Kitobni o'qish: «Вкус стеклянной крови»

"Каждое открытие требует жертв. Но почему-то жертвами всегда становятся не те, кто его сделал."

– ироническая фраза, приписываемая профессору Альдрику Тарну

Пролог

Ночной город сиял всеми красками. Радостный смех лился такими же реками, как шампанское и шнапс, а беззаботная молодёжь вальсировала между столами и друг дружкой одновременно с тем, как праздничные салюты, наполненные магическими искрами, со свистом взлетали над городом формируя шедевральные картины. Было там и всё – и праздничные напутствия, и минутка рекламы, и лица лучших сотрудников прошедшего года. Сотрудники Фемриской Торговой Компании праздновали удачно завершение очередного квартала со всем возможным размахом. Молодые клерки в перерывах между танцами и напитками заводились в различные игры, опытные менеджеры, сидя за своими столами ещё не полностью погружённые праздник продолжали обсуждать что-то о работе, а слуги миловидно улыбаясь продолжали делать свою работу. И не было во всей этой радостной феерии заметно не прошлых ошибок, не отсутствующих представителей алхимического направления, только радость и надежда на прекрасное будущее.

Эвальд и Агнесса даже и не заметили, как их личный праздник уже перешёл из роскошного банкетного зала куда-то на тёплые улицы, освещённые мягким светом магических фонарей и тут и там также украшенных цветами торговой компании. В своём кутеже им было не до того, чтобы подмечать подобные детали и душа требовала если не продолжения банкета, то каких-то приключений. Какой-то романтики. Может даже какой-то загадки, а потому они неслись по улицам словно беззаботные дети, продолжая распевать себе под нос задорные мотивы с ещё не закончившейся вечеринки. Они танцевали прямо на улице, кружились зацепившись на фонарных столбах и всем своим видом давали понять как же они счастливы здесь и сейчас.

– Госпожа Агни… – с пьяной улыбкой завывал посреди улицы её компаньон. – А подскажите мне. Вы заполнили все отчёты по форме А-132?

– Господин Эвальд, а знаете… – девушка, прерывая смех на секунду действительно задумалась. – А дракон его знает. Да и какая разница, это всё будет потом. Потом.

– И правда. Потом. – Эвальд расплылся в почтительном поклоне, настолько глубоком, будто бы не дурачился перед своей коллегой, а встречал главу целого представительства. – А сейчас… А что у нас сейчас в шоу-программе?

Вальсируя вдоль улиц двое молодых людей даже и, не заметили, как магические фонари центрального Фемриса сменились на побитые газовые рабочих кварталов, а каждый раз, как ноги их заплетались в разобранной брусчатке, то они лишь улыбались и дико гоготали, удивляясь собственной силе. Они ускорились, покидая внезапное место общественного преступления, продолжая также смеяться над собственной глупой шуткой, не замечая по себе лишних взглядов и недовольных криков из окон.

Их приключение обязано было стать чем-то более волнительным и уже через несколько минут Эвальд помогал даме пролезть внутрь какого-то заброшенного здания, что сейчас в их пьяной фантазии напоминало какой-то древний замок, ещё из времён королей-чародеев, что пусть и был оставлен, но обязательно должен быть использован. Например, как танцплощадка! Внутри было довольно темно, но вскоре пара корпоративных сотрудников всё же нашла себе достойное место – разрушенный цех с проломленной крышей через которую на них падал благодатный лунный свет. И хотелось уже продолжая распивать взятую с собой бутылку шнапса и продолжать, продолжать, продолжать, но в свете вечного небесного фонаря они обратили внимание на нечто странное.

Среди распиленных на металл несущих балок и плотных туч пыли, буквально как по задумке безумного художника, стояла стеклянная статуя невысокой девушки. Свет проходил сквозь неё и рассыпался дальше на тысячи лучей, что расходились вокруг, показывая внезапным гостям все краски прекрасной композиции. Она была подобно объёмному витражу, будто бы собранная из множества маленьких кристаллов, что и распределяли дальше свет, преломляя его и создавая особую, почти магическую атмосферу, благодаря лиловым отсветам.

– Подумать только. До чего дошёл прогресс… Скульпторы уже не просто по стеклу работают, а своими произведениями разбрасываются. – заплетающимся голосом пытался выговорить Эвальд, подходя ближе к загадочной рукотворной фигуре.

– А может мы нечаянно забрались в какой-то музей современного искусства? Или это какое-то высказывание? Идеал посреди разрухи? – хихикая предполагала Агнесса, следуя за своим кавалером на этот вечер.

Однако, чем ближе они приближались, тем менее безумными казались их собственные домыслы. Будто бы их стройные теории были каким-то пшиком. Лучиком провидения в царстве безумия. Фигура была слишком странной, хотя, потому и больше казалась произведением искусства. Это точно была девушка, уже немолодая, одетая скорее на рабочий манер и под мужской фасон. Левая её рука была воздета к небу и возвышалась над её головой, будто бы та силилась поймать первые лучи лунного света и дальше уже распространить его по всему миру. Правая же направлялась куда-то перед собой, будто бы тянулась к чему-то и лучики отражённого света буквально вырывались из её ногтей куда-то вперёд.

Так думалось пока они не подошли ещё ближе. Стеклянная статуя не была такой уж и идеальной, какой хотела казаться на первый взгляд. Множество царапин и сколов, побитые части и будто бы новые выросшие кристаллы были по всей её структуре, а то, что ранее принималось потихоньку трезвеющими людьми за ногти – скорее напоминали собой бритвенно-острые когти, которые под этим светом будто бы разрезали не только лунный свет, но и пролетающие вдоль них клубы пыли. Но самым занимательным оказалось лицо, на котором художник умудрился запечатлеть настолько правдоподобный ужас, что даже сотрудники машиностроительного отделения ФТК начали что-то подозревать и оглядываясь по сторонам искать источник этого ужаса, будто бы он был до сих пор здесь, а не в воображении скульптора.

Крик ужаса пронзил уже цех в этом мире, а не среди воображаемой картины, когда люди обойдя статую увидели, как из глаз её текут пурпурные слёзы, падая на пол и с отвратительным шипением создавая новые кристаллы, от которых шёл непонятный, но совершенно неприятный запах. Будто бы чего-то сладкого и одновременно с тем жжёного. Это была далеко не простая статуя.

Глава I. Оберсекретарь магического следствия

Штатный город Фемрис стоял на ногах, кажется, уже несколько часов – ещё даже до того, как первые лучи солнца окрасили его своим предрассветным сиянием. И в центре, и на его широких мостовых, и особенно по его окраинам кипела самая, что ни на есть, жизнь: сновали сонные клерки, только и думающие о том, насколько им не хочется на работу в н-ный день подряд, брели уставшие после ночной смены рабочие, рассчитывающие, что их ближайший четырёхчасовой сон позволит им набраться достаточно сил, чтобы вновь приступить к работе без таких опозданий, как вчера, а утренние экипажи, самоходные и лошадные, развозили засидевшихся по чужим домам аристократов и «золотую молодёжь». Даже у них в славном штатном городе уже с утра были свои дела.

Стоило в этот час только взобраться на какой-нибудь из высоких балконов заспанному художнику, и он мог бы поклясться, что нарисованная им картина была бы исполнена будто бы лишь в классических жёлтых, маслянистых тонах – она бы всё равно передавала столько красок жизни, что на одно лишь её изучение могли бы уйти годы, если не целые десятилетия, выискивая в просыпающемся городе все его детали, контрасты и тайные умыслы. Впрочем, подобные мысли явно тонули в общем потоке мыслеобразов тех людей, что, находясь в этом общем потоке и столпотворении, расходились по своим делам без задних мыслей о великом и масштабном. Для них это был привычный вторник.

Ильтон Рейнхард не сильно выделялся из этого потока, и если бы кто-то его незнающий попытался бы выудить его взглядом из общей массы, то вряд ли смог бы сделать это на ходу. Ещё один уставший и явно плохо выспавшийся мужчина, чья шинель представляла из себя скорее сборник дорожной пыли из разных районов города, а короткие усы давно начали приобретать разные оттенки, превращаясь в разноцветный коврик тёмносерых и светлорыжих жёстких волос, явно давая понять, насколько уже немолодой мужчина имел пристрастие к кофе и сигаретам. Пройдись такой мимо вас в утренней ли или вечерней спешке, и вы бы никогда не обратили на него внимания и не отличили его от другого, если бы не табельный дубовый посох, о который он опирался, пока явно торопился в здание главного управления штатной полиции Фемриса. Уже сам по себе он выделялся ярко из толпы несмотря на свою общую, казалось бы, простоту. Длинная и прямая палка, что своим навершием выходила как раз вровень с её владельцем, была в нескольких местах обита несколькими кольцами из драгоценных металлов, между которыми господин Рейнхард и держал её, а навершие обрамляла довольно сложная, почти ювелирная работа – камера хранения пурпурного магического кристалла, что превращала сам посох будто бы в миниатюрный и переносный уличный фонарь. Табельное оружие следователя явно выглядело лучше его самого – и по виду, и по свежести, будто бы его промаслили и пролакировали ещё вчера, а важнейшие для магических ритуалов вставки сияли на солнце после свежей полировки.

Внутри управление было подобно городу – и с утра можно было даже не сразу заметить, как с улицы ты попадал внутрь. Лишь более понятные обрывки фраз, эхо чужих шагов и отзвуки печатных машинок возвращали вошедшего к восприятию момента. Хоть внутри жизнь с утра кипела почти так же громко и непрерывно, как и на улицах города, это была совершенно другая жизнь. Привычная для Ильтона рутина пахла примерно так же, как и он сам – амбре из прокуренных комнат, остывающих кофейных чашек и лакированного дерева смешивалось с дорожной пылью с разных концов города, откуда тянулись люди и куда уходили местные служащие ради восстановления закона и справедливости. Лишь у последних двух вещей не было какого-то единого запаха – там было всё: свежие чернила, оставляющие рваные и резкие следы на старой бумаге; окровавленные орудия, тянущие металлом сразу по всем причинам; горькие и порою лживые слёзы на лакированном дереве судебных скамей и запах перегара, смешивающийся с затхлым подвальным воздухом. Возможно, какой-то безумный парфюмер и смог бы соединить все эти запахи так воедино, что из этого получился бы некий точный аромат, пробивающий на неожиданные воспоминания или странные ассоциации. Но для Рейнхарда это всё было скорее обрывками тумана воспоминаний прошлых дел, в которые он вмешивал сладкие речи подставных свидетелей, пропитанные ложью бумажки купюр, от которых смердело за версту, и, конечно же, горечь собственного разочарования.

Когда оберсекретарь магического следствия вошёл в свой кабинет, он штатно вздохнул, будто бы это было в его расписании, сразу перед тем как похрустеть позвоночником при сбрасывании шинели на вешалку и усталым кряхтением в момент, когда он, поправляя тёмно-серый мундир и оставляя на столе свою фуражку с пурпурной каймой, рассматривал уже подготовленные и бережно собранные на столе, выверенные чуть ли не по линеечке, дела, которые среди прочего канцелярского хаоса выделялись своей правильностью. На рыжего мальчугана, едва ли пару месяцев как прибывшего из академии и потому до сих пор светившегося от жизни и энтузиазма, Рейнхард не поднимал и не опускал взгляда ровно до тех пор, пока тот не подавал ему утреннюю, для старшего следователя уже вторую, чашку кофе, за что и получал глухое «благодарствую», пока Ильтон, массируя правый висок, пытался вникнуть в бумаги. Слегка прилизав несколько топорщащиеся тёмно-русые волосы, что уже начинали обрамлять лицо мужчины седыми висками с прожилками едкого пурпура в паре обесцвеченных локонов, он вздохнул и поморщился. Отставив кофе на край стола, следователь пригладил уже и усы, и, смотря на свои пальцы, лишь тихо выругался про себя, замечая легко выпавшие ярко-пурпурные волоски уже на ладони.

– Господин Рейнхард, всё в порядке? Кофе не тот или какая-то ошибка в деле? – испуганно спрашивал юнец, уже сидевший напротив и выглядывающий из-за печатной машинки, где он продолжал выполнять порученную ему работу по закрытию их крайнего дела.

– Запомни, Фрид, если планируешь прожить хотя бы с моё, почаще пользуйся мозгом и не доводи дело лишний раз до личных задержаний с использованием табельного. Проживёшь больше в любом случае, – продолжая ворчать, ответил Ильтон, уже было направив в воздух свою печать, что начала подниматься в воздух с тонкой фиолетовой аурой вокруг себя, но была перехвачена помрачневшим Рейнхардом, который решил всё же доставить её руками, несмотря на машинальное магическое действие.

– Господин, но в академии… – начал было слегка изумлённый юнец, следивший за каждым движением своего непосредственного начальника с явным придыханием.

– Вам талдычат, что магию нужно оттачивать во всех бытовых вещах и не бояться её использовать. А потом не говорят, сколько времени вы проведёте по курортам и санаториям после десятков лет службы и что в старости вы себе уже даже стакан воды до тумбочки не отлевитируете, – прорычал устало оберсекретарь, сверкнув на подчинённого серыми глазами, где сфера радужки уже наполнилась тем самым магическим фиолетовым отсветом, обрамляя её и изредка начиная светиться в момент, когда сила воли мага направлялась на очередное бытовое заклинание. – Впрочем, проблемы стариков становятся понятны тогда, когда опаздываешь с тем, чтобы переболеть детскими болезнями.

На несколько минут кабинет магического следствия погрузился в тишину, нарушаемую лишь теми звуками, что были местным служащим настолько привычны, что пропадали, растворяясь эхом в его стенах. Оба следователя были заняты завершением бумажной волокиты, которая отягощала их по-разному, но создавала общее ощущение, что в управлении они больше перебирали и заполняли формы и бланки, чем действительно раскрывали магические преступления. Последнее было той ещё морокой, но пока Фридрих с упоением разбирался во всех тонкостях заполнения документов, которые ему с большой охотой передавал Ильтон, сам оберсекретарь мог посвятить себя анализу уже переданного в иные инстанции дела для разработки методов предотвращения подобного в будущем. Чего было не отнять у старшего следователя – кроме, конечно же, циничного ворчания – так это точного расчёта и веры в то, что его сегодняшняя работа точно отразится в будущем на всём управлении.

– Ловко вы всё же сработали на задержании, господин Рейнхард, – начал всё же в какой-то момент, не отрываясь от бумаг, Фридрих Карт. – Вы, конечно, можете ворчать о том, что вся ваша работа здесь, но то, как искусно вы сработали в поле…

– Фрид, вот я тебя сколько учу уму-разуму, а ты всё равно не туда смотришь, – прервал его старший. – Ловкость мою ты бы лучше отметил в сведении улик и материалов дела, благодаря которому мы до этого задержания и дошли. И до того, что благодаря цепочке зацепок смогли сразу же накрыть всю банду в нескольких местах. А так бы остановились на контрольной закупке той контрабанды манатабака и ломали бы голову, как решить вопрос «Чёрных Хвостов» на рынке ещё пару месяцев, если не все полгода.

– Простите, господин Рейнхард. Я бы остудил свой пыл, да с нашей полицейской диетой из кофе с табаком на уме одни лишь действия, – улыбался по-глупому унтерсекретарь, почесывая затылок.

– А ты не перенимай дурные привычки взрослых так быстро. Или клади сахара поменьше, а то я как-то перепутал чашки и думал, что помру от сладости… – слегка усмехнувшись, высказал коллеге Ильтон, но, поведя ухом, в последний момент обернулся на дверь.

Не прошло и десяти минут, как оба штатных секретаря уже заводили самоходную бричку с полицейской парковки, чтобы направиться на внеочередное дело. Рейнхард только успевал в перерывах между своим ворчанием отгонять от рулевого колеса взбудораженного напарника, пока старательно забывал инкантацию запуска молниевого двигателя. На дело, тем более лично переданное шефом управления, ехать ему совершенно не хотелось, да ещё и в самую рань, пока час пик на улицах Фемриса только набирал свои нещадные обороты. Насладившись хотя бы каким-то перерывом, он всё же уселся за руль и, проведя пальцем по кнопке зажигания, проронил пару тихих шёпотков заклинания, которые тут же переросли в радостный гул двигателя, единственного существа, что могло бы посоперничать в энтузиазме с унтерсекретарём. За бронестеклом самоходной пятиместной брички фирмы "Серкорп Механикс" медленно проплывал город, переполненный людьми, уставленный новыми магическими фонарями и запутанной, для взгляда обывателя, сетью магических труб и проводов, по которым изредка можно было заметить расходящиеся с характерным жужжанием энергетические искры. Ухоженный центр со старинной застройкой и людьми в модных костюмах медленно переходил в рабочие кварталы, где сразу можно было отметить и функциональность новых доходных домов, и тянущийся из них ещё простой дым из печных труб, а также угрюмые лица, что старались отводить свой взор от полицейской машины своевременно, не желая задерживать на государственных служащих свой взгляд слишком долго. Те, впрочем, тоже не особо следили за хорошо известной им атмосферой хлебных на преступления мест, зная, что сейчас всё равно все густые краски собрала в себя совершенно иная улица, до которой оставалось ехать каких-то пару минут.

Остановив бричку у оцепления, следователи неспеша выбирались на улицу, ещё через лобовое стекло осматривая место преступления, на которое их направили. Картина была отнюдь не радужной, ведь встретить амбурнийскую гвардию в глубине рабочего района было уже неприятным звоночком. Цвет военной полиции старательно отгонял зевак от небольшого пятачка посреди улицы, где предстала странная инсталляция, место которой, если не знать контекста, было скорее на выставке современного искусства или на открытии нового городского парка. Пройдя за кордон вооружённых и бронированных солдат, Ильтон очутился у стеклянной статуи в человеческий рост, что застыла с настоящей гримасой ужаса, широко раскрытым ртом и руками, восходящими к задымлённому небу. Пока Фрид проводил опрос прибывших ранее оперативников и стоявших на страже людей, оберсекретарь внимательно изучал фигуру, что точно ещё недавно была простым человеком. Вопрос был лишь в том, насколько простым человеком был умерший при жизни.

Статуя представляла из себя одноцветную и полупрозрачную, идеально передающую все черты и детали, и тела, и одежды простого рабочего человека. Покосившееся кепи, что в иной ситуации уже слетело бы от сильного дуновения ветра, спавшая на бок с плеча лямка подтяжек, изорванные рабочие брюки в районе лодыжек, явно донашиваемые за кем-то старшим, и сбитые ботинки, что, казалось бы, в своём стеклянном изображении должны уже рассыпаться под собственным весом. Лицо, за исключением всего ужаса, что застыло на нём уже навсегда, отличала классическая рябь, явно не раз сломанный нос и следы неудачного бритья. Хмыкнув, Ильтон перевёл взгляд на запястья, что к его счастью, и несчастью жертвы не были закрыты засучёнными рукавами рубахи. По ним из сколов и трещин медленно на улицу стекало нечто, что можно было на глаз опознать как чем-то разбавленную кровь, хотя, присмотревшись и к цвету, и к густоте, Рейнхард скорее делал вывод, что это была некая субстанция, разбавляемая кровью. Капли с глухим звоном, ударяя о мостовую, шипели и начинали бурлить пару секунд, пока тут же не высыхали, образуя кристаллическую структуру, от чего под телом потерпевшего уже начали образовываться магические сталагмиты.

Дело откровенно не нравилось оберсекретарю ещё в тот момент, когда шеф передал его, водрузив на стол наскоро сшитую папку из нескольких случаев, что теперь начинали образовывать целую серию магических убийств по окраинам города, произошедшую практически одномоментно. Сейчас мужчина мог лишь вновь вздохнуть, вспоминая, какими недовольными взглядами они обменялись с начальством, когда обсуждали краткие уже известные детали. Магического происхождения статуи, предположительно – человеческие трупы с избыточной концентрацией маны во всём, что от них осталось, будто бы даже одежда в момент смерти слилась с ними в живой энергетический кристалл, который с точки зрения мага-инженера представлял собой буквально живую батарейку, пылающую на всех уровнях магического восприятия даже спустя часы после обнаружения. Всё произошедшее, судя по всему, продолжавшееся и дальше, вызывало ряд неприятных вопросов, на которые теперь предстояло искать ответы. К сожалению, они не приходили сразу же на ум Ильтону.

Учитывая, что все вещи остались при жертве и грабить таким образом кого-то посреди рабочего квартала было как минимум глупо и как максимум чертовски расточительно – мотив оставался неясен. По общим чертам нельзя было признать в потерпевшем ни члена банды, ни закоренелого преступника. Он был одним из десятков тысяч жителей этого города, о которых ты не задумываешься до тех пор, пока не узнаешь о его внезапной и скоропостижной кончине. Впрочем, одна зацепка у следователя всё же была. Выудив из сумки пару колб для сбора образцов, Рейнхард аккуратно собрал вытекающие из остекленевших вен капли вязкой жидкости, что с радостью собиралась бы в кристаллы уже внутри, если бы не своевременное заклятие сохранения, прочитанное мужчиной. Закупорив кровь для анализа и перевязав колбы стандартными магическими печатями, оберсекретарь оглянулся, чтобы найти своего помощника.

– Фройлян, послушайте, я не могу давать вам никаких официальных комментариев, дело только началось, и… – смущённый Фридрих, где-то за границей кордона гвардии, старательно пытался не совершить очередную ошибку, хотя запоздало понял, что провалился в тот момент, когда заговорил с той самой дамой, чья милая улыбка не могла не расположить к себе юного служащего.

– Так значит, только началось? Очень странно, все рабочие кварталы и трактиры уже полнятся слухами о так называемой «стеклянной эпидемии», а доблестные полицейские только сейчас решили озаботиться проблемой, что ставит на грань мир в Фемрисе? – Дама в алом пиджаке успевала одновременно вгонять в краску и без того рыжего паренька, записывать их диалог в свой блокнот изящной авторучкой и не менее изящно пытаться поглядывать за спину Карта, чтобы получше рассмотреть место преступления. Выходило это всё неплохо, ведь не привыкший к подобным атакам прессы унтерсекретарь просто не поспевал загородить собой ограждение от назойливой журналистки.

– Элина, а я уж думал, твоя желтушная газетёнка без новых сплетен из преступного мира заглохла и перешла на печать бульварных романов о драконах. Или твои художественные почеркушки не заходят даже самой неприхотливой публике? – Ильтон возник вовремя, прямо между блондинкой и своим помощником, словно отец, закрывая того от рабочего пулемёта печатного словоблудия.

– О, господин Рейнхард, «Ловец крыс» собственной персоной. Я так и знала, что ты запоздало возьмёшься за новое дело и, как всегда, будешь гоняться за чужими хвостами, упуская главный у себя из-под носа, – ехидно отвечала Элин, для которой этот обмен ядом явно был чем-то из разряда дежурного разговора. – Дай угадаю, сейчас ты скажешь: «Ожидай официальной пресс-конференции, змейка, там поплюёшься во все инстанции».

– Нет. Не скажу. Змейкой ты была лет десять назад, а сейчас ты уже та ещё змея в нашем клубке. Раз уж сорвалась с цепи – отойдём в сторонку? – оберсекретарь с непривычной для него улыбкой уже начал отводить знакомую даму в сторону от кордона, который с явным презрением наблюдал за напыщенным диалогом, держа свои винтовки наготове.

– Как грубо, господин оберсекретарь. Мне в пору вводить вам налог на дерзость для моих источников, – обиженно проронила дама, тем не менее охотно подставляясь под левую руку Ильтона, явно пытаясь оказаться талией у него прямо под ней.

– Отменю его молоком за вредность. И могу скостить ещё парочкой козырей, да тебе не в масть будут. Так что ты знаешь об этой «стеклянной эпидемии»? Или уже наводнила мои улицы слухами об очередном сумасшедшем маге, что направо и налево превращает людей в безвольных слуг и магических тварей? – возвращая привычный тон, спрашивал Рейнхард, слегка всё же подыгрывая и одаряя свою старую знакомую толикой внимания, провожая её дальше по улицам, пока за ними едва поспевал Фридрих, потихоньку начинающий понимать, что именно происходит.

– Знаешь, ты мог бы быть со мной и повежливее, дорогуша. В конце концов, когда ты упускал улики из-под носа, я ведь всегда приходила на помощь. Ты только вспомни дело о «Ржавой свинье»… – продолжала театрально обижаться госпожа Фаррон, едва сдерживая себя от того, чтобы картинно упасть Рейнхарду на плечо, то ли от понимания, что после такого трюка она явно повалится в дорожную пыль, то ли из нежелания прекращать продолжающиеся заметки.

– Ближе к телу, Фаррон. У меня нет никакого желания вспоминать о крысах, свиньях и грязи, в которой тебе нравится копаться. Картина складывается в магическое самоубийство без следов внешних формул и заклятий, да вот только я не припомню, чтобы простые рабочие были так талантливы или богаты, чтобы такое сотворить, – привычно устало ворчал следователь, слегка понизив голос.

– Что же, и ты иногда бываешь прав. Да не во всём. Может, ты и не приметил каких-то внешних формул, но я тут разнюхала: в бедных районах ходят слухи о некой, как ты сказал? «Внешней формуле». Говорят, будто есть одна такая вещица, что может одарить магией даже самого бесталанного. Наведаешься по этому адресу – узнаешь больше, – мило улыбаясь, Элин опустила бумажку во внутренний карман шинели, после чего направилась прочь, подзывая своего молчаливого фотографа, что уже успел истратить все кристальные карточки на запечатление картин будущей сенсации.

Усталый вздох покинул грудь немолодого следователя, чтобы со следующим вдохом его лёгкие наполнились тяжёлым дымом подожжённой сигареты. Взглянув слегка мрачно на Фрида, он лишь помотал головой, и, пока тот смущённо пытался скрыться где-то в районе припаркованной брички, Ильтон вновь направил свой взор в глубину оцепления, ментально переносясь к бушующей энергии, что ещё сегодня была человеком. Дело становилось хуже с каждой новой деталью и не прибавляло лёгкости в разгадке. Хотя в следственной сумке уже было пару зацепок, клубок оставался неприятным. В конце концов, на памяти Рейнхарда там, где появлялась Фаррон, не обходилось без внимания корпораций. Взглянув на уже пустую пачку красных «Вальдрэксов», Ильтон скомкал её и отправил в карман к записке. Ему предстояло много работы.