Первая мировая война. История Великой войны, которая расколола мир и привела Европу к гибели

Такое положение дел можно сравнить с тем, как если бы через 60 лет стратегическое командование ВВС США стало бы разрабатывать планы ядерной войны против СССР, не поставив в известность Государственный департамент, руководителей армии и флота, и лишь президент по своему усмотрению сообщал бы правительству те или иные подробности. Президентами становятся опытные политики, боровшиеся за этот пост с другими опытными политиками и победившие их. Такие люди могут навести порядок в любой системе управления. Монарх, унаследовавший власть по праву рождения, все решал сам^[69]. Кайзер и решил. Во время кризиса 1914 года, когда Вильгельм II один мог остановить осуществление плана Шлифена, оказалось, что он не понимает механизма, которым должен управлять. Кайзер, вот уже 10 лет проявлявший к деталям военного планирования все меньший интерес, не стал размышлять о последствиях, и дальнейший ход событий определила стопка исписанной бумаги.

Глава третья
Кризис 1914 года

Тайные планы разных государств способствовали тому, что любой кризис, благоразумно не разрешенный дипломатами, в обстановке, сложившейся в Европе в 1914 году, должен был привести к большой войне. Дипломатия уже могла поставить себе в заслугу разрешение, в частности, споров из-за африканских колоний и смятения, вызванного Балканскими войнами 1912–1913 годов. Однако эти проблемы затрагивали только национальные интересы и не касались гордости или престижа государств как таковых. В июне 1914-го гордость Австро-Венгрии – империи наиболее слабой и поэтому чувствительной, была оскорблена убийством наследника престола, павшего от руки человека, который заявлял о себе как о стороннике самого враждебного из ее соседей. Австро-Венгерская империя с ее пятью религиями и дюжиной языков всегда жила в страхе перед этническими беспорядками. Главным источником опасности была Сербия – агрессивное, отсталое и проводившее жесткую внутреннюю политику христианское королевство, после многовековой борьбы отвоевавшее свою независимость от Османской империи. Конечно, не все сербы жили в независимой Сербии. Многочисленные общины оставались в других регионах, исторически входивших в состав Австро-Венгерской империи. Националисты из числа австрийских сербов ненавидели власть Габсбургов не меньше, чем их свободные братья – власть турок. Экстремисты были готовы убивать. Именно убийство одним из них наследника Габсбургов и стало причиной фатального кризиса летом 1914 года.

Летние маневры австрийской армии в 1914-м были запланированы в Боснии, бывшей турецкой провинции, оккупированной Австрией в 1878 году и присоединенной к империи в 1908-м. Франц Фердинанд, племянник императора Франца Иосифа и главный армейский инспектор, прибыл в Боснию 25 июня, чтобы наблюдать за маневрами. Утром 27 июня, после их завершения, Франц Фердинанд вместе с женой приехал в столицу провинции, Сараево, на официальные мероприятия. День был выбран неудачно: 28 июня сербы отмечали свой главный национальный праздник Видовдан. В этот день в 1389 году произошла битва на Косовом поле, в которой войска князя Лазаря потерпели поражение в бою с турецким войском султана Мурада – оно стало началом пяти веков страданий под пятой иноземных угнетателей^[70]. По мнению сербских националистов, после правителей Османской империи роль угнетателей перешла к Габсбургам. Франца Фердинанда предупреждали, что его визит нежелателен и даже опасен. Он не прислушался. В эпоху, когда фанатиками или безумцами были убиты русский царь, австрийская императрица и президент Соединенных Штатов, угрозы сильным мира сего были привычным явлением. Опасность тем не менее была реальной – группа из пяти молодых сербов-христиан и боснийского мусульманина, которого заговорщики привлекли с целью маскировки, вооруженная бомбами и пистолетами^[71]. По пути эрцгерцога в резиденцию губернатора провинции один из террористов бросил в автомобиль, в котором ехали Франц Фердинанд с женой, бомбу, но она отскочила и взорвалась под следующей машиной, ранив сидевшего в ней офицера. Колонна – всего автомобилей было шесть – продолжила путь. Однако меньше чем через час по пути в больницу, куда отвезли раненого, шофер эрцгерцога ошибся поворотом и, перед тем как развернуться, на секунду остановился – прямо напротив одного из заговорщиков, Гаврило Принципа, который был вооружен револьвером. Террорист шагнул вперед и начал стрелять. Супруга эрцгерцога скончалась мгновенно, а он сам десять минут спустя. Принципа арестовали на месте преступления^[72].

Расследование быстро установило, что все террористы, будучи гражданами Австрии, готовились к теракту в Сербии. Там же они получили оружие, а затем были тайно переправлены через границу сербской националистической организацией. Австрийские следователи полагали, что это была «Народная оборона» (Narodna Odbrana), основанная в 1908 году для того, чтобы не допустить вхождения Боснии в состав Австрийской империи. Националисты считали, что Босния исторически принадлежит Сербии. На самом деле покушение подготовила тайная организация «Объединение или смерть», больше известная как «Черная рука». Эту ошибку вряд ли можно назвать серьезной, поскольку многие националисты состояли в обеих организациях, а в Боснии «Народная оборона» помогала «Черной руке»^[73]. Последняя была более радикальной, ставила перед собой цель объединения Сербии, а ее члены приносили клятву смерти. Но что еще важнее, «Черной рукой» руководил некто Апис, он же Драгутин Дмитриевич, полковник Генерального штаба, начальник сербской разведки^[74].

Неизвестно, до какой степени сербское правительство было осведомлено о заговоре. Разведка во все времена оставалась мрачным миром, но в начале ХХ века в этом мире одни люди в мундирах часто становились агентами других людей в мундирах, что неожиданно открылось в связи с делом Дрейфуса. Полковник Дмитриевич был одновременно слугой престола и революционером: он участвовал в жестоком свержении династии Обреновичей в 1903 году – короля Александра и королевы Драги.

Как бы то ни было, к 2 июля трое заговорщиков признались во всем. Выяснилось, что оружие у них из сербских военных арсеналов, а тайно проникнуть в страну им помогли сербские пограничники. Этой информации оказалось достаточно, чтобы Австро-Венгрия решила наказать Сербию за гибель наследника своей короны и провоцирование беспорядков внутри империи.

Самой серьезной из тех трудностей, которые Австро-Венгрия испытывала с национальными меньшинствами, была проблема славян, а самую активную и постоянно усиливавшуюся угрозу представляли сербы. Польский вопрос не стоял так остро вследствие раздела Речи Посполитой между Германией и Россией, проблема чехов выглядела менее насущной благодаря усиленной германизации их городов, а хорватов – из-за католической веры последних. Но сербы были едины и готовы применить силу. Религия делала их не только национальным, но и религиозным меньшинством, которое опиралось на поддержку Русской православной церкви. Долгие годы партизанской борьбы против турецкого владычества сформировали у них упорство и привычку рассчитывать только на себя, но в глазах австрийцев также сделали их коварными и вероломными. Бедность поддерживала их боевой дух. Маленькое королевство было чрезвычайно воинственным. Сербия собственными силами в 1813-м добилась независимости от Османской империи, а в Балканских войнах 1912–1913 годов снискала славу и приобрела территории. Национальное возрождение заставило вспомнить об идее Великой Сербии, которая была популярна в самом королевстве и манила австрийских сербов из Боснии и Хорватии. Крамольной идее следовало противостоять, поскольку сербы были не единственным этническим меньшинством, поддерживавшим ее. Этого требовала не только стратегия, но и сама имперская система, которая держалась – впрочем, непрочно – на отрицании национализма как политической идеи. Уступки одной нации неизбежно вели к уступкам другим, что грозило распадом самой империи.

Таким образом, свидетельств участия Сербии – хотя и неофициальных – в убийстве Франца Фердинанда, ставших очевидными в результате признаний террористов 2 июля, оказалось достаточно, чтобы окончательно убедить многих членов правительства Австрийской империи в необходимости войны с этой страной. Далеко не случайно граф Леопольд фон Берхтольд, министр иностранных дел Австро-Венгрии, летом 1914 года – непосредственно перед убийством эрцгерцога – разрабатывал дипломатический план подготовки войны с Сербией. Он намеревался убедить Германию поддержать Австрию, которая искала союза с Болгарией и Турцией – противниками Сербии во Второй Балканской войне 1913 года. Добейся этого Берхтольд, Белград оказался бы во враждебном окружении: Австро-Венгрия на западе и севере, Болгария и Турция на востоке. Убийство Франца Фердинанда ускорило реализацию плана фон Берхтольда. В начале июля в Берлин был отправлен австрийский посланник с соответствующим документом. 4 июля, перед самым его отъездом, Берхтольд внес в документ важные поправки. Теперь Германии предлагалось признать непримиримые противоречия между Сербией и Австрийской империей и «настоятельную… необходимость для монархии [Австро-Венгрии] решительной рукой порвать сеть, которую враги пытаются накинуть на нее»^[75]. В сопроводительном письме граф выражал уверенность, что «происшествие в Сараеве… было результатом тщательно организованного заговора, нити которого можно проследить до Белграда», и утверждал, что оплот панславянской политики (Сербия как прообраз Великой Сербии) «должен быть уничтожен как фактор силы на Балканах»^[76]. Берхтольд дал посланнику, графу Хойосу, устное распоряжение предупредить немцев, что Вена предъявит Белграду ультиматум и, если требования не будут удовлетворены, начнет военные действия. Таким образом, после убийства эрцгерцога прошла неделя, и Австрия наконец определила свою позицию. Оставалось понять, поддержат ли ее немецкий император и его правительство, без которых монархия Габсбургов вряд ли осмелилась бы на решительные действия.

Впрочем, вполне могла бы и осмелиться. Оглядываясь назад, мы с полным основанием можем предполагать, что, если бы Австрия нанесла удар сразу, движимая праведным гневом и убежденностью в вине Сербии, остальная Европа не стала бы вмешиваться. Россия, этот большой славянский брат, испытывала теплые чувства к сербам, однако чувства, в отличие от жизненно важных интересов, не становятся мотивом для войны. Болгары тоже были славянами, но в 1913 году они пережили унизительное поражение, так и не дождавшись помощи от России. Более того, в глазах цивилизованной Европы сербы выглядели варварами – даже на неспокойных Балканах. «Азиатское» поведение их армейских офицеров в 1903 году, когда они не только убили короля с королевой, но и выбросили их тела из дворца и изрубили на куски, шокировало буквально всех. Италия, владевшая побережьем Адриатики, на которое, скорее всего, претендовала бы Великая Сербия, точно не стала бы возражать партнеру по Тройственному союзу, если бы тот решил наказать Белград. Франция, несмотря на поставки оружия Сербии, оказать дополнительную поддержку не имела возможности, даже если бы захотела. Британия вообще не вмешивалась в дела на Балканах. Таким образом, действуй Австрия решительно, не дожидаясь одобрения Германии, вполне возможно – и даже вероятно, – сербы оказались бы не только в моральной, но и в стратегической изоляции и были бы вынуждены принять австрийский ультиматум. Именно стремление Австрии не действовать в одиночку превратило локальный кризис в общеевропейский. Такая нерешительность могла быть в значительной степени обусловлена осторожностью, на протяжении десятилетий определявшей военное планирование и мышление европейских правительств.

Считается, что в 1914 году причиной столкновения союзников (Франция, Россия и Британия) с Центральными державами (Германия и Австро-Венгрия) стала система договоров о взаимопомощи и военных союзах: Франция обязалась вступить в войну на стороне России, если та подвергнется нападению со стороны Германии, и наоборот, Британия должна была помочь Франции при наличии угрозы жизненно важным интересам обеих стран, а Германия, Австро-Венгрия и Италия (Тройственный союз) договорились о совместных действиях, если на одно из государств нападут две другие европейские державы. Юридически это на самом деле так, однако искать помощи и поддержки Берлина после убийства в Сараеве Австрию заставил не официальный договор (он не был приведен в действие), а страх перед последствиями в случае самостоятельных шагов. В худшем случае Российская империя продемонстрирует угрозу ей в Малороссии – на их общей границе – как предупреждение, чтобы западный сосед воздержался от действий против Сербии. Тогда Австрия обратилась бы за поддержкой к Германии, и эта поддержка, будучи оказанной, могла втянуть в кризис Францию как противовес немецкому давлению на Россию. Совместные действия Франции и России могли стать причиной введения в действие Тройственного союза (с Италией или без нее), и тогда большой войны в Европе было бы не миновать. Другими словами, просчитывание возможной военной реакции – как из одной меры предосторожности будет следовать другая – заставило Австрию с самого начала обратиться к немецким друзьям, а не ждать, пока к этой необходимости приведет цепь событий.

Австрийцами, которые просчитывали эти самые возможные последствия, стали не Берхтольд, уже не делавший различий между самой Сербией и сербским национализмом, и не начальник Генерального штаба Конрад фон Гётцендорф, давно настаивавший на войне с сербами. Осторожность проявили император Франц Иосиф, который в 1914 году отмечал шестьдесят шестую годовщину своего восшествия на престол, и граф Иштван Тиса, премьер-министр Венгрии. Император возражал против войны по многим причинам, но в основном потому, что она принесла бы с собой перемены, которые он считал угрозой для непрочного равновесия, сложившегося в империи. Тиса также опасался перемен, которые принесет война, поскольку равноправное положение Венгрии внутри империи, не соответствующее численности венгерского населения, требовало сохранения самой имперской системы. Последствиями неудачной войны могли стать уступки славянам – возможно, замена «дуализма» на некий «триумвират». К такому же результату мог привести и успех в войне, в который существенный вклад внесли бы населявшие империю славяне. Именно осторожность этих двух людей, невозмутимая в случае императора и страстная у Тисы, стала препятствием к желанию немедленно нанести удар по Сербии. 2 июля император заявил Берхтольду, что тот не должен ничего предпринимать, не посоветовавшись с Тисой. В тот же день Тиса сказал Берхтольду, что императору необходимо время, чтобы рассмотреть возражения Венгрии. Разочарованный, что его лишили возможности самостоятельных и быстрых действий, Берхтольд решил немедленно заручиться поддержкой Германии.

Итак, 5 июля в Берлин прибыл граф Хойос. В этот же день австрийский посол передал Вильгельму II меморандум Берхтольда. После обеда кайзер отдал поручение передать императору Францу Иосифу, что Австрия может рассчитывать на полную поддержку Германии^[77]. Кроме того, можно сказать, что, по имеющимся у них сведениям, вероятность вмешательства в этот конфликт России невелика. После этого посол встретился с министрами и военными советниками кайзера. Последовали совместные обсуждения. Военный министр генерал Эрих фон Фалькенхайн поинтересовался, каких действий от них ждут, но получил ответ, что об этом говорить преждевременно. Канцлер Бетман-Гольвег добавил, что, по информации Министерства иностранных дел, не только Россия, но и Британия не станет вмешиваться в конфликт на Балканах, если до этого дойдет. Франция тоже, так что никакая опасность Центральным державам не угрожает, поэтому превентивные меры не требуются. Лучшим свидетельством этому служит то, что кайзер отбывает на императорской яхте «Гогенцоллерн» на отдых к норвежским фьордам, как он делает ежегодно. Отсутствовать монарх будет три недели. Начальник Генерального штаба и министр военно-морских сил тоже отдыхают, и отзывать их не планируется.

В то же время кайзер выразил пожелание, чтобы Австрия побыстрее наконец определилась в своих действиях. Австрийская Schlamperei – нерешительность и неорганизованность – уже давно раздражала Вильгельма. Габсбурги всегда медлят, даже если речь идет о каком-либо незначительном инциденте. В данном случае, правда, дело серьезное.

Однако в первой половине июля 1914 года в целом ничего не изменилось. В Германии все отдыхали. Кайзер и его приближенные занимались спортом, устраивали соревнования по гребле, беседовали о военной истории. Австрийцы, которым требовалось принять решение, колебались^[78].

Имперский Совет министров собрался только во вторник 7 июля, через десять дней после убийства эрцгерцога и через пять дней после признания террористов. Леопольд фон Берхтольд, понимавший, что время уходит, предложил незамедлительно начать военные действия. Австрия уже дважды объявляла мобилизацию, собираясь воевать с Сербией, в 1909 и 1912 годах, и в обоих случаях Россия на это не реагировала, а теперь еще и Германия гарантировала свою помощь. Позиция сильная. Тиса возражал. Он напоминал, что военным действиям предшествует дипломатическая нота с требованиями, причем принятие последних не должно быть унизительным для страны, получившей ноту. Если Сербия эти требования отвергнет, он согласится на то, чтобы был предъявлен ультиматум, а потом в дело вступила армия. Оппоненты графа Тисы – трое австрийцев немецкого происхождения, поляк и хорват – возражали, но его мнение как премьер-министра Венгрии, равноправной части империи, игнорировать было нельзя. Тиса добился согласия Берхтольда, что тот представит свои предложения императору только после того, как он подготовит письменные возражения. На это потребуется еще один день. Таким образом, решение могло быть принято не раньше четверга 9 июня.

Франц Иосиф согласился, что ультиматуму должна предшествовать нота, как хотел Тиса. Берхтольд был разочарован. Он все больше склонялся к позиции фельдмаршала Конрада фон Гётцендорфа, который с самого начала выступал за войну. Берхтольд настаивал, и в воскресенье 12 июля Тиса был готов согласиться на ноту, за которой при необходимости последует ультиматум вместо ноты с предельным сроком ответа. Сия разница существеннее, чем просто название: в ультиматуме, в частности, должно было содержаться требование немедленно объявить вне закона «Народную оборону» и уволить с военной и государственной службы всех офицеров и чиновников, замеченных в антиавстрийской пропаганде. 14 июля Тиса и Берхтольд встретились снова. Венгерский премьер-министр по-прежнему настаивал на вручении ноты, но был вынужден согласиться на кратчайший срок ответа на нее. Они согласовали текст документа и назначили дату совещания Совета министров, на котором ноту предстояло утвердить. Это было воскресенье 19 июля, двадцать первый день после убийства Франца Фердинанда.

Между тем официально вручить ноту можно было только на следующей неделе. Дело в том, что 16 июля президент Франции Раймон Пуанкаре отправился с государственным визитом в Россию и вернуться предполагал не раньше 25 июля. Вручение австрийской ноты Сербии в это время могло подтолкнуть российского императора – главного защитника сербов – и французского президента – главного его союзника – к обсуждению дипломатических вопросов и решению предпринять совместные действия. Это серьезно уменьшило бы надежды на то, что Сербия останется без поддержки, и так уже существенно снизившиеся вследствие промедления. Берхтольд сие прекрасно понимал. Берлину было представлено объяснение очередной задержки, но немцы, утверждал он, могут быть абсолютно уверены в том, что в Вене нет даже мысли о сомнении или неуверенности.

Австрийская нота, согласованная 19 июля, учитывала возражения Тисы. Он с самого начала был против требований, которые могут увеличить численность славян внутри империи, и поэтому в документе не звучала угроза аннексии или, несмотря на желание Гётцендорфа, раздела Сербии. Даже приняв весь список австрийцев, то есть, по сути, капитулировав, Сербия сохранила бы целостность. С другой стороны, в ноте было учтено пожелание Берхтольда потребовать у Сербии гарантий на будущее. Она начиналась с заявления, что сербская правительственная газета должна на первой полосе осудить пропаганду сепаратизма во всех частях империи. То же самое надлежало подтвердить королю Сербии и довести от его имени до сведения армии. Далее шли десять требований, пять из которых конкретизировали запрет пропаганды и подрывной деятельности, а остальные определяли процесс информирования о введении и соблюдении этих положений. Ограничения суверенитета Сербии не предполагал ни один из пунктов. При этом пункты 5, 6, 7 и 8 требовали не только ареста, допроса и наказания сербских официальных лиц, причастных к убийству эрцгерцога, но и участия австро-венгерских чиновников в расследовании на территории Сербии. Другими словами, расследовать преступление сербской полиции не доверяли – руководить должна была Австро-Венгрия. Срок ответа на ноту был жесткий – 48 часов. Вручить ее предполагалось в тот день, когда французский президент покинет Россию, а именно в четверг 23 июля. Документ будет доставлен в Белград в шесть часов вечера по местному времени, а срок для ответа истечет в субботу 25 июля.

Таким образом, на двадцать пятый день после убийства Франца Фердинанда сербское правительство было предупреждено об отправленной ноте. Премьер-министр Никола Пашич узнал об этом по дороге в свою загородную резиденцию. Ночью, после сообщения, что австрийский посол вручил документ министру иностранных дел, Пашич вернулся в Белград. В 10 часов утра в пятницу 24 июля он встретился с министрами, чтобы обсудить ответ на австрийскую ноту. В Санкт-Петербурге, Берлине и Лондоне уже получили копию документа. В Париже тоже, но президент и министр иностранных дел республики еще были в пути на родину. Сербским министрам нужен был совет опытных дипломатов, но дать его оказалось некому: Российскую империю в это время никто не представлял – посол несколько дней назад умер, а нового еще не назначили, британский посол в Белграде, слава богу, был жив, но заболел, посол Франции пребывал в добром здравии, но только что приехал в страну – он сменил коллегу, чрезвычайно нервничавшего в этом неспокойном королевстве. Белград по сравнению с другими европейскими столицами был маленьким городом, почти провинциальным, а сама Сербия, правители которой хорошо разбирались в балканской дипломатии угроз и применения силы, не знала, что ей делать и как вести себя во время кризиса, в который вовлечены все великие державы. Более того, сербских министров, которые прочитали ноту в отсутствие Пашича, объял страх. После возвращения премьера кто-то из них завел смелые речи о войне, но затем настроение быстро изменилось – надо идти на уступки. Пришли депеши от сэра Эдварда Грея, министра иностранных дел Великобритании, а также из Парижа – обе державы советовали удовлетворить максимально возможное число требований Австро-Венгрии. На следующее утро, 25 июля, из британских и французских посольств в Белграде сообщили, что Сербия выполнит все условия, за исключением требования допустить австрийских официальных лиц на свою территорию, чтобы они руководили расследованием. Положение сербов казалось безвыходным, но окончательного решения они еще не приняли. Шел двадцать седьмой день после убийства эрцгерцога, но шанс на то, что Австрия добьется результата, который могла бы получить наверняка, если бы с самого начала действовать решительно, сохранялся.

Жизненно важные интересы других государств не были бы ущемлены (если не считать соображения престижа), даже если бы Сербия позволила австрийским чиновникам участвовать в судебном разбирательстве на своей территории. Это стало бы унижением для сербов и нарушением принципа суверенитета, которым руководствовались европейские страны в отношениях друг с другом, однако с учетом репутации Сербии вопрос не был бы принципиальным, если бы этого не захотели другие государства. Таким образом, в полдень 25 июля, за пять часов до истечения срока, отведенного для ответа на австрийскую ноту, преступление в Сараеве оставалось делом Австро-Венгрии и Сербии, чисто дипломатическим вопросом.

Так оно обстояло с точки зрения дипломатического протокола, но в реальном мире за три недели и шесть дней, прошедших после убийства наследника престола, успели сформироваться разнообразные страхи и предчувствия. Позиции в общих чертах определились. В пятницу вечером, когда сербские министры уже были готовы капитулировать, лорд Грей обратился к австрийскому послу в Великобритании графу Менсдорфу с просьбой, чтобы правительство его страны продлило срок ответа на ноту. Немецкого посла князя фон Лихновски он попросил, чтобы Германия, со своей стороны, тоже посодействовала этому. Грей все-таки опасался, что сербы заартачатся. В этом случае Великобритания может выступить посредницей в переговорах. Признавая, что Австрия отвергнет любое вмешательство в свои отношения с Сербией (австрийцы дали это ясно понять), он тем не менее допускал возможность, что Германия вместе с Францией и Италией могут выступить посредниками в переговорах между нею и Россией, если последняя объявит мобилизацию: дипломатическое сообщество рассматривало этот вариант как возможное развитие событий. Если бы Россия показала, что не останется в стороне, позиции всех участников конфликта стали бы жестче, но, как считалось, войны все равно можно было бы избежать, поскольку другие государства ее примеру не последовали бы. Вечером Менсдорф еще раз посетил британское Министерство иностранных дел – он заверил дипломатов (Грей, к слову, уехал на рыбалку), что австрийская нота отнюдь не является ультиматумом. Австрия не обязательно объявит войну, не получив удовлетворительного ответа по истечении установленного срока. Для разрешения сложившейся ситуации есть и другие средства.

У сербов оставались еще ночь и почти все воскресенье. Утром 25 июля они по-прежнему склонялись к капитуляции – неохотно и с периодическими вспышками воинственности. А днем пришло сообщение от сербского посла в России. Царь Николай полностью поддерживает Сербию. Он еще не готов объявить мобилизацию, но принял решение о введении в стране положения о подготовительном к войне периоде. Новость заставила сербских министров изменить решение. Несколько часов назад они были согласны принять все десять пунктов австрийской ноты, с небольшими оговорками, а теперь отважились к шести из них выставить свои условия и отвергнуть самый главный – о допуске официальных австрийских лиц к расследованию убийства на территории Сербии. За оставшееся время до истечения срока, указанного Австрией, ответ на ноту лихорадочно исправлялся, дополнялся и переписывался. Машинистки не успевали печатать варианты. В ночь на 7 декабря 1941 года, накануне нападения на Перл-Харбор, в японском посольстве в Вашингтоне будет твориться то же самое, а результатом станет вступление США во Вторую мировую войну… Скоро текст стал представлять собой собрание поправок и переделок – назвать такой документ дипломатическим было нельзя. В порядок его привели за 15 минут до истечения установленного срока. Ответ Сербии должен был вручить австрийскому послу лично премьер-министр Никола Пашич. Через час после того, как это произошло, посольство в полном составе покинуло Белград. Скоро поезд повез дипломатов и всех остальных сотрудников к австрийской границе…

Затем последовала странная двухдневная пауза. В воскресенье и понедельник 26–27 июля ничего не происходило. Сербия, правда, мобилизовала свою маленькую армию. Россия призвала самых молодых резервистов в подразделения, размещенные на западной границе, а в Вене и некоторых немецких городах, в частности в Берлине, можно было наблюдать сцены народного ликования по поводу того, что австрийское правительство не приняло ответ Сербии. В воскресенье кайзер все еще не вернулся из Норвегии. Президент Франции Пуанкаре и министр иностранных дел республики Вивиани также находились за пределами своей страны и только ночью получили известие, требовавшее их немедленного возвращения. Впрочем, полным бездействие не было: переговоры велись, причем скорее осторожные, чем решительные или агрессивные. Рейхсканцлер Германской империи, министр-президент Пруссии Теобальд фон Бетман-Гольвег поручил немецким послам в Лондоне и Париже предупредить, что военные приготовления России могут быть восприняты как угроза. Немецкому послу в Санкт-Петербурге было приказано передать, что, если Россия немедленно не остановит мобилизацию, это вынудит Германию ответить тем же и сие будет означать войну. Из ответа посла Бетман-Гольвег узнал, что британцы и французы пытаются удержать Россию, а Сазонов, русский министр иностранных дел, склоняется к тому, чтобы ситуация разрешилась при помощи дипломатии. Об этом проинформировало кайзера и австрийское правительство. Британское Министерство иностранных дел, имевшее свои источники информации, не теряло надежду, что русские готовы согласиться на посредничество Соединенного Королевства, Франции, Германии и Италии. Какое-то время – очень короткое – казалось, что кризис, как в 1909 и в 1913 годах, действительно можно будет уладить, прибегнув к переговорам.

Эта была иллюзия, поскольку ни политики, ни дипломаты не знали и не понимали, как действует механизм реализации планов войны, когда его приводят в действие. Пожалуй, только посол Великобритании в Санкт-Петербурге сэр Джордж Бьюкенен и Жюль Камбон, французский посол в Берлине, отдавали себе отчет, что объявление мобилизации вызывает эффект домино – начатое разворачивание войск остановить уже невозможно^[79]. Бьюкенен, судя по его депеше в Министерство иностранных дел, прямо сказал русским, что объявленная Россией мобилизация вызовет не ответную мобилизацию в Германии, а объявление войны. Камбон пришел к такому же выводу. Однако они были всего лишь послами, и к их голосам, предупреждавшим об угрозе, никто не прислушался. Тон задавали те, кто влиял на принятие решений – в окружении царя и кайзера, а также в Париже, Вене и Лондоне. Их – министров, чиновников и полководцев – в каждой столице было немного, и они не делились друг с другом имеющимися сведениями, по-разному их понимали и часто не соглашались друг с другом. Информация поступала неравномерно – то густо, то пусто, но неизменно неполная. Тогда не существовало способов ее отображения и анализа взаимозависимостей, как в современных центрах управления, но в любом случае уверенности в том, что кризис 1914 года разрешился бы иначе, у нас нет. Нынешние средства связи позволяют получить информацию очень быстро, и при этом часто нет времени на размышления, но в 1914 году время, казалось бы, было… И все-таки при любом кризисе для принятия правильного решения не хватает именно времени. Лучший выход – согласие всех сторон на паузу.