Kitobni o'qish: «Не моргай!»

Джош Аллен

Shrift:

Посвящается Картеру,
Тейлору, Мэллори и Уайатту.
И Сьюзи.
Всегда.

Читайте в серии:

1. Не моргай!

Продолжение следует…

Josh Allen, Sarah J. Coleman (ill.)

OUT TO GET YOU

First published by Holiday House Publishing, Inc., New York

Исчезатели

Они были лучшими друзьями – Джейкоб и Джейкоп, и жили по соседству. Уже много лет мальчики вместе строили снежные крепости и вместе прыгали с гаражей, а однажды летом даже вместе поломали себе левые запястья в жутком происшествии на батуте.

В конце пятого класса они оба влюбились в одну и ту же девчонку – Бетани Миллер, черноволосую красавицу, которая кидала бейсбольный мяч так сильно, что даже восьмиклассники не могли его отбить. Однако ни тот, ни другой так ничего и не предприняли по поводу своей влюблённости, потому что ни один не хотел рисковать своей дружбой – даже ради Бетани Миллер.

Джейкоб с буквой «Б», Джейкоп с буквой «П». Так их и звали. Поскольку они даже выглядели одинаково – у обоих одинаковая лохматая причёска, одинаковая долговязая походка, одинаковые светлые веснушки, – если вам нужен кто-то из ребят, просто крикните: «Эй, Джейкоб, тот что с Б», и подождите, какой из мальчишек отзовётся.

«У тебя слишком мало друзей, – иногда говорили их родители. – Это уже становится странным».

Но зачем, думал Джейкоб, ему заводить больше друзей, когда у него есть Джейкоп? И почему, думал Джейкоп, ему нужны ещё какие-то друзья, когда рядом есть Джейкоб?

Однажды в конце октября, когда прозвенел последний звонок и ещё один день в шестом классе наконец был позади, Джейкоб и Джейкоп встретились у большого клёна, чтобы вместе пойти домой. В небе клубились облака и дул лёгкий ветер; они неторопливым шагом двинулись в путь.

– Балотобоб? – спросил Джейкоб. У мальчиков был свой собственный язык. Они придумали его после того, как в прошлом году на обществознании учитель отобрал записку, которую они друг другу передавали, и прочёл её вслух перед всем классом. Балотобоб? означало Как дела?

– Блапо, – ответил Джейкоп. Хорошо. – Только мне сегодня вечером нужно написать рассказ для урока с мисс Дженкинс. Целый рассказ с персонажами, сюжетом и всё такое.

Ветер усилился, и они застегнули куртки, чтобы защититься от холода.

– Ты же терпеть не можешь писать, – посочувствовал Джейкоб. – Если хочешь, я тебе помогу.

– Сколотот! Отлично!

На краю школьного двора мальчики нажали кнопку светофора, чтобы перейти Вестовер-стрит. Вдали сверкнула молния – надвигалась гроза.

– Ну, – поинтересовался Джейкоб. – А о чём должен быть твой рассказ?

– Да о чём угодно. Главное, чтобы не меньше трёх полных страниц.

– Ты можешь написать ужастик.

– Ужастик? – переспросил Джейкоп. – Вроде как про чудовищ?

– Челлитарб, – ответил Джейкоб. Точно. Пока он это говорил, тучи сгустились и образовали вихри у них над головами, полуденные краски поблёкли, и даже лица мальчиков в этом переменчивом свете казались бледными, с желтоватым оттенком, как на старых газетах.

– Можно попробовать, – кивнул Джейкоп. – Может получиться круто.

Машины терпеливо подождали, пока мальчики перейдут дорогу и ступят на застеленный листвой тротуар. Сухие листья хрустели у них под ногами.

– Я вчера вечером смотрел по телевизору передачу о зомби. Я мог бы написать про зомби.

– Ну нет! – фыркнул Джейкоб. – Про что угодно, только не про зомби. Раньше они были жуткими, лет сто назад, а теперь они повсюду. Сейчас есть фильмы про зомби и видеоигры про зомби. Есть даже зомби-смайлик. – Джейкоб вытащил свой телефон, несколько раз прокрутил экран и показал Джейкопу изображение зеленовато-серого лица зомби. – На прошлой неделе мама купила мне хлопья к Хэллоуину, и в них были зефирки в виде голов зомби.

– Ну да, – согласился Джейкоп. – Наверное, ты прав.

– Придумай новый вид чудовищ, – предложил Джейкоб. Вдалеке сверкнула молния, и мальчики остановились, чтобы высчитать удар грома. Он прогремел через три секунды.

– Новый вид чудовищ? – удивился Джейкоп. – Это какой, например?

Джейкоб погладил подбородок, как это делают люди в кино, когда о чём-то размышляют. Мальчики завернули за угол и прошли мимо аптеки Нильсена. На выцветшей вывеске в витрине было изображение улыбающейся женщины, держащей жёлтую бутылку средства для стирки. Надпись сверху гласила: «“Антипятин” – заставит пятна исчезнуть!»

– Заставит пятна исчезнуть, – медленно проговорил Джейкоб и указал на вывеску. – Ты мог бы назвать своих чудовищ Исчезателями.

– Исчезателями? – Зашипел ветер. Сухие листья прошелестели по тротуару. – Кто такие Исчезатели?

– Я пока точно не знаю, – ответил Джейкоб.

Ребята свернули с главной дороги в свой квартал. С минуту они шли молча.

– Эти Исчезатели, они жуткие? – уточнил Джейкоп. Становилось холодно, и мальчики попрятали руки в карманы.

– О, они очень жуткие. Они клотман жуткие. Клотман означало нечто настолько странное и причудливое, что казалось почти нереальным. – Ты только погоди.

Они снова завернули за угол и ещё несколько минут шли в тишине.

– Я понял, – воскликнул Джейкоб. – Я знаю, что делают Исчезатели.

– Дай угадаю, – подсказал Джейкоп. – Они убивают. Так делают все чудовища. Убивают.

– Исчезатели – нет, – запротестовал Джейкоб. – Исчезатели не такие. Они не убийцы. Ну, не совсем. Они не убивают.

Тучи всё сгущались и становились темнее, и теперь лица мальчиков казались призрачно-белыми.

– Исчезатели тебя удаляют, – продолжил Джейкоб. – Они стирают тебя, как с доски. Если Исчезатели охотятся за тобой, они тебя схватят, и ты ничего не сможешь с этим поделать. Однажды будешь идти по улице, и вдруг они тебя окружат, и станешь весь странным и туманным, как хрустальный шар. А потом постепенно испаришься.

Упали первые капли дождя. Мальчики остановились, чтобы нацепить капюшоны, и туго затянули шнурки у лица.

– Значит, ты просто вот так однажды исчезнешь? А твои родители и все остальные будут гадать, что с тобой случилось? – поинтересовался Джейкоп. – Как показывают по телевизору, когда кто-то пропадает? – Голос Джейкопа звучал тихо, приглушённый капюшоном, ветром и дождём. – Пожалуй, это немного страшно, но не так уж и страшно. Это скорее грустно.

– Не, всё гораздо страшнее, – нашёлся Джейкоб. Мальчики шли, опустив головы, сопротивляясь непогоде. Они свернули на свою улицу. – Потому что, когда Исчезатели тебя ловят, ты исчезаешь не только сейчас. Ты исчезаешь совсем. Все твои дни рождения. Как ты учился ходить. Исчезает всё. Как будто ничего этого никогда не было. Никто ничего не помнит. Никто не помнит тебя. Ты исчез. Ты стёрт. Отовсюду.

Порыв ветра гнул деревья вдоль тротуара.

Показались дома мальчиков. Мама Джейкоба в длинном чёрном плаще волочила коричневый мусорный бак с тротуара, несмотря на ветер и дождь.

– А Исчезателей можно побороть? – спросил Джейкоп. – От них можно убежать?

– Бесполезно! – Джейкоб ссутулил плечи, дойдя до дорожки к своему дому; здесь он обычно отделялся, а Джейкоп шёл дальше до соседнего дома.

– У Исчезателей даже нет тел. Они просто существуют вроде как сразу повсюду. В свете, в воздухе, везде. – Он провёл рукой по влажному воздуху вокруг себя. – Когда они решают заполучить тебя, ты пропал. Ты ничего не можешь поделать.

Его мама затащила мусорный бак в открытый гараж. Бак загрохотал и проскользил внутрь. Она подняла глаза – по её лицу стекали капли воды.

– С кем это ты разговариваешь? – позвала она сквозь дождь.

Джейкоб ткнул пальцем в сторону от себя. – Я разговариваю с…

Он остановился. Он ведь рассказывал какую-то историю. Кому? Он говорил про Исчезателей? Воздух вокруг показался ему тяжёлым и холодным, и он содрогнулся. Мальчик обернулся.

Рядом никого не было.

Джейкоб посмотрел на соседний дом из серого кирпича. У него на уме вертелось имя. Что-то с буквой «П».

Питер? Перси? Пол?

Он покачал головой.

– Ни с кем, – откликнулся он. – Просто разговаривал сам с собой.

Девять жизней

1 2 3 4 5 6 7 8 9

Позвольте я вам кое-что расскажу. Есть огромная разница между кошками и котятами. Я обнаружила это много лет назад, когда ещё носила косички и ездила на трёхколёсном велосипеде.

Для начала, котята гораздо симпатичнее. Их туловища ещё не выросли настолько, чтобы соответствовать размеру голов, поэтому у них такие огромные мордочки. Я знаю, звучит странно, но поверьте, это очень мило. И поэтому у котят такие большущие мультяшные глаза. А ещё котята сидят у вас на коленях и позволяют вам их тискать. По крайней мере, Лакрица всегда так делала. Лакрица – котёнок, которого мама подарила мне на седьмой день рождения. Она вся была покрыта чёрной шёрсткой – морда, спина, ноги – полностью чёрная. Вот почему я назвала её Лакрицей. Ещё одна причина, по которой котята намного лучше кошек, в том, что котята невероятно мягкие, особенно их уши. Раньше, бывало, я сидела перед телевизором с Лакрицей на руках и просто перебирала её бархатистые ушки между пальцами. Я могла бы делать это днями напролёт. И Лакрица бы мне позволила.

Но кошки совершенно не похожи на котят. Совершенно.

Если уж по правде, кошки – не самые приятные создания. Взять, например, Лакрицу. Когда она выросла, она полностью изменилась. Она стала большой и какой-то заносчивой и больше не хотела сидеть у меня на коленях. Когда я сама поднимала её и усаживала себе на коленки, она выжидала секунду, но как только я устраивалась поудобнее, она выворачивалась, спрыгивала и шла бродить по коридору.

Именно этим Лакрица и занималась большую часть времени – бродила. Вокруг дома, во дворе, в окрестностях.

Как только она стала кошкой, ей стало не до меня.

И это ещё не самое худшее в Лакрице.

Хуже всего было то, что она так и не научилась пользоваться лотком. Я могла простить это Лакрице, когда она была котёнком. Я имею в виду, когда милый котёнок время от времени делает лужицу на полу, и вам приходится её убирать, то ничего страшного. Но когда взрослая кошка Лакрица ходит в туалет где попало, это воспринимается иначе.

Мне кажется, Лакрица пыталась научиться. По крайней мере она на самом деле делала свои дела стоя в лотке. Проблема была в том, что её задняя часть всегда свисала с края лотка, и весь этот беспорядок вываливался на кухонный пол.

Это выводило маму из себя. Она приходила из гаража с полной сумкой продуктов и видела на только что вымытом кухонном полу кучу… вы знаете чего и приходила в ярость.

– Лакрица! – кричала мама. – Лакрица! О, зачем нам вообще нужна эта глупая кошка? – Затем она отлавливала Лакрицу, тащила её к куче и поучала: – Нельзя, Лакрица! Нельзя!

Полагаю, она пыталась дрессировать её, словно собаку.

Так продолжалось годами, и каждый раз, когда Лакрица оскверняла её пол, терпение мамы, казалось, понемногу таяло.

– Кошки – это сущий ужас, – сокрушалась она.

– Когда Лакрица умрёт, у нас больше не будет кошек, – пообещала она в другой раз. – Никогда.

А однажды она выпалила: «Я ненавижу эту кошку». И я думаю, что мама говорила серьёзно. Абсолютно серьёзно.

Несколько недель спустя как-то утром она вошла на кухню, ещё с полузакрытыми глазами и босиком, и наступила прямо на последнее произведение Лакрицы.

Чвак!

– Лакрица! – взвизгнула мама, и по её голосу – таким он был громким и пронзительным – я поняла, что её терпение лопнуло.

Она допрыгала до Лакрицы на одной ноге, так как другая её нога была покрыта сами-знаете-чем. Она схватила Лакрицу за загривок и подняла её в воздух. Кошка и не пыталась извиваться. Она просто висела.

– Миранда, дай мои ключи! – скомандовала мне мама, все ещё прыгая на одной ноге. – И садись в машину!

Её лицо побагровело, её трясло так же, как если бы я целую неделю не убиралась в своей комнате.

Я схватила её ключи с крючка у двери и пристегнулась на пассажирском сиденье, а мама зашвырнула Лакрицу в машину назад. Кошка вскочила на заднее сиденье и начала ходить туда-сюда.

Мама выехала с дорожки.

– Три мили¹, – пробормотала она себе под нос. – Этого должно быть достаточно.

Внутри у меня открылась жгучая дыра.

– Э-м-м, мам, – протянула я, но мама лишь подняла указательный палец и шикнула на меня.

Она свернула налево на Берч-Барк-драйв и повернула направо на Харрисон. Какое-то время она ехала, сворачивая то туда, то сюда, а иногда ни с того ни с сего она делала полный разворот и ехала в противоположном направлении. Я думаю, она пыталась сбить Лакрицу с толку, чтобы та потерялась.

Наконец мама остановилась у какого-то кукурузного поля.

Она выскочила, даже не заглушив машину, и распахнула заднюю дверцу.

Я знала, что мама собирается сделать, но ничего не сказала. Жгучая дыра в моей груди открылась ещё больше, но я, по правде говоря, подумала о том, что кошки – это совсем не котята.

– Вон! – приказала мама, но Лакрица лишь глядела на неё своими жёлто-зелёными глазами.

– Кошка! – продолжила она, не называя Лакрицу по имени. – Выметайся! – И снова Лакрица только глядела на неё, тогда мама наклонилась и схватила её. Затем она швырнула её к кукурузным стеблям. Та крутанулась в воздухе и приземлилась прямо на лапы. Как всегда.

Лакрица подняла глаза и сделала пару шагов к машине, но мама отрезала: «Нет!» Лакрица замерла. Я опустила окно.

Неужели мама и правда так поступит?

На обочине дороги мама размахивала руками, прогоняя кошку.

– Кыш! – говорила она. – Убирайся! Брысь! – Потом она вернулась в машину, хлопнув дверцей.

Я открыла было рот, но мама посмотрела на меня и отмахнулась: «Не сейчас, Миранда». И я промолчала.

Вот тогда жгучая дыра в моей груди начала по-настоящему полыхать. Я слегка покрылась потом, но всё равно ничего не сказала.

А наверное, должна была.

Прежде чем я успела об этом подумать, мама отъехала. Позади нас у обочины стояла Лакрица. Она склонила голову набок, но не побежала за нами.

– Что ж, – облегчённо проговорила мама. – Я рада, что с этим покончено.

Она включила радио, но, должно быть, заметила моё лицо, потому что сказала: «Не переживай, Миранда». А затем добавила: «С Лакрицей всё будет в порядке. У кошек ведь девять жизней».

Я не ответила ей.

Я молчала всю дорогу.

Когда мы подъехали к дому, хотите верьте, хотите нет, на нашем крыльце сидела кошка, бродяжка.

Она была рыжая, худая, как палка, с обгрызенным ухом, а её шёрстка на одном боку была такой редкой, что под ней виднелась бледная кожа.

– Только не ещё одна. – Мама указала на меня. – Избавься от неё, Миранда.

Я вышла из машины и подошла к крыльцу. Мама зашла в дом, а я стала махать руками на кошку, как мама на Лакрицу.

– Кыш, – сказала я, но не громко. Я не могла. Я думала о Лакрице, брошенной на обочине, поэтому у меня выходил лишь шёпот.

– Брысь, – промолвила я едва слышно.

Рыжая кошка не двинулась с места. Она наклонила голову набок. Я топнула ногой по дорожке. Я хлопнула в ладоши, но кошка оставалась на месте. Тогда я заметила, что у неё не было одного глаза – левого. Кожа вокруг того места, где должен был быть глаз, выглядела розовой и воспалённой, как будто она лишилась его только пару дней назад.

Эта рыжая кошка просто стояла у меня на крыльце – не шевелилась, не уходила. Она пристально смотрела на меня своим единственным здоровым глазом.

«Убирайся отсюда», – попыталась сказать я, но не смогла.

Не знаю, как долго я простояла там под пристальным взглядом этой одноглазой кошки. Может быть, несколько минут. Но мне нужно было собираться в школу, поэтому, наконец, перешагнув через кошку, я вошла внутрь.

Через полчаса, когда я открыла дверь, таща рюкзак и свой обед, кошка всё ещё сидела там, на том же самом месте на нашем крыльце. Она сидела как статуя, будто даже не моргая своим единственным глазом.

А потом произошло кое-что похуже. Одноглазая кошка была уже не одна.

К ней присоединились ещё две кошки. Они были такими же худыми и выглядели такими же потрёпанными. У одной из них было всего три ноги. У другой – лишь половина хвоста. Они уставились на меня все вместе, и у меня зашевелились волосы на затылке.

Я вышла и закрыла дверь, но кошки не пошевелились. Они просто продолжали смотреть. Мне пришлось обходить их на цыпочках, чтобы спуститься с крыльца.

Когда я отправилась в школу, кошки наконец сдвинулись с места. Они соскользнули с крыльца и бесшумно последовали за мной. Они держались примерно в полутора метрах позади, тихонько крались, как это умеют кошки.

«Пожалуйста, оставьте меня в покое», – мысленно молила я, но три кошки, словно три безмолвных призрака, продолжали меня преследовать. Я пересекла Миррор-авеню. Я прошла ряд домов. Я срезала через Таннер-парк. А они всё время крались где-то поблизости. Они не шипели, не мяукали, не издавали ни единого звука. Они просто преследовали.

Наконец, когда я дошла до школы, они остановились. На углу автостоянки они походили кругами вокруг друг друга, трёхлапая кошка неустанно хромая, и уселись. Я продолжала идти, и расстояние между нами увеличивалось. Скоро я отошла на пять метров, потом на десять, и, наконец, показалось, они меня отпустили.

Но кошки продолжали наблюдать за мной. Они сидели, устроившись прямо на асфальте, и не сводили с меня своих сверкающих глаз, даже когда я пересекла стоянку и нырнула в металлические двустворчатые двери.

Я старалась не думать о них в течение дня… но то, что произошло с мамой и Лакрицей, а теперь и эти три поджидающие кошки, заставляло мою кожу покрываться мурашками. Лицо, спина, ноги – всё моё тело неприятно покалывало.

Когда на уроке математики мистер Уилсон дал нам время на выполнение задания, я встала, чтобы заточить карандаш, и выглянула в окно.

Кошки всё ещё были там, разлёгшись на том же углу стоянки. Я знаю, что это прозвучит безумно, но когда я выглянула из окна кабинета мистера Уилсона, все три головы одновременно повернулись в мою сторону. На другом конце стоянки одна из них – та, что на трёх ногах, – даже встала.

Я, заплетаясь ногами, побрела к своей парте.

Когда день закончился и прозвенел звонок, я направилась домой. Но теперь на стоянке их было уже не трое.

Их было шестеро.

К ним присоединились белая кошка с одним ухом, серая кошка с колючками, застрявшими в шерсти, и хромая пятнистая кошка.

Они взглянули на меня. Все шестеро сразу.

Я побежала.

Я промчалась мимо них, и все вместе они стали красться позади меня, шныряя из стороны в сторону и обгоняя друг друга.

Я побежала назад через Таннер-парк и через Миррор-авеню. Я бежала по тротуарам и газону, и по соседским лужайкам. Но они продолжали преследовать – шесть кошек: кто – без шерсти, кто – без глаза, кто – без ноги, а кто – без хвоста.

Я ворвалась домой и захлопнула за собой дверь. Я посмотрела в глазок и, задыхаясь, увидела, как шесть кошек усаживаются на лужайке перед моим домом.

Я выдохнула.

– Всё в порядке, – сказала я вслух. – Всё в полном порядке. – Я досчитала до двадцати и пошла на кухню. Лоток Лакрицы всё ещё стоял там, спрятанный в углу.

Я попыталась что-нибудь поесть, но не смогла.

Я чувствовала их по ту сторону двери. Я знала, что они смотрят на дверь – может быть, даже смотрят сквозь неё, – ожидая, когда я снова выйду.

И я знала, почему появились эти кошки. Из-за Лакрицы и кукурузного поля. Но кое-что мне было непонятно. Конечно, Лакрица была моей кошкой, и, да, я промолчала, когда мама бросила её на обочине дороги. Но это сделала мама.

Так почему эти кошки преследовали меня?

Той ночью, прежде чем выключить свет, я отдёрнула занавеску и украдкой выглянула на улицу. Кошки были там, во дворе, смотрели прямо на моё окно.

Только теперь их было девять. У одной из новых кошек был изогнутый шрам через всю морду. Все девять выглядели исхудавшими и голодными. Все девять были по-своему искалеченными.

Я вспомнила, что сказала мама, когда мы оставили Лакрицу.

У кошек девять жизней.

Девять кошек. Девять жизней.

А потом я вспомнила, что возразила маме, когда мы бросили Лакрицу.

Ни-че-го.

Я тихонько прошла по дому, не разбудив маму, и приоткрыла входную дверь. Ночь была тёмной. Только в темноте светились жёлтыми фонарями кошачьи глаза. Я вышла в темноту в одних пижамных шортах и длинной мешковатой футболке. Воздух обдал холодом мои голые ноги. Я спустилась по ступенькам крыльца на влажную лужайку. Кошачьи глаза следили за мной.

– Я знаю, почему вы здесь, – проговорила я.

Коты не шевельнулись. Они продолжали смотреть на меня так же, как Лакрица смотрела вслед нашей уезжающей машине.

– Послушайте, – начала я. – Я знаю, что это было неправильно. – Трёхлапая кошка наклонила голову.

– Моя мама, – я указала на дом. – Я должна была что-нибудь сказать. Я должна была её остановить.

Рыжая кошка с одним глазом, та, что появилась первой, неторопливо двинулась вперёд. Она подняла одну лапу и задержала её в воздухе на несколько секунд. А потом, как будто это был некий сигнал, она опустила лапу и трижды царапнула землю.

Тогда коты атаковали.

Они завизжали и завыли. Все девять. И бросились на мои ноги.

Вместе они превратились в вихрь шерсти и когтей, только сверкали их клыки и глаза.

Я побежала к дому, стараясь не споткнуться, но четыре кошки вскочили на крыльцо и перегородили путь к двери. Они подняли лапы и зашипели.

Первая царапина, чуть ниже левого колена, немного щипала.

Я бросилась к торцу дома, думая, что зайду через заднюю дверь, но они снова оказались слишком быстрыми. Они роились и кружились – девять пятен, и заблокировали чёрный вход тоже.

В этот момент крошечная лапа – не знаю, которой из кошек она принадлежала, – оцарапала мою правую голень, оставив три тонких дорожки крови.

Я рванула прочь от дома, побежала вверх по улице. Я не знала, что делать. А они бросились за мной, визжа и шипя.

Налево по Берч-Барк-драйв и прямиком на Харрисон, я бежала изо всех сил. Босиком, задыхаясь. А они следом. Я шлёпала по тротуару, у меня горели ноги. Но я продолжала бежать. Если я замедлялась, когти вонзались мне в икры. Вскоре по моим лодыжкам текла липкая кровь.

Они роились. Они кружили. Они загоняли меня то в одну, то в другую сторону.

Жгло лёгкие. Но я бежала. У меня болели и пульсировали ноги. Но я не останавливалась. Я бы заплакала, если бы могла об этом помыслить, но коты наступали, наступали и наступали.

Ночь наполнилась запахом моего пота.

Наконец, после того как прошла, казалось, целая вечность, одноглазая рыжая кошка метнулась вперёд, повернулась ко мне и зашипела.

Я остановилась, пытаясь отдышаться. Я пробежала через улицы и тротуары, через перекрёстки и кварталы босиком. Подошвы ног болели и горели огнём. Где я?

Вокруг меня остановились и другие кошки. Всё стихло. Дул ночной бриз, и рядом со мной в поле шелестела кукуруза.

Тогда я поняла, куда они меня привели. Это было место, где мы бросили Лакрицу.

Я устала, была вся исцарапана. Девять кошек стояли неподвижно.

– Простите, – взмолилась я. – Мне очень жаль. Я должна была что-нибудь сказать. Я должна была вступиться за неё.

Кошки зашипели и образовали круг.

Я ждала их последней атаки. Я сгорбила плечи и закрыла лицо руками.

Ветер усилился, и кукуруза зашуршала в ночи.

Но кошки не нападали.

Вместо этого белая шагнула в кукурузу и исчезла. Затем та, у которой была только половина хвоста, сделала то же самое. Одна за другой кошки заходили в кукурузу. Их было девять. Вскоре их стало шесть, потом четыре, потом две. Наконец остались только я и рыжая одноглазая лидерша.

Я повалилась в грязь на обочине дороги. Мои ноги горели от царапин и пота.

– Мне очень жаль, – взывала я. Рыжая кошка выхаживала передо мной. – Пожалуйста, поверь мне.

Наконец рыжая кошка нырнула в кукурузу и, как и другие, исчезла.

Я осталась одна на обочине дороги.

Как Лакрица.

Я опустила голову между колен, и наконец накатились слёзы. Мои ноги все были в полосах полузасохшей крови, но они меня отпустили. Холодный ветер облизал мою кожу, и я задрожала.

Тогда я услышала шорох в кукурузе, и в тени появились два жёлто-зелёных глаза. Из кукурузы вышла совершенно чёрная кошка – чёрные уши, чёрные лапы.

– Лакрица, – выдохнула я.

Она крадучись подошла и уткнулась мордой в одну из моих исцарапанных ног.

– Ты в порядке? – спросила я. Я вытирала слёзы со своих щёк. Она лизнула один из моих порезов своим наждачным языком.

– Всё в порядке, – успокаивала я. Я подняла её и уложила себе на колени. – У нас всё будет хорошо.

Я стояла там, истекая кровью, уставшая, держа на руках Лакрицу. Из-за облака вышла луна. В шелестящей кукурузе не было ни следа девяти кошек, не сверкали огни их пристальных глаз. И я знала, почему искалеченные коты – девять жизней – пришли за мной, а не за мамой.

Я крепко прижимала Лакрицу к себе. Я перебирала пальцами её бархатистые ушки.

– Пойдём домой, – сказала я.

И, обнимая свою кошку, я начала долгий путь обратно.

1.Три мили примерно равны двадцати двум километрам.

Bepul matn qismi tugad.