Kitobni o'qish: «Молли Мун и волшебная книга гипноза»

Shrift:

MOLLY MOON’S INCREDIBLE BOOK OF HYPNOTISM

Georgia Byng

Книга издана с согласия автора и при содействии литературного агентства «Синопсис».

First published 2002 by Macmillan Children’s Books

Все права защищены. Любое воспроизведение, полное или частичное, в том числе на интернет-ресурсах, а также запись в электронной форме для частного или публичного использования возможны только с разрешения правообладателя.

* * *

С любовью посвящается Марку за то,
что вдохновлял меня, поддерживал и иногда смешил

Глава первая

Молли Мун опустила глаза и грустно посмотрела на свои розовые пятнистые лодыжки. Вода в ванне не была виновата в том, что ноги стали крапчатыми, как колбасный фарш. Они всегда были такими. Может быть, когда-нибудь эти ноги с торчащими коленками станут самыми красивыми на свете. Ведь превратился же гадкий утёнок в прекрасного лебедя. Хоть какая-то надежда.

Молли откинулась на спину так, чтобы кудрявые каштановые волосы и уши погрузились в воду. Над ней блёклой полоской светилась лампа дневного света, на жёлтом потолке, засиженном мухами, облупливалась краска, а в углу, на влажном пятне, росла какая-то странная плесень. Вода залилась в уши, и все звуки слышались будто сквозь густой туман. Мир уплыл далеко-далеко.

Молли закрыла глаза. Стоял обычный ноябрьский вечер. Лёжа в обшарпанной ванной комнате в ветхом доме под названием Хардвикский приют, девочка представила себе, что взлетает в воздух, как птица, и смотрит с высоты на серую шиферную крышу среди заросшего ежевикой сада. Вот она взмывает всё выше и выше, под ней расстилается пологий склон холма, на котором стоит деревня Хардвик. И опять – всё вверх и вверх, пока Хардвикский приют не стал совсем крохотным. Вскоре и весь город Брайерсвилль оказался как на ладони. Ещё выше – разбегаются вдаль окрестные поля и леса, на горизонте показалось побережье, вот уже со всех сторон плещется море. Мысли девочки взлетели выше облаков. Она представила себе, что летит в космосе и оттуда смотрит на Землю. Там она будет парить долго-долго. Молли любила мысленно улетать с Земли. Это был её способ отдыхать. И нередко, расслабившись, она испытывала какое-то особенное чувство.

Вот и сегодня на неё нахлынуло это странное ощущение – будто с ней вот-вот должно случиться что-то загадочное, удивительное. Когда такое ощущение посетило Молли в прошлый раз, она нашла в деревне на тротуаре недоеденный пакет с конфетами. А в позапрошлый раз ей удалось вечером смотреть телевизор целых два часа вместо одного, и ей ничего за это не было. Молли задумалась: какой приятный сюрприз ждёт её сегодня? Она открыла глаза и снова очутилась в ванне. Молли вгляделась в своё лицо, вкривь и вкось отражённое нижней стороной хромированного крана. О боже. Неужели она в самом деле такая уродливая? И этот розоватый комок теста – её лицо? И эта картошка – её нос? А эти маленькие зелёные блёстки – глаза?

Снизу донёсся громкий стук – будто колотили молотком по дереву. Странно – здесь вроде бы ничего не ремонтируют. И вдруг Молли поняла, что молоток тут ни при чём – кто-то колотит в закрытую дверь ванной. Плохо дело. Молли вскочила и стукнулась головой о водопроводный кран. Грохот становился всё громче и громче, к нему добавился разъярённый крик.

– Молли Мун, а ну открой дверь сейчас же! А не то вскрою замок отмычкой!

Молли услышала, как звякают ключи в связке. Она опустила глаза, посмотрела на воду – и ахнула. Воды было намного больше, чем дозволялось правилами. Девочка выскочила из ванны, вытащила пробку и потянулась за полотенцем. Как раз вовремя. Дверь распахнулась. Мисс Гадкинс влетела в комнату и, как змея, метнулась к ванне. Обнаружив, что в дырку с бульканьем утекает высоко налитая вода, она кровожадно наморщила чешуйчатый нос. Потом закатала кримпленовый рукав и сунула пробку на место.

– Так я и думала, – прошипела она. – Преднамеренное нарушение правил сиротского приюта.

Злобно сверкнув глазами, мисс Гадкинс достала из кармана рулетку, вытянула из неё длинную металлическую ленту и, кровожадно причмокивая болтающейся во рту вставной челюстью, измерила, высоко ли стоит вода в ванне. Как она и думала, уровень воды намного превышал красную линию, нарисованную вокруг бортика. От холода Молли стучала зубами, её коленки посинели, однако остались такими же пятнистыми. Из щели между оконными створками тянуло ледяным сквозняком, но, несмотря на это, у девочки вспотели ладони. Так бывало всегда, если она волновалась или боялась.

Мисс Гадкинс встряхнула рулетку, вытерла её о рубашку Молли и со щелчком втянула ленту в коробочку. Молли собрала все силы, чтобы взглянуть в лицо тощей старой девы. Та, с короткой седой стрижкой и волосами на лице, больше напоминала мистера, чем мисс.

– Ты налила ванну глубиной в тридцать сантиметров, – провозгласила мисс Гадкинс. – Если учесть то количество, которое ты обманным путём спустила в канализацию, пока я стучалась в дверь, я догадываюсь, что твоя ванна имела глубину в целых сорок сантиметров. Тебе известно, что правила дозволяют наливать ванну только на десять сантиметров. Ты превысила разрешённый уровень в четыре раза, а это значит, что ты уже использовала свои следующие три ванны. Следовательно, Молли Мун, тебе запрещается принимать ванну ещё три недели. А наказание… – Мисс Гадкинс схватила зубную щётку Молли. У бедняжки душа ушла в пятки: она поняла, что мисс Гадкинс готовит ей своё излюбленное наказание.

Мисс Гадкинс оглядела Молли своими тусклыми чёрными глазами. Её лицо чудовищно заколыхалось: она языком сняла вставную челюсть, покрутила её во рту и поставила на место. Потом старуха ткнула в Молли зубной щёткой.

– На этой неделе ты будешь отвечать за туалеты. Унитазы должны сверкать, как стёклышки, и чистить их ты будешь вот этой щёткой. И только попробуй взять обычную туалетную щётку: я буду за тобой следить.

Мисс Гадкинс в последний раз удовлетворённо причмокнула вставной челюстью и вышла из комнаты. Молли обессиленно присела на край ванны. Значит, то предчувствие, что посетило её сегодня, означало всего лишь беду. Она с отвращением взглянула на облезлую зубную щётку, надеясь, что её друг Рокки поделится с ней своей.

Дёргая за болтающуюся нитку на своём застиранном, потёртом полотенце, она подумала: до чего же здорово, наверное, завернуться в мягкое, пушистое белое полотенце. Такое, о каком поют в рекламном ролике по телевизору:

Мягкость – удивительная!
Нежность – восхитительная!
«Облако девятый номер» –
Самый лучший порошок!

Молли любила рекламу. Яркие ролики показывали ей, какой радостной и уютной бывает жизнь, возносили её в свой сверкающий мир. Многие ролики были дурацкими, но у Молли было несколько самых любимых, совсем не глупых. Их персонажей она считала своими друзьями – они всегда были рады видеть её, когда она мысленно приходила к ним в гости.

Роскошь, мягкость, наслажденье.
Не порошок, а загляденье!

Задребезжал звонок, сзывающий на вечернее собрание. Молли нехотя стряхнула с себя грёзы о белых полотенцах и поморщилась. Опять опоздала. Как всегда. Везде она опаздывает, все шишки ей на голову валятся. Её прозвали Зона бедствия, или просто Беда, – за то, что она такая неуклюжая и вечно на что-нибудь натыкается. Другими её прозвищами были Дрёма, потому что ребята говорили, будто её голос навевает на них дремоту, и Лупоглазая, потому что её тёмно-зелёные, близко посаженые глаза были чуть-чуть навыкате. Только её лучший друг Рокки да кое-кто из сирот помладше звали её Молли.

– Молли! Молли!

По коридору сломя голову мчались ребята. В конце коридора Молли разглядела тёмно-коричневое лицо Рокки, обрамлённое чёрными кудряшками. Он махал ей, поторапливая. Молли схватила зубную щётку и побежала в спальню, где вместе с ней жили ещё две девочки – Гизела и Синтия. Посреди коридора на неё налетели двое мальчишек – Роджер Фиббин и Гордон Бойлз. Они грубо оттолкнули её.

– Прочь с дороги, Беда!

– Проваливай, Лупоглазая!

– Скорее, Молли! – воскликнул Рокки, засовывая ноги в шлёпанцы. – Нельзя опять опаздывать! А то у Гадкинс истерика начнётся… И она подавится своей вставной челюстью! – весело добавил он и улыбнулся подруге, глядя, как она торопливо ищет пижаму. Рокки всегда умел подбодрить её. Он так хорошо её знает.

А начиналось это так.

* * *

И Молли, и Рокки попали в Хардвикский приют десять лет назад. Белая малышка и чёрный малыш.

Мисс Гадкинс нашла Молли в картонной коробке на крыльце приюта, а Рокки обнаружили в кузове от коляски на автостоянке позади Брайерсвилльского полицейского участка. Нашли его по чистой случайности – только потому, что он вопил во всю мочь и его услышали.

Мисс Гадкинс не любила младенцев. Эти крикливые мокрые вонючие существа вызывали у неё отвращение, а уж о том, чтобы менять им пелёнки, не могло быть и речи. Для ухода за Молли и Рокки она наняла миссис Тринкелбери – стеснительную вдову, которая и раньше помогала выхаживать младенцев-подкидышей. А миссис Тринкелбери всегда давала младенцам имена по той одежде или предметам, в которых их нашли, – например, Мозес Корзинс лежал в плетёной корзинке, а Лента Атлас была одета в ночную рубашечку с атласными лентами. Поэтому Молли и Рокки тоже получили экзотические имена.

Фамилия Молли – Мун – произошла от надписи «Шоколадный зефир, фабрика Муна», напечатанной розовыми и зелёными буквами на стенках её картонной колыбельки. А внутри коробки миссис Тринкелбери нашла леденцовую палочку «Лолли» и дала девочке имя Лолли Мун. Однако мисс Гадкинс отвергла имя Лолли, и малышка стала зваться Молли Мун.

А имя Рокки произошло от его красной коляски. На её откидном верхе было написано: «Пурпурный рокер Скарлет». Рокки был крепко сложен, тяжёл, как камушек, и на редкость спокоен. Безмятежность его происходила от мечтательности – однако она была совсем не такой, как у Молли. Та спала на ходу, пытаясь в грёзах укрыться от мрачной действительности, а Рокки словно размышлял над удивительным миром, который простирается вокруг. Даже в младенчестве он нередко лежал в своей колыбельке, задумавшись о чём-то и тихонько мурлыкая про себя. Глядя на привлекательное лицо малыша и слушая его низкий хрипловатый голос, миссис Тринкелбери говорила, что когда-нибудь он станет рок-звездой и будет петь дамам любовные песни. Поэтому она дала ему имя Рокки Скарлет, и оно очень ему подходило.

Миссис Тринкелбери не блистала умом, но сердце у неё было доброе. Маленьким Молли и Рокки повезло, что их вынянчила добрая старушка, потому что если бы они с младенчества попали к злющей мисс Гадкинс, то решили бы, что весь мир такой же плохой, как она, и сами выросли бы плохими. А миссис Тринкелбери качала их на толстой коленке, и они засыпали под её тихое пение. У неё они выучились доброте. А по ночам, если они спрашивали, почему их подкинули под чужую дверь, она отвечала, что они стали сиротами, потому что злой кукушонок вытолкнул их из гнёздышка. А потом она пела им колыбельную. Вот такую:

Простите, ребятки, того кукушонка,
Что вытолкнул вас из гнезда.
Его мама-кукушка учила с пелёнок
Толкаться везде и всегда.

И, хоть иногда Молли и Рокки сердились на своих неведомых родителей за то, что те бросили их, песня доброй старушки успокаивала их.

Но миссис Тринкелбери больше не жила с ними в приюте. Как только Молли и Рокки выросли из пелёнок, её отослали прочь. Теперь она заходила только раз в неделю, чтобы прибраться и постирать. Молли и Рокки мечтали, чтобы в приют попали ещё младенцы-подкидыши и тогда миссис Тринкелбери вернулась бы, но этого никак не случалось. Иногда, бывало, поступали маленькие дети, но они уже умели ходить и говорить, и мисс Гадкинс назначала Молли и Рокки к ним в няньки. Самой маленькой девочке в приюте – Руби – уже исполнилось пять лет, и она давным-давно не нуждалась в пелёнках, даже по ночам.

* * *

Близилась ночь.

Вдалеке Молли услышала приглушённый скрежет – это часы с кукушкой в комнате мисс Гадкинс пробили шесть.

– Опять опоздали, – охнула Молли, хватая халат с крючка за дверью.

– Будет орать как ненормальная, – подхватил Рокки, и оба помчались по коридору. На бегу ребята умело огибали все препятствия, встречающиеся по дороге: они проделывали этот путь уже тысячи раз. Свернули за угол, скользя по натёртому линолеумному полу, и через три ступеньки поскакали вниз по лестнице. Тихонько, затаив дыхание, на цыпочках прокрались по квадратным каменным плиткам через вестибюль мимо телевизионной комнаты и направились к дубовой двери общего зала. Потом скользнули внутрь.

Вдоль обшитых дубом стен стояли навытяжку девять детей. Четверым из них ещё не было семи лет. Молли и Рокки пристроились в конец шеренги, рядом с двумя дружелюбными пятилетками по имени Руби и Джинкс. Они надеялись, что мисс Гадкинс ещё не добралась до их имён в списке. Молли скользнула взглядом по хмурым лицам ребят постарше, стоявших напротив. Самая противная девчонка в приюте, Гизела Хеккерсли, мстительно прищурила глаза. Гордон Бойлз провёл ребром ладони по горлу, будто ножом.

– Руби Эйбл! – зачитала мисс Гадкинс.

– Я, мисс Гадкинс, – пропищала маленькая Руби из-за плеча Молли.

– Гордон Бойлз!

– Здесь, мисс Гадкинс, – отозвался Гордон и скорчил Молли рожу.

– Джинкс Эймс!

Руби ткнула Джинкса в бок.

– Здесь, мисс Гадкинс, – откликнулся он.

– Роджер Фиббин!

– Здесь, мисс Гадкинс, – буркнул высокий худощавый мальчишка, стоявший рядом с Гордоном, и злобно взглянул на Молли.

– Гизела Хеккерсли!

– Здесь, мисс Гадкинс.

Молли вздохнула с облегчением. Её имя было следующим.

– Джерри Оукли!

– Здесь, мисс Гадкинс, – откликнулся семилетний Джерри и сунул руку в карман, где рвалась на свободу маленькая ручная мышка.

– Синтия Редмон!

– Здесь, мисс Гадкинс, – ответила Синтия и подмигнула Молли.

Молли встревожилась: когда же назовут её имя?

– Крейг Редмон!

– Здесь, мисс Гадкинс, – проворчал брат-близнец Синтии. Мисс Гадкинс, похоже, забыла про Молли. Девочка порадовалась.

– Джемма Пейтел!

– Здесь, мисс Гадкинс.

– Рокки Скарлет!

– Здесь, – отозвался запыхавшийся Рокки.

Мисс Гадкинс захлопнула журнал.

– Как обычно, Молли Мун сегодня не пришла.

– Я уже здесь, мисс Гадкинс. – Молли не верила своим ушам. Значит, мисс Гадкинс нарочно назвала её имя в самом начале, чтобы подловить на опоздании.

– Сейчас уже не считается, – возразила мисс Гадкинс, кривя губы. – Сегодня вечером будешь мыть посуду. Эдна будет рада получить выходной.

От огорчения Молли крепко зажмурила глаза. Мысль о том, что сегодня с ней произойдёт нечто особенное, быстро тускнела. Похоже, этот вечер будет таким же, как и все остальные, полным неприятностей.

Своим чередом началась вечерняя служба. В это время было принято петь гимн и читать молитвы. Обычно раскатистый голос Рокки перекрывал все остальные, но сегодня он пел тихо, словно берёг дыхание. Молли надеялась, что зимой у него не будет бесконечных приступов астмы. И дальше вечер шёл как всегда, как проходили все триста шестьдесят пять вечеров в году.

Когда закончилась последняя молитва, прозвучал гонг к ужину, и распахнулась тяжёлая дверь в столовую. Мальчишки и девчонки поспешили к столу, откуда навстречу им тяжёлыми волнами накатывал запах протухшей рыбы. Ребята не раз видели эту рыбу в пластиковых ящиках, в переулке за кухонными дверями. По ней ползали жуки и мухи, и воняла она так, будто пролежала там по меньшей мере неделю. И все знали, что Эдна, приютская кухарка, наверняка опять запекла рыбу под толстым слоем жирного сырно-орехового соуса, чтобы отбить её гнилостный вкус. Этому приёму она научилась, когда служила на флоте.

В эту минуту Эдна, могучая и мускулистая, с седыми космами и приплюснутым носом, стояла возле стола и пристрастно следила, чтобы каждый из ребят съел всё без остатка. С моряцкой татуировкой на бедре (о ней ходило немало разговоров) и солёными грубостями на языке Эдна походила на просмолённого пирата. Её норов притаился внутри, будто спящий дракон, и дракон этот, если его разбудить, показывал зубы и изрыгал пламя.

Дрожащие от страха ребята, сдерживая тошноту, безропотно выстроились в очередь, а Эдна щедрой рукой раскладывала по тарелкам пахучие порции.

– Эдна, у меня аллергия на рыбу.

– А ну, взять на борт проклятую тресковую отбивную, – хрипло скомандовала Эдна, вытирая нос рукавом халата.

– Эту треску и правда здорово избили, – шепнула Молли другу, тоскливо глядя на тарелку с рыбой.

* * *

Обыкновенный вечер близился к концу. До отхода ко сну Молли оставалось только отбыть наказание – помыть посуду. Как обычно, Рокки вызвался помочь.

– Можем сочинить песню о мытье посуды, – сказал он. – Наверху всё равно сидят только Гордон и Роджер. Опять будут задираться.

– Они тебе просто завидуют. Сходи наверх да отлупи их хорошенько, – предложила Молли.

– Не хочу руки марать.

– Но ты терпеть не можешь мыть посуду.

– Ты тоже. А с моей помощью ты быстрее управишься.

И в этот вечер, такой заурядный, двое друзей отправились в подвал, в буфетную. Но предчувствие не подкачало. Нынче вечером и впрямь должно было произойти нечто необыкновенное. И оно приближалось.

* * *

В подвале было холодно, с труб над головой капала вода, в стенах зияли дыры, из которых тянуло холодом, плесенью и мышами.

Молли повернула кран, и оттуда сердито брызнула чуть тёплая вода. Рокки пошёл за жидкостью для мытья посуды. Из коридора доносилось ворчание Эдны – она катила по наклонному полу тележку, нагруженную одиннадцатью тарелками из-под жирной рыбы.

Молли скрестила пальцы, чтобы Эдна просто оставила тележку с посудой у входа и ушла. Но вряд ли это произойдёт – скорее всего, она войдёт в буфетную и начнёт ругаться. Такова уж была Эдна. Вскоре пришёл Рокки с моющим средством. Он плеснул немного в раковину, изображая персонажа из их любимого рекламного ролика.

– О, мамочка! – воскликнул он, обращаясь к Молли. – Почему у тебя такие мягкие руки?

Молли и Рокки часто разыгрывали в лицах рекламные ролики и знали десятки из них наизусть, слово в слово. Им нравилось воображать себя героями рекламы.

– Ах, милый! – капризно пропищала Молли. – Они такие мягкие, потому что я пользуюсь самым лучшим средством для мытья посуды. Все остальные марки просто губительны для кожи. Лишь «Пенистое чудо» нежно и ласково!

Вдруг на плечо Молли, развеяв их воображаемый мирок, обрушилась громадная, как лапа динозавра, рука Эдны. Молли метнулась в сторону, ожидая, что на голову ей изрыгнётся поток проклятий. Но вместо этого у неё над ухом прогудел тошнотворно-слащавый голос:

– Ступай, детка, я сама помою. Иди поиграй.

Детка? Молли изумилась – уж не ослышалась ли она? Эдна никогда не разговаривала с ней по-доброму. Обычно Эдна была чудовищно груба и сердита. Но сейчас она улыбалась, и улыбка была оскаленной, щербатой.

– Но мисс Гад…

– Не волнуйся, – успокоила её Эдна. – Иди отдохни. Поди посмотри этот чёртов телевизор.

Молли обернулась к Рокки – тот казался чуть-чуть смущённым. Потом оба воззрились на Эдну. Перемена в старой кухарке была удивительна. Словно у неё на голове вдруг выросли тюльпаны.

И это было только первое из необычайных событий, случившихся на этой неделе.

Глава вторая

Если уж начинает не везти, то кажется, что несчастья никогда не кончатся. Молли тоже нередко так полагала, и неудивительно: ведь ей так часто не везло. Если бы она знала, что удача скоро улыбнётся ей, то назавтра, может быть, сильнее радовалась бы наступающему дню, ибо к концу этого дня ей начнёт казаться, что скоро с ней случится целая куча всяких интересных вещей. Но наутро, после крепкого сна, открыв глаза на комковатом приютском матраце, Молли с первой минуты поняла: день не заладился. А случилось вот что.

* * *

Она проснулась, вздрогнув оттого, что у неё над ухом оглушительно задребезжал колокольчик. Рослая Гизела, любимица мисс Гадкинс, обожала будить Молли всякими жестокими способами. Гизела аккуратно зачесала назад свои чёрные, до плеч, волосы, связала их лентой и с трудом натягивала узкую синюю школьную форму на свою спортивную фигуру.

– Слышишь, Лупоглазая, сегодня на физкультуре будет кросс, а потом – контрольная на пятьдесят слов, – объявила она. Потом отошла, весело помахивая колокольчиком и радуясь, что испортила Молли всё утро.

Молли быстро оделась и заглянула в спальню, где жили Рокки и Гордон. В знак приветствия Гордон швырнул в неё мокрым бумажным стаканчиком. Рокки напевал про себя, ничего не замечая вокруг.

– Рок, – сказала Молли. – Ты не забыл, что сегодня контрольная?

Они пытались повторять трудные слова за завтраком, но добились только того, что мисс Гадкинс отобрала у них тетради с домашними работами. Потом мисс Гадкинс с восхищением наблюдала, как Молли чистит унитазы зубной щёткой. К половине девятого бедняжку начало тошнить.

На пути в школу утреннее настроение не улучшилось.

Брайерсвилльская начальная школа, в которой они учились, была таким же, как приют, серым каменным зданием в пятнадцати минутах ходьбы. По дороге один из деревенских мальчишек швырнул в Гизелу водяную бомбу. Та увернулась, и бомба попала прямо в Молли, промочив её насквозь. Гизела со своими приспешниками, четырьмя старшими приютскими детьми, решила, что это очень смешно.

Из-за всего этого Молли и Рокки опоздали в школу. Они пропустили утреннее собрание, пытаясь высушить куртку Молли на тёплой батарее в девчоночьей раздевалке. Они понимали, что опоздают и на первый урок, а это неразумный поступок.

– Опоздали! – проскрипела их учительница миссис Жаббс, когда они появились на пороге. – И к тому же пропустили собрание! Я назначу вам наказание позже. Ап-чхи! – Миссис Жаббс разразилась чиханием, что всегда случалось с ней, стоило ей рассердиться.

Молли вздохнула. Опять наказание.

В наказаниях миссис Жаббс была изобретательной. И, конечно же, Молли знала их лучше всех остальных. Например, в десятый раз поймав Молли на том, что та жуёт бумагу, миссис Жаббс усадила её в углу класса и заставила съесть целую стопку компьютерной бумаги. У Молли ушло на это два часа. Было ужасно невкусно. Трудно представить себе, что деревянистая масса – это на самом деле бутерброд с кетчупом или пончик. Вкус-то всё равно остаётся бумажный.

Молли терпеть не могла миссис Жаббс и радовалась, что учительница такая мерзкая на вид: с опухшим, точно заплаканным лицом, почти лысая, а живот – точно резиновый мешок с водой. Так ей и надо, уродине. Может быть, стоит пожалеть миссис Жаббс за то, что у неё так громко урчит в животе, за то, что у неё аллергия на всё на свете и она постоянно чихает, думала Молли. Но всё-таки ненавидела свою училку.

Приступы чихания у миссис Жаббс иногда бывали полезны – во время них легко было списать, – но на сегодняшней контрольной о списывании не могло быть и речи, потому что ни Рокки, ни Молли не подготовились. Они уныло уселись за изъеденные червями парты в переднем ряду.

И кто только выдумывает такие контрольные? Надо было не только правильно написать слова, но и разъяснить их значение. Молли и Рокки блуждали вслепую в дебрях неведомых слогов, пытаясь угадать ответ.

Наконец работа закончилась. Миссис Жаббс собрала тетради, дала классу задание по английскому и села проверять контрольные. Начала она с работы Молли. Через пару минут на весь класс заскрипел её пронзительный голос, то и дело прерываемый чиханием. У Молли в животе всё сжалось: началась очередная взбучка. Силы девочки таяли. В конце концов, есть же предел человеческому терпению! Молли с головой закрылась в своей противоругательной скорлупе и отключилась. Она давно научилась вот так уходить в себя, чтобы жестокий язык миссис Жаббс не ранил её слишком сильно. Мысленно она улетала всё дальше и дальше, и вскоре гнусный голос миссис Жаббс звучал тихо-тихо, будто по телефону, а крапчатый рисунок на её бесформенной юбке слился в размытое лилово-оранжевое пятно.

– И слово «бесславный» ты тоже объяснила неправильно, – скрипел визгливый голос. – Ап-чхи! На самом деле оно означает «известный, только с плохой стороны», и, надо сказать, оно напрямую относится к тебе. Слышишь, Молли? А? А? А?

Молли выпрямилась.

– Молли Мун! Да слушаешь ты меня или нет, негодная девчонка?

– Извините, что разочаровала вас, миссис Жаббс. В следующий раз я постараюсь получше.

Миссис Жаббс фыркнула, чихнула и села. В её артериях пульсировал адреналин.

Молли мысленно поставила сегодняшнему утру десять баллов из десяти за гнусность. Но днём случилось нечто куда более страшное, и учителя здесь были ни при чём.

После обеда Молли со всем классом переодевалась к кроссу. Шёл проливной дождь, и дорожки на склоне холма, уходившие от школы в леса, раскисли от грязи. По стеклу раздевалки стекали мутные струйки, а Молли никак не могла отыскать свою кроссовку. Когда та наконец нашлась и они вместе с Рокки вышли под дождь, весь класс уже был далеко впереди. Рокки хотел нагнать остальных, но передвигаться по скользкой земле было очень трудно. Пробежав через заболоченный лесок, Молли совсем устала, а Рокки запыхался и начал задыхаться. Они присели передохнуть на скамейку под деревом. Кроссовки промокли, колени посинели от холода, но под пластиковыми куртками было очень жарко. Рокки снял куртку и завязал её вокруг пояса.

– Побежали дальше, – сказал он. – А то отстанем.

– Может, лучше вернуться? – предложила Молли.

– Молли, – раздражённо возразил Рокки, – ты что, с ума сошла? Хочешь, чтобы тебя опять наказали?

– Я не сошла с ума, я просто не люблю бегать.

– Давай же, Молли, побежали.

– Нет… не хочется.

Рокки склонил голову набок и задумчиво всмотрелся в её лицо. Он битых десять минут помогал ей найти кроссовку, а теперь она хочет впутать его в ещё большие неприятности.

– Молли, – проговорил он, едва сдерживая злость. – Если останешься, нас заставят бежать ещё два круга. Хотя бы попробуй.

– Нет, и пробовать не стану. Всё равно у меня ничего не получится.

Рокки возмущённо воззрился на неё.

– Знаешь, ты могла бы неплохо бегать, если бы захотела. А если ты научишься хорошо бегать, тебе это понравится. Но ты ведь и пробовать не хочешь. – Рокки поднял голову и посмотрел на дождевые тучи. – Так бывает со всеми делами. Если у тебя что-то не получается, ты просто бросаешь это. И тогда у тебя не получается ещё сильнее, и ты совсем перестаёшь пробовать, и тогда получается ещё хуже, а потом…

– Да замолчи же, Рокки! – Молли очень устала, и меньше всего ей хотелось выслушивать нотацию от лучшего друга. На самом деле она была потрясена, что Рокки заговорил так. Обычно он был очень терпим и лёгок в общении. Если ему что-то не нравилось, то он чаще всего не обращал на это внимания или просто отходил в сторону.

– А потом, – продолжал Рокки, – начинаются неприятности. – Он глубоко, шумно вдохнул. – И знаешь что? Мне до смерти надоело видеть, как ты без конца попадаешь в беду. Можно подумать, ты нарочно накликаешь их на себя. Словно тебе нравится, что тебя любят всё меньше и меньше.

Эти неожиданные слова больно задели Молли. Раньше Рокки никогда не критиковал её. Девочка пришла в ярость.

– Да тебя и самого не слишком-то любят, Рок Скарлет, – парировала она.

– Это потому, что я всегда с тобой, – небрежно бросил Рокки.

– Ничего подобного, тебя тоже никто видеть не хочет, – огрызнулась Молли. – Не такой уж ты идеальный. Весь в своих мыслях, будто живёшь на другой планете. Общаться с тобой – всё равно что пытаться завести разговор с марсианином. И ты совсем не надёжен. Бывает, я тебя часами дожидаюсь! Вчера, например, я тебя полдня прождала у шкафчиков в школе. А ты появился не торопясь, будто и не опоздал ничуть. И вечно что-то таишь, куда-то исчезаешь! Где, например, ты был вчера после школы? В последнее время ты пропадаешь куда-то по сто раз на дню! Пусть меня считают чокнутой, но и ты в глазах ребят такой же странный! Чудной бродячий менестрель!

– И всё равно меня любят больше, чем тебя, – уверенно ответил Рокки и отвернулся.

– Что ты сказал?

– Я сказал, – громко повторил Рокки, – что меня любят больше, чем тебя.

Молли встала и окинула Рокки испепеляющим взглядом.

– Я пошла, – заявила она. – Теперь я знаю, ты считаешь, что ты намного лучше, чем я. И знаешь что, Рокки? Можешь бежать сколько хочешь, догонять остальных. Иди, завоёвывай себе популярность. Я тебя удерживать не стану.

– Да не сердись же ты так. Я только хотел тебе помочь, – сказал Рокки и нахмурился. Но Молли разъярилась не на шутку. У неё внутри будто что-то сломалось. Она и так знала, что её любят меньше, чем Рокки, но слышать об этом не хотела. Её и вправду задирали все кому не лень, а к Рокки никто не приставал. Он был уверен в себе, погружён в свои мысли и неуязвим для насмешек, его трудно было вывести из себя. Гизела и её компания старались держаться от него подальше, и в школе у него было полно друзей. Многие из ребят втайне хотели походить на него. А Молли теперь ненавидела его за предательство. Она впилась в него свирепым взглядом, а он беспечно надул щёки, будто говоря: «Ну и надоела же ты мне!»

– И ты мне тоже. А сейчас ты похож на большого толстого карася. Может, кто-нибудь из твоих новых друзей посчитает это очень умным. – Она отошла от него, топая ногами, и во всё горло завопила: – Ненавижу эту школу! Она самая гадкая на свете! До чего же мне ПЛОХО!

Молли сломя голову помчалась сквозь кусты. Не будет она бежать этот гнусный кросс и вообще сегодня не вернётся в эту мерзкую школу. Она пойдёт в своё укромное местечко, туда, где её никто не найдёт. И пусть они кричат и плачут, пока не лопнут от злости!