Kitobni o'qish: «Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953»

Shrift:

James Heinzen

The Art of the Bribe

Corruption Under Stalin, 1943–1953

Originally published by Yale University Press

Джеймс Хайнцен – американский историк, специалист по советской истории сталинской эпохи и теневой экономике периода. Свою книгу он посвятил теме коррупции, в частности взяточничества, в СССР в период позднего сталинизма. Автор на довольно обширном архивном материале исследует расцвет коррупции и попытки государства бороться с ней в условиях послевоенного восстановления страны, реконструирует обычаи и ритуалы, связанные с предложением и получением взяток, уделяет особое внимание взяточничеству в органах суда и прокуратуры, подробно описывает некоторые крупные дела, например дело о коррупции в высших судебных инстанциях ряда республик и областей СССР в 1947–1952 гг.

Благодарности

Я благодарен многим организациям и учреждениям, которые помогали финансировать исследования для данного проекта: Национальному фонду гуманитарных наук (National Endowment for the Humanities, NEH), библиотеке и архиву Гуверовского института войны, революции и мира (Hoover Institution on War, Revolution, and Peace) при Стэнфордском университете, включая его летние архивные семинары, Национальному совету по исследованиям Евразии и Восточной Европы (National Council for Eurasian and Eastern European Research, NCEEER), Кеннановскому институту Центра Вудро Вильсона и Архиву открытого общества в Центральноевропейском университете (Будапешт). Мои деканы в Университете Роуэна предоставляли мне возможность путешествовать и заниматься научной работой.

Хочу поблагодарить людей, великодушно читавших части моей рукописи, доклады для конференций, черновики статей и высказывавших ценные советы и предложения: Йорама Горлицкого, Стивена Коткина, Дэвида Бранденбергера, Пола Грегори, Юджина Хаски, Бенджамина Натанса, Питера Холквиста, Джеффри Джонса, Венди Голдман, Дона Роуни, Альфреда Рибера, Андрея Маркевича, Марка Харрисона, Ванессу Вуазен, Леонида Бородкина, Гольфо Алексопулос, Кэтрин Хендли, Юлиану Фюрст, Роберта Вайнберга, Бекки Гриффин-Хайнцен и Билла Хайнцена.

Пол Грегори пригласил меня на замечательные семинары по сталинизму, которые он организовал в Гуверовском архиве в Стэнфорде. Семинары проходили в стимулирующей, товарищеской атмосфере и обеспечили мне знакомство с прекрасными гуверовскими собраниями документов и с персоналом архива, в том числе его директорами Эриком Уокином и Еленой Даниэльсон, архивариусом Лорой Сорокой и директором читального зала Кэрол Лиденхем. Я признателен за содействие ряду профессиональных архивариусов и работников российских архивов, включая Галину Горскую, Нину Абдуллаеву, Елену Тюрину, Татьяну Царевскую, сотрудникам Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) и Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ). Чудесными научными ассистентами в Университете Роуэна были для меня Мелисса Амбрикко Шварц, Грегори Хоупли, Эдвард Пёрселл и Каресса Линч.

Особую благодарность выражаю Питеру Соломону, который неизменно ободрял и всецело поддерживал меня в течение десяти с лишним лет, пока я писал эту книгу. Он прочел всю рукопись и множество докладов для конференций, терпеливо консультируя меня. Я признателен также Дэвиду Ширеру. Наши «марафонские» ланчи помогли моему осмыслению советской истории. Дэйв читал большие отрывки рукописи, часто еще очень сырые, и выдвигал полезные предложения по любому аспекту книги. Вообще мои замечательные коллеги по историческому факультету Университета Роуэна – прекрасные люди, великолепные ученые и преподаватели. Особенно благодарю председателей факультета Билла Керригана, Эдварда Ванга, Джой Уилтенбург и секретаря факультета Денизу Уильямс. Когда я уже близился к завершению проекта, Уильям Джордан, Филип Норд и Дэвид Абрахам неожиданно нашли время поделиться со мной своими знаниями о бытовой коррупции. Хочу еще поблагодарить Беверли Майклс, редактора издательства Йельского университета, чья тщательная вычитка рукописи сделала книгу намного лучше.

Бекки Гриффин-Хайнцен давала мне советы и прочла каждую главу по многу раз, безмерно улучшив книгу во всех отношениях. Ей я чрезвычайно обязан как в этом, так и в других вещах, больших и малых. Мои дети, Конор и Джей Хайнцен, многие годы дарили мне необычайное вдохновение, демонстрируя любознательность, отвагу и большое чувство юмора. Эта книга посвящается им.

Некоторые части книги выходили в свет раньше. Расширенная версия главы 3 напечатана в виде статьи: The Art of the Bribe: Corruption and Everyday Practice in the Late Stalinist USSR // Slavic Review. 2007. Vol. 66. No. 3. Основное содержание главы 4 составило статью: Thirty Kilos of Pork: Cultural Brokers, Corruption, and the «Bribe Trail» in the Late Stalinist Soviet Union // Journal of Social History. 2013. Vol. 46. No. 4. Глава 6 издана в более пространном варианте: Informers and the State under Late Stalinism: Informant Networks and Crimes against «Socialist Property», 1940-1953 // Kritika: Explorations in Russian History. 2007. Vol. 8. No. 4. Ряд разделов главы 5 впервые появились как статья в сборнике под названием: A Campaign Spasm: Graft and the Limits of the «Campaign» against Bribery after the Great Patriotic War // Late Stalinist Russia: Society between Reconstruction and Reinvention / ed. J. Furst. London; New York, 2006.

* * *

Все вышеназванные заслуживают признательности за помощь в написании этой книги. Нечего и говорить, что вина за ее недостатки целиком лежит на мне.

Введение

После распада Советского Союза в 1991 г. традиции и практики взяточничества, унаследованные от советской эпохи, продолжали царить почти в любой сфере жизни современной России. Несмотря на большой интерес к темам коррупции и черного рынка в последние десятилетия существования СССР, мало внимания уделяется тому же явлению в немаловажный период от Второй мировой войны до смерти Сталина в 1953 г. Вслед за самим военным хаосом эти послевоенные годы, известные под названием «позднего сталинизма», сыграли основную роль в эволюции коррупции советской поры. К середине войны, в 1943 г., незаконная подпольная экономическая деятельность, хищения государственной собственности и взяточничество доставляли немало забот руководителям коммунистической партии, так как, по всей видимости, глубже проникли в советский быт.

СССР при Сталине представлял собой крайне репрессивный режим, который, тем не менее, испытывал большие трудности с поддержанием дисциплины среди собственных должностных лиц. Этот парадокс – распространение практик взяточничества во время апогея сталинской диктатуры – лежит в основе данного исследования. Бюрократы взимали с рядовых граждан (и друг с друга) плату за свои услуги. Подобные сделки входили в систему уловок и умасливания, характерных для взаимоотношений индивидов с представителями советской власти. В 1943 г. сталинское партия-государство старалось понять корни всплеска такого неформального поведения среди своих служащих и принять меры к его обузданию. Вместе с тем, однако, режим невольно создавал условия, в которых могли процветать незаконные сделки между советскими чиновниками и гражданами.

Мало кто из ученых писал о коррупции и экономических преступлениях того периода, даже когда исследовал другие типы преступности¹. Преобладало мнение, что в поздний сталинский период среди должностных лиц наблюдалось мало реальной коррупции. Большинство кремлинологов и современников полагало, что госслужащие были слишком запуганы, чтобы осмелиться брать взятки². После волны громких процессов по делам о взятках в начале 1920-х гг., по их мнению, взяточничество в сталинские годы практически не подавало признаков жизни. Тем самым подразумевалось резкое различие между двумя периодами: для эпохи «застоя» при Брежневе и его ближайших преемниках (1964-1985) была якобы характерна наглая продажность, поощряемая политическим склерозом и бюрократизацией на всех уровнях, тогда как при Сталине коррупция представляла собой сравнительную редкость и даже в некотором роде аберрацию. Данное исследование прямо противоречит подобным взглядам³. На самом деле послевоенный сталинский период подготовил почву для расцвета коррупции «зрелого социализма» в 1960-1980-е гг.

Тем, кто старается отыскать корни коррупции, поразившей Советский Союз в брежневские годы, следует присмотреться к более ранним временам – послевоенному сталинскому периоду. Разумеется, взяточничество и другие виды коррупции не появились впервые при позднем сталинизме. В предвоенные годы наблюдалось множество таких же случаев расхищения государственной собственности, незаконного использования связей и махинаций на черном рынке, какие превалировали в позднесталинскую эпоху⁴. Однако в послевоенный период подобного рода действия имели черты как сходства, так и различия с тем, что было раньше. Вторая мировая война и послевоенные кризисы повлияли на характер коррупционной деятельности в последние сталинские годы (и в дальнейшем).

Что представляла собой коррупция в советском контексте? Я выбрал классическое и сравнительно точное определение коррупции: злоупотребление служебным положением с целью собственного обогащения или получения других материальных преимуществ. Естественно, любые определения криминального поведения, даже самые ясные с виду, не лишены расплывчатости. Тем не менее данное определение коррупции включает взяточничество, хищение должностными лицами государственной собственности в личных целях, растрату и незаконное присвоение государственных средств, а также некоторые типы злоупотребления служебным положением ради личной выгоды.

Оставаясь в этих широких рамках должностной коррупции, я предпочел в данной книге поставить во главу угла Дачу и получение взяток. В юриспруденции взяточничество, как правило, трактуется как дарение любого рода ценностей, деньгами или натурой (в виде продуктов, товаров, услуг), которое неподобающим образом влияет на решения государственных служащих в пользу дарителя. Взяточничество и коррупция – не синонимы, однако взяточничество является парадигматическим видом коррупции. В Советском Союзе именно ругаемый на все лады служащий-взяточник символизировал коррупцию для народного сознания и народной культуры. Конечно, хватало и других видов злоупотребления служебным положением. Но когда советское государство периодически ополчалось против «бича коррупции», главной мишенью гневной риторики властей становился взяточник.

В книге «Искусство взятки» рассматриваются некоторые важнейшие аспекты послевоенного советского мира в последние годы жизни Сталина. Как все переходные периоды, поздний сталинизм включает много элементов, общих с прежними временами. Очевидно, однако, что военная разруха наложила глубокий отпечаток на советское общество и государственные структуры. Неформальные механизмы устройства дел укоренились в ослабленных партийно-государственных институтах, подготовив плодородную почву для противоправных отношений, основанных на взяточничестве. В то же время война привнесла новые трудности в повседневный быт.

* * *

Изучение взяточничества, к которому были причастны представители всего социального спектра, дает возможность рассмотреть динамику взаимоотношений государства, общества и преступности. Феномен взятки проливает свет на социально-политические последствия сталинизма и своеобразие уклада повседневной жизни. В более широком смысле анализ коррупции выявляет дисфункции диктатур и ограниченность авторитарных государств. Такое исследование описывает и объясняет непрозрачные, трудные для изучения неофициальные отношения, характерные для закрытых обществ, лишенных политической конкуренции, свободной прессы и независимого правосудия.

В сталинском СССР взяточничество одновременно многое давало и многое отбирало. Взяточничество и другие формы административной коррупции могли в краткосрочной перспективе служить источником стабильности, скрепляя сети неофициального партнерства и «подмазывая колеса» ради распределения дефицитных товаров и услуг среди населения с помощью обширной «теневой экономики». Взятка кому следует помогала людям сгладить острые углы существования в чрезвычайно тяжелых условиях, даже если это требовало значительного риска и большой цены. Как утверждается в данной книге, взяточничество составляло неотъемлемую часть неофициальных, но существенных цепочек отношений, необходимых для функционирования большей части советского общества и государственной администрации.

Однако в долгосрочной перспективе взяточничество (и ощущение, что государство мало делает для наказания коррумпированных бюрократов) являлось также дестабилизирующим фактором, ибо имело следствием большие расходы, обостряло дефицит, способствовало развитию в народе циничного отношения к государственным учреждениям и, в сущности, к государственной власти в целом, вредило имиджу революционного государства за рубежом. Уверенность, что скудные блага распределяются благодаря незаконно приобретенному доступу, а не в зависимости от нужд и спроса, дискредитировала обещание партии обеспечивать всех в равной мере. Взяточничество в судебных и правоохранительных органах могло посеять сомнения в беспристрастности правосудия и даже в легитимности государства. Партийные руководители, признавая, что коррумпированные бюрократия и хозяйственная администрация могут ослабить способность государства проводить свою политику, пытались, правда непоследовательно, приструнить распоясавшихся чиновников.

Стремясь объяснить причины живучести коррупции в Советском Союзе, следует отбросить обычные стереотипы: идеи о некой «дефективности» национального, этнического или расового «характера» и примитивные представления об исторической преемственности⁵. Объяснения, фокусирующиеся на аморальности некоторых «дурных» индивидов или развращенной (и развращающей) природе либо капитализма, либо коммунизма, также неудовлетворительны. По мнению Джеймса Скотта, наиболее плодотворны два пути: во-первых, посмотреть на структурные факторы, дающие возможности и мотивы индивидам – предлагать незаконные подарки, а чиновникам – принимать их; во-вторых – на сформированные культурой ценности, помогающие определить приемлемые (и неприемлемые) отношения между чиновниками и людьми, которых они обслуживают по должности⁶.

Взяточничество всегда явственно фигурировало в современном мире с его крупными, разрастающимися государствами и бюрократиями и отнюдь не ограничивалось системами советского типа⁷. Выводы, сделанные в данной работе, касаются не только советской истории или авторитарных режимов. «Коррупционные» отношения существовали и существуют во всех социально-экономических и политических системах, социалистических и капиталистических, диктаторских и демократических⁸. (Абсолютно рациональной государственной бюрократии, конечно, не бывает; есть лишь разные степени иррациональности.) Коррупционным практикам в Советском Союзе благоприятствовали структурные факторы, одинаковые для многих обществ: властная структура, в определенной мере ограждающая элиты от судебного преследования; плохо оплачиваемое и обученное чиновничество; широко распространенные дефицит и бедность; отсутствие оппозиционных партий и независимых средств массовой информации, не дающее людям влиять на выработку политики и разоблачать злоупотребления.

Тем не менее именно благодаря природе сталинских государства и экономики бюрократы находили богатые возможности получать выгоду за счет государства – и населения, которое обслуживали. Условия для воровства и самообогащения вызрели в бедламе пятилеток. Командная экономика породила взяточничество, расхищение государственной собственности и другие должностные преступления. В строго иерархической, негибкой системе администраторы имели огромный стимул выполнять плановые задания любыми средствами, особенно учитывая суровые наказания за невыполнение. Черные рынки дефицитных товаров и услуг процветали⁹. В число экономических факторов, способствовавших такой ситуации, входили национализация собственности и инфраструктуры, старания режима уничтожить почти все капиталистические отношения и строго централизованная плановая система с ее «узкими местами» и хроническим недопроизводством. Всепроникающий, настырный и деспотичный государственный аппарат, ведавший распределением громадных ресурсов, предоставлял госслужащим неисчислимые возможности наживаться на своей должности¹⁰.

* * *

Во время войны режим столкнулся с экстраординарными новыми вызовами. Посреди боев политическое воспитание партийных кадров приостановилось. Девять миллионов членов компартии погибли на войне. В партию были приняты миллионы людей, большинство их не проходило никакой политической подготовки, перед тем как попасть на фронт¹¹. Партийные руководители бились над восстановлением идейной чистоты кадров, многие из которых, на их взгляд, стали чересчур самонадеянными. Власти обратили внимание на рост взяточничества и других форм правонарушений среди новых (и опытных) должностных лиц.

Сама государственная машина претерпела во время войны радикальные изменения. По необходимости партийное руководство предпочло децентрализовать контроль над разными частями государственной и хозяйственной администрации. Децентрализация предоставила местным должностным лицам больше власти и свободы принимать решения на низовом уровне. Местным руководителям позволили импровизировать, разрешая бесчисленные чрезвычайные ситуации. Кое-где формальные государственные структуры ушли в тень, а порой практически перестали функционировать. Когда война кончилась, партии потребовалось возвращать свой авторитет на местах. Контроль над населением, пока шла война, тоже ослаб, и партийные работники всеми силами старались восстановить и обновить механизмы строгого контроля¹². Ослабление государственных институтов в военные годы привело к развитию персонализированных отношений, которые служили средством заключения подпольных, зачастую нелегальных сделок самых разнообразных типов.

В то же время позднесталинский период стабилизации укрепил власть экономических элит, которые требовали и часто получали больше свободы маневра, дабы пользоваться преимуществами своего положения. Значительная часть чиновничества извлекала выгоду из послевоенной стабилизации способами, которых не было в 1930-е гг., упрочивая свой статус и наслаждаясь плодами победы. Взяточничество существовало наряду с такими укоренившимися явлениями, как патронаж и особый доступ к дефицитным товарам и услугам. Некоторые элиты принудительно облагали поборами подчиненных и все население, зачастую практически при невмешательстве органов партийного надзора и правоохранительных ведомств, бывших, по меньшей мере отчасти, в курсе этой сомнительной деятельности. Как утверждает Вера Данхем, в период послевоенной реконструкции возник стабильный и лояльный «средний класс», ожидавший, в обмен на свое молчаливое послушание центральной власти, большего доступа к материальным благам¹³. Однако нередко вожделенные потребительские товары могли быть получены (и предложены) только через теневые «рынки», часто, хоть и не всегда, нелегальные.

Взяточничество в послевоенном ландшафте

Эта книга делится на три части. В первой части рассматривается общая картина взяток во времена позднего сталинизма. Одна из целей данного исследования – расширить наше поле зрения, включая в него не просто экономические и политические элиты, но и попытки простых советских людей неформально управлять системами власти. Многие истории, рассказанные в книге, касаются тех, кто прибегал ко взяткам, чтобы выбраться из кошмарной ситуации: это женщина, предложившая взятку судье, после того как ее мужа приговорили к семи годам заключения за мелкую кражу; заводской директор, откупившийся от ревизора, когда не сумел выполнить непосильный план; семья, которая была эвакуирована из Москвы после нацистского вторжения в июне 1941 г. и не могла вернуться в город, не уплатив дополнительную «мзду» железнодорожному кондуктору; демобилизованный солдат, чью квартиру во время войны заняло государственное учреждение и чья семья осталась на улице, так как он не сунул из-под полы денег кому надо, чтобы вернуть жилье; женщина-юрисконсульт, вынужденная покупать пенициллин для больного мужа на черном рынке, расплачиваясь наличными, которые добывала, от случая к случаю принимая потихоньку «подарки».

В любой работе о коррупции следует уделить особое внимание правоохранительным ведомствам, включая суды, прокуратуры и органы внутренних дел. Судьи, прокуроры, милиция, когда речь идет об исследовании коррупции, играют двойственную роль: они разоблачают и берут взятки; преследуют и стимулируют незаконные выплаты; борются с коррупцией и содействуют ей¹⁴. В конце концов, советские органы внутренних дел и уголовной юстиции, возглавляя расследование дел о коррупции, служили также одним из главных мест ее процветания. Все трудности советской жизни, связанные с жильем, документами, устройством на работу и прочими насущными вещами (вместе с незаконными сделками и «подмазыванием», к которым порой прибегали советские люди, чтобы их добиться), находили концентрированное отражение в правовой системе. Возьмем один из примеров, приведенных на этих страницах: массовые аресты за мелкие хищения и экономические преступления, характерные для послевоенного сталинизма, предоставили гражданам и судебно-следственным работникам массу возможностей для подпольных сделок, обеспечивающих снисходительность за плату, которая часто маскировалась под «знаки благодарности».

Вторая часть книги оставляет в стороне вопросы экономики и управления (или его недостатков). Она посвящена сформулированному Катрионой Келли понятию «корыстного дарения» как культурной проблеме с глубокими корнями¹⁵. Исследование, касаясь антропологических и социологических моментов, начинается с анализа народных представлений о подарках чиновникам и того, как эти представления взаимодействуют – а порой конфликтуют – с законодательными кодексами¹⁶. Постоянные расхождения между официальной идеологией, народными взглядами, писаным законом и привычными практиками свойственны многим обществам. В данной книге изучение взяточничества отчасти служит средством, помогающим постичь, почему и как индивиды развивали отношения с чиновниками¹⁷. Социально-исторический подход ко взяткам послевоенных лет с уделением внимания народным взглядам на взяточничество имеет целью расширить наше понимание преступности и повседневной жизни в послевоенном СССР.

Социолог А. В. Леденева исследовала некоторые неформальные социально-экономические практики в СССР и России 1980-1990-х гг. Для данной работы особенно важно, что она глубоко проанализировала практику «блата» – общепринятый термин, означающий взаимообмен одолжениями благодаря «связям», дружбе, знакомству и другим личным и профессиональным контактам. Люди старались использовать свои связи, чтобы раздобыть дефицитные вещи: продукты, одежду, прописку, желательную работу¹⁸. Некоторые советские граждане имели патронов, которые помогали им продвинуться по службе или защищали их от наказания. Однако большинству людей блат и патронаж не могли помочь добиться всего, в чем они нуждались или чего хотели. И это не то же самое, что взятки. Как отмечает Леденева, взяточничество и блат – родственные, но все же разные явления. Те, у кого не было полезных контактов или нужных «высокопоставленных друзей», часто прибегали к плате из-под полы – взятке. Для многих попавших в тяжелое положение и не располагавших необходимыми знакомствами выхода в виде блата попросту не существовало. Даже обладателям прекрасных связей в одних сферах приходилось давать взятки в других – например, чтобы обойти систему уголовной юстиции, получить хорошую работу или квартиру. Вдобавок многие должностные лица в качестве компенсации риска предпочитали наличные, а не ответные услуги. Повсеместность взяточничества в послевоенном СССР свидетельствует, что блат вряд ли мог решать все проблемы для всех.

Как же люди приступали к делу взяточничества? И как народное отношение к операциям со взятками влияло на их выбор? На предлагаемых страницах эти практики – «искусство взятки», как я их называю, – рассматриваются как своего рода переговоры между советскими людьми и государственными служащими, иногда с элементами принуждения. Я намерен в своей работе выявить негласные «правила игры», включая ритуалы, мировоззрение, этику, руководившие практиками взяточничества¹⁹. Архивные и опубликованные источники отражают разные и временами противоречивые пути отдельных индивидов ко взяточничеству и усилия государства по борьбе с ним. Реакция на взяточничество в народе была столь же разнородна, сколь само советское общество, – от патриотического возмущения отдельными бюрократами, предающими идеалы родины, и беспокойства из-за нарушения связи между трудящимися массами и социалистическим государством до растущего цинизма ввиду возникновения класса привилегированных чиновников, которые считали себя выше закона. Тем не менее многие люди оправдывали дачу и получение взяток в определенных ситуациях. В иных случаях чиновники говорили, что просто не могли отказаться от подарка просителя; о такой позиции пойдет речь в главе 4. «Допустимое» поведение от «недопустимого» отделяла весьма размытая граница. Что отличало «подарки» или «услуги» от взяток в народном воображении?

Историки Советского Союза не располагают созданными во многих других обществах книгами по этикету и пособиями для желающих поднести, законно или незаконно, дары влиятельным персонам²⁰. Данное исследование предлагает нечто вроде «руководства наоборот», описывающего социальные практики дачи взяток на фоне послевоенного сталинского ландшафта. В нем тщательно собраны познавательные сведения из информативных (хотя и несовершенных) документов, произведенных судебными ведомствами, которые занимались разоблачением, преследованием и осуждением людей, замешанных во взяточничестве. Некоторые из самых плодотворных наших источников, в том числе судебные протоколы, позволяют обвиняемым говорить за себя, пусть и не в идеальных обстоятельствах²¹.

В той части книги, где использованы эти яркие материалы, применяется уникальный подход. Взяточничество рассматривается с точки зрения участников процесса, а не только прокуроров, чрезвычайно ограниченной печати или даже тех, кто брал взятки²². Большинство авторов работ, посвященных подкупу, интересует «политическая коррупция», под которой они обычно понимают преступления высокопоставленных чиновников, обладающих значительной властью. Обществоведы, как правило, сосредоточивают внимание на природе ориентированных «сверху вниз» патронско-клиентских отношений в государственных и экономических структурах. Говоря о взяточничестве, они почти всегда ведут речь о государственных служащих, злоупотребляющих должностным положением. Другая же сторона, взяткодатели, остается в научных исследованиях практически невидимой²³.

Отправной точкой для вышеупомянутого подхода служит допущение, что действия, объявляемые незаконными в законодательных кодексах, могут не выглядеть таковыми в глазах самих граждан. Явление, носящее ярлык «коррупции», имеет свои особенности для каждого конкретного времени, места, каждой культуры и политической среды. Признавая, что государственные власти и социальные акторы зачастую по-разному понимают, что такое коррупция, Арнольд Хайденхаймер создал полезную «цветную» схему, где различаются «белые», «серые» и «черные» правонарушения в зависимости от того, в какой степени государственные власти и население осуждают то или иное деяние²⁴. «Черная» коррупция, самая тяжкая форма, осуждается правящими элитами и общественностью в равной мере; «белые» проступки незначительны, и ни большинство общественности, ни элиты не стали бы за них карать; «серая» коррупция располагается между этими очевидными крайностями. К серой коррупции относится поведение, которое элиты обычно считают выходящим за рамки допустимого, а простые люди нередко находят приемлемым либо не имеют на этот счет твердого мнения. В течение почти всего советского периода, включая послевоенные годы, взятки должностным лицам частенько попадали в «серую» категорию²⁵.

Попытки режима понять причины и масштабы взяточничества -и его по большей части неэффективные старания справиться с ним -находятся в центре внимания в третьей части книги. Одной из великих амбиций большевистской революции было достижение издавна лелеемого русской интеллигенцией идеала – страны, очищенной от продажных государственных чиновников (бюрократов). Новый режим рьяно преследовал эту высокую цель в первые годы своего существования. Но партия встретила серьезные трудности. Традиционное правило подношений должностным лицам тесно переплеталось с давно и прочно установившейся практикой выжимания бюрократами дополнительного дохода из населения, которое им полагалось обслуживать. Эти взаимно подкрепляющие друг друга обычаи ставили гигантские препятствия для искоренения подобных злоупотреблений из административного аппарата. Почти сразу стало ясно, что практики и культура взяточничества преодолели революционный рубеж по сути нетронутыми. Власти быстро поняли – к большой своей досаде, – что «социалистические» варианты административных и экономических структур не менее способны предоставлять плодородную почву для семян коррупции, чем «капиталистические», несмотря на попытки государства заклеймить такое поведение позором. Нерегулярное преследование мало помогало делу.

Подобно многим государствам, советский режим пытался вскрыть причины взяточничества, классифицировать получение взяток должностными лицами как неэтичное и противозаконное и преобразовать административную культуру. Однако, невзирая на угрозу суровых наказаний, некоторые госслужащие продолжали обогащаться за государственный счет. С тревогой отреагировал режим на свидетельства того, что взяточничество – как многие социальные пороки, включая алкоголизм, домашнее насилие и проституцию, – расцвело после Второй мировой войны.

Централизованно управляемые всесоюзные кампании мобилизовали разные ведомства на борьбу с постоянной преступностью среди должностных лиц. Советская идеология придавала этим усилиям особую окраску. Партия настаивала, что взяточничество – так же как все формы должностной коррупции – совершенно чуждо социалистическому обществу и является отмирающим пережитком «капиталистического сознания». По этой причине самый неприятный для режима вопрос был: почему это предосудительное криминальное поведение не прекращается при только что построенном социализме? В официальной послевоенной риторике взяточничество характеризовалось как редкое явление, стоящее на грани исчезновения и ограниченное горсткой корыстных и «отсталых» личностей. Говорили, будто взяточничество и прочие формы коррупции (как вообще все преступления) находятся в процессе отмирания по мере повышения уровня жизни, социалистической «сознательности» и культурного уровня населения. Как же могли советские ответственные работники, образцы «новых советских людей», героически служившие в благородной войне за спасение Советского Союза – и всего мира – от фашизма, продолжать совершать эти преступления?