Kitobni o'qish: «Секрет времени и крови»

Shrift:

Jessica Therrien

Oppression, Children of the Gods, Book 1

Дети богов
Книга первая

Моей матери и сестре за то, что всю дорогу они были моей командой поддержки.
И моему мужу – за то, что он вдохновлял меня…

Глава первая

Всё началось 12 декабря 1973 года. Я помню это, потому что в тот день мне исполнилось пятьдесят лет. Вдобавок, приближалось Рождество, так что следовало ожидать снегопад. В этой части Северной Калифорнии Рождество всегда было белым – Чилкут находился высоко в горах Сьерра-Невада.

Маленькая прямоугольная зелёная вывеска была единственным доказательством того, что крошечный посёлок в самом деле существовал на свете. «Чилкут, Калифорния. Высота над уровнем моря: 5000 футов. Население: 58 человек».

Какой-нибудь рассеянный водитель легко мог проехать по двухмильному участку дороги, примыкавшей к посёлку, и даже не вспомнить, что он его видел.

Мы направлялись в город – ближайший к нашему дому. Он находился более чем в часе езды. Папа улыбался до ушей, выезжая на дорогу на своём новеньком тёмно-зелёном «Кадиллаке Купе Девилль». Ему нравилась эта машина.

– Итак, Элиз, не забудь: дерево должно быть крепким, красивым и высоким, – сказал он.

– Я знаю, пап. Я за свою жизнь повидала уже достаточно ёлок, чтобы выбрать хорошую… Тем более, ты всё равно всегда выбираешь её сам, – пробормотала я себе под нос.

Мама улыбнулась. Кажется, она услышала мою последнюю фразу и мысленно согласилась, что я права.

Именно так мы традиционно отмечали мой день рождения последние двадцать лет. Предполагалось, что я сама выберу рождественскую ёлку, но не припомню, чтобы папа хоть раз одобрил мой выбор.

– А вон та тебе не нравится? – спрашивал он. – У твоей ствол малость тонковат внизу. Та намного лучше, верно?

– Верно, – покорно бормотала я.

– Видишь, Сара, она молодец. Может отличить хорошее дерево от негодного.

Моя мать никогда с ним не спорила. Папа был слишком большим перфекционистом, чтобы позволить кому-то другому заниматься подобными вещами. Одна из его забавных маленьких странностей, которые я не замечала в детстве.

Было два часа пополудни, но казалось, что уже близятся сумерки. Солнце пряталось в слоях белёсых облаков. В тот момент, когда всё произошло, я смотрела в заднее окно, вглядываясь в белую пелену и пытаясь оценить видимость, но не могла ничего разглядеть дальше забора, тянувшегося вдоль дороги.

– Ричард, тормози! – крикнула моя мать.

Эти слова спровоцировали аварию, словно она предвидела, что так и произойдёт. «Кадиллак» занесло на соседнюю полосу, и я почувствовала, что папа потерял управление. Вместо асфальта под колёсами оказался скользкий лёд. Машина заскользила, и я напружинилась, ожидая удара. Каждая секунда этого медленного движения казалась вечностью. Я понимала, что мне осталось жить всего несколько мгновений, и цеплялась за них, вбирая в себя последние образы, которые увидят мои глаза, и последние звуки, которые ознаменуют мой конец.

– Элли! – Испуганный голос матери прозвучал в пустой тишине салона с каким-то осознанием и неуверенностью. А в следующий миг мы врезались.

* * *

Со дня аварии прошло тридцать девять лет, и всё же фотографии всколыхнули воспоминания о тех последних секундах.

Я посмотрела на выцветшие фото, на тонкую бумагу, истёртую на краях. Я знала, что никогда этого не забуду.

Последние слова моих родителей… Переливчатые тёмно-красные пятна – как открытые раны на коже земли… Перевёрнутый покорёженный «кадиллак», лежащий на обочине…

Фотографии были старыми – слишком старыми, чтобы я могла на них оказаться. И всё-таки я там была.

Шелковистые каштановые волосы матери струились по плечам, и я радовалась, что до сих пор помню их насыщенный шоколадный цвет, потому что чёрно-белые фотографии, конечно же, не могли передать его в полной мере. Так же, как не могли они показать миру её золотисто-карие глаза и румяные щёки. Моя мама была красавицей.

Мой отец, сидевший слева от неё, сосредоточенно смотрел в объектив, нахмурив брови и сжав губы. Его загорелая кожа красиво контрастировала с короткими светлыми волосами, которые он носил на прямой пробор и зачёсывал набок.

Я сидела у его ног. Мы позировали, расположившись под деревом, и напоминали семейство из сборника сказок. Это фото сделали в праздник Рождества Христова 1939 года. На нём я выглядела трёхлетней, но на самом деле была гораздо старше.

Я родилась в 1923 году, с редкой генетической аномалией. Так же, как мои родители, я старела в пять раз медленнее обычных людей. Я прожила на свете восемьдесят девять лет. В глазах всего остального мира я выглядела восемнадцатилетней и, по большей части, чувствовала себя молодой.

Я перебралась в Сан-Франциско. Мне казалось, что здесь гораздо легче спрятаться, чем в маленьких городках, куда я переезжала примерно каждые пять лет после смерти мамы и папы. В большом городе я была просто ещё одним человеком, ещё одной фигурой в толпе. Невидимкой.

– Мы многим пожертвовали, чтобы жить так, как живём, Элли. Всё это ради твоей безопасности, – частенько говорил отец. – Наши тела сильны и долговечны, но это не только благословение. Это проклятие. Наша тайна дорогого стоит, и никто не знает, что произойдёт, если секрет раскроется. Мы не сможем жить нормальной жизнью, если нас разоблачат.

Вот и всё, что я знала о себе и о том, почему я так непохожа на остальных. Почему мне приходится жить, скрываясь.

Оглядываясь назад, я понимаю, что мне многое хотелось выяснить. Столько вопросов осталось без ответов! Где мои бабушки и дедушки? Как я буду жить дальше? Неужели мне суждено остаться одинокой? Каким образом мои родители нашли друг друга? И есть ли ещё люди, подобные нам?

Отец никогда не вдавался в подробности. Он избегал таких вопросов, отвлекал меня чем-то, переводил разговор на другую тему.

– Со временем ты научишься жить незаметно, как делали мы. А сейчас – почему бы нам не завести щенка?

Они купили мне бордер-колли. Она была чёрной с белыми пятнами и белыми лапами. Я назвала её Зайкой и любила так, как не любила никогда и никого. Она повсюду ходила за мной, и в мире, где я не могла завести друзей, Зайка стала моей лучшей подругой. Привязанность, возникшая между нами, казалась неразрушимой, но природа жестока. Зайка умерла, когда мне было девять.

В тот день я отчётливо поняла, почему родители не хотели, чтобы я заводила друзей. Люди, которых я полюблю, состарятся и умрут, покинув меня…

Зазвонил телефон – громко и неожиданно, заставив очнуться от воспоминаний и вернуться в реальный мир.

Я сунула фотографии в маленькую золотую шкатулку, где их хранила, и споткнулась о нераспакованные коробки, пытаясь добраться до телефона. Я переехала сюда всего лишь пару недель назад, и в пустой гостиной без мебели царил беспорядок.

После третьего гудка я взяла трубку, всё ещё погружённая в собственные мысли.

– Алло? – сказала я, понимая, кто звонит. Только один человек знал мой номер.

– Элли?

– Привет! – обрадованно ответила я. – Знаю, я долго не звонила. Прости.

Я мельком увидела своё отражение в зеркале в прихожей. Я по-прежнему была юной: тёмно-каштановые волосы, собранные в «конский хвост», румяные щёки, лицо без единой морщинки…

Я чувствовала себя виноватой, слыша голос Анны – уже не такой молодой, как прежде. Она превратилась в сорокавосьмилетнюю женщину, а я почти не изменилась.

– Ты переехала? – возбуждённо спросила она.

Я оглянулась, посмотрев на заваленный хламом пол.

– Почти.

– Как ты?

– Нормально, – соврала я.

Анна слишком хорошо меня знала.

– Не хочешь зайти ко мне?

– Не уверена. Наверное, нет. Понимаю, прошло много времени, но…

– Мне жаль, – сказала она. – Какие можно подобрать слова, когда умирает твоя вторая мать?

– Я до сих пор просыпаюсь и прислушиваюсь, надеясь услышать её шаги. Думаю: может, мне всё это только приснилось?..

– Она прожила долгую счастливую жизнь, Элиз. Восемьдесят девять лет – это больше, чем отведено многим из нас.

– Ты знаешь, сколько лет мне, правда же?

– Да.

Я почувствовала, как у меня стиснуло горло и к глазам подступили слёзы. Это невозможно было остановить. Неужели я недостаточно плакала?

– Ладно, ты сама-то как? – спросила я, возвращаясь к разговору. Мне не хотелось думать про возраст Бетси. – И как там Хлоя?

– Я в порядке, – сказала она. Я услышала в её голосе отзвуки боли, страха и тревоги. – Хлоя скучает. Она переживает за тебя. Мы обе переживаем.

Её слова повисли в воздухе. Говорить об этом было слишком сложно.

– Я… э… перезвоню тебе позже, Анна.

Мне хотелось убраться отсюда. Что толку сидеть и переживать? Я бы лучше сходила за продуктами. Мне нужна была еда. И вёдра мороженого, чтобы вернуть себе нормальный вес.

Бетси всегда ужасно злилась.

– У тебя одна кожа да кости, – говорила она. – Это вредно для здоровья, Элиз.

Я представила, как у неё на лбу возникают морщинки, а губы неодобрительно сжимаются. Я скучала по этому взгляду. За ним было столько любви, столько материнской заботы!

Весь день я старалась не думать о Бетси. Я смотрела кино, распаковывала и разбирала вещи, читала, разгадывала кроссворды. И вот теперь я снова вспоминаю…

Казалось: всё, что нужно было сделать, – это вспомнить. Я поддалась этому порыву и перестала сопротивляться. Воспоминания обрушились на меня тяжёлой каменной грудой – лавина страданий, погребающая меня в глубинах моего собственного разума.

Дневной свет проник сквозь открытые жалюзи спальни, разбудив меня раньше, чем сработал будильник. Я со вздохом взглянула на часы у кровати: 7.22 утра.

Мысли и воспоминания о жизни с Бетси преследовали меня всю ночь, вплетаясь в мои сны и растворяясь в них. Полагаю, этого следовало ожидать. Бетси обеспечила меня всем – новым номером социального страхования, водительскими правами, жильём. Она подготовила меня к началу новой жизни и, в некотором смысле, подготовила к своей смерти. Я задолжала ей эти воспоминания.

Сегодня нужно подыскать какую-нибудь работу, чтобы занять себя. Не то чтобы мне не хватало денег – мои родители и Бетси немало для меня отложили. Но я хотела покончить с горем. Казалось: что бы я ни делала – мне не избавиться от чувства вины за свою слишком длинную жизнь.

Я знала, что в конце концов научусь выключать эмоции. Придётся научиться. Наблюдение за смертью словно бы стало частью моего существования. Но покамест эмоций было предостаточно, и я не могла с ними справиться. Я прожила здесь уже пару недель, но до сих пор не привыкла к новому месту и не чувствовала, что это – мой дом.

Я жила в одной из трёх квартир, расположенных над кафе в Лоуэр-Хейте, на углу улиц Уоллер и Штайнер. Это было здание в классическом стиле, с винтажным фасадом. Все двери квартир выходили прямо на улицу. От каждой двери узкая лестница вела на второй этаж. Из прихожей можно было попасть в кухню с бело-голубым линолеумом на полу и кленовой мебелью. Кухня плавно превращалась в гостиную – менялось только напольное покрытие. Вместо линолеума возникал плотный серо-голубой ковёр. По правую руку от гостиной располагался крохотный коридорчик, ведущий в ванную слева и маленькую спальню справа.

Моя одежда ещё лежала в чемоданах, с которыми я приехала. Я не слишком заморачивалась гардеробом, так что это мне не мешало. Я просто брала то, что лежало сверху, – обычно это были джинсы и какая-нибудь старая бейсбольная рубашка. Я не пыталась никого впечатлить – скорее уж наоборот, так что не имело большого значения, в чём я выйду за дверь.

Я нечасто пользовалась общественным транспортом, но в Области залива, неподалёку от меня, находилась станция метро – удобство, к которому я постепенно привыкала.

Сегодня утром я не собиралась заходить в кафе внизу, но мне очень хотелось пройти мимо него. На то была причина – очень глупая, и я, наверное, никому и никогда бы в этом не призналась. Время от времени на улицу выходил один из работников кофейни. Я не знала его имени, но он, казалось, специально задерживался снаружи – убирал посуду со столиков или просто отдыхал. Мы ни разу не общались – по крайней мере, вслух. Бо́льшую часть времени разговаривали наши глаза. Мимолётная улыбка тоже была достаточно красноречива. Невинная беседа, безопасная, но в то же время волнующая…

Спускаясь по лестнице, я надеялась, что он будет там, – хотя знала, что это банально и глупо.

В последний раз, когда я его видела, он стоял, ковыряя бетон носком ботинка, и кого-то ждал. Его руки были скрещены на груди, голова опущена, волосы падали на лицо. Он смотрел вниз и сперва не заметил меня, но когда я проходила мимо – поднял голову. Вид у него был довольный, будто бы он ждал именно меня. Когда наши взгляды встретились, мне почудилось, будто мы знаем друг друга уже много лет и у нас куча общих секретов. Или, может, просто так кажется, когда двое людей влюблены…

«Не надо об этом думать», – мысленно упрекнула я себя, стыдясь, что подобная идея вообще пришла мне в голову.

Выйдя за дверь и не увидев его, я разочарованно вздохнула. Неторопливо порылась в сумке в поисках ключей и заперла дверь. Несмотря на моё упорство, он так и не появился. Обычно я так не делала – не переживала о подобных вещах. Напротив: я старалась не сближаться с людьми, и, полагаю, мне следовало счесть его отсутствие чем-то хорошим. Нет человека – нет искушения.

И всё же я поймала себя на том, что слишком долго смотрю на вывеску с надписью «У Серно». Не знаю, какая муха меня укусила, но я решила войти. В конце концов, я сегодня ещё ничего не ела и это меня оправдывало.

Я впервые была в этом кафе. Несмотря на яркий солнечный день, внутри оказалось не слишком светло. Все окна располагались в передней части зала, и даже они были закрыты длинными коричневыми шторами. Впрочем, мне показалось, что здесь уютно – словно в доме старого друга.

Вдоль стен стояли мягкие сиденья, а рядом с бильярдным столом в дальнем правом углу я увидела музыкальный автомат.

– Чего желаете? – спросил молодой человек из-за стойки.

Это был он.

Наши взгляды встретились, и я онемела. Парень был настолько хорош собой, что я испугалась.

О чём он спрашивает?

В голове царил сумбур, когда я пытаясь понять, что в этом красивом лице и мягких губах так взволновало меня.

– Потеряли дар речи? – насмешливо спросил он, заправляя за уши длинные пряди волнистых золотых волос.

Парень пристально смотрел на меня, а я пыталась понять, что за связь, что за таинственная близость возникла между нами. Я никак не могла этого уловить.

– Нет. – Мне пришлось отвести от него взгляд, чтобы ответить. – Просто размышляю.

Нужно взять себя в руки!

– Просто… э-э… Будьте добры, средний мокко со льдом и черничный маффин.

Должно быть, всё дело в странном взгляде парня? В уголках его губ таилась усмешка, и я подумала: может, у меня на щеке осталась зубная паста – или что-нибудь в этом роде?..

Тень улыбки промелькнула на его губах, когда он глянул в мою сторону, не отрываясь от приготовления напитка.

– Так вы живёте наверху?

– Да, – коротко ответила я и снова отвела взгляд, пытаясь сделать вид, что не намерена продолжать разговор или – тем более – флиртовать с ним.

– Я Уильям, – представился он. – Мы все очень заинтересовались, когда на втором этаже поселилась таинственная девушка.

– В самом деле? – Я посмотрела на мокко.

– Знаете, человек, который жил здесь до вас, был нашим постоянным клиентом. Ни на что не намекаю, конечно…

– Видимо, мне следует почаще пить кофе.

– Я надеялся, что вы это скажете.

Что ж, неплохой повод заворачивать сюда каждое утро – и каждое утро видеть его. Я с нетерпением ждала бы этих встреч… Однако, пожалуй, всё начало заходить слишком далеко. Эта тайная влюблённость вдребезги разбивала все мои правила.

– А настоящее веселье начинается в пять, – продолжал парень.

Казалось, что-то очень забавляло его, и я небрежным жестом вытерла щёки – просто на всякий случай.

– Неужели?

– Да. Вам стоит как-нибудь сюда спуститься.

– Возможно, я так и сделаю, – соврала я.

Звякнул колокольчик над дверью – пришла ещё одна посетительница. Я вряд ли обратила бы на неё внимание, но когда она направилась к стойке, Уильям резко замолчал и напрягся.

У женщины были растрёпанные чёрные вьющиеся волосы до подбородка. Она могла бы показаться элегантной, но её грубая одежда контрастировала с утончёнными манерами. Блестящие чёрные армейские ботинки дополняли этот образ в стиле гранж-панк.

– Только не злись! – прошептал Уильям и опрокинул мокко, облив мои джинсы и белую футболку.

Я ахнула от изумления, чувствуя, как ледяная жидкость пропитывает одежду и холодит кожу.

– Ох, ну и ну! – воскликнул Уильям с хорошо разыгранным ужасом. Он выскочил из-за стойки и кинулся ко мне. – Простите! Мне так жаль!

Не отрывая взгляда от девушки в армейских ботинках, Уильям схватил меня за руку.

– Что вы делаете? – спросила я, отталкивая его. Но даже отняв руку, я всё ещё чувствовала тепло его пальцев.

Он снова схватил меня.

– Пойдёмте! В подсобке есть полотенца. Я вас вытру.

Уильям потянул меня за собой через вращающуюся дверь, не оставив в зале никого, чтобы обслуживать клиентов.

Мы ворвались в подсобку. Здесь я увидела ещё одного сотрудника, занятого подсчётом расходных материалов.

– Сэм, мне нужно, чтобы ты поработал за стойкой, – с озабоченным видом сказал Уильям, хватая с полки белые бумажные полотенца.

Я почувствовала тепло его руки, по-прежнему сжимающей мою.

– Серьёзно? Я почти закончил, – запротестовал Сэм, но тут увидел меня. Его глаза расширились, и он улыбнулся. – Да. Конечно. Без проблем.

Я прижала полотенце к пропитанной кофе одежде.

– Послушайте, всё в порядке, правда, – начала я, когда Сэм вышел.

– Нет, не всё в порядке. Нужно уходить, – сказал Уильям, сняв фартук и снова взяв меня за руку.

– Уходить? Куда? У меня, вообще-то, есть свои планы. Я не…

– Значит, планы придётся изменить. За тобой следят, Элиз. Просто доверься мне, ладно?

Я высвободила руку, по-прежнему чувствуя тепло на своей ладони.

– Кто за мной следит? И откуда ты знаешь, как меня зовут?

Я взяла за правило никому не называть своё имя.

Уильям перестал метаться и глянул мне в глаза, понимая, что выглядит безумцем и что просто так я с ним не пойду.

– Я знаю не только это. Я всё расскажу, но сейчас ты должна пойти со мной. Хорошо?

То, как он смотрел на меня прежде, было чем-то бо́льшим, нежели обычным случайным взглядом на незнакомку. Очевидно, здесь происходило нечто странное. Но что?

Теперь, когда он стоял так близко, я почувствовала, как его тревога передаётся мне.

– Элиз, нам нужно идти. Просто поверь, ладно?

– Ладно, – сказала я, ощущая, что сердце начинает колотиться всё быстрее.

Потом был безумный бег. Уильям тянул меня за собой, несясь по переулкам и оживлённым улицам. Я не знала, от кого мы удираем, но заставляла свои ноги двигаться. Мне было невероятно жарко, и я тяжело дышала, пока мы уворачивались от машин, побираясь через утренний поток автомобилей. Гудели клаксоны, орали люди, но Уильям не обращал на это внимания. Он то и дело озирался по сторонам, словно выискивая тех, кто за нами охотился.

– Куда мы бежим? – задыхаясь, спросила я, когда мы притормозили, пропуская машину.

– Позже объясню. Пошли!

Он снова дёрнул меня за собой, стискивая мою ладонь тёплой рукой и таща к остановке лёгкого метро.

В тот миг, когда поезд готов был отправиться, мы проскользнули в закрывающиеся двери, и Уильям посмотрел в окно, улыбаясь чему-то – или, может быть, кому-то – вдалеке.

Я не знала, почему последовала за этим парнем. Возможно, потому что испытывала к нему непонятное влечение. Или потому что почувствовала странную тревогу, когда наши взгляды встретились. Так или иначе, что-то притягивало меня к нему, и это казалось опасным.

Усевшись на одно из серых пластиковых сидений, я с беспокойством постукивала ногами по полу. Что я делаю? Всё это так неразумно!

Уильям повернул голову и посмотрел на меня. Мы слегка улыбнулись друг другу, но он тут же отвернулся, разглядывая пассажиров. Что-то заставляло меня верить ему, однако, когда состав с визгом затормозил на очередной станции, я заколебалась. Что я делаю, доверяясь незнакомцу, который ведёт меня неизвестно куда?

Я ждала, пока пассажиры входили и выходили, надеясь, что Уильям ничего не заподозрит. В тот момент, когда двери начали закрываться, я спрыгнула на платформу. Уильям в вагоне прижался носом к стеклу. Поезд тронулся, и я осталась одна на станции, размышляя, поступила ли я мудро или совершила ошибку.

Поднимаясь наверх по крутой цементной лестнице, я пришла к выводу, что люди в этом городе сумасшедшие. Неизвестно, чем бы кончилось дело, останься я с Уильямом. Кроме того, я бы заметила, если б за мной кто-то следил, правда же?

Взволнованная этой новой внезапной мыслью, я посмотрела по сторонам, ища взглядом какое-нибудь знакомое лицо или хоть что-то подозрительное. Ничего не было. У меня попросту разыгралась паранойя.

Когда я поднималась и спускалась по пологим холмам, направляясь в сторону дома, непосредственная близость всего этого вызывала у меня лёгкую клаустрофобию. Я пыталась забыть о том, что произошло, но не могла успокоиться. Это утро было очень странным, моя одежда вся в пятнах кофе, и нужно вернуться домой, чтобы переодеться.

У меня заурчало в животе, и я поняла, что вдобавок ко всему так и не съела свой черничный маффин. Сегодня явно не мой день.

– Привет, – раздалось сзади.

Я сразу узнала эту девушку. Она была очень красива – даже в своих армейских ботинках. И она не выглядела угрожающе, но после предупреждения Уильяма я ускорила шаг.

– Подожди! – окликнула она.

Мы знакомы? Я не могла припомнить, чтобы видела её раньше.

Оглянувшись, я увидела, что она почти догнала меня. Девушка чуть улыбнулась.

– Нет, мы не встречались, – ответила она на мой невысказанный вопрос. – Я Кара.

Я посмотрела ей в глаза, выискивая какой-нибудь подвох.

– Привет, – сказала я.

Лучше всего отвечать людям любезно, но коротко. Максимально просто.

– Где твой парень?

Её вопрос показался мне слишком личным.

– Что? – резко ответила я, не сдержавшись. Мы ведь с ней даже не знакомы. – Он не мой парень!

Она рассмеялась.

– Я знаю.

– Ты следишь за мной? – напрямую спросила я.

– Да.

Я не ожидала такой откровенности, но это побудило меня тоже стать прямолинейной. Я нахмурилась, сведя брови к переносице.

– Почему?

– Ты и правда ничего о себе не знаешь, да?

Кара понимающе ухмыльнулась, и я занервничала. Возможно, я и впрямь допустила ошибку.

– О чём?

– Пошли. Я знаю, что ты проголодалась. Давай сходим и перекусим.

Я понятия не имела, кто она такая. Кара выглядела безобидной. Молодая женщина лет двадцати пяти со строгим, но приятным лицом. Я совсем не так представляла себе преследователей, но она ведь призналась, что следила за мной. Мне не нравилось, как развиваются события.

– Пожалуй, мне пора, – сказала я.

– Элиз…

Как и Уильям, она знала моё имя, хотя я старалась никому его не называть.

– Расслабься. Ничего плохого не случится. Боже, ты так нервничаешь.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – огрызнулась я.

Она закатила глаза.

– Знаю. И гораздо больше, чем ты думаешь.

– Например, что? – спросила я, надеясь уличить её в блефе.

– Ты одинока. Тебе нравится писать стихи. Чаще всего ты питаешься тем, что можно разогреть в микроволновке. А главное – ты сама ничего не знаешь о себе.

Это и впрямь было гораздо больше, чем я думала. Интересно, как давно она следила за мной и насколько внимательно наблюдала? И зачем ей всё это понадобилось? Я должна была выяснить.

Возможно, это будет вторым моим плохим решением за сегодняшний день. Или нет.

– Ты идёшь или как? – спросила она.

Ладно, я была голодна. Чертовски голодна. И воспользовалась этим предлогом, чтобы отправиться следом за ней в закусочную за углом.

Закусочная оказалась довольно большой и была набита народом. Люди выплеснулись во внутренний дворик, рассевшись под зонтиками и громко болтая за едой. Пол был выложен белыми и чёрными плитками, словно шахматная доска. Прямо перед нами оказалась стойка с подносами и кассой в конце.

– По утрам они подают буррито. Ты их любишь.

– Почему ты так сказала?

– Как – так?

– Как будто знаешь, что я люблю.

– Я и правда знаю. – Кара вздохнула. – Ладно, не важно.

Она выбрала столик в дальнем углу. Я дождалась, когда мы усядемся, и приступила к расспросам.

– Значит, ты собираешься рассказать мне то, чего я не знаю о себе?

Она подумала секунду.

– Нет.

Что, чёрт возьми, делает эта девица? Я никак не могла понять её.

– Почему нет? – спросила я.

– Чем меньше ты о себе узнаешь, тем легче будет моя работа.

Я прищурилась.

– Твоя работа?

– Да, – ответила она, немного смутившись. – Слушай, я хотела поговорить с тобой, чтобы поделиться своей историей. До того как ты поймёшь, кто я и кто ты. Может быть, когда-нибудь в будущем ты сможешь посмотреть на вещи моими глазами и перестанешь меня ненавидеть.

Я понятия не имела, о чём она говорит, и мне не нравилось, как это звучит, но я должна была разобраться.

– Ладно, слушаю.

– Думаю, лучший способ – провести аналогию. Например, ты ешь мясо.

Она словно обвиняла меня.

– Да, – ответила я, ожидая продолжения.

– Ты одобряешь убийство животных?

– Прости?

– Это просто вопрос. Одобряешь? Или нет?

Я уставилась на колбаску, торчавшую из моего буррито.

– Ну, я… просто… видишь ли…

От её вопроса мне стало неуютно.

– Вот к чему я клоню. Это не имеет смысла. С одной стороны, ты понимаешь, что убивать неправильно. Ты испытываешь отвращение при этой мысли. Кур и коров держат в крошечных тесных загонах. Они страдают. И они обречены на смерть. Это неправильно, и ты это знаешь. И всё же ты стоишь в очереди, мечтая о буррито с острой колбаской на завтрак, и не можешь устоять. Это заложено в тебе. Инстинкт выживания. Твоё тело говорит, что ему нужно мясо, колбаса – всякая такая еда. И ты их ешь. Да, ты могла бы питаться яйцами и сыром, но считала бы, что приносишь жертву.

Эта неприкрытая критика моего рациона заставила меня напрячься и занять оборонительную позицию. Кары не касалось, что я ем, – но почему-то у меня почти пропал аппетит.

– Ладно, ты меня поймала. Теперь обвинишь в двуличности и лицемерии?

Она тихонько рассмеялась, но ответила явно искренне:

– Брось. Не переживай. Я заказала то же, что и ты. Я всего лишь хотела высказаться в свою защиту. Люди осуждают других. Такова их природа. Они критикуют почти всё, что их касается. Граждане обвиняют правительство в своих бедах, но при этом пользуются плодами его трудов. Осуждают использование нефти, сокрушаются о загрязнении окружающей среды, однако ездят на машинах и отапливают свои дома. Есть ли у них выбор? Смогли бы они выжить без этого?

– К чему ты клонишь? – спросила я немного враждебно.

– Думаю, ты поймёшь – и очень скоро.

Её голос был чересчур весёлым, и я разозлилась ещё больше.

– То есть это всё?

– Да, это всё.

Проглотив последний кусочек буррито, Кара встала и взяла свой поднос.

– Увидимся, Элиз.

Не сказав больше ни слова, она повернулась и скрылась из виду, оставив меня недоумевать.

Вероятно, стоило пойти домой, но после такого странного утра мне хотелось побродить по городу. Я села на автобус и позволила ему отвезти меня в центр. Я не так давно приехала в Сан-Франциско, но уже полюбила его эклектику и оживлённые улицы. Приятно было сознавать, что можно просто разгуливать по улицам в залитой кофе одежде и никому нет до того дела. Люди здесь были свободны. Они жили, действовали и выглядели так, как им хотелось. Этот город напоминал мне цирк, где принимают изгоев и вообще всех, кто отличается от других. Вроде меня.

Сан-Франциско был тем местом, которому я принадлежала. Идеальным для того, чтобы побыть одной, но не в одиночестве.

Сегодня ярко светило солнце, и ветви деревьев, растущих из бетона, отбрасывали на тротуар тёмные тени. Я восхищалась природой, которая отказывалась сдаваться. Даже здесь, в этом созданном людьми механическом мире, она выстояла.

Я бродила по улицам до темноты, думая о странной девушке, уверявшей, что знает меня лучше, чем я сама. Я пыталась разгадать её, но не могла.

А ещё был Уильям, который оказался прав. Если я хотела получить ответы, то следовало идти к нему. Они явно у него были. Или, во всяком случае, я на это надеялась.