симус остался с Ли. Гленнон сомневался, что разговоры с котом – хорошее оправдание, но признаться, что говорил сам с собой, было бы ещё хуже.

Мама стала подниматься по лестнице, её шаги были совсем не слышны за воем ревуна.

– Мам, зачем было переезжать? – Гленнон чувствовал, что сердится. Он считал, что лучше было бы вообще сюда не приезжать.

– Ты спрашиваешь, почему мы уехали из дома или почему мы приехали именно сюда?

Гленнон смотрел на спокойное лицо мамы. Она, казалось, никогда ничего не чувствовала, и это его озадачивало, потому что он-то чувствовал многое.

– Глен, мне не нравится жить в нашем доме, когда папы нет. – Мама потихоньку бесшумно поднималась по лестнице, даже ступеньки не скрипели. – Надо было где-то жить, а бабушки не стало. Вот и пришлось перебраться сюда.

Она исчезла наверху, а Гленнон не мог перевести дух, осознав, что им некуда было больше деться. Он вспомнил, что никогда не мог понять, почему мама не хочет оставаться дома одна.

– Не доводил бы ты маму до слёз, – перед ним возникла Ли с Симусом под мышкой. Кот зашипел на Гленнона.

– Я не доводил! – возмутился Гленнон. Он бы никогда не довёл маму до слёз. Ли возникла перед ним неожиданно, словно ниоткуда. И как только женщины в этой семье передвигаются так бесшумно? – Мама никогда не плачет!

– Если ты никогда не видел, как мама плачет, это не значит, что она никогда не плачет! – щёки Ли загорелись злым румянцем, и она тоже поднялась на второй этаж.

Гленнон двинулся прочь от лестницы, чувствуя, будто его дважды поразили прямо в сердце: сперва мама, потом сестра. Он побрёл через столовую на подгибающихся ногах. На кухне он взял ломоть хлеба и отрезал сыра. Мальчик медленно жевал, глядя на туман за кухонным окном.

…Бум! Ревун словно захлебнулся. Звук был такой, как будто часть утёса откололась и рухнула в озеро. Гленнон замер, не донеся бутерброд до рта. Он ждал нового падения или содрогания земли. Если бы утёс продолжал рушиться, мальчик бы почувствовал…

Он вгляделся в туманную мглу. Справа возник луч света и двинулся влево. Гленнон следил за ним, пока луч не исчез из поля зрения за кухонной дверью. Прижавшись к оконному стеклу, Гленнон увидел, как первый смотритель, по имени Орвелл, сгибаясь под ветром, спешит к маяку с фонарём в руке.

Гленнон понял, что дядя уже ушёл на маяк. Он исчез сразу же, как начал завывать ревун, включённый вторым смотрителем, который был на вахте. Значит, сейчас все трое смотрителей на маяке. Почему же требовалось их присутствие? Наверное, это как-то связано с раздавшимся только что грохотом…

Гленнон поспешно застегнул плащ, надвинул капюшон и открыл дверь, чтобы пойти следом за первым смотрителем. Ветер сразу же распахнул дверь, и Гленнону пришлось навалиться всем телом, чтобы её закрыть. Несмотря на ветер, маяк был окутан туманом, поглощающим луч яркого света на верхушке. Гленнон не видел света, но знал, что он должен пульсировать: зажёгся – погас, зажёгся – погас…

Маячная башня была кирпичная, снизу и сверху покрашенная белым, а посередине тёмно-синим, так что эта часть сливалась с темнотой. Добравшись до башни, Гленнон прижался к кирпичам, чтобы успокоиться, прежде чем обходить маяк. Глубоко вздохнув, он двинулся к той стороне маяка, которая выходила на озеро, на его бурные, злобные воды.

Гленнон обогнул маяк. В тумане нарисовались голова и плечи дяди Джоба, остальное поглощала дымка. Гленнон тихонько подошёл сбоку и заметил, что первый смотритель Орвелл и второй смотритель Ортес тоже стоят рядом.

Ветер пытался сорвать капюшон, но Гленнон крепче сжал его под подбородком. Холодный воздух проникал под плащ, царапая спину. Дядя Джоб протянул руку, чтобы Гленнон мог воспользоваться его мощным телом как щитом.

Гленнон взглянул на дядю. Его тёмную бороду трепал ветер, вокруг клубился туман, и на какой-то миг он показался могучим деревом, которое заливает вода и у которого ветер обрывает листья. Ветер усилился и разогнал туман… Гленнон заморгал, отгоняя странное видение, а потом взглянул правее, туда, куда указывал дядя. Густая дымка накрыла всё озеро и беснующиеся далеко внизу волны.

Ветер взвыл, оглушая даже через беруши. Гленнон ухватился за куртку дяди, чтобы его не унесло, и мгновенно весь мир словно выдохнул – подножие утёса очистилось от тумана. И тут Гленнон увидел, на что обратили внимание смотрители: маленькое судно у самого утёса. Главная палуба треснула. Удары волн всё сильнее раскачивали его.

У Гленнона перехватило дыхание.

Матросы метались по палубе, тащили верёвки, ящики, доски… Они что-то кричали, но слова уносил ветер. Огромная волна накрыла палубу. Когда она схлынула, Гленнон увидел, что одним человеком стало меньше.

Один матрос, прижимаясь к борту, взглянул наверх. Лунный свет озарил его, но глаза оставались в тени. Он помахал рукой стоящим на утёсе. И они помахали в ответ.

Снова надвинулся туман и поглотил утёс. Человек и корабль исчезли.

3

Дядя Джоб закрыл дверь маяка, и от внезапной тишины у Гленнона закружилась голова. Он стал было вытаскивать беруши, но тут снова оглушительно взвыл ревун.

Как можно было помочь матросам?

– Туман накатил быстро и такой густой, – сказал второй смотритель Ортес, примерно ровесник дяди Джоба, лет за тридцать. В его тёмных волосах проглядывали длинные шрамы, как будто медведь давным-давно деранул его когтями. – Я не ожидал этого. Надо было раньше включить ревун. Это моя вина.

– Нет, – голос дяди раздался прямо рядом с Гленноном.

Гленнон с удивлением понял, что прижимается к дяде, словно малыш в поисках защиты. Он заставил себя отойти на шаг, хотя в его тело тут же проник неприятный холод.

– Корабли терпят крушения, – сказал первый смотритель Орвелл. По его гладкому чёрному лицу невозможно было понять, о чём он думает. – «Анабет» ходила по озеру много лет. Капитан знал, как рискованно плыть в это время года.

– И что теперь делать? – выпалил Гленнон.

Все стояли, как будто ждали, что кто-то ещё придёт на помощь. Но никого не было – здесь были только они!

– Спуститься с утёса не получится, и плыть тоже слишком опасно. Пытаясь им помочь, мы только сами погибнем, – смотритель Орвелл покачал головой. Его седые волосы смутно блеснули в свете лампы. – Кто-нибудь хочет умереть?

Гленнон встретился с ним взглядом.

– Нет!

Смотритель Орвелл хмыкнул и отошёл от остальных, а потом направился вверх по лестнице к маячному фонарю. Его шаги тяжело отдавались на железных ступенях.

– Ну что же вы? – воскликнул Гленнон. – Они же все погибнут!

– Орвелл уже очень давно смотритель маяка, Гленнон. Он видел много крушений и много смертей. Он прав, – дядя Джоб повернулся к нему и печально добавил: – Пока прогнозы погоды не станут точнее и пока не появятся приборы, позволяющие судам лучше видеть, что творится вокруг, плавать будет опасно, особенно во время шторма. Этот остров нередко становится свидетелем несчастья. Мы подали сигнал опасности. Это всё, что мы можем сделать, пока шторм не уляжется.

Всё, что они могли сделать, – это ничего не делать? Какая бессмыслица!

– И что же теперь?

– Что теперь? – отозвался второй смотритель, стоя у подножия лестницы. – Теперь мы ничего не будем делать, а ты отправишься домой спать.

Гленнон взглянул на дядю Джоба, но тот лишь кивнул и подтолкнул Гленнона к заднему входу в маяк, который вёл не на утёс. Гленнон замешкался в дверях, оглянулся и увидел, что дядя исчезает на лестнице вслед за первым и вторым смотрителями.

Смотрители шли наверх, подмётки их ботинок мелькали сквозь металлическую решётку. Гленнон смотрел, как они уходят, и злился, что они так просто сдались. Они даже не пытались! Но ощущение, что что-то не так и чего-то не хватает, усиливалось. Он затих и ждал, слушая, как ветер завывает вокруг маяка Грейвинг, как волны бьются о скалы, и ему казалось, что за всем этим шумом он слышит крики погибающих моряков. Наконец он понял, в чём дело: смотрители находились прямо над ним, но он не слышал ни одного их шага.

Гленнон вернулся к двери, сказав себе, что, должно быть, их шаги по металлической лестнице не слышны из-за шторма. Должно быть, так.

Он вышел, и тут же ветер хлестнул по ушам. Ветер рвал плащ, но Гленнон не замечал его невидимых пальцев. Он был слишком погружён в размышления.

Добравшись до дома, мальчик никак не мог ухватить влажными из-за тумана пальцами дверную ручку. Только с третьего раза ему удалось её повернуть. Дверь распахнулась, ударившись о стену. Гленнон закрыл дверь и повесил мокрый плащ на крючок с внутренней стороны.

Ему было трудно дышать. В голове теснились воспоминания. Мальчик пытался прогнать их, но становилось только хуже. Он нашёл верное слово: беспомощность. Думая о кораблекрушении, он чувствовал себя беспомощным.

БАХ!

Гленнон подскочил. Что-то ударилось о дверь снаружи. Он прижал руки к груди, стараясь унять бешено колотившееся сердце и всмотрелся в окно, но снаружи ничего не было видно. «Спокойнее», – подумал он. Наверное, это что-то, принесённое ветром.

Тут прямо перед ним возникло лицо мальчика, белое, залитое водой, глаза его ярко светились в темноте. Гленнон чуть не заорал.

– Ты должен помочь! – мальчик с трудом шевелил синими от холода губами. – Они взбираются по верёвке! – Он повернулся и побежал по тропинке вниз к утёсу.

Адреналин переполнил тело Гленнона. Вот что ему нужно: нужно помочь кому-нибудь! Особенно после того, как он так позорно не смог сегодня помочь никому – ни маме, ни сестре, ни терпящим бедствие на корабле. Может быть, если Гленнон сумеет помочь мальчику, остров уже не будет казаться ему таким неприятным местом. Может быть, ему перестанет казаться, что здесь всё как-то не так.

Гленнон отправился следом. Тёмный силуэт мальчика мелькал в тумане – были видны его затылок, плечи, бегущие ноги. Гленнон нырнул в туман, стараясь удержаться на скользких камнях тропинки. Верхушка Грейвинга виднелась над густым туманом, свет ярким пятном выделялся на чёрном небе. Несколько огромных глыб окружали основание маяка, укрепляя кирпич, выкрашенный белым. Заметив что-то краем глаза, Гленнон споткнулся, озадаченный – если маяк здесь, то утёс должен был быть…

Мальчик остановился, но слишком резко, споткнулся о камень и упал, ударившись грудью и подбородком. Уже второй раз за день боль пронзила всё его тело.

Он вытянул руку, чтобы опереться и подняться. Но… нащупал только пустоту.

Гленнон вскрикнул и осмотрелся: перед ним был лишь туман… Утёс. Если бы он не споткнулся, то полетел бы через край. Он прижался лбом к земле. Его мутило. Гленнон заметил, что рядом, слева, скорчился мальчик.

– Я не хотел, чтобы ты упал! – закричал тот тонким голосом, как эльф, о которых говорила Ли.

Гленнон с трудом перевёл дыхание, хрипло втягивая воздух. На земле между ним и мальчиком лежала толстая, пропитанная водой верёвка. Одним концом она была привязана к металлическому крюку, вбитому в скалу на краю обрыва. Гленнон заглянул за край, но туман был слишком густым, в паре метров ничего не было видно.

Внезапно мгла закрутилась, обвивая тёмную фигуру, поднимающуюся снизу, словно зомби из любимых фильмов Ли, в которых мертвецы тянут мёртвые руки из земли.

Большая тёмная рука ухватилась за верёвку. Над краем утёса показался человек. Призрачный мальчик схватил его за пояс и потянул. Гленнон вцепился в его куртку. Они вдвоём помогли человеку перевалиться через край и втащили на твёрдую землю.

– Где я? – человек сел, весь дрожа. На лбу его надувалась здоровенная шишка, по виску сочилась кровь.

– Это остров Филиппо! – Гленнон старался перекричать ветер.

– Нет, нет, нет… – забормотал человек, пытаясь подняться на ноги.

Гленнон протянул ему руку, но человек отшатнулся. В его глазах блеснул ужас.

– Ещё один! – закричал призрачный мальчик. Он перегнулся через край обрыва, всматриваясь вниз.

– Остров Филиппо? – За их спинами спасённый упал на колени и начал отползать, словно спасаясь бегством. – Ост…

– Эй, помоги же! – закричал мальчик, и Гленнон отвернулся от раненого.

Ещё одна бледная рука вцепилась в верёвку. На мгновение рука стала прозрачной, словно кубик льда. Ещё один человек карабкался наверх. На руках его от напряжения выступили жилы. Гленнон вместе с незнакомым мальчиком помогли ему взобраться на утёс.

Он лежал, закрыв глаза, а на лице его застыла свирепая ухмылка.

– Как вы? – закричал Гленнон, надеясь, что этот человек в лучшем состоянии, чем первый.

– Я что, спасся? – удивился человек. Он открыл глаза, цвет которых был почти как его вылинявшая голубая рубашка. Взгляд его казался безжизненным.

Гленнон отстранился. Ему почему-то стало страшно. Но это же не одна из страшилок Ли – бояться было нечего. Надо рассуждать здраво.

Он улыбнулся, стараясь не обращать внимания на страх, опутывавший его липкими лентами.

1.Озеро Верхнее существует на самом деле. Оно расположено в Северной Америке, на границе с Канадой, одно из Великих озёр. Индейцы называли его «Большая Вода». Самое большое по площади озеро в мире! (Здесь и далее примеч. ред.)